Ленк Х.
Пятнадцатьлет тому назад — и вплоть до нынешнего дня — я стал заниматься разработкойметодологии интерпретационного конструкта, опираясь, в частности, на понятия ипримеры из области теории действия, философского анализа разума, философииценностей, психологии мотива и мотиваций, с помощью таких понятий, которые мыиспользуем в повседневном опыте, как, впрочем, и с помощью понятий из сферынауки, прежде всего из области гуманитарных и социальных наук.[1] Во всех этихсферах обнаруживается большое число результатов и средств интерпретирования, феноменовинтерпретационных конструктов. Стоит лишь вспомнить о таких ценностях как«свобода» или таком понятии как «ответственность”, или о такомсоциальном образовании как Красный Крест, понятом как идея, союз и институт.Интерпретационные конструкты могут быть теоретическими понятиями наук; однакоони также могут являться понятиями повседневности, обозначающими классыпредметов, которые, как было сказано выше, вычленяются и структурируютсялюдьми.
Этуметодологию можно разрабатывать, соотнося ее с более широкой философскойгносеологией. Нет независимого от интерпретации подхода к миру, ни в областипознания, ни в сфере деятельности, ни где-либо еще. Мир конституируется иструктурируется согласно нашим человеческим потребностям, способностям ивозможностям — и это относится как к органическим познавательным возможностям, таки к понятийным формам, выраженным средствами языка. Мир лишь в той степенидоступен пониманию, в какой он структурируется, оформляется с помощью выработанныхчеловеком или преднайденных в нас интерпретационных схем. Все, что мы можемвоспринять, осмыслить и представить как познающие и деятельные сущеcтва, зависитот различного рода интерпретаций. Человек является существом, занимающимсятолкованием, он зависим от интерпретации в актах мышления, познания, поведения,в ситуации структурирования, конституирования, тем более, разумеется, этоотносится к оценке. Это идея, соответствующая кантовской традиции, только онане требует, как у Канта, чтобы познавательные формы могли быть наложенными наэмпирический опыт одним единственным способом, а допускает наличие игровогопространства для альтернатив, возможность различных перспектив. Но все этиперспективы отражают человеческие интерпретации. Вильям Джеймс однажды заметил:“След человеческий заметен на всем”.
Такогорода философию, вероятно, можно было бы назвать трансцендентальныминтерпретационизмом; однако сначала можно ограничиться разработкой метода и егоизложением, анализом его возможностей; в этом смысле следовало бы говорить ометодологическом интерпретационизме. Последний стал бы, так сказать, информационнойверсией первого. Трансцендентальный интепретационизм предоставляет возможностьпо-современному воспринять и развить активизм кантовской теории познания всочетании с эмпирическим реализмом, понятым в кантовском смысле. Такой реализмпо сути связан с тезисом, что все предметы, объекты находятся в зависимости отсубъективно обусловленного познания и его закономерностей, однако они могутбыть объективно представлены и интерсубъективно описаны, и что образованиеструктур посредством преднайденной нами идеи соответствует “миру-в-себе”. Речьидет о своего рода прагматической теории познания, рассматривающей нас какинтерпретирующих и истолковывающих существ, образующих формы, с помощью которыхструктурируется любое понимание в актах мышления, познания, действия. Еслиугодно, речь идет о своего рода прагматическом конститутивноминтерпретационизме, который имеет определенный методологический подвариант и обопределенном трансцендентальном варианте — трансцендентальноминтерпретационизме.
Этотметодологически-интерпретационистский подход не вполне разработан, поскольку онеще относительно нов, однако, как я полагаю, он дает возможность свести воединоили даже интегрировать казалось бы даже изолированные друг от друга ареалы иобласти наук. Я полагаю, что и за пределами наук можно выдвинуть на первый планунифицирующую антропологическую и философскую точку зрения, — тех наук, окоторых я упомянул вначале, где познание и деятельность слиты воедино, и гдечеловек понимается как системно-символически познающее существо, а наука какпроизводительная сила, благодаря способности человека вмешиваться в природу, например,при помощи естествознания, или социальных наук, или социальной активности.
Следуетотметить, что в актах познания и действия, будь то “пассивный” “опыт, или“активный”, “понимающий” опыт, применяются принципы структурирования иразличные способы наложения концептуальных сетей, или, выражаясь языком методологии,способы формирования и приложения образцов или абстрактных структур, которые мывсегда применяем, когда что-то делаем, или пытаемся понять и представить. Яполагаю, что здесь можно и должно применить понятие “схема”. Правда, последнеепонимается и интерпретируется по-разному.
УжеИммануил Кант выявил продуктивность гносеологического применения понятия схемытем, что применил последнее к установлению связи между чувственным восприятием,с одной стороны, и понятийным схватыванием (пониманием), с другой. Кантопределяет (в “Критике чистого разума”) понятие “схема” как “продуктвоображения”, который “имеет в виду не единичное созерцание, а только“единство” созерцания “в определении чувственности”[2]. Здесь речь идет скореео “представлении о методе (каким представляют в одном образе множество…)сообразно некоторому понятию, чем (о) самом этом образе”. “Это представление обобщем способе, каким воображение доставляет понятию образ, я называю схемойэтого понятия”[3]. Кант относит понятие схемы как способа приспособлениячувственно-понятийного “образа” и концептуальной сетки не только к чувственномувосприятию, например, видению фигур в пространстве, но и к образной подкладке“чистых рассудочных понятий” (категорий). Схема, соответствующая этим чистымрассудочным понятиям, есть “лишь чистый, выражающий категорию синтез сообразноправилу единства на основе понятий вообще и есть трансцендентальный продуктвоображения, касающийся определения внутреннего чувства вообще, по условиям егоформы (времени) в отношении всех представлений, поскольку они должны a prioriбыть соединены в одном понятии сообразно единству апперцепции”[4]. Всякое“представление” может стать наглядным и вызванным в воображении лишь вопределенном единстве, когда механизм связи между чувственными единичнымипереживаниями и всеобщими формами репрезентируется в сознании понятийно. ДляКанта это означает наличие абстрактных “чистых рассудочных понятий”, которые незаимствуются из чувственности (чувственного опыта). Этот способ, каким категориямдоставляется их “образ” в сознании, Кант называет трансцендентальной схемой, ион формулирует механизм субординации “трансцендентального схематизма”.
ОднакоКант применяет понятие схемы к предметам опыта, данным в созерцании илисообразным представлению, следовательно, к образам представления: “Вдействительности в основе наших чистых чувственных понятий лежат не образыпредметов, а схемы”, например, схема треугольника как “правило синтезавоображения в отношении чистых фигур в пространстве”. “Еще в меньшей степениможет быть адекватным эмпирическому понятию предмет опыта или образ такогопредмета; эмпирическое понятие всегда непосредственно относится к схемевоображения как правилу определения нашего созерцания сообразно некоторомуобщему понятию… Образ есть продукт эмпирической способности продуктивноговоображения, а схема чувственных понятий (как фигур в пространстве) естьпродукт и как бы монограмма чистой способности воображения a priori; преждевсего благодаря схеме и сообразно ей становятся возможными образы, носвязываться с понятиями они всегда должны только при посредстве обозначаемыхими схем, и сами по себе они совпадают с понятиями не полностью”[5].
Схемысуть формы, которые должны быть приложимы к абстрактным всеобщим понятиямрассудка, с помощью которых поначалу формально мы строим наш, сообразныйпонятию, мир, тем самым познание может применяться к реальным отношениям, кдействительному, реальному миру. Согласно Канту, это происходит в первуюочередь с временными и пространственными формами созерцания. Схемнаяинтерпретация есть любое из понятий, опосредованных временными представлениями- помыслим каузальность и соответствующие условные формы высказывания, которыепрежде всего представляют собой чисто формальные отношения; причинноеистолкование условного предложения является тогда, разумеется, временнымистолкованием — а именно таким, что определенное причинно обусловленное событиес необходимостью (“согласно правилу”) имеет своим следствием вполнеопределенное событие, вызывающее то или иное следствие. Эта временнаяинтерпретация является для Канта истоком такого представленного в образахсхематизирования — и это весьма важно. Он называет этот схематизм методом, которыйв состоянии вообще гарантировать непрерывность процесса познания, познаваемостьсобытий или предметов, причем благодаря этому удается выйти за рамки чистоформального, чтобы быть определенным образом связанным с представлениями, чтобы“доставить” понятиям посредством воображения именно образ, определенноеобразное представление, которое и является этой схемой.
Следуетособенно подчеркнуть, что категории, которые имел в виду Кант, ныне становятсявсе более гибкими, изменчивыми, умеренными. Все, что произошло после Канта снеизменными, фиксированными категориями, которые для каждого разумного существатаковыми и являются, — неповторимыми, единственными в своем роде, однозначными- означало упорядочение фундаментальной структуры разума и его обобщающей, рефлектирующейдеятельности. Все это можно заметить и по сегодняшнему состоянию знания, хотяныне мы имеем как в науке, т.е. при интерпретациях посредством научных гипотези теорий, так и в обыденном познании, несравненно большую свободу и гибкость, чемэто представлялось Канту, уж не говоря о том, что его теория познания посуществу является скорее теорией обыденного познания, чем научного, хотя он самполагал, что его теория познания является теорией науки, базирующейся на физикеНьютона. Так, например, его соображения относительно каузальной связи, есликаузальный ряд мыслится как последовательность событий, ориентированы на связиповседневного опыта или на предсказание событий повседневности; такую теориюобыденного познания следует развивать до уровня научного познания. Это особеннохарактерно для нашего столетия, когда обнаружилась значительная комплексность иусложненность научных методов, например, статистических законов и зависимостейили методов, в которых лишь посредством разнообразных и сложных операцийпорождается определенный набор параметров, проводятся усреднения и т.д. Все это,пожалуй, было трудно предвидеть Канту. Эти акты структурированиянеклассического типа нельзя понять в его философско-методологической системебез дополнительных трудностей и дополнительной понятийной работы. В принципелучше заменить эту традиционную систему категорий новыми подходами, болееобширными и более гибкими.
Понятиесхемы представляет собой идею, которая прежде и вплоть до сегодняшнего дняиграла и играет огромную роль в психологии. Уже в начале столетия немецкийпсихолог Отто Зельцер, один из первых, кто использовал схемные представления впсихологии (1913), теоретически обосновал понятие схемы. Уже Кант в главе осхематизме из “Критики научного разума” подробно и обстоятельно обсуждал этоэмпирическое толкование понятий; он ясно видел, что с понятиями мы остаемсянаедине в пустом формальном пространстве, что мы можем нечто понять иструктурировать, не отделяя сущности от содержания, полученного в актахсозерцания; следует напомнить его знаменитый тезис: “Мысли без созерцаний пусты,созерцания без понятий слепы”[6]. Эти слова могут быть отнесены также ксоответствующим представлениям схем, образов или квазиобразов, к содержательнымили признако-систематизирующим образцам, которые затем в схеме подчиняютсясоответствующим формальным структурам, причем выражение “образ” (“Bilder”)здесь употребляется метафорически. Если мы представления называем “образными”, тоэто иносказание, аналогия; мы можем их описать лишь как “квази-образные”. Когдамы видим нечто, это нечто остается все же чем-то другим, или, по крайней мере, специфическимслучаем видения внешнего образа. До сих пор в исследовании познания применяетсявосходящая к сенсуалистам и эмпиристам, в особенности к Юму, теория, в которойутверждается, что, в конечном счете, все идеи, все абстрактные представленияпроистекают из чувственности и проявляют себя как ослабленные чувственныепереживания, представляют собой, так сказать, образные представления(знаменитое юмовское “Copy-These”). Сегодня все это является еще предметомспоров, однако, наверняка имеются важные зависимости, которые связаны смеханизмом соединения понятий и актов созерцания, следовательно, со“схематизмом” в кантовском смысле. Понятие схемы есть то понятие, которое можетплодотворно использоваться во многих областях философии и психологии.
Однако,что должны описывать эти схемы? Как следует их понимать и как должны они, таксказать, “применяться” (при известных условиях подсознательно)? В качествесхемы можно прежде всего рассматривать все возможные формы структурирования илиструктурные образования репрезентативного характера, которые “извне” замещаютсязнаками, а “изнутри”- представлениями и активизацией образов.
Схемыподчиняются определенной иерархии, имеют архитектонический характер. Они неполностью воспроизводят ту или иную ситуацию, но подчеркивают самоесущественное, тем самым оставляют вариативными определенные черты и моментыданной ситуации, т.е. схемы “конструируются” таким образом, что мы можем ихварьировать, во всяком случае так утверждают психологи, работающие в областикогнитивной психологии.
Психологи,прежде всего представители так называемой когнитивной психологии, ныне полагают,что наши схемы репрезентируют целостное знание, что мы в конечном счете нечтоудерживаем и аккумулируем в памяти всегда с помощью таких структурированныхсхем, и что мы, по мере надобности, лишь повторно можем добавлять определенныечастности к такого рода схеме, что в основном всегда удерживается лишьсхематическое структурное содержание, которое затем налагается на другиеподобные ситуации. Мы “схватываем” и накапливаем эти схемы, которые такимобразом вводят нас в положение дел, в повторное узнавание ситуаций и подключаютк их всеобщей связи. Субординация, понятийное включение, классификация — всеэти и другие родственные операции являются весьма важными; они возможны лишьтогда, когда имеются соответствующие схемы для них.
Нокак поточнее это назвать? Каким образом существуют такие схемы? Что они собоюпредставляют? По поводу этого все еще нет ясного представления. Даже Кантполагал, что истинная природа и порядок, каким осуществляется этот родсхематизма и, как он говорил, достигается нашей “душой”, пребывают в абсолютнойтемноте, это то нечто, которое человек якобы никогда не познает. Может, это итак, однако, в последнее время здесь явно наблюдается значительный прогресс, покрайней мере, в том, что относится к “естественнонаучному” пониманию илиестественнонаучной стороне такого схемообразования.
Мыдолжны обратиться к нейробиологии и нейропсихологии, благодаря которым впоследнее время возникла возможность провести сравнительные исследования, вчастности, с помощью неинвазивных методов, таких как томография позитроннойэмиссии или томография спинового магнитно-ядерного резонанса (NMR: “NuclearMagnetic Resonance Spectrography”) и др. (ср., например, Raichle, 1994). Вотношении схемообразования здесь получилось нечто совсем неожиданное — а именното, что познавательные акты в определенном смысле могут быть нейробиологическиобоснованы, т.е. в некотором расширительном смысле нейробиологически“объяснены”, поскольку в качестве схематизирующего структурирования, например, привосприятии, становится возможным представить определенные нейронные ансамбли, какутверждают исследователи головного мозга, связанными в нейронные сети, которыединамически взаимосвязаны параллельным включением. Следовательно, если мыпытаемся обнаружить определенный контур, например, поперечные балки в полезрения, непременно возбуждаются нейроны, которые специализируются именно наобнаружении этих балок. Это было экспериментально подтверждено Хубелем (Hubel)и Визелем (Wiesel), в частности, в опытах с обезьянами. Итак, мы имеем дело сопределенными возбуждениями долей головного мозга, которые могут усиливаться итаким образом реагировать на специфические сигналы, которые, например, оказываютвлияние на сетчатку. Последние поначалу перерабатываются раздельно, разобщенно,весьма специфическим и обособленным образом и лишь на более высокой ступениснова интегрируются, приближаясь к формированию связанного воедино образа; вкаждом отдельном случае, например, при распознавании контура или цветовогопятна реагируют совсем другие клетки. Единый образ, который мы видим, возникаетдовольно поздно, на относительно высокой ступени переработки, причем при этомимеет место взаимный переход актов активизации сенсорных и моторных систем.Образ восприятия всегда обнаруживает себя как определенная конструкция, определеннаяинтеграция; он не является просто отражением действительности или внешнихсигналов, как они есть “сами-по-себе” (“an sich”), а всегда являетсякомплексной переработкой или же следствием высокого уровня комплекснойпереработки.
Этупереработку можно себе представить по новым исследованиям, проводимым учеными, исследующимиголовной мозг, в Институте им. Макса Планка во Франкфурте (Wolf Singer, 1990, Engel-Kцnig- Singer, 1993), таким образом, что, к примеру, распознавание определеннойструктуры на определенном фоне представляет собой процесс нарастания колебанийсоответствующих нейронных ансамблей, колебаний, сгущающихся в одно когерентноеколебание. Первоначальный “образ”, который сначала проявляется, вероятно, весьманеотчетливо, выделяется как раз в зрительных долях, выделяясь на общем фонеблагодаря этому более интенсивному контрастно- и контурпрофилирующему способусамоусиления, и этот первоначальный образ постепенно стабилизируется как способраспознавания этой модели. Так, видимо, совершаются акты обнаруженияпознавательных моделей и тем самым устанавливается динамический способрепрезентации и реагирования нейронных сетей, и он относительно стабилизируетсяпосредством обратной связи. Впрочем, нейробиологи даже пытались с помощью живыхорганизмов более низкого порядка, например, морского слизня Aplysia californica,по отношению к которому им это удалось сделать, установить целостную модельнейронной системы — физиологических процессов образования и стабилизациисинапсов при осуществлении такого рода нейронных сетей, следовательно, попыталисьвыяснить целостную электрофизиологическую и биохимическую основусоответствующих процессов.
Можетсложиться впечатление, что образование синапсов и нейронных сетей у животныхболее высокого вида вплоть до самого человека идентично. Все это позволяетвыдвинуть вероятную гипотезу, которая до сих пор не является теорией, но все жедает возможность принципиального понимания: относительно стабильные, но весьмабыстро формирующиеся модели как-то упрочиваются, отражаясь в нейронной связипосредством образования сетей и на время относительно стабилизируются; онидолжны снова и снова активироваться и реактивироваться. В общем оказалосьсправедливым то, что было предсказано еще в 1949 г. канадским психологом Дональдом Хеббом, а именно, что такое объединение посредством повторнойактивации соответствующих процессов образует связи или синапсические соединения,и таковые объединения стабилизируются посредством процессов активации иреактивации. Между различными нервными клетками образуются синаптическиесоединения (синаптические соединения современные ученые представляют какпроцесс связи между нервными клетками посредством передачи биохимическидействующих молекул-трансмиттеров, которые возбуждают специализированныерецепторы постсинапсических клеток), и последние затем должны стабилизироватьсяв многократно действующих процессах активации и реактивации. Это хеббовскоеправило сыграло огромную роль. Хотя с тех пор все то, что утверждалось Хеббом, разрабатывалосьзначительно более дифференцированно, нашло эмпирическую проверку и быломодифицировано, однако потребовалась важная поправка, которая была в начале80-х гг. сделана фон Христофом и в последние годы эмпирически подтверждена — чтообразование таких нейронных сетей и нейронных ансамблей происходит быстро, прямо-таки“мгновенно” и может сохраняться в течение значительного отрезка времени. Этообразование нейронных ансамблей приводит к динамической, но относительнойстабильности.
Динамическийфон основывается на базовых частотах колебаний, которые генерируются нейронамии порядок величин которых составляет предположительно 40 герц. Затем соседниенейроны или нейроны, которые будут объединены в формирующуюся нейронную сеть, будутколебаться с той же самой частотой, т.е. осциллировать когерентно, или жеподстраиваться к изменению соответствующих амплитуд или частей в зависимости оттого, идет ли речь об изменении колебаний с модулируемой амплитудой илимодулируемой частотой.
Образования,полученные объединением представлений в единую целостность, тем дольшесуществуют, чем чаще реактивируются. Реактивация, упражнения и тренировка, определенныйрежим, слаженность — все это великие мастера обучения. Этот ритуализированныйпроцесс повторения приобретает внутреннюю стабильность и является необходимойпредпосылкой, способствующей тому, чтобы чему-то действительно обучиться, нечтоузнать, словом, вообще становится предпосылкой познания и деятельности — и этовсегда означает необходимость усвоения сложившихся образцов и сформировавшихсяспособов деятельности.
Преждевсего один вывод, относящийся к схемообразованию и использованию схем.Использование и применение схем, как здесь мы попытались это обрисовать, сводитсяк активации и реактивации соответствующих носителей (например, нейронныхансамблей или сетей), поэтому мы можем сказать, что образование такихотносительно стабильных схем и их повторное применение есть один и тот жепроцесс; оба эти процесса совершаются одним и тем же способом. Активируются, относительностабилизируются и повторно активируются соответствующие носители процессов иблагодаря этому они становятся еще более стабильными. Другими словами, в этомсостоит очевидное совпадение схемообразования, представленное так называемымнарастанием колебаний нейронных ансамблей, с одной стороны, и реактивациейсетей или ансамблей, однажды уже набравших колебания благодаря реактивации(повторному приведению в действие). Реактивировать — означает то же самое, чтоактивировать, эти процессы лишь чередуются. Из этого можно сделать вывод, чтоформирование понятий для описания предметного мира или его понимания есть в принципетот же самый процесс, что и их применение, повторное активирование:конституирование схем и реконструирование, равно как реактивированиеопределенных схем, которые мы уже конституировали, происходит тем же самымспособом и на той же самой основе. Это важное утверждение. Хотя формально мыможем провести различие между процессами конституирования, например, образованиемклассов предметов концептами или структурными формами, с одной стороны, ианалитическим воспроизведением этого акта структурирования, с другой стороны, однако,в конечном счете, базисные носители их аналогичны. В случае образования схемречь в принципе идет о первой или состоявшейся на начальной стадии стабилизациитаких нейронных ансамблей динамического или относительно стабильного характера.И в случае “конструкции”, понятой в узком смысле слова, и при определеннойреконструкции, носящей сознательный характер, следовательно, также приповторном распознавании в смысле обнаружения уже наличной или имеющейся враспоряжении схемы мы находим повторное приведение в действие (реактивацию) техже самых нейронных ансамблей. Итак, применение и образование схем представляютсобою весьма сходные, достаточно родственные, или тождественные по своейструктуре процессы.
Поэтомуздесь имеет смысл говорить об образовании и применении схем как о всеобъемлющемпонятии, и я бы предложил говорить здесь о схемной интерпретации. При этоминтерпретацию я мыслю не в узком смысле слова, как оно трактуется вгерменевтике; герменевтическое понимание и интерпретирование текстов являютсялишь специальными случаями. Я говорю о всеобщем смысле универсальности схемногоинтерпретирования.
Схемныеинтерпретации в этом смысле представляют собой репрезентирующие актыдеятельности, которые посредством нашего мозга мы вводим в контекст жизни иповедения нашего организма и собственного поведения и отношения к процессамструктурирования и стабилизации таких нейронных ансамблей, которые, к примеру.допускают и несут с собой возможность распознавания образцов или моделей, осуществляяэто автоматически. Тогда сказанное также относится и к более высоким, абстрактнымактам познания. Я бы хотел провести здесь дальнейшие различения и затронутьпроблему определенного — квазинепрерывного — спектра схемно-интерпретативныхактов деятельности, которые простираются от актов конституирования предметов иот актов импрегнирования — обусловленных причастностью “мира” к нашим схемнымобразованиям, с одной стороны, до сознательной конструкции и реконструкции(абстрактных понятий, сформировавшихся в процессе познания), с другой стороны.
Какдеятельные и познающие существа мы обладаем способностью иерархическогоупорядочения актов интерпретативно-схематизирующей деятельности, котораяобнаруживает себя в ранее названных актах схематизирования, имеющих нейробиологическоепроисхождение. Тем самым мы имеем возможность понять акты схематизирования какдинамическое образование и повторную активацию нейронных ансамблей, а также ихстабилизацию. Метасхематизирование следует аналогичной модели: оно относительностабилизируется в носителях процессов. Здесь следует допустить как бы наведениемостов между нейробиологией, с одной стороны, и психологией или науками о духе,с другой. Разумеется, тем самым никоим образом не устраняется семантическийпробел между якобы внешним естественнонаучным описанием процесса, с однойстороны, и содержательным, интенциональным пониманием, с другой.
Этообстоятельство вообще является центральным для понимания того факта, чтосхемное интерпретирование является необходимым, что мы не можем обходиться безобнаружения и применения образцов и моделей в репрезентирующих, ментальныхактах. Все это подлежит осмыслению как “схватывание” определенного нечто(причем познание и деятельность переходят друг в друга) и в этом смысле связаносо схемным интерпретированием или пропитано интерпретацией.
Нотеперь я хотел бы сказанное несколько уточнить; слово “пропитывание”(“Impregnieren”) является особенно примечательным — и соответственномногозначным — выражением, которое должно сохраняться не только для случаячистой нагруженности модельными образованиями. Эта многозначность нуждается вопределенном уточнении: в теории науки даже говорят о теоретическойнагруженности понятий или опыта, или наблюдений (Хэнсон, Фейерабенд и Кун). Эту“завязанность” на теоретическое истолкование или эту теоретическую“нагруженность” я бы назвал “пропитанностью” теорией(Teorieimprägniertheit) и это слово является более гибким выражением — ноя хотел бы выражение “пропитывание” применять лишь для того случая, когдавнешний мир или “мир-в-себе” вносит вклад в познание или восприятие вкантовском смысле слова, когда нечто выступает как сигнал к дифференцированномувосприятию. В результате имеет место (неиллюзорное) чувственное восприятие.Влияние чувственности, заключенной в схему восприятия, фактически не допускаетвозможности столь решительного разрыва, как полагал Кант, но кому-то можетпредставиться в слишком упрощенной форме: “мир” несет с собою нечто, когда мыприлагаем усилия к его постижению; мы затем структурируем то, что вносит мир, ноакты структурирования являются не случайными, а связаны с восприятием “фактовмира” и “завязаны” на взаимодействие с ним. У Канта это означает, что мы“накладываем” наши законы на природу, “предписываем” их ей; мы структурируемчувственные восприятия посредством форм нашего разума, в конечном счете, посредствомчистых понятий разума, которые опосредованы использованием трансцендентальных иэмпирических схематизмов, конкретизируется временным и феноменальным образом.Другими словами, мы чеканим мир, но мы не можем оторвать от мира процессконституирования, мы налагаем на мир “материалы” наших модельных структурпознания. Тем самым гипостазированные факторы мира пропитываются результатомвзаимодействия процессов восприятия. Специальную форму интерактивногоинтерпретирования, схемное интерпретирование в этом смысле можно было быназвать импрегнированием, ”пропиткой”.
Следовательно,и применение схем относится к подобному роду ипрегнирующей деятельности, котораяотчасти со-обусловлена миром или подструктурами мира, и структурируется нечисто “идеалистическим” или субъективным образом, как это было бы в случаефантастических представлений. “Импрегнирование”, следовательно, в этом смыслеесть собственно то, что связывает “вклад” мира с определенным структурирующимдействием, в которое мы как бы сами и “входим” — то и другое суть проникающиедруг в друга акты. Факторы мира в узком смысле слова “импрегнируются” впроцессе и результате познания. В широком смысле слова импрегнация естьинтеракция или ее результат. Поэтому, вероятно, следовало бы различать этиимпрегнации или акты импрегнирования, понятые как специальные случаи реальногопознания, или акты интерпретации в применении к реальным факторам, отинтерпретирования или схемного интерпретирования во всеобщем смысле, — от тех, чтоимеют место при любом фантазировании. Последнее носит характер чистотерминологического ограничения, оно, разумеется, касается и других случаев.
Итак,схемное интерпретирование необходимо в любом акте восприятия, понимания, мышления,поведения, вообще деятельности. Интерпретирование в этом смысле являетсяобъединительным, собирательным знаком для многообразных способов, формирующихобразы, представления, репродуктивных актов деятельности, и прежде всегосимволического изображения и репрезентации, которые определяются иосуществляются сознательно действующим субъектом, — но также отчастиподсознательно подвергаются селекции и структурированию. Значит, мы всегдапознаем уже нечто структурированное, что нами упорядочивается в соответствующиеформы восприятия. Другими словами, все познание и деятельность несут на себепечать схемной интерпретации и структурируются при ее посредстве. Этофундаментальное положение схемно-интерпретаторного импрегнирования (лучшесказать: схемной интерпретации и схемного импрегнирования) и оно пригодно длявсех схемно-интерпретативных актов деятельности. Все акты схемосозидающейдеятельности мыслятся в этом фундаментальном положении.
Еслимы специально интерпретируем нечто как нечто, так сказать усиливаем две ступенисхемы, то тогда мы должны “Нечто” в качестве определенного Нечто дистанцироватьот определенных форм или конструктных образований. Следовательно, мы нуждаемсякак бы в предмете или квазипредмете, определенном Нечто, которое мы сначала дистанцировали,а затем должны понять. Нечто и есть уже конституированное нечто, которое неявляется абсолютно данным в качестве определенного, такового нечто. Разумеется.бесчисленное множество того, что можно представить в качестве данного Нечто, можетбыть весьма большим; это могут быть чувственные данные, совокупность восприятий,форм движения, жестов, световых и звуковых различений, различий поэнергетическому потенциалу и т.д., которые придают предмету соответствующиеотличительные характеристики. При визуальном восприятии возможны значительныеразличия, однако это имеет силу лишь для более высокой ступени восприятия, дляобразования абстрактных знаков, даже суперзнаков (знаков для обозначениязнаковых классов или групп); но это не относится к актам зрения и слуха вообще7,а также к чувствам, cостояниям сознания, намеренным или интенциональным актам ит.д.
Яуже говорил об интерпретационнных конструктах. Сейчас это слово мне не хотелосьбы определять строго, я предпочел бы употреблять его довольно свободно, потомучто речь скорее идет о собирательном знаке, понятом как родовое понятие, доступноепониманию ( в теоретико-познавательном и техническом планах) благодаря родовомупризнаку. Это напоминает “семейное сходство” в смысле позднего Витгенштейна.Интерпретационные конструкты суть результаты применения схем на соответствующемабстрактном уровне, при этом во внимание берется способ дистанцирования иабстрагирования. Die “Etwasse”- отвлеченное нечто, — посредством которогоосуществляются схемные интерпретации, и результаты схемного интерпретированиямне бы хотелось назвать интерпретационными конструктами в самом широком смыслеслова.
Этоне означает, что нечто должно конструироваться сознательно; сознательноеконструирование есть частный случай конструирования. Полагают, чтоконструирование есть что-то вроде инженерной деятельности, выполняемой начертежной доске, или математического конструирования. Эти акты деятельностипредставляют собой сознательные конструктные образования, однако я не хотел быиспользовать данное выражение в широком смысле слова — и даже в ранее названномузком смысле, как только сознательные конструктные образования. “Конструкт” вшироком смысле слова, следовательно, не есть с необходимостью (сознательно)совершающееся событие сознания, а результат всех уже состоявшихсяконституированных актов деятельности или состоявшейся схемно-интерпретаторнойдеятельности, которая охватывает подсознательные или предсознательные актысхематизирования. Фактически — мы к обсуждению этой темы еще вернемся — нашесхемное интерпретирование “живет” за счет таких подсознательных актовструктурирующей деятельности.
Говорят,что существует внешний мир, который оказывает влияние на наши установки, конструкции,интерпретации, представляющий модель теоретико-познавательного иповседневно-психологического характера, которую мы все должны разделять, исходяиз оснований практического, жизненного свойства, мнение, которое, однако, отнюдьне является само собой разумеющимся. В сущности здесь речь идет также о глубокоукоренившемся, быть может, даже развитом в эволюции интерпретационном пониманииили об определеннной модельной форме, которая настоятельно напрашивается самасобой, но все же остается модельным представлением.
Вцелом мы осознаем, что интерпретирование схем и любое интерпретирование, дажеспециальный случай интерпретирования текстов, в определенном смысле являются“завязанными” на действие, включенными в деятельностный контекст, вовзаимодействие с окружающим или внешним миром, обусловленными нашим вмешательством,отчасти подсознательным, отчасти сознательным, планомерно построенными исоответственно разработанными и выполнимыми операциями. Взаимодействие ивмешательство существенно необходимы, тем самым вообще обеспечиваетсяприменение, использование схем или их определенное интерпретирование.Кантовское высказывание, уже приводившееся выше, “Созерцания без понятий пусты;мысли без созерцания слепы”, — можно соответственно перефразировать: схемныеинтерпретации без интеракции и вмешательства пусты, интеракция и вмешательствобез схемных интерпретаций слепы. Следовательно, “зрячими” интерпретациистановятся тогда, когда они связаны с действиями, с деятельностью, которая, покрайней мере, принципиально или потенциально направлена на внешнее.Следовательно, интерпретация зависит от интеракции и интервенции. И этоприменимо к ранее введенному выражению, касающемуся специального вариантаинтерпретирования, понятого как импрегнация, следовательно, применимо к“реально существующему”, которое меняется в зависимости от интерпретации.
Естественно,существуют границы интерпретации или границы внутреннего описания или пониманияв свете интерпретаций, причем слово “границы” является метафорическим. Не всеможно разрешить лишь применением схем, и это доказывает, к примеру, включениефакторов внешнего мира, обобщенное выражением “импрегнация”. Чтоинтерпретативность является феноменом, связанным с перспективностью, свидетельствуеттакже тот факт, что интерпретирование в определенном смысле являетсяограниченным определенным видением, точкой зрения или позицией, углом зрения ит.д. То, что мы отводим определенное место перспективам, формам, структурам, схемами тому подобному, само собой разумеется. Следовательно, чрезмерное доверие кинтерпретации вполне понятно и имеет свое оправдание, но следует отчетливовидеть и понимать, что интерпретации подлежит “все”, что мы могли бы чудеснымобразом вытащить наружу мир, находящийся в нас при помощи интерпретации.Интерпретировать нечто означает “понять нечто со смыслом, значением”, “суметьпонять” или “ в качестве определенного или многообразного значения ввести вболее широкий контекст”. Интерпретирование в этом смысле, связанно с пониманием,всегда представляет собой деятельность, процесс репрезентирующий реконструкциии как таковой он выносит предмет на более высокий уровеньтеоретико-познавательного анализа. Cледовательно, интерпретативноконструирующие модельные образования играют определенную роль, — строить, опираясьна преднайденные в качестве теоретических предпосылок частичные элементы, основоположения,которые, в свою очередь, создаются посредством первичных схемных интерпретацийпредметных и квазипредметных образований.
Схемно-интерпретирующиеформы деятельности служат закваской для всей нашей жизни, это, конечно, метафора,но она полезна, поскольку репрезентирующие акты схемно-интерпретативнойдеятельности, которые, нечто обозначают и характеризуют символическим образом, являютсяили становятся для нас знаками, симптомами или символами, допускаютзначительную вариативность и гибкость способов изложения и представления ивообще делают нашу жизнь более изменчивой и богатой. Именно поэтому мы отводимособое место репрезентации, реконструкции, конструктивнымсхемно-интерпретативным актам деятельности на высоком символическом уровне и вформах абстрактной деятельности. Всякое усвоение, в конечном счете, должно бытьпогружено в репрезентирующее схематизирование, должно подчиняться, включаться вакты мета-схематизирования и мета-интерпретирования, поскольку человек, как ужеотмечалось выше, на более высоком уровне познания свои схемы может делатьпредметом анализа и дискуссии, и благодаря этому получает определенную степеньсвободы, свободы способов представления, выбора альтернатив и понимания.
Посколькутакие традиционные философские проблемы как проблема истины, проблема значения,проблема отношения, связи предметов, следовательно, проблема референции отчастидолжны быть переформулированы в свете интерпретационного подхода, то это теперьотносится к различным ступеням и уровням интерпретации — как раз потому, чтоконцепт понимается в методологическом, теоретико-познавательном смысле. Ступении уровни схемно-интерпретаторной деятельности и в особенности актырепрезентирующей деятельности, следовательно, должны быть дифференцированы: интерпретированиеможет состояться не на всех уровнях, но оно делает возможным различение разныхуровней; и это последнее обстоятельство может указать, как реализоватьпереформулировку философских проблем теории познания.
Итак,должны иметь место ступенчатые, уровневые различения, и следует пояснить, чтоэти различения, со своей стороны, не являются абсолютными, но такжепредставляют собой формальные различения, которые в дальнейшем могутсовершенствоваться, уточняться. Тем самым обнаруживается лишь первый ориентировочныйпункт для различений и для дальнейшей разработки соответствующихтеоретико-познавательных проблем. Схемное интерпретирование можно и нужноподвергнуть дальнейшим различениям, на что мы уже многократно указывали. Мы ужепровели различие между основоположениями и конструктными образованиями в узкомсмысле слова, между импрегнациями, в которых внешний мир выполняет свою роль ичисто креативными, продуктивными интерпретациями в узком смысле слова. Мы такжепровели различия между метаинтерпретациями и интерпретациями, следовательно, подчеркнули,что человек в состоянии делать предметом анализа свои интерпретации, поднимаясьна так называемый метауровень. Теперь попытаемся эти ступени и уровниинтерпретации представить в их связи:
(Уровни)ступени интерпретации (ИС):
ИС1- практически неизменная продуктивная праинтерпретация (первичныеосновоположения или первичное схематизирование)
ИС2- обыденная, формируемая по признаку сходства, подобия интерпретация посложившемуся образцу (привычная категоризация форм и схем + доязыковоеобразование понятий)
ИС3- социально учрежденное, закрепленное в культурной традиции конвенциональноеобразование понятий
ИС3а- доязыковое образование понятий согласно сложившемуся стандарту (норме) иинтерпретация посредством актов социального и культурного нормирования.
ИС3б- представленное в языке нормированное образование понятий (или образованиепонятий согласно норме, стандарту.2
ИС4- освоенная, нашедшая применение сознательно оформленная по принципусубординации интерпретация (классификация, подведение под понятие. описание, видовоеобразование и соподчинение, преднамеренное образование понятий).
ИС5- (теоретически) обоснованная интерпретация, базирующаяся на операцияхобъяснения, понимания ( в узком смысле слова)
ИС6- теоретико-познавательная (методологическая) метаинтерпретация методовобразования интерпретационных конструктов.
Преждевсего мы устанавливаем “самые низкие уровни”, базисную ступень ИС1, которая втаблице, правда, предстает как самая верхняя ступень. Здесь в первую очередьимеются в виду прочно устоявшиеся на био-генетическом уровне или фундированныенеизменные прамодельные или предопытные образования: то, что мы можем, например,различать светлое и темное, биологически укоренено в нас, если, конечно, мы неродились слепыми. То, что мы такие контрастные различия не в состояниипроизвольно изменять будь то с помощью технических изобретений и инструментов, свидетельствуето том, что здесь мы можеи говорить о первичной интерпретации илипервоинтерпретации или соответствующих первично-схемных поведенческих реакциях,на этой ступени все рефракторные реакции в способах поведения переплетаются, соединяютсявоедино, которые мы не в состоянии изменить, они на биологическом уровне“прочно связаны как бы проволокой” и в этом смысле являются предтехническижизненно-практически неизменными. Итак, имеется определенный уровеньбиологически неизменных и биологически укорененных, поскольку практически длянас неизменных — модельных образований и модельных различений, которые можнобыло бы назвать ступенью первичных схематизаций.
Поверхступени 1 оказались интерпретационные альтернативы уже значительно болееподвижные и вариативные. Чем выше поднимаемся по ступеням, тем большевырисовывается поле свободных альтернатив и вариаций.
Навторой ступени (ИС2) оказываются интерпретации образцов, воспроизводящих, кпримеру, наибольшую часть аналогий и сходных, подобных, однообразных форм всмысле тех, что воспринимаются как сходство: подобие форм, красок и т.д., и недолжны еще стремиться к понятийному оформлению, репрезентации и к обретениюопределенной структуры. Все рутинное поведение, все что распознается согласносложившейся привычке, навыку, обычаю, что как бы выходит за рамки рефлекторногоповедения, следовательно, любые различения данных ощущения, восприятия, подкрепленныедействием, выходящим за рамки над-рефлекторного поведения, которые могутосуществляться до всяких языковых практик, находятся на этой ступени. Выражение“доязыковое образование понятий” именуется так психологами, работающими вобласти психологии развития, хотя словосочетание “образование понятий” здесьупотребляется в несколько абстрактном, туманном, непроясненном смысле. Итак, доязыковыеразличения по формам, образцам, структурам, нюансам и т.д. с данной очки зренияимеют место в такого рода схемной категоризации второго уровня или второйступени; акты схемной категоризации обычно не фиксируются с достаточнойстепенью полноты генетическим путем, и становятся привычными, т.е. встолкновении с определенной ситуацией, возбуждениями, раздражениями иопределенными реакциями, которые вырабатывают вполне определенный рефлекс, представляютсобою соответствующие резонансы или в связи с ответной реакцией приобретаютформу определенных образцов. Этот образец интерпретирования таким образом взначительной мере изучен, хотя и опирается на определенные преднайденныезадатки, которые, к примеру, дают возможность вообще что-то воспринимать.
Натретьей ступени речь идет об истолкованиях посредством принятых, устанавливающихпо определенным правилам некие пределы: нормированные образцы: закрпеленные всоциальной традиции, которые определенным образолм детерминируют наше поведение,и которые, со своей стороны, репрезентируются (по большей части уже в языке) спомощью схем. В то время как в случае доязыковых различений проводитсяопределенный способ утановления отличий чисто доязыковых различений отквазиязыковых, то здесь речь тогда уже идет о случаях тождественности, регулярноти,соответствии правилу, равным образом о нормированных или конвенциональныхреакциях на определенные ситуативные признаки. К этому нам необходимо добавитьопределенные ситуации, связанные с развитием личности, или ситуации учителя иученика, которые практически осуществляются согласно определенным образцам и схемам.
Итак,мы должны то, что закреплено в социальной и культурной традиции, то, чтосообщается посредством правил, разучивать в ситуациях действия согласно томуили иному образцу. Применение схем должно всякий раз подлежать разучиванию, тренировкена практике; мы обучаемся как совершенствованию интерпретационной практики, темсамым мы учимся, как следовать правилам, сознательно их усваивать. Проблемаследования правилу и усвоения правил тогда является весьма интересной и важнойфилософской проблемой, которая, начиная с позднего Витгенштейна играет огромнуюроль. Что это означает — следовать правилам и насколько глубоко проникаютсоциально установленные, формируемые культурой и заимствованные ею правила внаши понятийные образования, в наши способы репрезентации и понимания? Можно суверенностью сказать, — и у Витгенштейна это также уже было намечено ипроработано — что нам необходимо своеобразное введение в различные ситуации. Мыможем лишь тогда обучаться, осваивать правила, когда мы попадаем в определенныеситуации, которые как бы извлекаются из общего фона, и в которых мы ведем себясоответственно правилу, указывающему, когда и с помощью чего в данной ситуациимы упражняемся, тренируемся. Следовать правилу, руководствоваться правилом — этосвоего рода практика обучения следованию и соблюдению правил и предписаний, этоопределенная тренировка — Витгенштейн даже сравнивал это с дрессировкой: “…Поиску рисунка… учатся путем тренировки, причем частично такая тренировкасостоит в том, что ученик… обучается водить пальцем слева направо”[7].Обучение математике, в частности, — что вполне естественно — зачастуюпривлекается в качестве примера: “ Теперь мы учим его [ученика] записыватьдругие ряды количественных числительных и доводим наше обучение до того, что он,например, по заданию, имеющему форму + n, записывает… ряд”[8]. “Эти людиобучены таким образом, что по заданию “+ 3”… они выполняют один и тот же переход”[9].
Наверное,бросается в глаза, что я еще совсем ничего не сказал о языковом образованиипонятий. Фактически в рамках ступени ИС3 следует провести дальнейшиеразличения: правила и культурные формы интерпретаций, нормированных доязыковымобразом, осваиваемые способм, подобным “дрессировке”, т.е. связанные супражнениями и тренировкой, не могут быть оторваны от дифференцированныхязыковых форм, опосредованных языком и представленных в языке. При этомвыражение “языковые формы”, разумеется, следует понимать весьма широко, речьмогла бы идти в данном случае о рисунках, чертежах, изображениях любого видаили о средствах своего рода искусственного языка, как-то — нотная система, математикаи т.д. Все это следует в широком смысле слова понимать подязыково-конвенциональным образованием понятий.
Итак,можно и следовало бы провести различия между уровнями ИС3а и ИС3б. В самом делеэто как раз те случаи, что, по-видимому, больше всего предоставляют возможностьязыковых модификаций, альтернативных образований и дифференциаций и в случаяхнесовпадений (часто, но отнюдь не всегда, даже менее всего в случае ожидаемыхсанкций) имеют расхождение с языковыми культурными и социальными нормами, отклонениеот них. Во всяком случае следовало бы ступень ИС3б расположить в порядкевозрастающей подвижности после ступени ИС3а — и, вероятно, тогда сделатьпереход к следующей ступени.
Четвертаяступень охватывает собой интерпретации, связанные с операциями включения иклассификации, в случае которых в “осознанном” порядке располагаются структуры,схемы, которые уже смогли быть оформлены в языке, определенные элементы, кпримеру, уже конституированные, — идет ли речь об операциях подведения подпонятие, классификации, более подробного или уточняющего описания, видовомобразовании, или характерном, примечательном образовании, опосредованном ипереданном в языке. Все виды целенаправленного, систематизированногоструктурного и понятийного образования репрезентирующего характера сприменением языковых или языкоподобных средств представляют собой интерпретации,связанные с операциями включения и классификации.
Пятаяступень (ИС5) имплицитно содержит в себе обосновывающие и теоретическиеистолкования, следовательно, подтверждающие интерпретации. Здесь речь идет нетолько о связи включения или соподчинения, но и об установлении аргументативныхсвязей между тем, что подлежит классификации, упорядочению, постановке вопроса“почему?” и ответу на него, подлежит оправданию способов ответного реагирования,поведения, следовательно, интерпретации нечто как Нечто, об аргументированной, теоретической,гипотетической и определенным образом интеллектаульно представленной связисложившихся способов понимания, восприятия, находящих, разумеется, вполнеопределенные особенные формы. Тогда сюда, по моему мнению, относятся категориисложившиеся в русле традиционной философии: вопросы связанные с постановкойвопроса “почему?” или о материальной или побудительной причине у Аристотеля, иливопросы о каузальной связи действия и причины у Канта и др., а также, разумеется,логические следствия и связь выскзываний в смысле определенного обоснования иликритики или оправдания того или иного рода. Следовательно, здесьустанавливаются координаты аргументативов (Argumentative), которые вчеловеческой жизни играют огромную роль: или же связующих скреп междуопределенными, уже конституированными или освоенными предметами иликвазипредметами. Таким образом аргументативные скрепы являются существеннойхарактеристикой подтверждающей интерпретации. Аргументирующие скрепы становятсядля таких психологов языка как Бюлер и последовавшего за ним Попперасущественным моментом: который дополняет представимое в образах, воспроизводимое,экспрессивное знаковое поведение [10]
Вероятно,надо еще упомянуть, что на этой ступени полагаются не только научные, т.е.теоретические структурирования, потому что даже в быту, в повседневном опыте мывсе и всегда в широком смысле слова теоретизируем. Следовательно, ступень ИС5является той же самой и для повседневности, и для науки: в самом деле, еслиисходить из определенной абстрактной, например, методологической перспективы, томожно заметить, что в этих двух крупных комплексных областях в целомнаблюдаются схожие методы. Даже методологию интерпретационного конструкта можнопонять как определенный вид абстрактного, нового мостика между теоретическимиподходами повседневности в случаях так называемого “наивного” теоретизирования,с одной стороны, и присущим науке теоретизированием, с другой.[11]
То,что такой единый или основополагающий способ понимания, истолкованный в смыслевсеохватного методологического конструкта имеет место, обнаруживается вспособах интерпретации, схемообразования и использования схем.Теоретико-познавательные и методологические метаинтерпретации методаинтерпретационного конструкта теперь мы находим на ступени ИС6. Здесьвоспроизводится простая идея, которую я уже ранее обсуждал, — связанная с тем, чточеловек созданные им самим интерпретационные конструкты может заново сделатьпредметом анализа и дискуссии на более высокой ступени интерпретации, и затемдолжен еще на более высокой ступени истолковать и интерпретировать применениеинтерпретационного конструкта как уровень прежде всего его объективнойпредставленности в языке. Когда говорят о над-интерпретациях, то речь идет обопределенной ступени более высокого уровня, чем тот уровень, на которомпредприняты условные истолкования, Словом, говорят о ступени метатеории илиметаязыка. Исследование методологии или теоретико-познавательных подходовинтерпретационного конструкта имеет место также в рамках определенной модельнойконструкции — а именно снова соответственно на более высоком уровне. Речь идетоб определенной модельной конструкции более высокого метауровня, и онаструктурно подчиняется тем же самым условиям, что были представлены на вышерассмотренных ступенях. Она тоже зависима от принципа интерпретационнойимпрегнированности всех способов понимания. Таким же образом осуществляетсяанализ метода интерпретаций или самого интерпретационного конструкта снова какпример инстанцирования самого этого метода. Тем самым метод дает возможностьприменять по отношению к самому себе накопленные слой за слоем модели; модельинтерпретационного конструкта представляет собою также модельныйинтерпретационный конструкт, используемый как конструкт над конструктом, собственнометод, находящийся над чем-то другим представляет более высокую (мета-)ступень. Описание интерпретационных конструктов совершается путем примененияинтерпретационных конструктов.
Взаключение можно сказать: развитый здесь в общих чертах интерпретационныйподход в первую очередь следует понимать в методологическом аспекте, возможно, егоследует расширить до уровня трансцендентального подхода. Последний связан сутверждением, что все акты познания и понимания нечто в качестве Нечто, будьоно “идеальным” или “реальным”, или выступающим как “действительность” — оновсе равно подлежит интерпретации, описаниям, зависимым от истолкования иоформляется с их помощью. Все-таки не стоит идти так далеко, как Абель, которыйговорит: “Реальность есть лишь интерпретация”. Вместо этого надо понять, чтолюбая реальность является интерпретативно постигаемой и по необходимостиконституируется способом, зависимым от интерпретации; концепция реальности ипостижение реальности с необходимостью пропитаны интерпретацией. Однако мымогли бы найти независимый от интерпретации интерппретативный конструкт, аименно, прагматический интерпретационистский реализм, выступающий вполнерациональным, поскольку за это говорят очень добротные принципы, практическиежизненные аксиомы, а также теоретические принципы.
Списоклитературы
1. Abel G. Interpretationswelten. Gegenwartsphilosophie jenseits vonEssentialismus und Relativismus. Frankfurt a. M. 1993.
2. Bühler K. Die axiomatik der Sprachwissenschaften (1935). Frankfurt a.M. 1969, 19762.
3. Hubel D.H. Auge und Gehirn: Neurobiologie des Sehens. Heidelberg. 1989.
4. Kripke S.A. Name und Notwendigkeit. Frankfurt .M. 1981 (Orig.1972).
5.Lenk H. Handlung als Interpretationskonstrukt. Entwurf einerkonstituenten- und beschreibungstheoretischen Handlungsphilosophie //Handlungstheorien interdisziplinär, II. 1. München, 1978. 317 ff.
6. Lenk H. Pragmatische Philosophie. Hamburg 1975.
7. Lenk H. Vernunft und Idee als Interpretationiskonstrukt. ZurRekonstruktion des Kantischen Vernunftbegriffs // Zur Kritik derwissenschaflichen Rationalität. Freiburg/München. 1986. 265ff.
8. Lenk H. Zwischen Wissenschaftstheorie und Sozialwissenschaft. Frankfurt a.M.1987.
9. Lenk H. Philosophie und Interpretation. Frankfurt a.M. 1987.
10. Lenk H. Interpretationskonstrukte: Kritik derinterpretatorischen Vernunft. Frankfurt a.M., 1993.
11. Lenk H. Von Deutungen zu Wertungen. Frankfurt a.M.1994.
12. Lenk H. Interpretation und Realität. Frankfurt a.M. 1995.
13. Lenk H. Schemaspiele. Über Schemainterpretationen undInterpretationskonstrukte. Frankfurt a.M. 1995.
14. Wittgenstein L. Philosophische Untersuchungen. Frankfurt a.M.1977.
15. Wittgenstein L. Tractatus logico-philosophicus. In ders.,Schriften. Frankfurt a.M. 1960. 1-83.
[1] См., например:H. Lenk. Handlung als Interpretationsskonstrukt. Entwurf einer konstituentenund beschreibungstheoretischen Handlungsphilosophie, in: ders (Hg.)Hanglungstheorien interdisziplinдr, II, 1. Mьnchen. 1978. S.317 ff. Cр. также: H.Lenk. Pragmatische Philosophie. Hamburg. 1975.S.47 f; H.Lenk.Vernunft und Idee als Interpretationskonstrukt. Zur Rekonstruktion desKantischen Vernunftbegriff. In: ders. (Hg). Zur Kritik der WissenschaftlichenRationalitдt, Freiburg/ Mьnchen.1986.S. 265 ff.
[2]Кант И. Соч. в шести томах.Т.3.М., 1964. С.222.
[3]Там же. С. 222, 223.
[4] Там же. С. 223-224.
[5] Там же. С. 223.
[6] Кант И. Критика чистого разума. М., 1994. С. 71.
7ВитгенштейнЛ. Философские работы.Ч.1.М., 1994.С.119 ( Курсив мой. — Х.Л.).
[8]
9.Тамже. С.157.
[10]Хотя Organmodell Бюлера нельзя дополнить в том смысле, что аргументативнаяфункция — как было предложено Поппером — могла бы быть представлена какравноценная наряду с функцией выражения представлений и Apell-функцией, но вт.н. “трехосновной схеме” (Dreifundamentenschema”) Бюлер лишь констатирует, чтознак всякий раз находится в другой связи с отправителем, получателем иреферентом, что он является симптомом, сигналом и символом в зависимости оттого, какое отношение рассматривается. И только если эта модель складывается вопределенный прагматический контекст или если отношение отправитель-получательтематизируется, то тогда можно “отвести” аргументативную функцию. Для того, чтобыподчеркнуть деятельностный характер речи, следует, кроме того, сослаться наперформативную функцию: посредством таких высказываний как “Я клянусь”, “Якрещусь” осуществляется перформация. Эти речевые акты были исследованы Остиноми Сирлом. Первый, в частности, проводит различие между иллокутивным актом (=коммуникативнойфункции) и перлокутивным актом (последствиями речевого действия).
[11]Соответственно, с помощью таких методологических подходов можно с определеннойстепенью абстрактности преодолеть известное разделение на две культуры междуестественными науками и науками о духе, поскольку в обеих областях в принципе всопоставимой степени используются гипотезы и теории. Естественно, следуетразличать законы и претензии на законообразную точность. Однако в обоих случаяхработает язык и метаязык. Имеет место также определенная методология, например,верификация и фальсификация соответствующих законов, как в повседневности, таки в научных дисциплинах. Таким образом, если подойти с достаточно высокойстепенью абстракции, разделение между двумя культурами либо исчезает, либоявляется преодолимым — это почти азбучная истина..
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.gumer.info/