Словари жаргона как слепок эпохи

Словари жаргона как слепок эпохи В. В. Шаповал В которых отразился век, И современный человек Изображен довольно верно (2000) Как по-разному мы говорим Язык существует в виде бесчисленного ряда вариантов. Их можно назвать стилистическими регистрами. Звучит несколько музыкально, но суть дела отражает. Несомненно, и читатель, если он родился и вырос здесь, почти подсознательно различает по речи москвича
и южанина, гуманитария и технаря, артистку или официантку, подростка, в доме которого читают книги, и студентку, которая книжек не читает. Одновременно с оценкой речи происходит и уточнение общественного статуса собеседника и социальной дистанции между ним и вами. От этого трудно отказаться, эта оценка – часть нашего повседневного автоматического опыта. Но я предлагаю забыть на время про иерархию и задуматься только о том особом словесном материале, который
идет в ход, подбирается и используется, чтобы обозначить различия между стилистическими регистрами речи во всей их широте и разнообразии. Проблема описания этой специфической лексики долгое время была почти вне закона. Высокая наука ориентировалась на узко понимаемую литературную норму. А диалектизмы и жаргонизмы допускались в литературную речь в диетических количествах, да и то лишь те, которые благословлены мастерами культуры и вошли в авторитетные литературные контексты.
С конца 1980-х на телевиденье и радио заговорили без бумажки, на митингах и на страницах печатных СМИ, а потом и в художественной литературе, посвященной современности, герои стали выражаться так, как в жизни. И даже немного красивее. Этим определяется и наш сегодняшний интерес к жаргону, арго, сленгу. (Для обозначения специфической части словаря разных социальных групп используются три эти термина, различия между ними понимаются по-разному, но во всяком случае не носят абсолютного характера.) Этот интерес проявился в том особом общественном внимании, которое сопровождало проникновение жаргонных словечек в речь СМИ. Репортеры распоясались. Деятели культуры выражали по этому поводу законную обеспокоенность. Многие связывали рост интереса к жаргонам, в первую очередь – к криминальному, с социальными изменениями в обществе. Но лингвист, при всей тревоге за будущее культуры, и в сегодняшней нашей ситуации видит повторение истории, еще один раунд демократизации господствующей нормы.
Это постоянный, хотя и не равномерный процесс. Позволю себе пример. У Чехова несколько раз можно встретить выражение сквозной ветер. А в ответ на наше привычное (а для него дворницкое) сквозняк, он, наверняка, поморщился бы. И это наверняка тогда многим было известно, но как шулерское слово, которое обозначало нечестную игру с гарантированным выигрышем. Прошло сто лет, и мы с вами уже не ощущаем кастового протеста при виде
этих слов, хотя не все из нас дворники или шулера. Вот так и происходит расширение социальной базы того регистра речи, который считается в данном обществе допустимым, нормальным или престижным, образцовым. Сейчас мы переживаем период активной эксплуатации жаргонов для пополнения выразительных средств массовой речи. Это значит, что слова типа беспредел "произвол" или наезды "претензии" выходят
из своего социального гетто, становятся более употребительными, входят в допустимую, а потом и в образцовую речь, как когда-то просторечное сквозняк. Возражать против этого можно, но контролировать изменение массовой нормы, как и другие социальные процессы, довольно затруднительно. Во всяком случае, будущее всегда преподносит сюрпризы. Особенно экспертам. О двух типах словарей Вполне естественно, что интерес к жаргонам привел к появлению многочисленных словарей. Примечательно, что первые словари жаргона были составлены носителями или с позиций носителя жаргона. (Таковы, например, "Сленг хиппи: материалы к словарю" (CПб Париж, 1992) Ф.И. Рожанского, "Dictionary of Contemporary Russian Slang" (Moscow, 1993) – словарь современного русского сленга
Валерия Никольского.) Имеется в виду, что один автор сам имел опыт жизни в Системе, был хиппи, а другой служил офицером или сидел в тюрьме. С тех же позиций, но со знаком "минус" излагает свои наблюдения С.Снегов. (Толковый словарь лагерно-воровского языка // Снегов С.А. Язык, который ненавидит М 1991. [= Даугава 1990
N 11].) Писатель знает феню не понаслышке, но считает ее противоестественным и антигуманным вариантом речи. В принципе близкая к первой позиция (ирония в толкованиях, понятная только человеку, использующему интеллигентский сленг, а местами – тонкая пародия на научность толкования) представлена в словаре Югановых. Юганов И Юганова Ф. Словарь русского сленга (сленговые слова и выражения 60-90-х годов)/ Под ред. А.Н.Баранова М 1997. Во всех этих и многих других случаях мы имеем дело с описанием, данным
изнутри. Это биографический опыт, отлитый в форму словаря. И результат, как правило, впечатляет. Но есть и другие словари, в известной мере это имитация словарей, эрзац-источники, которые отличает торопливость и "похотливо-коммерческий" налет, как справедливо отметил В.Елистратов. И эти словари составлены не случайными людьми. Обычно в предисловии объясняется, почему автор считает себя экспертом (40 лет перевоспитывал преступников,
криминолог, специалист по субкультуре уголовного мира и т.д.). Это убеждает. Однако ни в одном из них не говорится о том, что автор – лексикограф. Да и мелочи говорят сами за себя: ударений нет, грамматические характеристики отсутствует, алфавитный порядок нарушен. Это настораживает. И думается, не зря. Словари эти представляют обществу его речевой портрет в несколько искаженном виде. Причем, судя по тиражам, этот сомнительный материал, оказывается более доступным, чем другие словари, составленные более профессионально. Так что первый и необходимый шаг при описании стилистических ресурсов современной речи поневоле состоит в отсеве фальсифицированного материала. Все ошибки перечислить – трудно, а основные типы и их признаки показать – можно. Вот этому я посвятил эту статью. Прежде чем перейти к разговору о качестве словарей, необходимо обратиться
к мифу о неповторимости сегодняшнего интереса к жаргонам вообще и блатной фене в частности, ибо сегодняшняя ситуация не может быть прояснена до конца без исторической перспективы. О язвах жаргонной речи в литературе Сам по себе интерес к жизни "криминального сообщества" гораздо старше самого этого выражения. В фольклоре ряда славянских народов есть гайдуцкий, казачий и разбойничий фольклор, песни и думы вполне детективного содержания.
Да и в "Слове о полку Игореве" давно замечено, что Святослав, предлагая князьям совершить набег, не только упирает на экономический аргумент, но и саму добычу называет на тогдашней ратной "фене", чага – "рабыня, пленница", кощей – "раб, пленник". Ниже мы будем говорить о жизнеописании Ваньки Каина – это уже бестселлер 18 века, и жаргону там отведено почетное место.
И Пушкин не обошел вниманием эту слабость публики. В заметке "О записках Самсона", парижского палача, он писал: "Мы кинулись на плутовские признания полицейского шпиона и на пояснения оных клейменого каторжника. Журналы наполнились выписками из Видока. Поэт Гюго не постыдился в нем искать вдохновений для романа, исполненного огня и грязи". Это о Соборе Парижской богоматери" (1831). А в "Отверженных" (1862) уже есть и описание арго парижского дна. Еще большее влияние на русскую публику имел сенсационный роман Эжена Сю "Парижские тайны" (1842-3). Всеволод Крестовский в "Петербургских трущобах" (1864-7) в сущности повторил его рецептуру. С романом Крестовского накрепко связаны и первые опыты составления словарей криминального жаргона.
Труд Н.Смирнова "Слова и выражения воровского языка, выбранные из романа Вс. Крестовского "Петербургские трущобы"" выходит в академическом издании в 1899 г. И тут же полицейские словари начинают его повторять, цитировать: "Вечор было влопался, да мазурик каплюжника поздравил дождевиком" – Вчера вечером совсем уже попался, да приятель ударил полицейского булыжником.
И проч. Почему списывают? Да потому, что красиво, необычно. И все слова по алфавиту. Грех не списать. А тот факт, что это писатель подслушал полвека назад, да еще от себя сгустил художественности, как-то ускользал. Роман в стиле Крестовского – это сотни страниц. Но современная публика в массе своей предпочитает телеэкран, поэтому "Трущобы" превратились в сериал "
Петербургские тайны". Зато на бумаге неплохо идут с лотка жаргонные словари. И в них мы с изумлением обнаруживаем слово дождевик "камень, булыжник", встреченное у Крестовского эдак 150 лет назад, оно из словарей не ушло. Народ городской, многие и гриба-дождевика, на камень похожего, не видали, а все одно переписывают. Да еще с выдумкой. Один раз перевернули, стало: булыжник – "(плащ-)дождевик".
Другой раз не так толкование прочли, стало дождевик – "бумажник" (издания 1992, 1997, 2000). Но и основное значение холят и лелеют: дождевик – "булыжник, камень, которые носят с собой в целях самообороны" (1991). Ну вы-то догадываетесь, что мазурик не носил с собой это "орудие пролетариата", он его (по примеру известной скульптуры) из мостовой вынул. Но дети асфальта уже и представить себе не могут такой ситуации. Заставляют бедного пролетария тяжести с собой таскать. Хотя очевидно, что художественный текст сам по себе не является полноценным источником для описания жаргона. Это косвенное свидетельство, обработанное автором в соответствии со своими целями. Но даже эти завитушки художественной речи в словарях приводятся с ошибками и большим запозданием, что я пытался продемонстрировать на примере слова дождевик "булыжник".
И традиция злоупотребления художественными текстами оказывается весьма живучей. О двух типах читателей словарей Словари жаргонов, сленгов и прочего, включая полулюбительские и высокопрофессиональные коллекции, с успехом продаются. Кажется, объяснение этому на виду. Многим просто ТРУДНО читать. А словарь читать не нужно. Это некая облегченная карта криминальной планеты.
Полистал – и все понятно. Уже В.Ф.Трахтенберг (или его редактор И.А.Бодуэн де Куртенэ) уловил эту жажду простоты в публике. У них в словаре 1908 г. некоторые словарные статьи содержат комментарий на полстраницы: то ли микроновелла, то ли статья для криминальной энциклопедии. Товар, каковым является и книга, должен соответствовать определенным требованиям. Если перед нами фантастика, то мы хотим быть уверены, что там все выдумано.
А если перед нами словарь современного жаргона, то вполне оправданы ожидания противоположного свойства. Каждое слово обязано быть современным, во-первых, и жаргонным, во-вторых. А если нет? Тогда это другой жанр. Вроде бы и реальность, но под рыночным макияжем. Чтобы понять популярность таких словарей жаргона, надо учесть, кто их покупает. На мой взгляд, выделяются две неравные группы. Группа "один" (малая) – это люди, которым словарь нужен для работы: лингвисты, криминологи, социологи. Их интересует правда и только она. Интересует, но не занимает, не очаровывает. Как шахтера – лопата. Для них словарь – инструмент. Группа "два" неизмеримо более обширна. Эти люди покупают словарь из интереса или для забавы. Им нужно, чтобы словарь было интересно читать. И еще: чтобы он был толстым.
И на приличной бумаге. И в твердом переплете. Так солиднее. Для большинства из них словарь – это тоже важная покупка. Думается мне, что и им было бы не так приятно читать словарь, знай они рецепт его приготовления. Но и тем, что есть, они в целом довольны. И тиражи сметают, чтоб полистать, посмеяться и подарить. Но я филолог и читаю словари. Нет, не так. Я филолог – и поэтому словари
ЧИТАЮ. И все заметнее в коммерческих словарях такая тенденция, которая меня, как читателя из первой группы, не может не беспокоить. Кроме общеизвестного слоя жаргонных слов (малина "притон", тырить "воровать", фраер "жертва преступления"), рассчитанного на формирование читательского доверия, в современном коммерческом словаре обязательно присутствует и другой словарный слой – "экзотический". То есть слова, которые широкой публике не известны и якобы добыты автором
чуть ли не с риском для жизни. Слой "экзотических" слов и выражений необходим, чтобы продемонстрировать массовому покупателю глубину авторского проникновения в тему. И почему-то именно среди этих слов обнаруживается немало таких, которые именуются "ложными словами". Это фантомы, возникшие в словарях по ошибке и никогда не существовавшие в речи. Разоблачение словарных фантомов – первейшая задача при критической проверке данных словаря. Понятно, что эти недостатки словарей являются в то же время теми достоинствами, которые помогают им лучше продаваться. Встретит неискушенный читатель словцо ашбар "большой мешок" в нижегородском словаре 1991 г. и залюбуется. Никогда не слыхал! (А филолог проверит отсылку к Хандзинскому, 1926 г и увидит, что у него такого слова нет. А найдет похожее у Фабричного, 1923 г да только у него "большой мешок" – асибар.
Похоже, что каторжники "большой мешок" амбаром величали, а разночтения м = си = ш вызваны стремлением усмотреть непонятное любой ценой. Конечно, пошлый амбар (в переносном значении "большой мешок") ни в пример менее богат каторжной романтикой, нежели аСИбар и аШбар. А читателю, да и автору непременно хочется, чтоб было красиво и необычно. Кроме того, стоит помнить, что словари, даже когда кое-где подвирают, продолжают оставаться своеобразным
слепком эпохи, которая их породила – в суете и свойственных ей диалектических противоречиях. Многие слова, действительно, взяты из реальной речи. Но это не значит, что надо безоговорочно верить всему, что про них напечатано. В том же словаре 1991 г. бока с паутиной "арестант". Совершенно понятно: нары, паутина, суровый быт – очень красочный образ.
Первоисточник – Ванька Бец 1903 г сличайте сами: бока с паутиной – арестант[ское] "часы с цепочкой". И стратегия издателей понятна: если рынок "берет" на красивый вымысел, надо вымысел красиво упаковать, наживить – и вперед. Нельзя лишать клиента иллюзий. Поэтому важно, чтобы кто-нибудь из авторитетов борьбы с организованной преступностью периодически напоминал: уже 10 ой, уже 15 тысяч русских слов ушли в жаргон. Уже… И т.д И такие авторитеты есть. Они пишут предисловия, в которых объясняют, как этим многостраничным "кирпичом" можно изловчиться и нанести удар по криминалу, или хотя бы разоблачить. Попробуем применить на практике. Читаем: арбуз – "голова", балдеж – "смех", вагон – "большое количество чего-либо" Как-то не очень жаргонисто? И уже хочется поинтересоваться, а достаточно ли этих трех речевых улик?
В смысле, это уже статья, или за это только административный штраф полагается? Вот так-то. Толстые словарики "не стреляют", отражают черт знает что. По ним, например, отличие речи панка от фени домушника никак не вычисляется. Что не удивительно. Слишком масштабно. Слишком расплывчато. Как распорядились наследием Ваньки Каина Массовая литература всегда строила коммерческий успех на интересе
к жизни "плохих парней". То, что с положительными героями каши не сваришь, было давно и широко известно. Представьте себе картинку. Эпоха дворцовых переворотов, послепетровское времечко. На Красной площади бабы пирогами и пистолями без лицензий торгуют. Академические издания в вопросе о тайных жаргонах еще пребывают в девственном невежестве. (Только в конце 18 в. акад. П.С.Паллас вставит в многоязычный словарь список слов "по-суздальски", первый
словарик русского тайного языка.) А уже в обеих столицах неугомонный Матвей Комаров потчует публику бесконечными переизданиями типа "История славного вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина, со всеми обстоятельствами, разными любимыми песнями и портретом, писанная им самим при Балтийском порте в 1764 году". И книжки идут хорошо. Даже после кончины автора уже в 19 веке выходят перепечатки и новые переделки. Еще нет Крестовского с Эженом Сю с их продуктом для чистой публики, а спрос уже есть. Не зря и не только о парижском палаче Пушкин писал: "Вот до чего нас довела жажда новизны и сильных впечатлений". В этой книге Матвей Комаров рассказывает и о тогдашнем жаргоне.
И что любопытно, чтобы читателю было понятнее, он как на общеизвестную параллель указывает на особый словарь торговцев, который близок к упомянутому "по-суздальски". Получается, что читателю дешевых изданий 18 века эта параллель говорила больше, чем академикам. Одни слова не известны нашему современнику: здюм – два, котева – голова, другие – тоже неизвестны, но понятны, потому что являются простой метафорой.
Какими же секретными выражениями братков Ваньки Каина делится автор с читателем? Например, портняжить с дубовой иглой. Это значит "заниматься разбоем на дорогах". Юмор вполне на уровне современного переименования "лом" – "карандаш". Висельный юморок. Поэтому и наш современник способен его оценить. Но особенно интересно здесь то, что выражение, забытое коллегами
Ваньки Каина еще при царе Горохе, так и переходит из издания в издание. Ладно еще, когда Сергей Васильевич Максимов через сто с лишним лет повторил его в своем популярном труде "Сибирь и каторга", с этим можно было согласиться. Ведь "дубовая игла" все еще имела практический смысл. Хотя бы потому, что дубина как инструмент была в ходу, оставаясь, так сказать, популярным средством
оптимизации напряженного социального диалога. В одном из предисловий к современному словарю констатируется: "Успех борьбы с преступностью, особенно профессиональной и организованной, немыслим без знания специалистами наиболее характерных способов и ухищрений…" А дальше хорошие, правильные слова про жаргон. Но портняжить с дубовой иглой по дорогам (разбойничать) в 1991 году? Откуда? Из Ваньки Каина. Да и другие современные словари жаргона (1992, 1997 гг.) уверяют нас в том, что это антикварное выражение ЯКОБЫ выжило не только в изданиях криминологов, но и на родных просторах. Сомневаюсь я. Не верю словарям, верю прогрессу. А вы? Назовем это по-научному анахронизмами. Их много. А поскольку авторы и сами этих слов не слышали, то принимаются их перевирать по-всякому. Искажение анахронизмов приятно разнообразит другие типы ошибок и дополняет их.
Чепуха, или "реникса" – по-латыни Это хорошая традиция – не отвлекать преступников от работы, а сочинять за них небывалые слова и выражения. Особенно она расцвела в ХХ веке. Потому, в частности, что все несуразицы словарей были надежно прикрыты грифом "для служебного пользования" (ДСП). Пристав Попов Виктор Михайлович в 1912 году издал простой такой словарик. Но пристав, видно, по причине небольшого образования обошелся почти без ошибок.
Ну, есть кое-что. Вот он уверяет, что оталец – это "вор-подросток", основываясь на другом словаре, 1909 г. Что за проблема? Исправьте на оголец – и все в порядке. Нормальный человек так и сделает. А профессионал? А профессионал ни за что не допустит уничтожения "улики". Ибо он знает, что каждое "расшифрованное" слово – это еще один гвоздь в гроб преступности.
Поэтому он в свой словарь аккуратно внесет оба слова. И нормальное оголец – "вор-подросток". И ошибочное оталец – "вор-подросток", которому скоро уже можно будет отмечать сто лет отсидки в жаргонных словарях. Не верите? Сразу видно, что вы не профессионал. А посмотрите в издания 1923, 1927… 1991, 2000 годов. Есть. Оба. Но вам все равно кажется, что оголец значит просто "мальчишка, подросток", а слова оталец вообще не существует. И мне так кажется. И тут явно что-то надо менять: либо словари, либо русский язык. Чтоб впредь стыковалось. Но это еще цветочки. В отличие от служаки-пристава Сергей Михайлович Потапов был дипломированным юристом. Его магистерская диссертация 1916 года была апофеозом гуманистических идей. Поэтому вполне естественно, что через пару лет мы его встречаем уже в качестве сотрудника научно-технического
отдела ОГПУ. И юристом он был настоящим. Но поставили ему "несвойственную" – как говорится – задачу. И он эту задачу выполнил. Так в 1923, а потом в 1927 на основе словаря г-на Попова вышел первый советский жаргонник, зафиксировавший обширные новшества в духе эпохи. Каждая книга имеет свою судьбу, говорили древние. Последняя книжечка с 1990 года перестала быть секретом.
И выходила в наши дни неоднократно и большими тиражами, поэтому о ней мы можем судить по непосредственным впечатлениям, а не по копиям. Высокий уровень образования и крен в позитивизм, похоже, определили ту трепетную добросовестность, с которой Сергей Михайлович собрал и сохранил для потомков черновые записи рядовых оперов со всеми невозможными причудами орфографии. Столько всего, что даже трудно выбрать. Ну, вот хотя бы слово капшук, капчук, то есть "мешок,
кисет, кошель". А в речи конных барышников это название кошелька стало условным обозначением суммы в 100 рублей. Понятно, что в 1927 году конная торговля была не до конца еще урегулирована, а потому подавала признаки жизни. Однако слово капчук автором было прочитано как кайгук "100 рублей". (рукописное п с чертой над буквой = й, ч похоже на г) Есть оно и в тех словарях наших дней, из которых нет бедному слову выхода. Однако дошло в еще более искаженном виде: кайгун "100 рублей". Давно пора "актировать". Какая конная торговля? На дворе век Интернета! Хотя авторов можно понять, словцо-то штучное. Можно и ошибиться. Но вот машина, что значит "револьвер", а рядом маТина, тоже "револьвер". Надо все-таки карандаш затачивать. Или еще перл: взять за жагу.
У бандитов, если верить тов. Потапову, это секретное выражение обозначает "настойчиво напирать при допросе". Вот мне такое название части тела "жага" кажется сомнительным. И есть гипотеза, что буковки как-то не так в этом слове слиплись. Знания русского языка достаточно, чтобы догадаться, как же все-таки выражались настоящие бандиты в годы нэпа А вдогонку цитатка, из С.Потапова: "
Существование особого условного жаргона… могло бы дать сильное оружие для выполнения преступных посягательств, если бы этот своеобразный язык не был расшифрован". И расшифровал. Чем всемерно помог взять бандюков "за жагу". Ну как тут удержаться, если традиция продолжается. Вот еще того же порядка перлы, проникшие в современные словари.
Партюр – "сообщник", вместо прозаического слова партнер. Бандиса – "гитара", видимо, авторы имели в виду "бандитская", а на самом деле это *банджа, то есть "банджо" – только по-неграмотному. Трофли – "краденые вещи", читай "трофеи". Все эти загадки вызваны спешкой и плохим почерком, но разбирать их интересно и, может быть, небесполезно
для формирования грамотности у молодежи, которая эти словари покупает. И подкупается авторитетностью изданий. Искажение анахронизмов, слов давно вышедших из употребления, но в словарях оставшихся, тоже способствовало формированию своеобразного слоя ошибок. Торопится автор, печатает, сроки поджимают. И вместо татебное ("ворованное", от тать – не слишком актуального синонима слова "вор") печатает таубеное (1992 г.). И можно понять людей. Как говорится у М.Задорнова в миниатюре про "компот", там "персик плавал". Там, действительно, слово таубен – "счастье" в соседней строке. А потом кто-то повторяет: таубеное – "ворованное" (1997 г.). А кто-то перепечатывает (2000 г.). А потом поди доищись корней. Три толстых словаря (2 от криминологов и 1 академический) настаивают, что слово существует.
Как тут возразить? Только показать, в каком месте возникла ошибка: У Л.Мильяненкова в 1992 г.: таубен, а потом татебное, а у трех авторов (Д.Балдаев и др.) в том же году: таубен, а татебное пропало, потому что трансформировалось в таубеное. А вот еще яркий пример того, как словесная "улика", раз попав в словарь, потом уже не исчезает. Смысл забывается, само слово порой искажается до неузнаваемости, но позиция в словаре остается заполненной.
Туес (туис) колыванский – по-арестантски "простак". Откуда такое выражение? В сибирских говорах туес – берестяной сосуд. Колывань – поселок на Алтае, славный камнерезным заводом и изобретателем Ползуновым. До конца 19 века шпану водили в Сибирь этапами. И вот уже за Тобольском к спевшимся за долгий путь мазурикам прямо в когти попадали местные курокрады
с домашними припасами в берестяных туесках. Почему-то колыванский. Видно, немалое шло с заводов пополнение. Но потом Колывань перестала быть заметным центром промышленности. Транссиб мимо прошел. И выражение "туес колыванский" стало анахронизмом. Но из словарей не ушло. А стали писать туж, туз, но по инерции "колыванский".
Ничего это не значит. Но переписывается с завидным упорством. Эти слова небывалые и их судьба напоминают рассказ В.Шаламова "Онже Берды", историю, так сказать, гулаговского "поручика Киже". Одно из имен рецидивиста пошло учитываться особой строкой и было заполнено случайным арестантом. Так вот, судя по этим и многим другим примерам, слова амнистии не подлежат. Попало в словарь жаргона – и не чирикай. Будешь столетиями переиздаваться. В надежде обаять читателя авторы порой находили особые тайные выражения даже в простом и незамысловатом – как "дубовая игла" – повествовании Каина. Даже в тех местах, где не было намека на иносказание, висельный юмор и обычную для него народную образность. Стиль Каина протокольно ясен: "Пришли в дом ваш купцы для сыскания пропалых вещей" (говорит
он будущим жертвам). Как видите, не слишком заботясь о правдоподобии в два часа ночи. А для продуктивности диалога показывает пистолет. Под пером же его последующих интерпретаторов возникает якобы "секретное" выражение купцы пропалых вещей – "воры". И так далее. Возьмет писатель такой словарь, чтоб свой роман украсить. И будет у него там какой-нибудь "лашла" "трофли" тырить, а "партюр" бренчать
на "бандисе". Впечатляет? А исправь ошибки – и уже никакой игры образов, одна проза: лепила-доктор какие-то трофеи ворует, партнер тренькает на банджо. Правда, с ошибками солиднее смотрелось? Ошибки создают неповторимый колорит фантастической воровской романтики и формируют тот "экзотический" слой словес, глядя на которые, даже матерый рецидивист только поцокает языком. И ни за что не признается, что таких не слыхал.
Чтоб не уронить авторитета. Вот и пусть слова-призраки остаются в словарях. Назовем это по-научному "рениксой". И пойдем дальше. Русское и цыганское гостеприимство Со словарем Потапова связана еще одна любопытная история. В этом словарике есть целый букет загадочных выражений. Они восходят к великому и прекрасному цыганскому языку. А к жаргону отношения не имеют. Вот одно: Джуга мартхаш тыни – "выпить самогонки". Я бы это прочел так: *Чув гамыра тхэ аштини. Слово гомыра значит "спирт", оно жаргонное. Остальное – по-цыгански, на каком-то диалекте юга России. Реплика переводится так: "Ставь гомыру и остатнюю". Реконструируем ситуацию. Видно, агент у них засиделся.
Пришлось людям выставить на стол последнюю бутылку. А он зафиксировал этот наивный знак цыганского гостеприимства. А вот еще один пример: Простая секедана бакру. Словарь невозмутимо, как Ванька Каин, толкует: "идут арестовывать". По правде же сказать, крик души шустрый агент зафиксировал: "
Праста-а С-скедэна Бакроу " – "Бежим! Забирают! Козел!" И еще. Цыгане люди общительные и гостеприимные. И все, что от них услышано, зря этот собиратель народной речи в феню вставил. Бывает, что в жаргонный словарь попадают и другие иноязычные вкрапления, корейские, еврейские, польские. Но ведь в студенческий жаргон мы не включаем всякие там "
Уотс зэ тайм?" Хотя уж это все студенты знают. А какой русский не знает "Хэнде хох!" или "Се ля ви"? Так зачем же в блатной словарь включать весь этот "интернационал". Речь-то все-таки о русском жаргоне. Должен быть предел и должностному гостеприимству. (Недавно вышла монография: Надежда Деметер, Николай Бессонов, Владимир
Кутенков. История цыган – новый взгляд ИПФ "Воронеж". 2000. В ней правомерность включения в словарь 1927 г. почти 200 цыганских слов также получает обоснованную критическую оценку.) Конечно, цыганская лексика в словаре Потапова 1927 года может и должна изучаться. Правда, только в одном аспекте. Известный научный интерес представляют ошибки в восприятии слов языка, абсолютно незнакомого автору записи. Так, буравин "вино" восходит к цыг. бравинта "водка", но конечное -та явно было осмыслено как русская частица -то. Или ракзура "жеребец", из цыг *[г]ра[й] зура[ло] "конь сильный", было услышано как "ракзура – во!". А уэрбайу "ардом" (тюрьма), это, вероятно, цыг. о* кхэр баро – букв. "дом большой", т.е. казенный дом (тюрьма). [*О – артикль мужского рода (здесь и далее в цыганских примерах).]
В последнем случае видно, что записавший имел трудности с передачей специфических цыганских звуков придыхательного [кх] и гортанного [рр]. Все это ценно с точки зрения диалектологии цыганского языка, но к родной фене отношения не имеет. Тем удивительнее обнаружить буравин и буровин в значении "вино", ракзура "жеребец" в словарях вплоть до 2000 г. Если словари сводные, то почему игнорируется уэрбайу "тюрьма"? Если же слова отбирали, ориентируясь на современную живую речь, то всех трех слов
точно быть не должно. Однако похоже, что слова отбирали по расплывчатым вкусовым критериям. Поэтому унру "сапоги", из того же сомнительного источника (цыг. пунрро "нога, ступня"), дослуживается до большого словаря, а слово с подозрительным сочетанием гласных уэкнуро "милиционер", уж больно странное, доживает только до словаря 1991 г. Весьма вероятно, что это о кнуро, то есть "кнур", в неуважительном смысле примененное к представителю
власти. И составители словаря 1991 г похоже, созвучие почувствовали, ибо ударение, отсутствующее в источнике 1927 г восстановлено как бы не без влияния этой ассоциации. О немецком вкладе в словари фени Начиная с питерского словаря 1992 года, присутствие "интернационала" в толстых словарях жаргона стало неожиданно и неоправданно массовым. Начну с примера. Представьте себе, что листаете вы словарь какого-нибудь австралийского сленга и постоянно натыкаетесь на что-то родное и знакомое. Типа: aga – "yes", voda – "water", glyadi – "look", davay – "give". И так 600 раз. Вы испытываете легкий шок. Правда? Потому что ничего подобного раньше не фиксировалось. Потому что это либо невероятное открытие, либо чудовищная мистификация. Успокойтесь, это я сам придумал, чтоб вам было легче понять мое состояние, когда в словаре жаргона 1992
г. я постоянно натыкался на что-то знакомое и родное. Типа: вудер – "зверь". Надо же, слово какое странное. В смысле, похоже на "дверь", по-цыгански. Опечатка? Гав – "деревья" (деревня?). Дальше: дамук – "большой палец". Только у немецких цыган и встречается. "Во как криминалитет изгаляется!" – подумает наивный
читатель. И будет не прав. И вовсе это не криминалитет. Это менталитет такой – тащить в словарь все, что под рукой оказалось. Например, чай – это ЯКОБЫ "девушка, занимающаяся для видимости торговлей, при этом выслеживающая кого-либо" . Представляете? Оторопь берет от такой детализации понятий. Как в ракетных войсках! По-цыгански чай, чхай, щей значит "девушка", действительно.
Но любая цыганская барышня. Но каково же было мое удивление, когда обнаружилось, что толкование, которое выше подчеркнуто, дословно во всех деталях совпадает с толкованием в немецком жаргонном словаре. Этот путь мне показался многообещающим. Стал проверять сплошь, и выявилась масса неслучайных совпадений. Иногда перевод прихрамывает, иногда хромает основательно. Было толкование "фрукт", стало "страх" (по-немецки пишется похоже:
Frucht – Furcht) – граль. Так страшнее. Было "друзья", стало "враг" – небуди. Зачем в жаргоне "друг"? Не интересно. И если вы все еще думаете, что это преступники так начудили, то нет. Сидел знаток, мучился, слова выписывал. Написано-то по-немецки: E(e)che ‘Jammer, Klage, Elend Перевел. Получилось: "горе, жалоба, больной". Это ж еще в словарь переписать надо. Первая попытка: горе, жалоба, больШой. Еще разок: горА, жалоба, больШой, значительный. Похожие ошибки и в немецком словаре уже были. Там тоже профессионалы сидели, и чудили порой серьезно, по-немецки. Взяли, Hut и Hure перепутали (Wetterhahn). Было толкование "шляпа", стало – "шлюха". Так, видимо, криминальнее. В наши словари это вписано как ветерхан.
Еще интереснее получался эффект наложения, когда к немецким ошибкам своих добавили от души. Не всегда и просто рассказать, что с чем путали. Попробую с самого начала. Угадайте, что значит по-чешски слово Narod? Да, конечно, "народ". А в тамошнем цыганском диалекте чешское слово Narodу значит "друзья из не-цыган, из местного народа". От цыган оно еще в Австро-Венгрии было услышано, записано и попало в криминальный словарь с толкованием
"Blutsfreunde" (побратимы). Потом слово Narodу ходило из словаря в словарь, пока его немцы не прочитали Nebudy (можете сами сравнить "внешность" двух вариантов в рукописной форме, а с ударением и немецкое r = ч). Но толкование не искажали. Потом кому-то пришло в голову дополнить русский жаргонный словарь безграмотными выписками из немецкого словаря. Nebudy "Blutsfreunde" было переведено: небуди "кровный друг".
Справедливости ради надо заметить, что Blut – это "кровь", а Freund – "друг". А далее в результате "редактирования", потому что "кровный друг" звучит глупо и противоестественно, получается в словаре "кровный враг". Но что-то общее просматривается. Во всяком случае от народи "друзья" до небуди "кровный враг" дистанция ближе, чем от божьего дара до яичницы. А с "летающей вошью" вообще случилась невероятная история. Начнем с того, что в начале 19 в. лингвисты все еще злоупотребляли латынью. Они писали: "wurawel (volat), Laus.", что значит "вуравель (летает), лужицкое". Последнее слово, название языка, написано сокращенно. А в конце 19 в. полицейские с латынью уже не дружили.
Поэтому они за толкование приняли сокращение Laus[itz] – "лужицкое". Ну, правильно! Там же "обратно" персик плавал… Laus и есть "вошь" по-немецки. А точка как-то затерялась. В общем, нашим осталось только перевести. С этим они справились успешно: вуравель – "вошь" (1992, 1997, 2000). В подобных случаях диагноз ясен: списано.
И искать, где же вуравель в русской фене обитает пустая трата времени. Но кто-то возразит: "А вдруг так тоже говорят?" Когда речь идет о фальсификации словарных материалов, как говорят – пока еще не важно. Надо вначале отсеять фальсификат. Поэтому сейчас для меня важно, что в словарь, который претендует на звание "словаря современного русского жаргона", список в 600 с лишком позиций был вставлен
после варварского перевода с немецкого. И не верю я, чтобы русские братки немецкий жаргонный словарь зубрили со всеми его ошибками для обогащения собственной фени. Мое объяснение проще: списано. И таких "ушей" из словаря торчит достаточно, чтобы безошибочно узнать "льва", и даже порой представить, как он выглядел до перевода. Вот такое открытие: перед нами мистификация, малограмотная и широкомасштабная.
Опять же нельзя обвинять авторов, имена которых на обложке напечатаны. Их я стараюсь даже не упоминать. Они тут ни при чем. Один из них честно пишет, что слов этих не слыхал: "Существовал и международный жаргон, воровской, но он как-то совсем не приживался ("Не применялся?" – Машинистка напутала В.Ш.), особенно в последнее время, когда были такие сложности с выездом за границу". Да-а. Сложности. Жаргон не применялся, но в начале 1990-х взял и выплыл. Что ж его, в сейфе хранили? Вы понимаете, что такое жаргон? Язык? Если вывелся, уже не заведется. Проверяли. Проще представить, что тот парень, который за левые выписки из немецкого словаря зачет получил, наверное, давно уже адъюнктуру закончил, а его карточки все перекладывали из картотеки в картотеку, пока не издали, забыв, что откуда взялось.
Может, я ошибаюсь в деталях, но стараюсь выдвинуть хоть какое-то объяснение в духе эпохи. Так бы и остался этот факт в секретных документах, которые редко кто и читает, но пришла пора гласности, и словари ДСП стали скандальным товаром. А вычитывать было некогда, да и ни к чему. И так продавалось. Потом время замедлило свой плавный бег. Но было поздно. Туфта пошла в большие словари. "
Большой словарь русского жаргона", 2000 г.: пламена – "мех, меха, меховые изделия". Источники 1992 и 1997 – "меха, меховые изделия". Стоит заглянуть в немецкий криминальный словарь, чтобы убедиться – есть: Plamena – "Blasebalg" (мехи кузнечные, чтобы пламя раздувать, из славянского пламена, через цыганский диалект в немецкий словарь, оттуда к нам письменным путем с неточным толкованием).
А уж (кузнечные) мехи и меха (предметы одежды) перепутать – святое дело! Если за буквами не стоит никакого собственного опыта, если в памяти слово не звучит. Назовем выявленный феномен по-научному: неоправданные иноязычные вкрапления. По Далю ботаешь? Однако на этом секреты "фантастических" привесов в словарном деле не исчерпываются. Рынок, видимо, требовал новых материалов. И они, разумеется, нашлись. На одном из изданий начала 90-х годов красуется гордая надпись "10 000 слов", потом дошли до 15 тысяч. Растут тиражи. Растут словари. А где слов на всех напастись? Правильно, надо возвращаться к истокам. И вернулись. Как раз около 1980 года выходил юбилейным могучим тиражом "Толковый словарь живого великорусского языка"
Даля, Владимира Ивановича, доктора и писателя. Под 200 000 слов. Этот факт может быть доказан. Остальное – результат долгой и тщательной реконструкции. Она проводилась с учетом общего жизненного контекста и реальной ситуации недавнего прошлого. Итак, 1980 год. Олимпиада. Даль уже вышел. В шоколадном переплете, и корешок золотой. Даль-то вышел. А кое-кто еще сидит, баланду кушает.
Но сегодня он сидит в теплом начальственном кабинете. И вместо того, чтобы топать на котлован или в тайгу, наш артист лопаты или топора перо (в общенаучном, а не криминальном смысле) заострил и приготовился. У него сегодня лафа. "День кантовки – месяц жизни", как выражаются в тех причудливых местах. Почерк хорошо жить помогает. Начальник взялся словарь фени составлять.
Посидел начальник. Зевнул. А работы – гора. "Ты тут повспоминай, это ж ваша феня, не моя говорит начальник а я схожу на объект". И ушел. То ли "комаров кормить". То ли "грязь месить сапогами". История умалчивает. Но норму человеку дал. Может, и не так все было. В деталях. Но ситуация восстанавливается. Сидит несчастный счастливец в кабинете.
Покурил. (Разрешено.) Вздохнул. (Тоже не запрещено.) И глазами по книжной полке. А там: "А-З", "И-О", "П" … Оп! Словарь Даля. Может, и Милюков слово Азиопа выдумал, глядя на словарь Даля на полке. Но нашему герою было не до того. Ему на золотых корешках слово "эврика!" привиделось. Потому что словарь фени писать – лафа обоюдоострая. Коллектив может и не одобрить. А тут такой кладезь туфты. Только вот буквы меленькие. Нет. Он, конечно, не наглел. Таких слов, как "лейбгвардейский" или там "сомнамбула" не трогал, ни-ни. А зачем? Там столько! А он всего-ничего для пользы дела кое-где поотщипывал.
Факт. Причем поступил разумно. Из первого тома хапнул щедро. И из последнего тоже не поленился. А два средних – с прохладцей. Расчет аптекарский. Психология. Проверять-то будут методом тыка. Посмотрят в начале или в конце, а прирост середины – это дело десятое. Честно говоря, многие этого парня поймут. (Кто только в годы солдатчины ни учился в академии имени
тов. Фрунзе, правда, рефераты строчил не своим почерком. И только на "отлично", чтоб враз на полигон не загреметь. А там комары, грязь.) Работу свою этот парень сделал чисто. В пределах, как говорится. Брал слова в основном с вопросительными знаками. Это значит, что порой и сам Владимир Иванович сомневался в своих источниках, так ли там записано.
Тут критикам полный облом. Все равно, что для собачек след махоркой присыпан. Но мелкий шрифт и крупное самомнение нашего героя кое-где подвели. Так что местами "уши" тоже торчат. А главное – орфография. Даль же писал еще до исторического материализма, с буквой "ять". То, что "ять" писалась в словах "метка" и "слежка", надо было учесть.
А если просто с "е", то это Даль читал "мётка", то есть "метание", и "слёжка", то есть "слежалость". Наш безвестный автор выписал: абцуг – "метка карт". Ой, какое хорошее бандитское слово. Уже 5 авторитетных источников это слово повторили. Один даже переделал в ацуг. Да не имел в виду доктор Даль крапление колоды, а просто абцуг – это каждая пара карт, когда их парами мечут, мётка парами. А агрегат у нашего автора вышел типа со значением "слежка". Тоже хорошо. За такое бандитское слово ордена не дают, но словарь оно тематически украшает. А у Даля это "слёжка", куча хворосту – это тоже для Даля был "агрегат". Такое уж у кучи хвороста "агрегатное" состояние, слежалое.
А вот еще красноречивый пример: слово андромеда – "бесплодная женщина". А у Даля это название растения: "андромеда, бесплодница, багульник " Все одно и то же. А вот еще криминальное словечко змеевец – "свеча". Тоже у Даля содрано. У Владимира Ивановича опять название растения, хоть "змеевец", хоть "свечки". То, что авторы названия растений то за женщину, то за свечку принимают, это показательно.
Это значит, что слов таких в жаргоне нет. А в том, что авторы уменьшительных слов не любят, проявилась их серьезность. Видите как: "свечка" – не солидно, надо "свеча". И читает наш неизвестный труженик далее: "СКРИН, -ночка". И выписал: "скрин", а толкование, по своей серьезности, меняет, разумеется, на официальное название темного времени суток "ночь". Чтоб солиднее было.
А то "ночка", знаете ли, цыганщиной отдает. А стоило бы дочитать. Там же с тире: "-ночка". Это краткая запись слова "скриночка" после однокоренного "СКРИН", а толкование дальше – "сундук". Но все равно ЯКОБЫ уголовное скрин – "ночь" (а в действительности так и не дочитанная и не
понятая выписка из Даля) ждет вас в изданиях 1992, 1997, 2000. И так далее? Видимо, и так далее. Трудно с авторитетом словарей тягаться. Торопится человек. Сроки. Норма. Видит у Даля: сиуган – "стыдь, мороз". Не хочется, брат, на "сиуган" с топориком плясать? То-то. Торопится человек. Выписывает кратко: "мороз, стыд". А у Даля было СТЫДЬ (стужа), да наш грамотей уже привык старорежимный твердый знак на конце отбрасывать, вот и мягкий знак туда же. Так появилось и с 1992 года публикуется "уголовное" слово сиуган – ЯКОБЫ "стыд, застенчивость". Совершенно необходимое понятие! А потом пришло время и уже не какой-то неизвестный артист пера, а настоящий автор будущего капитального словаря русского криминального жаргона издал все это "богатство".
И еще кое-кто за ним вслед повторил. А по-научному мы это назовем… преемственность. Как заслужить "примерку" к речи Обсудил очередной раз с коллегой причуды "толстых" словарей. И опять он меня остудил: "Жаргон описан слабо, каких только вариантов нет. Может, и так где-то говорят". А я ему: "Да не важно, как говорят! Мне важно, что написано".
И ему эта позиция показалась странной. Хотя ничего странного, если разобраться. Да, пользователя жаргонного словаря в конечном счете интересует достоверное описание явлений устной речи, то есть как говорят. Но вначале надо подвергнуть проверке то, что написано. И словарь еще должен заслужить "примерку" к речи. Да, жаргон описан слабо, белых пятен предостаточно.
Ни один автор словаря не гарантирует, что описал все слова жаргона. Но любой словарь гарантирует, что все записанное где-то в жаргоне звучит / звучало. Рассмотрим (все из тех же словарей) хотя бы два слова: разобуртело "рассвело", заврить "заснуть". Этих слов до 1992 г. в словарях жаргона, да и в других словарях тоже, не было. Давайте же начнем восхищаться выразительностью жаргона.
Как удивительно тонко и лирично связано понятие рассвета со словом бурт. Я забыл, что это такое, куча какая-то, но не суть. Какая живописность, какой динамизм, какое тонкое чувство природы слышится в этом глаголе! А заврить! Какой смелый образ, что-то смутное, языческое. Это похоже на глагол zawrzyс’ [завжыч] – "закрыть" в одном славянском языке. А ведь действительно, засыпая, мы закрываем глаза, смыкаем усталые веки. А сколько представителей этого народа безвинно погибло в ГУЛАГЕ! Может, это они передали нам весточку в жаргоне Так вот, все это ерунда. Мы занялись интерпретацией, не построив фундамента. А фундамент – это проверка корректности данных. Просмотрев основные словари, легко выяснить, что оба
слова списаны у Даля с ошибками: раз-об-утр-ело "рассвело" (от утро) и заврить "засунуть" (а не "заснуть"). Если бы их было всего два! Десятки слов и их толкований в словарях жаргона последнего десятилетия содержат признаки, которые прямо и недвусмысленно указывают на текстуальную зависимость от Даля. Проще говоря, списано. Без ума и фантазии. Всё!
Читатель может успокоиться. Его водят за нос. Подсовывают фальсификат. Иногда по типу ошибок, по уровню грамотности записи видно, что словарная статья проверки более высокого уровня, "примерки" к речи просто не заслуживает. Диагноз уже и так ясен. Вот почему я смею настаивать: если выяснилось, что авторы словаря и списывать толком не умеют, то глупо проверять, насколько адекватно их словарь отражает живую речь.
И не нужно бояться, что все русские слова, тысяча за тысячей, вот так потихоньку и уйдут в криминальный жаргон. Я постарался показать вам, что зачастую это визуальный, а не акустический феномен. Словарная фикция. Почему ошибки столь живучи Один из авторов жаргонного словаря написал: "В поисках всего этого я объездил всю страну вдоль и поперек…" И нет оснований ему не верить. Но в погоне за объемом словаря к его коллекции было добавлено кое-что
лишнее. Откроем словарь и прочитаем: евек – "камень" (эвэн иврит), вэр – "лес" (еэр еар иврит), хон – "имущество" (иврит, без ошибок), шоно – "год" (иврит, без ошибок) и т.д. Похоже, что уважаемый автор "месил сапогами грязь, кормил комаров" (цитата) в тех местах, где как-то заметно налегали на цыганский и на иврит? Я так просто, из вежливости спросил. Просто, раньше слова были из цыганского, а эти какие-то типа из иврита. Но и в немецком словаре жаргона они тоже есть. И те. И другие. Надо же! Какое совпадение! Правда, без этих ошибок. Но это уж менталитет такой. Опять цитата: "Само собой разумеется, что знакомство с жаргоном преступников является совершенно необходимым…" Точно. Стоит затвердить наизусть: каро – "тесть" (надо бы "тесак", цыганское), блембель – "пиво" (читай "[ог]ниво", точнее было
бы "фитиль", огниво – это железка, об которую кремень стукают; немецкое жаргонное), алав – "платье" (надо бы "пламя", цыганское), костур – "полка" (надо бы "палка, трость", польское). Заучить, а потом со знанием таких совершенно необходимых слов переквалифицироваться в фантасты. Но вопрос все-таки остается. Почему же эти невероятные слова столь невероятно живучи, как сорняки. Почему они так замечательно сохраняются в словарях?
Причин здесь несколько. Во-первых, сама концепция сводного словаря жаргонов – ущербна. Сводный, капитальный том – это товар для массового рынка. Он производит впечатление объемом, но эффективно пользоваться им трудно. Слишком масштабно. Слишком аморфно. Либо надо составлять специфический словарь для совершенно реальной группы говорящих, существующих в конкретном месте и времени.
Тогда он будет отражать речевую реальность. Но такие целевые словари, которые описывают реальный жаргон определенной группы, должны быть короткими. Не может в них быть 10 тысяч слов, потому что, отражая специфику речи (к примеру) "тверских байкеров", и 500 слов не наберешь. И еще, эти словари будут утрачивать свою актуальность лет за пять максимум, потому что основной состав повзрослеет, наиграется и придет новый. Так что реальные словарики составлять – дело неблагодарное. Либо надо делать сводный словарь по типу исторического, то есть указывать место и время бытования каждого слова и каждого его значений. Тогда это будет история отдельных жаргонных слов, их перемещений от одной социальной группы к другой. Для последнего типа словаря существующие материалы потребуют комплексной проверки, первый этап которой я вам демонстрировал на примерах, не требующих больших подготовительных разъяснений. Во-вторых, материал сводных словарей (в том виде, в каком они изданы) представляет собой
результат многократной редактуры, осуществлявшейся людьми разной квалификации. А они часто пренебрегали важной мелочью – не помечали свои дополнения и исправления. Им, как древнерусским переписчикам, казалось, что они улучшают материал. Поэтому разделить точки зрения, то есть записанное как факт речи и привнесенное на основании собственной авторской эстетической позиции часто просто невозможно.
В результате скупые данные словарной статьи обычно не дают достаточных улик для того, чтобы то или иное слово отбросить, даже если оно сомнительно. Возьмем что-нибудь народное. Венера – "подарок, сифилис". Понятно, что венера в значении "подарок" (последний раз в словаре 2000 г.) – это ошибка. А вот подарок в значении "сифилис" встречается, но только не в наших словарях. Вывод: соединили две словарные статьи: венера "сифилис"; подарок "
сифилис". Или еще: головуна – "умывальник". Логично. Там же и голову помыть можно. Нет! Потому что дальше идет: голову на рукомойник – "зарезать". У Крестовского было только последнее. Там нехороший человек так описывает свой план убийства: голову на рукомойник, амба! и ша. А уж кто добавил синоним *голову на умывальник (зарезать) и почему синоним стал гулять сам по себе, без прежнего толкования, да еще часть себя превратив в новое "толкование", мы никогда не узнаем. Но точно можно сказать, что было: голову на умывальник, голову на рукомойник – "зарезать". А стало так: 1) головуна – "умывальник", 2) голову на рукомойник – "зарезать". Чего добились авторы таким "исправлением"? Новое слово в словаре появилось. Вот так рекорды количества и достигаются. В-третьих, я хотел бы вернуться к утверждению, что гриф
ДСП (для служебного пользования) весьма способствовал массовому воспроизводству ошибок. Так ограничивался круг читателей, имевших право на критику. А высокопоставленные читатели, которые оставались в кругу правдоподобная гипотеза на базе долголетних наблюдений – часто подмахивали "рыбы" отзывов, не читая. Кроме того, режим работы с документами ДСП вынуждал авторов каждое новое издание "собирать на
коленке", в секретной тетради в особом читзале в строго определенные часы. Так что рукописная версия готовилась и вычитывалась в спешке. Отсюда эти бесконечные смешения букв типа п – н (пищало "корзина" – нищало), и разбивка других: а = се = (профурсетка "женщина" – профуратка) . Вот пример, которым гордился бы любой словарный археолог.
Сильно меня занимало слово лашла – "враг". Стал искать по словарям народов СССР – нет. Малых народов СССР – пусто. А слово упорно из словаря в словарь переходит. Дразнится. Раскопал я, что возможно, сложил осколки. Вот что вышло. Оказывается, это реальное лагерное слово лепила – "врач", только "своеобразно"
прочитанное. Так бы и жило оно себе в словарях, да один из авторов издания 1992 г. с его склонностью к стилистическим красотам добавил для большей понятности синоним: "враг, НЕДРУГ". Эх, зря он погорячился. Нельзя так неосторожно. Его же в Питере в 2000 году еще раз криво перечитали. Теперь небывалое слово лашла значит не только "враг", но еще и "НЕДУГ". Ваши новшества, господа лингвисты, урки учить бы не успевали. И все же главной причиной сохранения и преумножения ошибок остается квалификация составителей словарей. Им кажется, что в жаргоне все возможно, поэтому, завидя новое необычное слово, они с готовностью его переписывают к себе. Иногда ошибка исправляется, например: у Мильяненкова в 1992 г. ошибочно: бэч – "сумка", у
Балдаева и др. в том же году бэг – "сумка", ср. англ. bag – "то же". Однако исправления не оговариваются и источники не раскрываются. Последним выгодно отличаются академические издания. У М.Грачева в 1991 году блатная косина – "проститутка", слово ошибочное, но есть ссылка на словарь Трахтенберга 1908 г в котором фигурирует блатная кошка-с.
В питерском словаре 2000 г. ацуг – "крапление игральных карт", но имеется отсылка к трем словарям, где абцуг. Так что дело небезнадежно. Есть пути отсева ложных слов, хоть это большая и трудная работа. "Без туфты и аммонала не построили б канала" Вот такие невероятные истории обнаруживаются и/или реконструируются при неторопливом чтении нынешних словарей жаргона. Читать их приятно, занимательно.
Достоинства их видны и осязаемы. Переплет, как правило, твердый. Буквы крупные. Бумага с каждым годом все лучше. Много в них загадок сокрыто. При этих плюсах требовать от них еще и полного отсутствия туфты было по меньшей мере жестоко. Люди старались. Все силы вкладывали. Кто – свои. Кто – не только. Так получился не очень дорогой подарок. В духе эпохи.
Можно полистать, посмеяться, а потом подарить другу. Если вспомнить, что когда-то были популярны словари "ложных друзей переводчика", то сегодняшние издания по аналогии могут быть названы словарями "ложных друзей уголовника". И какое нам дело до того, что словарики местами шалят? Может, это вклад в борьбу с преступностью. Кто знает. Возьмется какой-нибудь тинейджер под "серьезного" человека косить. Выучит эти сокровища и россыпи. И начнет: фалешо – "работник", фаст – "рука", хова – "рука". Нормальные слова, непонятные. Когда Бальзак писал "Шагреневую кожу" ему понадобился текст на санскрите, но под рукой оказался только родственник жены-польки, который знал арабский.
Так до сих пор роман и издается с этой картинкой – текст арабский, а выдается за этот самый древнеиндийский санскрит. Вот и тинейджеру все равно, что в цыганском источнике эти слова звучали так: о валето (ср. взятое из французского слово валет "слуга"), о вас[т], [h]о вах[т] "рука". Не поручусь, что уже сейчас подобные слова из авторитетных словарей в новые криминальные романы попадают. Дальше видится следующий круг. Начнут словари подкреплять цитатами из романов.
А потом и мне скажут: – Как же так, уважаемый? Вы клевещете, что слов абцуг (крапление карт) и пламена (меховые вещи) в русском (да и любом другом) жаргоне нет, а вот автор детективов-бестселлеров, в малинах днюет-ночует, пишет: *Надо абцуг менять прохрипел пахан щулерской бригады уже каждый лох эти наколки просекает *Кому бы пламена толкнуть, пока моль не почикала? (После звездочки (*) приведены воображаемые примеры.) И уж тем более никто не в силах представить, каких понапишут потомки глупостей про нас и нашу
эпоху. И все на основании вот этих ЯКОБЫ документальных свидетельств. Но это будет не скоро. А пока в качестве легкого чтива словари эти заслуженно занимают свое место на рынке. И навсегда пребудут памятником предприимчивости и беззлобного лукавства. И если лингвисту порой изменяет чувство юмора, то мы это спишем на профессиональные отклонения от стандарта. Шуток не понимает, чудак. Вывод практический. Если в словарях жаргона 1992, 1997, 2000… годов вы встретили совсем уж загадочное слово с пометой "международное / иноязычное", то, скорее всего, оно взято по ошибке из немецкого словаря, или случайно списано из словаря Даля, причем зачастую с искажениями. Вывод глобальный. Восхищаясь колоссальными возможностями русского криминального жаргона, привычно делите напополам. Часть заслуг принадлежит безвестным составителям словарей.
И немалая. Ну, и еще о слепке эпохи. Как-то странно было бы требовать от словаря того, что в дефиците в других областях производства. Но есть и хорошие словари, грамотные. В одном из них автор прямо информирует потребителя: "Исходя из принятой в отечественной книговедческой науке практики типологического деления изданий на виды, данную работу можно отнести к пункту 71 "
Толковый словарь" . Это очень хороший пример для подражания. Хотелось бы выразить надежду, что и авторы другой словарной школы при необходимости где-нибудь в уголке этикетки будут указывать: "Туфты (по факту) – столько-то процентов". И тогда мы не будем к ним слишком пристрастны. Список литературы Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://rusjaz.da.ru/