И как бы жизнь нас ни ломала,
Как ум ни путал бы,— есть в нас
Добра великого начало,
Есть тайный, неподкупный глас,
Незаглушимый ложным клиром —
Родство с природою и миром!
. . . . .
Я добр — по разуму свободы,
Не страхом ада твоего!
А. Н. Майков
Мораль — одна из особенностей, отличающих жизнь людей от жизни животных. Человека иногда определяют как животное, умеющее краснеть, или как животное нравственное. Нравственное сознание — неотъемлемая черта человеческого облика. В этом пункте сходятся философы и ученые разных направлений.
Процесс возникновения морали шел в неразрывной связи с формированием сознания и самосознания человека, был моментом, стороной процесса становления личности, а потому и не мог сколько-нибудь отчетливо и верно отложиться в памяти людей. Тем не менее возникновение нравственности было столь важным рубежом в исторической жизни общества, что оно в своеобразной форме все же нашло отражение в древнейших мифах, рассказывающих о первых людях, о золотом веке, об утрате человеком невинности, грехопадении и познании добра и зла.
Сложность морали издавна служила поводом для утверждений о сверхъестественной и таинственной ее природе, о необъяснимости ее естественными причинами, совесть — это якобы голос бога. Позднее сам факт наличия совести богословы использовали как аргумент в пользу бытия высшей силы.
Совесть, несомненно, является важнейшим феноменом морального сознания. Она тот «инструмент», тот орган, посредством которого осуществляется нравственная оценка личностью своих и чужих деяний, намерений, мотивов и их ориентация. Ее роль можно сравнить в некотором отношении с гирометром, тем устройством в ракете, которое фиксирует всякое отклонение от заданного курса и выдает сигнал на корректировку. Подобно гирометру, совесть сама должна быть правильно настроена, чтобы выдавать правильные оценки. Про человека, который поступает по совести, можно сказать, что он честен, но нельзя сказать, что ему всегда принадлежит нравственная правота. «Застывшая» совесть, не считающаяся ни с чем, кроме себя, лишенная живой связи с общественным мнением, мнением народным (а истоки подлинной нравственности всегда уходят в жизнь народа), неизбежно приводит к дурным последствиям. С «чистой» совестью совершено немало преступлений. Поэтому «чистая совесть есть изобретение дьявола»,— писал А. Швейцер[1]. Нельзя согласиться с позицией тех философов, которые проповедуют ответственность человека только перед самим собой и внутренний голос совести считают единственным и непогрешимым руководителем в жизни (такую точку зрения защищал, например, Ж.П. Сартр). Также нравственно несостоятельна и конформистская позиция, для которой характерны подчинение требованиям окружающих и отказ от своих убеждений. Если веления совести расходятся с требованиями, предъявляемыми общественным мнением, нельзя заранее сказать, на чьей стороне моральная правота. Такие расхождения, когда они становятся постоянными и распространенными, свидетельствуют о неблагополучном состоянии общества. Иной раз моральная правота может принадлежать отдельной личности, а не большинству. Однако совесть каждого человека формируется под воздействием общества и не может быть независима от него. Нужно согласиться с тем, что человек всегда и во всем должен поступать по совести. Только при этом надо учесть, что совесть не определяется только лишь заложенной в человеке интуицией, но и его разумом, т. е. она подлежит изменению, критике и развитию.
Однако существует более узкое и более близкое к современным представлениям понятие морали как формы общественного сознания, внутри которой поступки, события рассматриваются и оцениваются под углом зрения особых критериев — добра и зла. В этом смысле мы в дальнейшем и будем употреблять слово «мораль», имея в виду специфическую форму осознания человеком действительности и самого себя, особый вид духовной деятельности, предполагающий наличие таких сложных психических структур и образований, как совесть, чувство нравственного долга, понятия о добре и зле.
Регуляция поведения составляет одну из основных функций морали, хотя ее сущность, как мы разъясним несколько позднее, не следует сводить только к этой роли. В любом случае, однако, простой ссылки на необходимость регуляции недостаточно, чтобы объяснить возникновение морали. Ведь регулируется, притом весьма сложным образом, и поведение животных, в особенности тех видов, которые живут сообществами — стадами, стаями, роями и т. п. Жизнь муравейника, например, или пчелиного улья (видов, стоящих не так уже высоко на лестнице эволюционного развития) поражает наблюдателя своей согласованностью и сложностью. Разделение обязанностей и неукоснительное их выполнение, дележ добычи, взаимопомощь, самопожертвование в интересах рода, безопасности потомства и даже своего рода «чуткость», «преданность», «сострадание», «супружескую верность» — все это можно наблюдать в поведении «братьев наших меньших». Для характеристики этих явлений в науке, изучающей поведение животных, применяется специальный термин—«общественный, или социальный, инстинкт»[2]. Этот инстинкт, выработанный в процессе совместного существования, и принуждает к определенному типу поведения. Регулятивную роль наряду с инстинктами выполняют условно-рефлекторные реакции, выработанные в процессе индивидуального или коллективного приспособления к внешней среде. Все эти механизмы регуляции, конечно, должны были быть и в первобытном человеческом стаде. Механизмы эволюционного развития, которые обусловили появление таких сложнейших форм общежития, какие мы видим у стадных животных, безусловно, действовали в той ветви эволюции, которая привела к появлению человека, и сыграли большую роль в его биологическом становлении. Человек с самого начала появляется как общественное животное. Предпосылки возникновения труда, речи, начальных форм социального общения в какой-то мере выработаны уже в ходе биологической эволюции, одним из рычагов которой в данном случае было развитие и совершенствование форм общения внутри групп. Говоря о первобытном человеке, К. Маркс заметил, что «первоначально он выступает как родовое существо, племенное существо, стадное животное»[3].
Вряд ли можно сомневаться в том, что при выходе из животного состояния человеческие сообщества во многом еще продолжали регулироваться выработанными ранее способами. Мораль, стало быть, должна быть выведена и объяснена новыми, социальными причинами и факторами, отличающими жизнь людей от жизни зверей, человеческую историю от истории природы.
В чем же отличие поведения животных, живущих сообществами, от поведения людей?
Прежде всего в том, что животное, повинуясь заложенному в нем инстинкту или выработанным в процессе жизни условно-рефлекторным, приспособительным реакциям, действует не свободно, его поведение запрограммировано, более или менее жестко определено. Птица вьет гнездо, заботится о потомстве, потому что в данных условиях вести себя иначе не может. Человек же наделен способностью действовать по осознанным мотивам, он обладает свободой выбора, т. е. может сам определять свое отношение к чему-либо. Только поэтому мы и можем судить— осуждать или одобрять — его поведение. Человек должен отвечать за свои поступки. Однако способность к свободному выбору линии поведения еще не означает, что человек действительно всегда свободно выбирает. Он может, не рассуждая, подчиняться внешнему принуждению, может быть рабом своих собственных страстей, инстинктов, и тогда его поведение тоже запрограммировано и предопределено. Но все же и в этом случае человек не освобождается от ответственности, ибо он способен выбирать и, стало быть, несет ответственность за свои деяния. Нравственной оценке подлежат все действия, в которых выразились сознательные акты воли. Только невменяемость, т. е. неспособность к сознательному выбору, освобождает человека от морального суда.
Понятие моральной вины неприложимо к ребенку или к умалишенному — их действия непроизвольны. Но тот, кто совершил проступок, не совладав со своими инстинктами, страстями, от ответственности не освобождается, ибо он имел возможность и должен был соизмерять свои действия с моралью. Мораль требует не просто послушания, подчинения предписаниям общества. Если я совершил хороший поступок или удержался от плохого только потому, что боялся наказания, осуждения со стороны общественного мнения, то еще нельзя сказать, что мной в данном случае руководил нравственный мотив. Ведь одно дело, если человек не украл потому, что кража претит его нравственному чувству, несовместима с его уважением к другим людям и самому себе. И совсем другое дело, если он просто побоялся быть пойманным. Даже когда от преступлений и проступков воздерживаются ради того, чтобы жить спокойно, мы не можем сказать, что поведение продиктовано высокоморальными мотивами. Хотя здесь нет видимых оснований и для осуждения (поступки согласуются с нормами морали), тем не менее забота о душевном комфорте, о спокойствии еще не стремление к добру. Нравственные убеждения в некоторых случаях могут заставить как раз пожертвовать своим благополучием и спокойствием ради добра и правды.
Мораль требует не просто подчинения внешним требованиям, а добровольного предпочтения добра злу. Конечно, это не значит, что принуждение и подчинение требованиям, предъявляемым личности, излишни. И принуждение, и подчинение необходимы во всяком обществе, в том числе и в нашем социалистическом обществе. Общественный порядок, дисциплина во многом еще основываются и на мерах экономического, юридического, административного, авторитарного принуждения. В какой-то мере принуждение останется и в будущем (например, в воспитательном процессе по отношению к ребенку), но сфера добровольного, сознательного поведения будет расширяться по мере нашего движения к коммунистическому обществу. Одним принуждением нельзя решить многих проблем, в том числе и воспитательных. Можно заставить человека отказаться от дурных поступков и делать то, что от него требуют, но нельзя силой сделать человека нравственным, а в жизни важны не только поступки сами по себе, но и то, какими мотивами они продиктованы. Конечно, на практике мы судим о людях по их делам, по поступкам. Другого способа и нет, поскольку нет безошибочных средств заглянуть в душу другого человека. По действиям мы судим о мотивах. Мотив проявляет себя в поступках. Но если принимать во внимание только само действие и его объективные результаты, то мы должны были бы судить и невменяемых, и малых детей, не должны были бы делать различия, например, между умышленным преступлением и неумышленным. Но даже уголовное право учитывает мотивы.
Подобно тому как о нравственности того или иного человека следует судить не только по его поступкам, но и по их мотивам, так и о возникновении общественного морального сознания и морального поведения можно говорить только тогда, когда установлено наличие у людей особого рода мотива — стремления к добру, которое отличается от других побуждений, управляющих их поведением,— практической целесообразности, внешнего принуждения, инстинктивного влечения, страха и т. д. До различения добра и зла нет и морали в вышеуказанном смысле. Ведь порок, как и добродетель, не существует сам по себе как естественное свойство. Порок — это то, что осуждается людьми (обществом, классом), добро — то, что одобряется. До возникновения представлений о добре и зле «дикарь», «стадный человек» был так же морально невинен (не был ни нравственным, ни безнравственным), как невинно животное или малый ребенок.
Как уже отмечалось, необходимым (хотя и недостаточным) условием морали является сознание и возможность свободного выбора. С другой стороны, столь же несомненна связь морали с упомянутым «социальным инстинктом», участвовавшим в регуляции поведения первобытного человеческого стада. Совпадение внешних проявлений «социального инстинкта» и морального поведения заставляет предположить, что в происхождении нравственности этот инстинкт сыграл немаловажную роль. Обе эти предпосылки морали находятся между собой, однако, в видимом противоречии. Дело в том, что сознание и свобода выбора делают как раз возможным отступление от требований инстинкта. Если животное не может поступать вопреки инстинкту, то человек благодаря свободе, которую он обрел, осознавая окружающее и самого себя, может отступить от веления инстинкта и сделать то, что подсказывает ему разум.
Мораль явилась выражением разрыва сущего и должного. Если для сознания предшествующих эпох сущее и представлялось должным[4], то теперь должное стало тем, чего нет в действительности. О морали говорят, что она существует постольку, поскольку не осуществляется. Мораль говорит не о том, как люди поступают, а о том, как следует поступать. Выражением этого должного в сфере нравственного поведения и явилось понятие добра. В силу социальных причин разошлись между собой желания и обязанности людей.
Из этого расхождения и возникло моральное сознание с его «вечными», «проклятыми» вопросами, над которыми билась этическая и философская мысль в течение многих тысячелетий.
Эгоизм или самопожертвование? Страдания или удовольствия? Счастье или добродетель? Долг или склонность? Эти и другие «или» возникли и существуют на базе материальных противоречий. Традиционная мораль была направлена против тех пороков, устранить которые она была не в состоянии, ибо причины этих пороков лежали во внеморальной сфере — в сфере практических социальных отношений. В этом смысле Маркс и Энгельс называют мораль, повторяя слова Фурье, «бессилием в действии»: «Всякий раз, как только она вступает в борьбу с каким-нибудь пороком, она терпит поражение»[5].
Еще в глубокой древности человек заметил такую странность своей психической организации: «Вижу, одобряю, поступаю наоборот». Расхождение между идеалами и убеждениями человека и его жизнью, намерениями и поступками, словом и делом имеет глубокие социально-психологические корни. Эпохи социального неравенства сформировали такой тип человека, для которого характерно постоянное столкновение и борьба различных мотивов. Стремление к счастью, благополучию неминуемо вступало в конфликт с нравственными велениями, и человек далеко не всегда и не во всем находил в себе силы предпочесть добродетель благополучию.
Функцию морали, однако, не следует видеть только в приведении поведения людей в соответствие с предписаниями. Как уже отмечалось, механизмы социальной регуляции складывались ранее и помимо морали. И в дальнейшем порядок в обществе основывался главным образом на иных, более надежных способах принуждения, чем мораль (обычай, общественная власть, закон и т. д.). Не только в поддержании порядка и дисциплины состоит основная роль морали. Ее историческая миссия гораздо шире и глубже. Нравственное сознание как родовая характеристика духовного бытия человека должна быть соотнесена и поставлена в связь с действием тех сил и начал, которые определяют и движут общую историю природы и человека. Мораль является одним из рычагов, способствующих развитию общества и личности и действующих в направлении прогрессивного хода всего эволюционного процесса. «Нравственность служит для того, чтобы человеческому обществу подняться выше .»[6]—говорил В.И.Ленин. Исторический смысл морали — утверждение человеческого в человеке — совпадает с общим смыслом и направленностью развития человеческой культуры, поскольку сама история есть процесс становления и реализации подлинной сущности человека.
И в плане личного существования мораль— это не только свод правил поведения, а и сам способ духовного бытия человека, сердцевина его духовной жизни Глубочайший моральный импульс побуждает стремиться к высшему, к утверждению идеала в жизни. Не просто быть послушным, дисциплинированным, но быть Человеком при всех обстоятельствах и даже вопреки им — таков императив нашего морального сознания.
Исходными в морали являются не правила и нормы, а моральные цели и ценности. Правила и нормы являются лишь средствами достижения моральных целей, добродетелями, т. е. способами достижения добра. Начинать рассуждения о морали с простых норм нравственности (скажем, «не убей», «не укради» и т. п.) было бы неверно.
Не убивать, не красть можно как по моральным, так и не по моральным мотивам. Сам по себе смысл запрета или повеления не делает их еще моральными. Таковыми их делает обоснование.
Если я нарушаю запрет и чувствую лишь страх перед наказанием — законом, обычаем кровной мести и т. п., то мое переживание еще не носит морального характера. Норма становится для меня нравственной лишь в том случае, если я следую ей по велению совести или если, нарушая ее, испытываю угрызения совести и раскаяние. Многие нормы, запреты, обычаи не имели вначале морального значения, а приобрели его позднее. Сфера морально оцениваемого, того, что подлежало оценке с точки зрения добра и зла, менялась. В нее могли входить самые различные проявления жизнедеятельности людей — и их поступки, и их мысли, чувства, желания, намерения. Нельзя определить раз и навсегда то, чему придается нравственное значение и что оценивается как добро. Это зависит от эпохи, от практических условий жизни.
Но в общем и целом мораль всегда требовала, чтобы внутренний облик и поведение личности соответствовали нормам и ценностям, отвечали представлению о человеке, каким он должен был быть по понятиям конкретного времени, класса, сословия. В классовом обществе мораль неизбежно наполняется классовым содержанием. Сфера моральных ценностей, основ духовной жизни людей была и остается по сей день областью непримиримой классовой борьбы. В этой борьбе осуществляется исторический прогресс в понимании нравственных целей и средств их достижения. Как бы ни спотыкался и ни падал человек, нравственный идеал трудового народа не мерк и оставался путеводной звездой во все времена его исторического существования. На протяжении тысячелетий религия и мораль тесно взаимодействовали друг с другом, что и давало повод говорить о том, что мораль родилась в недрах религиозного сознания. Рассмотрим, какую роль играла религия в процессе становления морали и дальнейшего нравственного развития человечества.
[1] Швейцер А. Культура и этика. М., 1973, с. 315.
[2] Термин, конечно, носит условный характер и грешит антропологизацией. Применительно же к животным, живущим стадами, существует более точное обозначение — «стадный инстинкт»
[3] Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 486. 62
[4] «Весь мир представляется первобытному человеку как нечто единое с ним, тождественное ему. Природа противостоит человеку как чуждая сила, но он не сознает этого и не сущее принимает за должное. Дисгармонический мир ожесточенной борьбы за существование воспринимается как первозданная гармония»,—замечает А. В. Гулыга (Гулыга А. В. Искусство в век науки. М., 1978, с. 507).
[5] Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 219
[6] Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 313