Реферат по культурологии, выполненный на основе работы Арнольда Джозефа Тойнби “Постижение истории.” Выполнил студент 1-го курса, 110 группы, факультета «Культуры семьи и детства», Сирота Григорий. Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств. Санкт-Петербург — 2000 год. Введение.
Сэр Арнольд Джозеф Тойнби прожил очень долгую жизнь. Для историка это полезно. Особенно полезно увидеть уже сознательным взором три четверти поразительного двадцатого века. Арнольд Тойнби не стал историком этой эпохи. Он смолоду выбрал своей специальностью античную историю; в процветающей Великобритании перед первой мировой войной это было нормально. Бури XX века не заставили его изменить тематику исследований, но они даровали ему особый взгляд на классическую античность.
«Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»
Сэр Арнольд, наблюдая собственными глазами одну переломную эпоху в истории человечества, стал особенно чуток к другим подобным эпохам, о которых известно лишь по скупым и противоречивым сообщениям очевидцев. И еще смолоду решил: он не будет торопиться писать незрелых книги. В предисловии к книге «Ганнибалово наследие» Тойнби пишет:
«Возможность наблюдать крутой поворот на судьбах Европы, вызванный двумя мировыми войнами, — бесценный подарок для историка, изучающего тот перелом в судьбах Рима. Который вызвали две Пунические войны… К счастью, я не начал писать эту книгу сразу, как только задумал ее…» Книга вышла через пятьдесят лет после того, как была задумана.
Чем же он занимался, молодой Арнольд Тойнби? Подобно молодому Линнею, он читал и путешествовал, путешествовал и читал. И вел записные книжки. Еще до первой мировой войны он успел обойти пешком большую часть Греции — после этого одна строка Геродота или Фукидида говорила ему больше, чем целая глава из исторической географии Эллады. Принцип «Лучше один раз увидеть…» он исповедовал до конца своих дней — многие области, где разыгрались изучаемые им события, он не поленился специально посетить, когда ему было уже под семьдесят.
А когда Тойнби исполнилось сорок лет, он решил, что пора привести в систему выработавшийся у него взгляд на историю. Так родился самый знаменитый его труд — «Постижение истории». Попросту говоря, Арнольд Тойнби попробовал критически разобрать историю всех основных цивилизаций, созданных человеком, — разобрать с «квазибиологической» точки зрения, уподобляя развитие цивилизации развитию биологического вида. Двенадцатитомный труд Тойнби вызвал и вызывает до сих пор самые ожесточенные споры. Сэр Арнольд, однако, совсем не участвовал в полемике вокруг своего детища! Он исповедовал то же правило, что и другой выдающийся англичанин — Резерфорд:
«Высказал свое мнение, выслушал оппонентов — и все; иди дальше думать и работать». Огромный труд был для него лишь генеральной репетицией основной работы: если раньше он оттачивал свою технику, анализируя весь список «роковых минут» в истории человечества, то теперь он сделает обратное — применит весь накопленный и упорядоченный арсенал фактов, методов и концепций к анализу небольшого числа обществ — Эллады. Рима, Византии. Сэр Арнольд успел выполнить и эту, заключительную часть своего творческого плана: его последняя книга вышла в свет, когда автору было 83 года.
Самая блестящая из книг Тойнби — «Эллинизм» — содержит всего 250 страниц. Не слишком ли мало? Но ведь и решающая часть самой блестящей шахматной партии длится не более десяти — двадцати ходов. Что привлекает нас в творчестве крупного шахматиста? Сочетание позиционной и комбинационной игры. Это значит, что все фигуры движутся и бьют вместе, как одна рука; в то же время виден дерзкий, рассчитанный замысел, исполняемый этой рукой, несмотря на внешние помехи. Именно такое впечатление производят поздние труды Тойнби: историю каждого общества он рассматривает как часть мировой истории — и в пространстве, и во времени, и этот прием порою позволяет осветить самые, казалось бы, темные места или незначительные детали исторической картины, освещает так, что видно: нет ни одной лишней детали в историческом механизме, работающем по своим строгим законам, которые нам — увы? — еще не полностью известны.
Философские воззрения Арнольда Тойнби весьма эклектичны. Он называл себя идеалистом, христианином, пацифистом и т. д. — словом, английским либералом. Он и был таковым. Но не сводился к этому! Дело в том, что Тойнби был еще (что важнее) стихийным материалистом и диалектиком, он всегда стремился к непредвзятому изучению природных явлений. Непредвзятость Тойнби как исторического мыслителя особенно ярко проявилась в конце его жизни, в его переписке с выдающимся советским историком академиком Н. И. Конрадом. Это просто вежливый разговор двух крупных оригинальных личностей. Здесь идет диалог между представителями двух разных исторических концепций, и диалог этот ведется разумно: каждый из партнеров хочет взять у собеседника все лучшее.
Заимствование Тойнби концепций исторического материализма особенно заметно в его книге «Ганнибалово наследие», которую он заканчивал в годы переписки с Н. И. Конрадом. Это замечательный анализ экономического переворота в Римской республике, вызванного переходом к товарному сельскому хозяйству. Что касается идеалистических гипотез А. Тойнби, Богато представленных в его раннем труде «Постижение истории», то они справедливо подверглись марксистской критике и почти отсутствуют в поздних трудах зрелого историка. Тойнби всегда считал: «Ничто не мешает мне сегодня быть умнее, чем я был вчера!» К его наследию надо подходить весьма критически, но целиком отказываться от него было бы не по-хозяйски[1]. Православное христианское общество.
Если попытаться отыскать стержневую ось православного христианского мира, то можно обнаружить, что, подобно исходной линии западного общества, она берет свое начало в центре эллинского мира, в Эгейском море. Однако простерлась она в другом направлении и на другое расстояние. Тогда как в первом случае движение шло на северо-запад — от Эгейского моря к Лотарингии, во втором случае оно шло в северо-восточном направлении, пересекая по диагонали Анатолию (нынешнюю Турцию), проходя между Константинополем и Неокесарией. Эта линия значительно короче, чем линия между Римом и Римской стеной. И это обусловлено тем историческим фактом, что экспансия православного общества была гораздо менее масштабна, чем экспансия западнохристианского общества.
Экспансия православного христианского общества шла отнюдь не по прямой, и наша условная осевая линия, будь она продолжена в обоих направлениях, образовала бы фигуру полумесяца с рогами, обращенными на северо-запад и северо-восток. На северо-востоке православное христианство первоначально закрепилось в Грузии, в предгорьях Кавказа, а к началу VIII в. н.э. оно перевалило через Кавказский хребет, достигнув Алании, откуда был открыт выход в Великую Евразийскую степь.
Православное христианское общество могло теперь распространять свое влияние на степь во всех ее пределах, подобно тому как западное общество, установив отправной пункт на Иберийском полуострове, постепенно овладело Южной Атлантикой и утвердило себя в заморских землях, именуемых ныне Латинской Америкой. Однако пока православное христианство медлило у северного подножия Кавказа на краю степи, иудаизм и ислам также вышли на историческую арену. Иудаизм распространился среди хазар, живших между Нижней Волгой и Доном, а ислам — среди белых болгар на Средней Волге. Эти обстоятельства положили конец экспансии православного христианства на северо-восток.
На северо-западе православное христианство охватило Балканы и приготовилось совершить прыжок в Центральную Европу, но здесь оно оказалось в конкуренции с западным христианством, которое начало действовать раньше и имело к тому времени достаточно прочные позиции. В IX в. эти два конкурирующие между собой общества были готовы начать позиционную войну. Папа сделал болгарам предложение объединить церкви; Византия, или Восточная Римская империя — призрак Римской империи, — направила своих миссионеров Кирилла и Мефодия к славянам Моравии и Богемии. Однако эти взаимные выпады были прерваны внезапным набегом языческих мадьярских кочевников, пришедших из Евразийской степи и занявших территорию, называемую ныне Венгерский Альфельд. Граница между западным и православным христианством окончательно определилась к Х-XI вв., причем венгры, подобно полякам и скандинавам, вошли в состав западного общества.
Православное христианство распространялось и вдоль своей поперечной оси, которая пересекала главную ось в Константинополе. Морской путь через Дарданеллы и Эгейское море привел православное христианство на свою прародину – к «отеческому» эллинскому обществу, — а отсюда оно направилось по древнему пути греческой морской экспансии в Южную Италию, где принялось старательно отвоевывать себе место среди мусульманских и западно-христианских общин. Однако прочно закрепиться здесь православное христианство не смогло и в XI в. вынуждено было отступить под натиском норманнов, отвоевавших этот форпост для западного христианства. Большего успеха православное христианство добилось, продвигаясь в противоположном направлении — через Босфор и Черное море. Преодолев Черное море и широкую приморскую степь, православие в XI в. обосновалось на Руси. Освоив этот дом, оно пошло дальше — по лесам Северной Европы и Азии сначала до Северного Ледовитого океана — и наконец в XVII в. достигло Тихого океана, распространив свое влияние от Великой Евразийской степи до Дальнего Востока.
Итак, проследив экспансию православия и сопоставив этот процесс с аналогичными процессами из истории западного общества, был прояснен вопрос, каким образом и почему эллинское общество стало «отцом» двух «сыновей». Другими словами, дифференциация западного и православного христианства породила два различных общества. Из одной куколки — католической церкви образовалось два самостоятельных организма: римско-католическая церковь и православная церковь. Схизма продолжалась в течение трех веков и привела к трем разрушительным кризисам. Первый кризис, разразившийся в VIII в., представлял собой конфликт между иконоборцами и папой по вопросу об обряде — конфликт, завершившийся возрождением постулатов Римской империи в православном христианстве Львом Исаврийцем. Аналогичная попытка эвокации призрака Римской империи, предпринятая незадолго до этого Карлом Великим, закончилась неудачей. Второй кризис — это конфликт IX в. между вселенским патриархом Константинополя и папой по вопросу о церковном авторитете — конфликт, столь драматично сказавшийся на судьбе патриарха Фотия и вызвавший глубокий раскол между иерархиями Рима и Константинополя, соперничавшими за сферы влияния в Юго-Восточной Европе.
Третий кризис привел к окончательному разрыву между двумя иерархиями, что случилось в XI в. Догматический вопрос, вокруг которого разгорелись страсти, не был чисто богословским вопросом, он тесно увязывался современниками с политической борьбой.
Разрыв 1054 г., завершивший схизму католической церкви, тем самым завершил и процесс дифференциации социальных структур. Образовалось два новых общества — западное и православное.
Католическая церковь на Западе функционировала под началом римской иерархии, что на несколько веков задержало процесс артикуляции западного общества в самоцентрированные локальные государства Нового времени. Между тем православная церковь стала государственным институтом, сначала в восстановленной Восточной Римской империи, а затем и в государствах, принявших православие позже. Таким образом, православное христианство в эпоху, именуемую средними веками, представляло собой явление, в высшей степени непохожее на средневековое западное христианство. Определенное сродство можно найти с протестантской частью современного западного мира, где карта религиозных конфессий совпадает с картой политического суверенитета. Иранское и арабское общества.
Следующим живым обществом, является исламское. Если обратиться к первоисточникам его истории, то тотчас же обнаружится наличие универсального государства, универсальной церкви и движения племен — явлений и процессов, не вполне тождественных тем, о которых шла речь при обсуждении истоков западного и православного обществ, но во многом сходных.
Универсальное государство — Багдадский халифат Аббасидов. Универсальная церковь — ислам. Движение племен — движение тюркских и монгольских кочевников Великой степи, берберов Сахары и Атласских гор, арабских кочевников Аравийского полуострова, охватившее халифат к моменту его падения.
Обнаруживаются и признаки отеческого общества, по отношению к которому нынешнее исламское общество находится в сыновнем родстве. На первый взгляд связь здесь прямая, не осложненная какими-либо ответвлениями, как это было в сыновне-отеческих отношениях западного и православного обществ с эллинским. Однако при более тщательном рассмотрении кажущаяся простота оборачивается иллюзией. Исламское общество, существующее в настоящее время, не едино по происхождению. Единство его — результат более позднего объединения тех обществ, что выросли из некогда существовавшего отеческого общества, последней фазой развития которого был халифат Аббасидов.
Общество, ныне именуемое исламским, зародилось на территории азиатского плоскогорья, между Мраморным морем и дельтой Ганга. Это была длинная и узкая полоса земли, протянувшаяся от Анатолии до Индостана (под Индостаном имеются в виду долины Индии от Пенджаба до Бенгалии, исключая Декан). Эта узкая лента в середине расширялась, охватывая бассейн рек Окса и Яксарта в зоне Великой степи. Исламское общество, сформировавшись на этой территории к концу XIII в., образовало постепенно ряд самостоятельных государств, от которых происходят почти все государства современного исламского мира (единственным исключением является Шерифская империя в Марокко). На вопрос, что разделяет современный исламский мир, есть однозначный ответ: раскол между шиитами и суннитами. Если попробовать мысленно провести линию этого раздела, то обнаружится, что она проходит прямо через зону, в которой это общество зародилось. На современной карте шиизм занимает территорию Персии с форпостами в Закавказье, Ираке, Газе, Индии и Йемене. Этот шиитский выступ раскалывает зону распространения суннизма на две части: к востоку — сунниты Центральной Азии и Индии, к западу — сунниты бывших территорий Оттоманской империи. Разделение на суннитов и шиитов стало настолько привычным, что требуется определенное усилие для ответа на вопрос, когда это произошло. До 1500 г. ни один мусульманин и предположить не мог, что исламское общество в результате религиозной схизмы будет расколото на части. В то время шиизм был религией меньшинства. Ситуацию изменила революция, разделившая последователей суннизма и шиизма и сделавшая шиизм доминирующей религией. Эта революция, свершившаяся при Исмаиле Шахе Сефеви (1500-1524), представляла собой попытку возрождения норм жизни отеческого общества. До 1500 г. не наблюдается никаких признаков того, что Оттоманская империя намеревалась захватить мусульманские страны Азии и Африки. К тому времени экспансия Оттоманской империи была направлена в сторону православного христианства, и, если бы эта экспансия продолжалась, естественная линия дальнейшего оттоманского продвижения устремилась бы либо на северо-запад, в западное христианство, либо же на юго-восток, в Азербайджан и другие страны этой зоны.
Шиитская революция резко прервала экспансию Оттоманской империи в этом направлении и заставила османов обратить свои интересы в сторону арабских стран. Между 1516 и 1574 гг. структура Оттоманской империи изменилась — центр тяжести сместился в результате аннексии арабских стран от Сирии до Йемена и от Ирака до Алжира включительно.
При более детальном анализе можно видеть, что этот арабский мир — и в частности Египет и Сирия был родиной другого общества, появившегося независимо и находившегося в сыновнем родстве с обществом более древним, которое еще предстоит идентифицировать, но о котором уже известно, что его последней фазой был Арабский халифат.
Таким образом, снова обнаруживается здесь наличие связи между тремя, а не двумя обществами. Два исламских общества сыновне родственны одному более старому обществу, которое находится за пределами видимого исторического горизонта.
Нетрудно провести параллель с западным обществом и православным христианством. Сравнивая эти две группы сыновних обществ между собой, можно заметить, что исламское общество, появившееся в персо-турецкой или иранской зоне, имеет некоторые сходные черты с западным обществом, тогда как исламское общество, появившееся в арабской зоне, обладает определенным сходством с православным христианством.
Например, призрак Багдадского халифата Аббасидов, к которому взывали в XIII в. каирские мамлюки, напоминает нам о попытках Льва III Исаврийца в VIII в. возродить дух Римской империи. Политическое строение мамлюков, подобно политическому зданию, воздвигнутому Львом Исаврийцем, было относительно скромным, но прочным и долговечным и являло собой полную противоположность империи Тимура — огромной, смутной, эфемерной, — которая появилась и исчезла, подобно империи Карла Великого на Западе.
Носителем и проводником арабской культуры был язык Багдадского халифата Аббасидов. В иранской зоне новая культура выбрала в качестве своего носителя персидский язык, культивировавшийся со времен Багдадского халифата путем распространения его среди арабов, подобно тому как латынь распространялась среди греков. Разумеется, латынь была классическим языком западного общества, а греческий — православного, хотя по мере распада православного христианства на множество автокефальных церквей, ставших основами локальных государств, возникли и другие классические языки, как, например, древнегрузинский или старославянский; в этом также можно усмотреть параллель между православием и протестантизмом.
Наконец, можно заметить, что экспансия арабского ислама в пределы иранской зоны в XVI в. сопоставима с походами западного христианства против православия (так называемые крестовые походы). В начале XIII в., когда агрессия достигла апогея и вылилась в четвертый крестовый поход на Константинополь, могло показаться, будто православное христианство окончательно побеждено и ассимилировано «сестринским» обществом. В действительности же такая судьба постигла через три столетия арабский ислам. Власть мамлюков была свергнута, а Каирский халифат Аббасидов был уничтожен оттоманским падишахом Селимом в 1517 г.
Однако для того, чтобы двинуться дальше, необходимо идентифицировать зафиксированные общества. По принадлежности к определенному региону можно назвать их «арабское» и «иранское». Сирийское общество.
Обозначив два исламских общества — иранское и арабское — как существующие в рамках насильственного объединенного ислама, обратимся к первоначальной цели — идентификации более раннего общества, отеческого по отношению к названным. Три признака, позволяющих говорить о существовании искомого общества, в наличии: универсальное государство — Багдадский халифат Аббасидов; вселенская церковь — ислам; движение племен — захват варварами исконных владений Багдадского халифата в период между 975 и 1275 гг.
Чтобы идентифицировать это неизвестное общество, нужно сопоставить его историю, из которой нам доподлинно известен только конец, с историей эллинского общества, которую нам повезло узнать на всех ее ступенях. Универсальным государством эллинского общества была Римская империя, а непосредственно ей предшествовавшим периодом — «смутное время». Режим универсального государства являл собой резкий контраст предшествующему периоду, когда эллинский мир был расчленен на множество локальных государств, ведущих между собой изнурительные кровопролитные войны. Обнаружится ли подобная ситуация в истории Багдадского халифата Аббасидов? Ответ на этот вопрос отрицателен. Багдадский халифат Аббасидов возник не в результате длительной и упорной борьбы местных государств друг с другом. Он завоевал свою позицию одним ударом, захватив большую часть владений единственного государства, которое фактически контролировало более обширную территорию, чем та, что досталась халифату Аббасидов. Этой единственной жертвой, на руинах которой возник Багдадский халифат Аббасидов, был Дамасский халифат Омейядов, который в свою очередь был государством — преемником Римской империи.
Почему Омейяды уступили Аббасидам? И почему за сменой династии последовал перенос столицы из Дамаска в Багдад? Примитивные мусульманские отряды арабов, которые готовили почву для халифата Омейядов, действовали весьма энергично. Они завоевали не только римские провинции в Сирии и Египте, прорвавшись в эту область из «ничейной земли» в Аравии, но и всю прилегающую область Сасанидов.
Но поскольку Сасанидам принадлежали весь Ирак и Иран, аннексия их земель нарушила равновесие и изменила природу арабского государства — преемника Римской империи, созданного на сирийском фундаменте основателем династии Омейядов Муавием I (656-680). Это случайное включение огромного чужеродного тела в структуру халифата Омейядов и объясняет его своеобразный конец. В то время как другие государства — преемники Римской империи были либо вторично покорены умирающей империей, или же завоеваны одним из таких же государств, халифат Омейядов постигла исключительная судьба: он был заменен другим государством — Багдадским халифатом Аббасидов, оставившим глубокий след в истории. Аббасидам удалось создать социальное единство на двух чужеродных территориях: одна первоначально принадлежала римлянам, а вторая — Сасанидам, но процесс политического объединения в действительности начался еще при Омейядах. При Аббасидах процесс объединения завершился, и символом этого явился перенос столицы в Багдад, который стал подлинным центром империи, простершейся от Северной Африки до Амударьи. Дамаск, выбранный Омейядами в качестве столицы, был слишком эксцентричен в буквальном смысле слова, чтобы стать постоянным местом для правительства всей империи. У халифата Омейядов было два альтернативных исхода. Либо он должен был расколоться, либо же достичь большей сплоченности и единства, что и произошло при Аббасидах.
Тот факт, что исторически была реализована вторая возможность, свидетельствует, что в самой ситуации коренилось нечто подсказывавшее решение. Союз между бывшими восточными провинциями Римской империи и бывшими владениями Сасанидов оказался недостаточно прочным не потому, что был громоздким, а потому, что он был искусственным. Мощное социальное движение, поначалу разделив жителей халифата Омейядов, стало предпосылкой союза более тесного и более глубокого. И создается впечатление, что именно смелость Омейядов и привела к власти Аббасидов, с тем чтобы эта новая династия смогла проделать необходимую объединительную работу, с которой старая справилась лишь частично.
Пытаясь отыскать источник этого мощного течения, необходимо обратиться к истории раскола империи Омейядов на римскую и сасанидскую — раскола, который Аббасиды успешно ликвидировали.
С момента организации Помпеем в 64 г. до н.э. римской провинции в Сирии и до установления границы между Римской и Сасанидской империями в 628 г. н.э. накануне арабского завоевания ситуация в этом регионе была довольно стабильной. Более неустойчивой она была при Селевкидах, когда династия эта потеряла остатки былого наследия в Иране, а затем лишилась и владений в Ираке, уступив их Аршакидам — предшественникам Сасанидов. Только проследив всю историю возникновения этой линии раздела, станет ясно ее истинное историческое значение. Именно по этой линии шло восстановление равновесия после разгрома империи Ахеменидов Александром Великим. Победы Александра способствовали распространению эллинизма на Восток. В течение примерно двух столетий влияние его на территории бывшей Ахеменидской империи все более возрастало. Затем маятник вновь качнулся на запад с силой, пропорциональной первоначальному удару Александра. В период между падением монархии Селевкидов и восточными кампаниями Помпея ситуация была такова, что, казалось, мятежный Восток сметет эллинизм не только с поверхности Азии, но покорит и Грецию. Интервенция римлян вновь качнула маятник на восток, но на сей раз он был остановлен приблизительно на полпути, пересекая земли, некогда принадлежавшие Ахеменидам, вдоль той линии, на которую было обращено выше свое внимание. В течение семи столетий, вплоть до арабского завоевания, примерное равновесие вдоль этой линии не могли серьезно поколебать ни восстания иудеев и других обитателей римского Востока, ни войны Рима с Аршакидами и Сасанидами, которые вспыхивали со все возрастающей частотой и интенсивностью.
Таким образом, оглядываясь на исторические истоки линии, которую стерли аббасидские халифы, достигнув слияния ранее разделенных территорий, видно, что эта линия возникла как следствие надлома более ранней империи – империи Ахеменидов. Фактически объединение территорий под властью Аббасидов представляет собой воссоединение, и это дает основание понять природу того социального движения, которое энергично боролось за объединение, начатое при Омейядах и завершенное Аббасидами. Возможно, это был импульс — в основном, несомненно, бессознательный, однако не менее мощный и настойчивый, чем если бы он был детально продуман, — импульс к воссоединению целого, некогда разъятого на части насильственным путем. В этом свете катаклизм, вызванный набегами примитивных мусульмано -арабских племен, несопоставим с катаклизмом, вызванным завоеваниями Александра. Арабские завоевания изменили лицо мира в течение какой-нибудь полудюжины лет, но в отличие от чужеродных влияний, которые несли с собой войска Александра, арабы возвратили подобие того, что уже было прежде. Если македонское завоевание, надломив Ахеменидскую империю, подготовило почву для распространения эллинизма, то арабское — открыло путь поздним Омейядам, а после них — Аббасидам, следствием чего явилась реконструкция универсального государства, своеобразного эквивалента Ахеменидской империи. Если наложить карту одной империи на карту другой, то бросается в глаза поразительное сходство, причем не только географическое. Распространяется оно и на административное устройство, и даже на более частные проявления социальной и духовной жизни. Историческую функцию халифата Аббасидов можно назвать реинтеграцией или возобновлением империи Ахеменидов, реинтеграцией ее политической структуры, которая была надломлена ударом внешней силы, и возобновлением той фазы социальной жизни, которая была прервана в результате иноземного вторжения.
Не выглядит ли фантастичной возможность связи между институтами, разделенными временным интервалом в более чем тысячу лет? Если на первый взгляд это и кажется фантастичным, то необходимо учесть, что тридцать шесть поколений людей были подчинены одному историческому процессу — противоборству эллинского общества с другим, пока еще не идентифицированным нами обществом, которое, по некоторым предположениям, проявило себя и в Ахеменидской империи, и в Аббасидском халифате. Следует также допустить и то, что жертвой оказалась неэллинская сторона. Потрясение от неожиданного иноземного вторжения привело общество в состояние паралича. Однако это была первая и довольно скоротечная реакция. Как только воздействие внешних чужеродных сил прекращается, общество оживает, стремясь восстановить свою внутреннюю структуру (подобно ежу: когда на того набрасывается собака, он съеживается и замирает, а как только опасность минует, он вновь распрямляется и продолжает свой путь). Если признать такую систему доказательств убедительной, то нет ничего фантастичного и в том, что халифат Аббасидов есть универсальное государство еще не идентифицированного нами общества, возникшее как попытка восстановить политическую структуру империи Ахеменидов, разрушенную в результате иноземного вторжения.
Сходство генезисов империи Ахеменидов и Римской империи сомнения не вызывает. Различие же заключается в том, что эллинистическое универсальное государство выросло из одного источника — Рима, — который в борьбе за существование последовательно разрушал государства, тогда как в истории империи Ахеменидов можно обнаружить несколько равнозначных центров. Ахеменидская держава шла к становлению универсального государства не путем покорения соседей. Путь агрессии избрала Ассирия, однако, не выдержав бремени собственного милитаризма, пала, не завершив своей разрушительной работы. Так перед самым финалом трагедии главный герой погиб и его роль неожиданно досталась статисту.
Определив смутное время, которое предшествовало Ахеменидской империи, можно, наконец, идентифицировать общество, пережившее и смутное время, и Ахеменидскую империю, и эллинское вторжение, и Багдадский халифат Аббасидов, и вселенскую церковь ислама, и движение племен, последовавшее за падением Аббасидской империи в период междуцарствия, конец чему положило возникновение арабского и иранского обществ.
Прежде всего, можно заключить, что это общество не было тождественным тому, к которому принадлежали ассирийцы. В самом деле, культура ассирийцев не выдержала политического испытания. Ассирия закончила свой век, зайдя в тупик крайнего милитаризма.
Процесс мирного вытеснения ассирийской культуры, навязанной обществу силой, хорошо прослеживается в постепенной замене аккадского языка и клинописи арамейским языком и алфавитом. Сами ассирийцы в последние годы империи использовали арамейский алфавит для письма на пергаменте в качестве дополнения к своей традиционной клинописи на камне или на глиняных табличках. Используя арамейский алфавит, они должны были использовать и арамейский язык. Как бы то ни было, после разрушения ассирийского государства в краткий период жизни Нововавилонской империи, которая существовала в промежутке между падением ассирийского государства и возвышением Ахеменидской империи, арамейский язык, распространяясь, продолжал оказывать влияние как на родственный аккадский язык, так и на чуждую ему клинопись, которой пользовались аккадцы.
Аналогичный процесс можно обнаружить и в истории иранского языка, являющегося из тьмы веков как родной язык Ахеменидов и их земляков — персов и мидян. Когда возникла проблема фиксации языка, который сам не развил письменности, иранцы ахеменидской эпохи приняли и клинопись, и арамейский алфавит, с тем чтобы запечатлевать слова родного языка как на камне, гак и на пергаменте. Клинописные надписи самих Ахеменидов — единственные памятники языка того времени. Во времена эллинского вторжения писания зороастрийской церкви, составленные на иранском диалекте, переписывались на пергаментные свитки арамейскими буквами, в результате чего в Иране, как и в Ираке, клинописные знаки стали вымирать и постепенно получил распространение арамейский язык. Арамейский язык нашел себе убежище в лоне иранского языка, несмотря на то, что иранский язык, будучи представителем индоевропейской семьи языков, не имеет точек соприкосновения с арамейским, и все же он помог арамейскому изгнать свой сестринский язык, аккадский. На пехлеви некоторые иранские слова писались на арамейском алфавите фонетически, а другие представлялись с помощью соответствующих слов из арамейского языка.
Предполагают, что эти арамейские слова использовались как идеограммы, которым фонетически соответствовали иранские синонимы. Однако на следующей ступени, когда пехлеви трансформировался в то, что называется персидским, через заимствование арабского алфавита — результат арабских завоеваний, — эти арабские заимствования, которые произносились так, как писались, стали в конце концов интегральными элементами живой речи.
Здесь наблюдается эволюционное течение процесса. Элементы разных культур — сирийской и иранской — мирно, без борьбы самоутвердились и без заметных трений вступили в контакт. Процесс этот отразился в дошедших до нас языках и письменных документах. Можно обнаружить следы его и в зеркале религии. Так, смутное время вдохнуло свою жизнь не только в Заратустру, пророка Ирана, но и в современных ему пророков Израиля и Иудеи.
Анализируя ирано-сирийскую культуру, можно ли определить, чей вклад более значителен — сирийский или иранский? История религии не дает определенного ответа, но история литературы свидетельствует, что Сирия, а не Иран была доминирующим элементом, и если обратиться к более древним слоям истории, то можно обнаружить, что в период, предшествовавший смутному времени, в так называемый век роста, Ирана еще нет на карте мира, а в Сирии уже светит искра общественной жизни. В эпоху царя Соломона и его современника царя Хирама уже были открыты Атлантический и Индийский океаны и изобретен алфавит.
Итак, наиболее точным обществом, ставшем отеческим исламскому будет «сирийское».
Идентифицировав отеческое общество, следует снова взглянуть на ислам как вселенскую церковь и одно из условий того, что сирийское общество стало отеческим иранскому и арабскому. Можно заметить любопытное различие между исламом и христианством, сделавшим в свою очередь эллинистическое общество отеческим западному и православному. Импульс, разбудивший творческие силы эллинистического мира, имел чужеродное происхождение — фактически это был сирийский источник. В противоположность этому источник творческой силы ислама не был чужеродным, он исходил из родного сирийского общества. Основатель ислама Мухаммед был вдохновлен иудаизмом, религией чисто сирийской, а затем его воодушевило несторианство — форма христианства с преобладанием сирийского элемента.
Последующее развитие ислама в сирийском обществе пришлось на период, когда элементы чуждой греческой культуры были сметены волной мусульманских завоеваний. Разумеется, такой великий институт, как вселенская церковь, никогда не бывает «чистокровным» но отношению к определенному обществу, ибо только какая-либо отдельно взятая община может остаться «чистокровной» по отношению к расе. В христианстве, например, можно вычленить эллинистические элементы, присущие греческим мистериям и греческой философии, которые послужили питательной средой для сирийской завязи. Ко времени, когда христианство достигло зрелости как институт эллинского пролетариата, образовался синкретизм между сирийским ядром и греческими вкраплениями. В исламе также можно выявить вкрапления элементов эллинизма в исходную сирийскую ткань, хотя и в меньшей степени, чем в христианстве. В широком историческом плане правильнее отметить противоположность между христианской вселенской церковью, берущей начало вне своего общества, и вселенской церковью ислама, взращенной на родной почве.
Наконец, прежде чем отправиться дальше, необходимо определить хотя бы приблизительно месторасположение родины иранского и арабского обществ в отношении к их отеческому обществу. Основная линия иранского общества, проведенная через зону, пролегающую от внутренних территорий Анатолии в районе Черноморского пролива через Азербайджан и Хорасан до Бенгальского залива с заходом на северо-восток в бассейн Окса и Яксарта, оказалась на значительном удалении от отеческого сирийского общества. Если даже расширить видение ядра сирийского общества, включив в него родину мидян и персов на западной границе Иранского нагорья, то зона эта не достигнет земель, на которых зародилось иранское общество. С другой стороны, родина арабского общества в Сирии и Египте не только совпадает с родиной сирийского общества, но и включает ее полностью. И в этом пункте вновь просматривается некоторое сходство иранского общества с западным, а арабского — с православным. Индское общество.
Следующим рассматриваемым живым обществом, является индуистское общество, и здесь вновь необходимо вернуться назад в поисках признаков отеческого общества, находящегося за границами исторического горизонта. Универсальное государство в этом случае — империя Гуптов (375-475 гг. н.э.). Вселенская церковь — это индуизм, который в эпоху Гуптов распространился по всей Индии, изгнав и заменив собой буддизм, доминировавший в течение почти семи веков на Индостанском полуострове — общей колыбели обеих религий. Движение племен, охватившее владения империи Гуптов к моменту ее падения, исходило от гуннов Евразийской степи.
Обнаружение и идентификация общества, отеческого индуистскому, существенно облегчены предыдущим исследованием, в ходе которого было прослежено сыновнее родство исламского общества сирийскому. Исследование осложнялось наличием явления, выходящего из естественного порядка. Таким явлением было вторжение и последующее изгнание чужеродной силы вследствие коллизии между сирийским и эллинским обществами. Конфликтовало эллинское общество и с обществом, которое нам предстоит определить и назвать. Пока определим его как общество, отеческое индуистскому.
Для начала выясним время эллинского вторжения в Индию. Будет ошибкой считать за начало вторжения индийскую кампанию Александра. Хотя историки справедливо считают этот поход блестящей военной операцией, тем не менее он не оставил заметного следа в истории культуры. В действительности эллинское проникновение в Индию началось при Деметрии, царе Бактрии, который приблизительно в 190 г. до н.э. пересек Гиндукуш, чтобы аннексировать индийские территории и присоединить их к своему царству. Экспансия продолжалась вплоть до I в. н.э., но уже под эгидой правителей, которых поставляла Великая степь и которые, едва восприняв внешний лоск эллинской культуры, по сути своей оставались варварами. Эти «грекофильствующие» варвары хлынули в Индию двумя волнами: саки и парфяне пришли в последней четверти II в. до н.э., кушаны — в I в. н.э.
Эллинское вмешательство во внутреннюю жизнь Индии прекратилось только перед самым созданием универсального государства Гуптов. По аналогии с историей эллинского вторжения в сирийское общество попробуем обнаружить в истории Индии еще одно универсальное государство, которое непосредственно предшествовало бы эллинскому вторжению в Индию и находилось к империи Гуптов в таком же отношении, в каком Ахеменидская империя находилась к Багдадскому халифату Аббасидов. Поиски эти заведут нас в глубь веков, в империю Маурьев, созданную Чандрагунтой в 323-322 гг. до н.э. и достигшую расцвета в III в. до н.э., во время правления Ашоки. Пала империя при узурпаторе Пушьямитре в 185 г. до н.э., т. е. Через пять лет после вторжения в Индию Деметрия. На историческом фоне империи Маурьев можно заметить отблески смутного времени в знакомой форме: длинной череде междоусобных разрушительных войн, в которых участвовало множество местных государств.
А если обратить взор еще дальше вглубь, за начало смутного времени, то можно обнаружить век роста, о котором осталось свидетельство в Ведах. Итак, было идентифицировано общество, отеческое индуистскому. Назовем его «индским».
Вселенская церковь индуизма, посредством которой индское общество стало отеческим современному индуистскому обществу, напоминает ислам и отличается от христианства, так как истоки ее берут начало на местной почве. Без сомнения, в индуизме можно различить некоторые неиндские наслоения. Наиболее глубоким из них является поклонение божествам в иконической форме — черта, присущая индуизму, но которой не было в первоначальной религии Вед, равно как не было ее и в первоначальном буддизме. Поэтому можно предположить, что это заимствование из религии другого общества — вероятнее всего из эллинизма через влияние буддизма махаяны. Однако основные различия между индуизмом и индской религией Вед — и эти различия поразительны — относятся к тем индуистским элементам, которые были заимствованы из буддизма — религии, представлявшей собой местную трансформацию индской религии Вед. Важнейшие элементы, которые отсутствуют в ведийской религии и являются индуистскими заимствованиями из буддизма, — это монашество и его философия.
Родиной индского общества, чему есть достаточно свидетельств, были долины Инда и Ганга. Отсюда общество распространилось по всему Индостанскому полуострову. Территория, которую занимало индское отеческое общество на закате своей истории, также не совпадает с пределами индуистского сыновнего общества. Последнее, заняв весь полуостров, устремилось затем через море на восток, в Индонезию и в Индокитай.Таким образом, географическая удаленность индуистского общества от индского сравнима с удаленностью арабского общества от сирийского Древнекитайское общество.
Нам остается исследовать общество, исторически предшествовавшее еще одному из живых обществ. Прародина его — Дальний Восток. И здесь нетрудно выявить типические признаки. Универсальное государство — империя, созданная Цинь Шихуанди в 221 г. до н.э. и существовавшая под началом династий, известных как Старшая и Младшая Хань, в течение четырех веков. Вселенская церковь – это махаяна, разновидность буддизма. Движение племен — набеги кочевников Великой степи, начавшиеся после падения универсального государства. Междуцарствие, предшествовавшее возникновению современного дальневосточного общества, наступило по крайней мере за столетие до начала движения племен. Универсальное государство развалилось к 172 г. н.э., хотя Младшая Хань продолжала влачить существование до 221 г. Период междуцарствия — это полвека бессилия, затем полвека раздробленности и междоусобиц, раздиравших местные государства-преемники, вошедшие в историю как «троецарствие», и, наконец, век варварских государств-преемников, совпавший с периодом промежуточного воссоединения Западной Цзинь.
Если бросить ретроспективный взгляд на предшественников универсального государства, созданного Цинь Шихуанди. легко заметить черты смутного времени. Эти следы остались даже в самом названии «чжаньго», т.е. «борющиеся царства», которым китайские историки определяют период с 479 г. до н.э. (смерть Конфуция ) до 221 г. до н.э. (принятие титула Шихуаиди «первый властелин мира» циньским царем Чженом). Победа Цинь над Ци завершила долгий процесс разрушительных войн между множеством местных государств и способствовала объединению их в одно универсальное государство. Пламя милитаризма, разгоревшееся в постконфуцианскую эпоху, вспыхнуло задолго до того, как философ обратился к осмыслению дел человеческих. Уже в 546 г. до н.э. состоялась конференция по разоружению, на которой было представлено четырнадцать стран. Отголоски этих процессов можно почувствовать в мирском консерватизме Конфуция и отстраненном квиетизме Лаоцзы. Оба мыслителя понимали, что в истории их общества век роста остался далеко позади. Как же назвать это общество, на прошлое которого один мудрец смотрел благоговейно, подобно Эпиметею, а другой, подобно христианину, упорно отворачивался от него, как от града погибели? Условно это общество можно назвать «древнекитайским».
Теперь заметим, что махаяна — церковь, через которую древнекитайское общество стало отеческим современному дальневосточному обществу, — напоминает христианскую и отличается от ислама и индуизма тем, что источник жизни ее не был местного происхождения. Христианство возникло в пустынях Сирии и было занесено на эллинистическую ночву насильственно депортированными сирийцами, ставшими внутренним пролетариатом эллинистического общества. Махаяна появилась на индских просторах, принадлежавших сначала греческим царям Бактрии, потом «грекофильствующим» кушанам, но зародилась она в бассейне реки Тарима в провинциях Кушанской империи до того, как эти провинции были завоеваны и аннексированы китайским универсальным государством Младшей Хань в конце I в. н.э. Отсюда пошло распространение махаяны, религии, охватившей все китайское общество и особенно популярной среди внутреннего пролетариата его.
Родина древнекитайского общества находилась в бассейне Желтой реки. Позже оно распространилось и на бассейн Янцзы. Бассейны обеих рек стали родиной сыновнего дальневосточного общества, которое распространилось на юго-восток вплоть до океанского побережья Китая, а на северо-востоке — до Кореи и Японии. Таким образом, территориально дальневосточное общество отстоит от отеческого древнекитайского не столь далеко, как, например, западное от эллинского или иранское от сирийского. Здесь ближе аналогия с арабским обществом или с индуистским. Реликтовые общества.
Данные, полученные в результате исследования сыновне-отеческих связей в истории, позволяют идентифицировать не только живые, но и мертвые общества, о которых до нас дошли лишь отдельные археологические свидетельства.
Иудеи и парсы — реликты сирийского общества эпохи Ахеменидской империи, нормальная жизнь которой была неожиданно и насильственно прервана походами Александра Великого и, как следствие, засильем эллинизма. Монофизиты и несториане — продукт реакции сирийского общества на это чужеродное вторжение в ситуации, когда внутренний пролетариат покоренного общества был достаточно силен, чтобы оказать сопротивление и избежать полной ассимиляции, но не настолько силен, чтобы изгнать чужеродный элемент полностью. Несторианская и монофизитская ереси – это последовательный протест против синкретизма и адаптации, которые несло в себе христианство. Несторианство и монофизитство — это попытки удержать религию сирийского происхождения как фамильную черту сирийского наследия. Однако христианство к V в. н.э. было настолько пропитано эллинистическими влияниями, что не могло уже служить эффективным средством в борьбе с эллинизмом. Поэтому несторианское и монофизитское движения были обречены на поражение. Изгнание эллинизма из сирийского мира и создание собственной религии, созвучной исканиями сирийского внутреннего пролетариата, — таковы были роль и задача ислама — «тоталитарной» сирийской религии, антиэллинской по своему духу.
Ламаистская махаяна Тибета и Монголии в чем-то соответствует несторианству и монофизитству, будучи примером бессильной, незрелой реакции. Ламаистская, или тантрическая, форма махаяны — это отголосок тщетного усилия повернуть развитие религии вспять, попытка обратиться к первоначальной индской религии.
Тантрическая махаяна была половинчатой, а поэтому неудачной преемницей индуизма — «тоталитарной» индской религии, из которой внутренний пролетариат индского общества создал свою вселенскую церковь.
Эти реликты не ведут нас к прояснению и идентификации каких-либо других обществ того же вида, но они позволяют рассмотреть ошибки, деформации и стратификации, которые происходят при столкновении двух или более обществ. Ниже будет рассмотрен этот аспект «социальной геологии» более подробно. Минойское общество.
Обратимся к мертвым обществам, которые ранее было идентифицировано с помощью ряда признаков, выявленных на основании анализа обществ живых. Если попытаться рассмотреть исторические основания какого-либо не существующего ныне общества, то можно обнаружить в более древних слоях все те же типические признаки, что указывая на наличие у исследуемого нами уже умершего общества исторического предшественника.
Так, позади эллинского общества обнаруживаются признаки общества еще более древнего. Морская держава, контролировавшая со своей базы на Крите Эгейское море, вполне соответствует понятию «универсальное государство». За Критом в эллинской традиции закрепилось название «талассократия (морское владычество) Миноса».
Это общество оставило по себе память в виде дворцов в Кноссе и Фесте, которые были обнаружены в начале XX в. западными археологами. Через призму памятников древнегреческой литературы, «Илиады» и «Одиссеи», можно различить неясные следы движения племен. Эти поэмы создают впечатление позднейшего свода или квинтэссенции некогда существовавшего эпического цикла, который складывался вокруг двух сюжетов: «Осада Трои» и «Семеро против Фив». Окончательную форму, ту, в которой поэмы дошли до нас, они получили не позднее VI в. до н.э. как результат длительного литературного процесса. Однако движение племен, которое сквозь века вдохновило поэзию Гомера, известно также и из официальных египетских документов эпохи Нового царства. И хотя эти документы не относятся непосредственно к тем событиям, которые описывает Гомер, они, тем не менее, дают картину исторической ситуации, где события такого рода вполне могли иметь место и которая полностью подтверждается археологическими свидетельствами. Движение племен началось вторжением варваров — ахейцев и им подобных — с европейских берегов Эгейского моря. Стихия варварского нашествия преодолела сопротивление критских «талассократов». Разрушенные варварами критские дворцы – материальные свидетельства эпохи, которую археологи называют «поздний Миной II» .
Движение племен достигло своего апогея в эпоху Нового царства, когда на Египет и империю Хатти в Анатолии двинулась людская лавина с побережья Эгейского моря и с островов, Хетты были сметены этой лавиной. Египтяне уцелели, с тем чтобы в будущем слагать легенды о своем былом процветании. Ученые единодушно считают, что разрушение критских дворцов приходится приблизительно на 1400 г. до н.э. Египетские источники позволяют нам датировать наиболее сильные конвульсии движения племен приблизительно 1230-1220 гг. до н.э и 1200-1190 гг. до н.э. Таким образом, можно считать период с 1425 по 1125 г. до н.э. периодом междуцарствия, которое началось с исчезновением раннего общества в бассейне Эгейского моря и завершилось появлением его эллинского преемника.
Пытаясь проследить историю этого раннего общества, обращаясь к его истокам, придется столкнуться с невероятными трудностями, в силу отсутствия каких бы то ни было письменных свидетельств. В распоряжении историков имеется, правда, несколько вариантов минойского письма, но расшифровать язык или языки, на которых написаны минойские документы, пока не удается. В настоящее время существует полная зависимость от археологических находок, которым порой трудно дать адекватное объяснение. Кроме того, данные археологии не всегда могут помочь ответить на вопросы, которые ставит перед собой гуманитарная наука. Географическое расположение талассократии Миноса можно вывести из того факта, что материальная цивилизация, характерная для Крита, распространилась к концу XVII в. до н.э. через Эгейское море к Арголиде и постепенно охватила весь Пелопоннес и Центральную Грецию. По настенным росписям в египетских гробницах первой половины XV в. до н.э. (века, закончившегося катастрофой), изображавшим посольство народа Кефтиу, можно сделать вывод о наличии в тот период широких дипломатических отношений. Одежда посланников и дары, по мнению археологов, характерны для жителей Крита периода позднего Миноя II. Если попытаться выяснить протяженность во времени талассократии, то, по-видимому, можено датировать ее начало временем возведения новых дворцов в Кноссе и Фесте, что имело место в начале среднего Миноя III. Черты кульминации более раннего смутного времени обнаруживаются в разрушении дворцов в конце среднего Миноя II, когда Крит сотрясала катастрофа, по размаху сравнимая разве что с катастрофой 1400 г. до н.э., положившей конец талассократии. Под этим археологическим слоем находятся другие, сохраняющие свидетельства о еще более раннем обществе, — обществе эпохи неолита. Условимся называть исследуемое нами общество на всех ступенях его развития «минойским».
Родина минойского общества — острова Крит и Киклады. Оттуда оно распространило свое влияние на побережье Эгейского моря в части континентальной Греции. Родиной же эллинского общества было побережье, куда влияние талассократии Миноса не простиралось. Таким образом, географическое удаление греческого общества от минойского было значительным. В сущности, если прибегнуть к сравнению, удаленность эллинского общества от талассократии Миноса сопоставима с удаленностью западного христианства от Эллады.
Однако, прежде чем позволять себе подобное сравнение, уместно спросить: правомерно ли такое сравнение? Каков характер связи между этими обществами?
Можно ли утверждать, что минойское общество было отеческим эллинскому?
При беглом взгляде кажется, что преемственность религий прослеживается довольно четко. Например, храмы богов в эллинских городах-государствах располагались в тех же местах, что и капеллы домашних богинь в микенских дворцах. Однако для нашего доказательства этот пример непрерывности не годится, ибо сущность местных религиозных отправлений имела локальный характер. И тот факт, что каждая из местных религий своими корнями уходила в собственную почву, предупреждает, что бесполезно искать здесь вселенскую церковь. Более того, непрерывность такого рода можно заметить и в святилищах Делоса, Элевсия и Дельф, с тем, однако, существенным различием, что поклонение в эллинские времена носило уже не местный характер, а было «панэллинским». Однако в выражении «панэллинский» нет ничего минойского. Олимпийский пантеон принял классическую форму в гомеровском эпосе-отголоске постминойского движения племен. Здесь можно увидеть богов в обличье варваров, пришедших в минойский мир из внутренних земель Европы после того, как талассократия Миноса была разбита. Зевс — это ахейский военачальник; другие олимпийцы представляют его вооруженный отряд. Зевс правит на Олимпе, как узурпатор. Он силою сместил своего предшественника Кроноса и своей волей разделил подвластную ему вселенную: воду и землю отдал своим братьям Посейдону и Гадесу, а себе оставил воздух. Греческий пантеон является одновременно и ахейским, и постминойским. Трудно составить представление о минойском пантеоне с более древними поверженными божествами, ибо Кронос и Титан в интерпретации греческой мифологии лишь простые проекции в прошлое Зевса и самих олимпийцев.
Если в минойском мире и существовало нечто похожее на вселенскую церковь, то это нечто должно так же отличаться от культа Зевса, как христианство отличается от культа Одина и Осириса.
Итак, была ли в минойском мифе вселенская церковь? Если собрать воедино разрозненные свидетельства, то можно почувствовать смутный отголосок ее.
Например, один из крупнейших знатоков предмета, интерпретируя археологические данные, приходит к следующим поразительным заключениям: «В той степени, в какой удалось расшифровать свидетельства о древнем критском культе, можно сделать заключение не только о превалирующем в нем духовном содержании, но также и о чем-то таком, что роднит его последователей с верой, которая в последние два тысячелетия распространялась среди приверженцев восточных религий, таких, как иранская, христианская и исламская. Это связано с догматическим духом верующего, который далек от подлинно эллинского взгляда…
Если в самых общих чертах сравнить ее с религией древних греков, то следует сказать, что в ней больше духовного содержания. С другой стороны, в ней больше личностного. На „кольце Нестора“ где символы воскресения представлены в форме куколки и бабочки над головой богини, она (богиня) явно обладает властью давать верующим жизнь после смерти. Она была очень близка к своим почитателям… Она защищала своих детей даже и после смерти… Общее заключение таково, что перед нами монотеистический культ, в котором женская форма божества играла центральную роль».
Эта универсальная богиня представлена и в минойском искусстве в виде Божественной Матери, которая с обожанием держит младенца, а символы ее бессмертия — куколка и бабочка — были найдены в минойских могильниках в виде золотых амулетов.
Другой источник, свидетельствующий о минойской вере в загробную жизнь, — греческая литература. Например, у Гомера есть описание загробной жизни в Элисии, не совпадающее с гомеровской же картиной загробной жизни в Гадесе. Мир теней, Аид, воспроизводит в несубстантивированной форме механизм жизни варваров во времена движения племен. Идея же блаженства в Элисии представляет собой развитие идеи народа — мореплавателя о совершенстве мира. Эллинская традиция сохранила легенду о Зевсе на Крите, хотя очевидно, что это божество отнюдь не тождественно Зевсу-олимнийцу. Этот критский Зевс не похож на предводителя вооруженного отряда, который, штурмом захватив царство, спокойно правит им. Он появляется как новорожденное дитя в окружении нимф, а вскармливают его вольно пасущиеся животные. Причем он не только рождается, но и умирает! Был ли эмблемой его двусторонний топор — религиозный символ, повсеместно распространенный в минойском мире, подобно кресту в христианстве? И не воспроизведены ли его рождение и смерть в рождении и смерти Диониса-фракийского бога, позже отождествленного с богом элевсинских мистерий. Эллинская традиция сохранила легенду о Зевсе на Крите, хотя очевидно, что это божество отнюдь не тождественно Зевсу-олимнийцу. Этот критский Зевс не похож на предводителя вооруженного отряда, который, штурмом захватив царство, спокойно правит им. Он появляется как новорожденное дитя в окружении нимф, а вскармливают его вольно пасущиеся животные. Причем он не только рождается, но и умирает! Был ли эмблемой его двусторонний топор — религиозный символ, повсеместно распространенный в минойском мире, подобно кресту в христианстве? И не воспроизведены ли его рождение и смерть в рождении и смерти Диониса-фракийского бога, позже отождествленного с богом элевсинских мистерий. Не были ли эти мистерии классической Греции, подобно колдовству в Европе, пережитком общества, исчезнувшего в результате потопа?
Необходимо попытаться реконструировать религиозную историю эллинского мира. Возрождение древних и традиционных элевсинских мистерий и появление спекулятивной религии орфиков проистекало из синкретического объединения фракийских Дионисий с минойскими мистериями рождения, смерти и воскресения Божественного Дитяти. Несомненно, и элевсинские мистерии, и церковь орфиков дали эллинскому обществу необходимую ему духовную пищу, которой оно не могло найти в поклонении олимпийцам. Жизненная стихия, которой недоставало олимпийской религии, но в полной мере присущая мистериям и орфизму, являет собой трансцендентный внеземной дух, который предполагалось найти в религии смутного времени, но не времени юности и роста. Это и есть уже знакомый нам дух вселенской церкви, создаваемой внутренним пролетариатом обществ, переживающих свой закат. С ним уже была встреча в махаяне, католицизме, исламе. И эти церкви завещали свою жизненную стихию зарождающимся обществам, по отношению к которым они сыграли роль куколки. Таким образом, обнаружив аналогичное явление, можнозадуматься, а является ли орфическая церковь действительно новой.
Нет ничего удивительного в том, что мистерии и орфизм выглядят как призрак минойской вселенской церкви. Однако этого недостаточно, чтобы с полным правом назвать эллинское общество сыновним минойскому. Ибо неясно, почему уже умершая церковь вновь пришла к возрождению. И кто разрушил ее еще до прихода варваров?
Последняя конвульсия движения племен в постминойский период датирована египетскими свидетельствами приблизительно 1200-1190 гг. до н.э. Это не был поход с целью грабежа. Скорее, это было переселение в поисках новых мест обитания. Среди переселенцев были как ахейцы, так и минойцы, смешавшиеся под натиском лавины дорийцев, хлынувших с европейского побережья Эгейского моря. Беженцы – огромное количество воинов и мирных жителей со скарбом своим и скотом — пешком, на повозках, на кораблях двинулись в континентальную Азию, а затем вдоль азиатского побережья на юго-восток, захлестнув, подобно волне прилива, сначала империю Хатти в Анатолии, а затем и Новое царство Египта. Египетские документы свидетельствуют, что под их натиском империя Хатти распалась, в то время как Новое царство выстояло, приняв удар в большом сражении на границе между Палестиной и Египтом. Однако итог был один: переселенцы не смогли укрепиться на внутренних землях, а лишь образовали постоянные поселения на побережье. На северо-западном побережье разбитой империи Хатти они поселились в таких районах, как Эолия и Иония, ставших частью прародины эллинского общества. На северо-восточном побережье Нового царства Египта (которое, выжив, влачило жалкое существование), в районе, известном как Филистия (Палестина), переселенцы образовали колонию, ставшую частью прародины сирийского общества. На стыке равнины с горными районами беженцы из минойского мира встретили древнееврейских кочевников — евреев, словно ветром гонимых из аравийской ничейной земли в сирийские провинции Нового царства Египта. Ливанский горный хребет стал северной границей проникновения арамейских кочевников и защитил финикийцев, живших на побережье. Тем удалось выдержать нашествие филистимлян, и они научились полагаться на себя, утратив опору на египетский протекторат. Из этих элементов и возникло с течением времени новое общество, обнаруженное нами в основании исламского и названное «сирийским».
Сирийское общество унаследовало от минойцев алфавит, а также вкус к дальним морским путешествиям. Последний привел к освоению Красного и Средиземного морей, а позднее — к открытию Атлантического океана. Тот факт, что обнаруживается родство сирийского общества с минойским, представляется несколько удивительным. Скорее следовало бы ожидать, что универсальным государством у истоков сирийского общества была не талассократия Миноса, а Новое царство Египта и иудейский монотеизм был возрождением монотеизма Эхнатона. Однако свидетельства не подтверждают такой зависимости. Не существует также данных, которые подтверждали бы сыновнее родство сирийского общества обществу империи Хатти. Наконец, нет никаких свидетельств, которые указывали бы на родство сирийского общества с более ранней империей шумеров и аккадцев. Культура общества, для которого эта империя была универсальным государством, оставила глубокий, след и истории стран и народов, входивших в нее. В течение семи веков после смерти Хаммурапи аккадский язык продолжал оставаться lingua franco торговли и дипломатии во всей Юго-Западной Азии. След этой культуры был одинаково глубоким и в Сирии, и в Ираке. В манерах и обычаях сирийского народа он прослеживался с XVI-до XIII в. до н.э., если верить древнеегипетским источникам. Однако в ходе дальнейшего исторического развития этот след не воспроизводился. Когда тьма, охватившая историю Сирии после миграции 1200-1190 гг. до н.э., стала рассеиваться, исчез и след старой культуры. Клинопись стала вытесняться алфавитом, и позже о ней не вспоминали. Минойское влияние оказалось сильнее. Шумерское общество.
Если обратиться к истокам индского общества, первое, что привлекает внимание, — это ведическая религия, в которой легко прослеживаются отголоски возвышения варваров как результат движения племен. Но нет и признаков религии, созданной внутренним пролетариатом угасающего общества периода смутного времени.
В этом случае варварами были арии, появившиеся в Северо-Западной Индии в начале индской истории, подобно тому как в начале эллинской истории в Эгее появились ахейцы. По аналогии можно было бы ожидать, что у истоков индского общества также было некое универсальное государство, за пределами которого на ничейной земле жили предки ариев, представляя собой внешний пролетариат. Удастся ли идентифицировать это универсальное государство и указать, где располагалась ничейная земля?
Возможно, можно решить эту задачу, если предварительно найти ответы на следующие вопросы: откуда арии пришли в Индию? И если они были выходцами из одного места, ожидала ли их различная судьба?
Арии говорили на индоевропейском языке, а историческое рассредоточение этой языковой семьи — Европа, Индия и Иран — показывает, что арии, должно быть, пришли в Индию из Великой степи, через Гиндукуш, проделав путь из бассейна Окса и Яксарта до Инда и Ганга. Древнеегипетские документы свидетельствуют, что в течение первой половины II тыс. до н.э. арии вышли из Великой степи в том ее месте, откуда 3000 лет спустя вышли тюрки. Арии предвосхитили тюрков планом своего расселения. Если некоторые арии (что известно из индийских источников) пересекли Гиндукуш и устремились в Индию, то другие прошли через Иран и Сирию и к началу XVII в. до н.э. были уже в Египте. На территории Египта, Сирии и, возможно, Месопотамии к тому времени сформировалась под властью варваров огромная империя, столь же беспредельная и эфемерная, как и империя Саладина. Когда приблизительно в1580 г. до н.э. гиксосы (так называли египтяне племена кочевников) были изгнаны из Египта их вассалом, местным царем Фив, ставшим в результате основателем Нового царства Египта, другие мелкие правители продолжали поклоняться арийским богам. Эти наследники гиксосов продолжали называть себя арийским именем «марьянни», т.е. люди.
Что было причиной арийского движения племен? Что вело их к Инду и Нилу? Ответим на вопрос вопросом. А что было причиной переселения тюркских племен спустя 3000 лет? Что вело их теми же путями к тем же самым местам? Понимание общей закономерности дает ответ на более частные вопросы. Предки тюрков представляли собой внешний пролетариат сирийского общества, обитающий в зоне Великой степи вдоль северо-восточной границы Багдадского халифата Аббасидов – универсального государства сирийского общества. Когда халифат пал, тюрки беспрепятственно устремились на его просторы, грабя и опустошая все на своем пути. В состав халифата Аббасидов входили земли от Трансоксании до Египта, а также удаленная провинция в долине Инда, которая простиралась от верховьев Инда до Мултана и дальше. Путь к этой провинции лежал через Гиндукуш. Таким образом, политическая география халифата наглядно объясняет пределы расселения тюркских кочевников. Они распространялись во всех направлениях, где не встречали серьезного сопротивления и где можно было поживиться. Дает ли нам это ключ к пониманию процессов, имевших место 3000 лет назад? Очевидно, да. Анализ политической карты юго-западной Азии в первом столетии II тыс. до н.э. показывает, что к тому времени сформировалось универсальное государство, которое, как и халифат Аббасидов, управлялось из столицы Ирака, причем расширение территории шло по тем же направлениям, что и при Аббасидах.
Универсальным государством было Царство четырех четвертей мира, или Царство Шумера и Аккада, созданное примерно в 2298 г. до н.э. и восстановленное примерно в 1947 г. до н.э. аморитом Хаммурапи. Этой империи принадлежала Сирия за несколько веков до того, как она стала полем битвы между египтянами и хеттами. В период между падением империи Хаммурапи, последовавшим за его смертью приблизительно в 1905 г. до н.э., и установлением Нового царства Египта в XVI в. до н.э. в Сирии господствовали арийские переселенцы, известные под именем гиксосов. Сирия стала для них опорной базой для завоевания Египта, что произошло в начале XVII в. до н.э. Следовательно, империя гиксосов возникла как арийское государство-преемник универсального государства Шумера и Аккада в Сирии. Однако, завоевав Египет, страну, которая не входила в империю Шумера и Аккада, представляя собой другое общество, государство-завоеватель утратило равновесие и само изменилось. Таким образом политическая география империи Шумера и Аккада объясняет переселение части арийцев в Сирию. Можно ли аналогичным путем объяснить миграцию арийцев в Индию? Существовала ли провинция империи в долине Инда, манившая к себе арийцев, подобно тому как тюрко-сельджуков манили к себе богатства индской провинции халифата Аббасидов?
В принципе это вполне возможно. Провинция в долине Инда морским путем через Персидский залив была связана с политическим центром халифата Аббасидов в Ираке.
Политический центр империи Шумера и Аккада также находился в Ираке; ее поздней столицей был Вавилон, местоположение которого на Евфрате соответствовало местоположению Багдада на Тигре. Ранней столицей империи был Ур, который в III тыс. до н.э. был так же близко к выходу из залива, как Басра — во II тыс. н.э. Известно, что шумеры были прекрасными мореплавателями. Разве маловероятно, что, освоив воды залива, они сумели добраться и до дельты Инда? А если они открыли дельту, то почему бы им не подняться вверх по Инду и не образовать на новых землях свои колонии? В настоящее время в результате археологических исследований в Индской долине были обнаружены некоторые подтверждения этих догадок.
Раскопки в Мохенджо-Даро, проводившиеся археологическим департаментом правительства Индии, обнаружили материальные свидетельства древней культуры, тесно связанной с культурой шумеров в Ираке. Сходство это не говорит, тем не менее, об абсолютном тождестве. Скорее оно напоминает сходство между микенской и минойской культурами. Объяснять это можно по-разному. Можно предположить, что индская культура, как и микенская, представляла собой колониальный вариант культуры, изначально сложившейся где-то в другом месте — в данном случае в бассейне Тигра и Евфрата. Можно попробовать отыскать здесь родственные отношения, предположив, что две культуры, в прошлом имеющие общего, но неизвестного ныне родителя, получили возможность развиваться независимо одна от другой.
Археологические раскопки выявили несколько культурных слоев; этот факт указывает, что длительность существования общин была весьма продолжительной. Сопоставление стратифицированных объектов в Мохенджо-Даро с объектами, найденными в слоях Суз и Ура, позволяет предположить, что община в Мохенджо-Даро существовала приблизительно с 3250 до 2750 г. до н.э.
Но увы. Археология и История говорят на разных языках, и перевод, надо сказать, не всегда точен. Поэтому продолжается цепь предположений. Если допустить, что Индская долина, в которой сформировалась индская разновидность, или «сестра», шумерской культуры, вошла в состав империи Шумера и Аккада, то можно приблизиться к ответу на вопрос, почему одни племена пересекли Гиндукуш и пришли в Индию, тогда как другие устремились на запад в Сирию. Из наших допущений следует, что движение племен ариев и создание ведической религии были событиями междуцарствия, наступившего после падения империи Шумера и Аккада, и что индское общество связано с обществом, к которому принадлежала империя, тем же образом и в той же степени, в какой эллинское и сирийское общества связаны с минойским. Можно ли идентифицировать общество, в истории которого империя Шумера и Аккада была универсальным государством? Если начать изучать предшественников этого универсального государства, то можно обнаружить следы смутного времени в уже знакомой нам форме-в беспрерывной череде продолжительных и разрушительных войн. К периоду создания Ур — Енгуром универсального государства местные государства были столь истощены, что позволили захватить Ирак варварам, пришедшим с подножий Иранского нагорья, — гутеям (правили в Ираке приблизительно в 2572-2517 гг. до н.э).
До наступления периода разрушительных войн был век роста, о чем свидетельствуют недавние раскопки Ура. Как далеко за пределы IV тыс. простирается этот период, пока не известно.
Какое же название можно дать рассматриваемому нами обществу? В названии универсального государства — империя Шумера и Аккада — есть ясное указание, что истоки общества следует искать в двух разных районах, населенных двумя различными народами, отличающимися друг от друга и происхождением, и культурой, и языком.
Аккадцы говорили на языке семитской семьи, шумерский же язык не имел общих элементов с аккадским ни в словаре, ни в структуре. В эпоху универсального государства и предшествовавшего ему смутного времени оба народа были столь близки, что следовало бы назвать это общество «шумеро-аккадским». Однако если анализировать клинописные таблички, донесшие до нас тексты как на шумерском, так и на аккадском языках, можно обнаружить, что письменность первоначально предназначалась только для передачи шумерского языка и лишь позже была приспособлена и для аккадского. Адаптация осталась незаконченной, поскольку силлабический язык клинописи, прекрасно соответствующий агглюнативной структуре шумерского, не соответствовал консонантной структуре семитского языка.
История языка — это конспект истории общества, что подтверждает и этот частный случай, ибо когда мы доходим до периода роста, то видно, что авансцена прочно занята шумерами, аккадцы же толпятся на втором плане. Итак, если общество названо по его истокам, а не по периоду распада, должно назвать данное общество «шумерским». Хеттское общество.
Идентифицировав шумерское общество, двинемся теперь не в глубь истории, а к векам более поздним. Обратив внимание на междуцарствие, последовавшее за падением шумерского универсального государства, можно обнаружить, что движение племен в тот период не ограничивалось миграцией ариев из Великой степи в Сирию и Индию. Шумерское общество в ходе всей своей длительной истории оказывало культурное воздействие не только на запад, но, возможно, и на юго-восток через Персидский залив в Индскую долину. На северо-восток шумеры несли свою культуру через Иранское нагорье до закаспийских земель. Распространялось ее влияние и на северо-запад. Через Таврский хребет шумеры проникли на восточную часть Анатолийского плато, впоследствии именуемую Каппадокией. В XXIV в. до н.э. Саргон Аккадский совершил военную экспедицию в Каппадокию в ответ на просьбу ассирийских купцов, осевших в стране, но не нашедших общего языка с ее правителем. Глиняные таблички с клинописными деловыми документами, обнаруженные западными археологами в Каппадокии, доказывают, что эти ассирийские поселенцы на северо-западе Тавра не только выжили, но и процветали. Как и Ассирия, земли эти были включены во владения империи Шумера и Аккада во времена династии Ура и, возможно, во время правления Хаммурапи. Когда после смерти Хаммурапи шумерское универсальное государство пало, его каппадокийские провинции были заняты варварами, пришедшими с северо-запада. А приблизительно в 1750 г. до н.э. правитель крупнейшего варварского государства-преемника в этой области, царь Мурсилис I из Хатти, организовал поход и разорил Вавилон, сбросив последнего потомка Хаммурапи.
Походы хеттов повторялись, сопровождаемые разбоем и грабежом, но политический вакуум, который они создали своим движением в Ираке, был незамедлительно заполнен десантом других варваров — касситов из северо-восточных земель Иранского нагорья. Касситы основали династию, правившую в Вавилоне с 1749 по 1173 г. до н.э. После катастрофы 1750-1749 гг. до н.э., которая была последней конвульсией движения племен, сумрак вновь охватил историю целого региона, излучавшего когда-то культуру шумерского общества под эгидой универсального государства.
Утрачены даже имена хеттских правителей в Каппадокии и касситских правителей в Вавилонии середины XVII в.-начала XV в. до н.э. Мрак был развеян светом, шедшим из Египта. До нас дошли свидетельства о кампаниях Тутмоса III (приблизительно 1480-1450 до н.э.), который вторгся в бывшие владения шумерского общества, завоевав Сирию. И вновь начинают вырисовываться очертания двух обществ, нарождающихся в Юго-Западной Азии.
Родина одного из этих обществ находилась в Каппадокии, в бывших провинциях империи Шумера и Аккада и в смежных ей анатолийских территориях. Это общество свободно заимствовало все шумерское, однако вряд ли можно считать его сыновне-родственным шумерскому, потому что не существует никаких указаний на наличие вселенской церкви, объединяющей их. Действительно, более позднее общество усвоило и усердно практиковало шумерскую систему гадания. Однако эта псевдонаука должна рассматриваться как дитя магии, а не религии. В любом случае это было следование традиции, увековеченной доминирующим меньшинством шумерского общества, а не продукт новой религии, созданной внутренним пролетариатом. Обратившись к верованиям более позднего общества, не заметно существенного влияния шумерского пантеона и ритуала. Перед нами совершенно самобытная религия, истоки которой не прослеживаются достаточно четко.
Из дошедших до нас письменных источников видно, что интересующее нас общество использовало поначалу клинопись, но затем пошло на создание собственного пиктографического письма, которое до сих пор является загадкой для ученых. Ранние клинописные записи свидетельствуют, что аккадский язык использовался не только для внутренних нужд, но и как средство дипломатического общения. Впоследствии аккадские и шумерские тексты были переведены по меньшей мере на пять местных диалектов, что явилось толчком для развития местной литературы. К тому времени, когда носители этих диалектов перешли с клинописи на пиктографическое письмо, завершилось литературное обособление нового, каппадокийского общества от шумерского общества.
Наличие множества языковых наречий соответствовало многообразию местных государств. Самым древним из этих языков был, пожалуй, хурритский язык, или хатти.
В нем не обнаруживается элементов, роднящих его с другими языками. Название Хатти было принято и одним из местных государств со столицей в городе Хаттусас (нынешний Богазкей). «Хатти», позже трансформировавшееся в «хетты», встречается еще в Ветхом завете, поэтому будет вполне резонным именно из него вывести название для обозначения общества, объединенного под эгидой империи Хатти. Судьбы хеттского общества предопределены историей империи Кхатти. В XIV в. до н.э., когда Новое царство Египта стало утрачивать контроль над своими владениями в Сирии, царь Кхатти Суппилулиумас I (приблизительно 1380-1340 до н.э.), современник Аменхотепа IV Эхнатона (приблизительно 1370-1352 до н.э.), не устоял перед искушением половить рыбку в мутной воде. Сосредоточив с помощью ловкой комбинации силы и обмана высшую власть в Северной Сирии, Суппилулиумас на какое-то время возвысил Кхатти над Египтом. В Месопотамии он установил свою гегемонию над царством Митанни. Однако преемникам своим он оставил фатальное наследство. Вскоре последовала серия разрушительных войн между Кхатти и Египтом, в которой хеттская держава, обладающая менее твердой экономической основой, страдала более серьезно, чем ее противник. Постоянное перенапряжение сил изматывало общество. В 1278 г. до н.э. две державы заключили мир, разделив Сирию. Однако Кхатти не утратила устойчивой привычки к захватам. Она покорила всю Западную Анатолию вплоть до Эгейского моря. Эта последняя авантюра открыла путь для великого переселения народов в 1200-1190 гг. до н.э., которое привело империю Кхатти к падению и погребло хеттское общество в ее развалинах.
Когда финикийцы и греки завершали освоение Средиземного моря, остатки хеттского населения попробовали вступить с ними в соревнование. Есть основание предположить, что именно хетты-колонисты преуспели в организации заморских поселений и впоследствии получили на своей новой, итальянской родине новое имя- «этруски». Однако этот всплеск активности не смог пробудить погибшее общество к новой жизни. Переселенцы, правда, доказали свою восприимчивость к ассимиляции и безболезненно эллинизировались, тогда как хеттские общины, оставшиеся в Азии, были буквально стерты с лица земли ассирийцами. То, что осталось от некогда могучего общества, было впитано арамеями — представителями сирийского общества. Вавилонское общество.
В Западной Азии, в Иране, на бывшей родине шумеров, как уже упоминалось, рядом с хеттским обнаруживается еще одно общество. Если попробовать установить связь этого общества с шумерским по критерий религии, то нам никак не удастся обнаружить здесь вселенскую церковь, обязательную при наличии сыновне-отеческих отношений. Однако анализ религии этого общества показывает, что она во многом тождественна государственной религии Шумера и Аккада времен аморитской династии Вавилона — религии, созданной не внутренним или внешним пролетариатом, а господствующим меньшинством.
Вавилонский пантеон отражает образ жизни господствующего меньшинства шумерского общества того времени, подобно тому как олимпийский пантеон отражает жизнь и мировоззрение варваров, захвативших в период междуцарствия минойский мир. И здесь отношения между богами представляют собой интерпретацию реальных политических коллизий, изложенных теологическим языком. В вавилонской фазе империи Шумера и Аккада политическое объединение шумерского общества в универсальное государство со столицей в Вавилоне повлекло за собой подчинение всех других богов Мардуку-местному богу Вавилона. В период правления Самсу-Илуны, непосредственного преемника Хаммурапи, всемогущество Мардука было подтверждено отождествлением его с Энлилем Господом (Бел) Ниппура-Богом, который в период шумерского смутного времени был наиболее почитаем среди всех борющихся государств, каждое из которых претендовало на исключительное право иметь у себя его святыню.
Если обратиться к обществу, существовавшему в Ираке в XV в. до н.э., то можно заметить, что его религиозная система была заимствована из прошлого с минимальными изменениями, вызванными необходимостью адаптации к новым политическим условиям. Общество распалось на три государства — Вавилон, Ассирию и Элам, — и в каждом государстве местный верховный бог наделялся высшей властью.
Имена других богов пантеона при этом не изменялись, сохранялось и количество их, и атрибутика, и сам ритуал. Первенство в пантеоне Вавилонии было отдано Мардуу-Белу, тогда как в Ассирии место верховного божества занял ассирийский бог Ашшур. Однако во всех других отношениях религии Вавилона и Ассирии были идентичны и копировали религию шумерского универсального государства последней фазы.
В мирской жизни, тем не менее, обнаруживаются некоторые существенные перемены. Например, главными структурными образованиями общества стали не города-государства, как это было с самого начала шумерской истории вплоть до упадка империи Шумера и Аккада, а более широкие политические объединения, включавшие в себя ряд городов, лишенных политической индивидуальности. Произошли перемены и в языковой сфере. Шумерский язык, постепенно уступавший место аккадскому, но продолжавший употребляться до окончательного распада шумерского универсального государства, теперь оказался мертвым. Однако его продолжали старательно изучать, ибо овладение аккадским семитским языком и клинописью представлялось невозможным без знания шумерского классического языка. В Вавилонии и Ассирии аккадский язык по-прежнему широко использовался в общественной и личной корреспонденции. С другой стороны, политическая независимость Элама, где аккадский язык был ранее столь же широко распространен, как и в Ираке, стала выражаться и через утверждение нового местного языка, первоначально имевшего статус диалекта.
Перемены в жизни общества были весьма значительны. Тем не менее, взяв преемственность в религиозной жизни в качестве критерия, нельзя не усомниться в том, что данное общество приходилось сыновним шумерскому. Причина этих сомнений прямо противоположна той, что не позволила нам установить родственную зависимость между шумерским и хеттским обществами, где связь была слишком слаба, чтобы можно было говорить об отечески — сыновних отношениях. В случае же с Вавилоном отношения, напротив, представляются слишком интимными. Невозможно утверждать, что общество, обнаруженное в Ираке в более поздний век, сыновне — родственно шумерскому, ибо нет уверенности, что оно не идентично ему.
Возможно, это всего лишь тщетная попытка шумерского общества возродить себя и свою историю, бесплодная проба сил на исторической сцене, предпринятая после того, как спектакль окончен и опущен занавес. К проблеме идентичности нам еще предстоит обращаться не раз. И было бы проще решать ее, если бы нынешнее описание обществ было завершено. Пока же без каких-либо предубеждений обратимся к обществу, обнаруженному в Ираке в XV в. до н.э., как к отдельному представителю обществ данного вида. Назовем это общество «вавилонским».
В истории Вавилона — эпилоге шумерской истории — было одно необыкновенное событие: милитаризация Ассирии. Когда империя Шумера и Аккада пала и варвары хлынули на ее земли (арии — с одной стороны, хетты — с другой и касситы — с третьей), Ассирия осталась единственным островком шумерского мира, сумевшим сохранить независимость. Сверхчеловеческими усилиями ассирийцы сдерживали натиск захватчиков. Тяжкое испытание это длилось несколько веков. И хотя они так и не были побеждены, впоследствии им пришлось испить горькую чашу до дна. Ассирийское государство вышло из выпавших на его долю испытаний как закаленный стальной клинок, но клинок, раз испробовав крови, вновь и вновь требует кровопролития.
Воинственность Ассирии стала проклятием сирийского общества в период смутного времени. Но не меньшие беды милитаризм Ассирии принес ей самой. Постоянное противоборство с Вавилонией достигло кульминации в Столетней войне VII в. до н.э., в которой Вавилон пал, чтобы затем воскреснуть, а Ниневия — чтобы исчезнуть навсегда. Последний великий подвиг Ассирии состоял в разрушении Элама, а Вавилония получила тогда столь жестокий удар, что не просуществовала после своей победы и столетия. Последний оплот вавилонского мира потерял независимость в 538 г. до н.э., когда Кир вошел в Вавилон. И хотя империя Ахеменидов управлялась из Вавилона и Суз (Сузы, столица Элама, были одним из трех великих городов вавилонского мира), высшим ее назначением было служить универсальным государством сирийского, а не вавилонского общества. В течение пяти столетий вавилонское общество постепенно исчезло. К началу христианской эры его уже не существовало. Андское общество.
В исследовании мертвых обществ, не были затронуты те из них, которые не оставили после себя ни живых преемников, ни реликтов и которые известны нам исключительно по литературным и археологическим памятникам.
В настоящее время известно два таких общества Нового Света. Оба были поглощены западным обществом в ходе завоеваний XVI в. В тот период в Старом Свете шел процесс объединения арабского общества с иранским, в результате чего образовалось нынешнее единое исламское общество. К началу испанской экспансии одно из местных обществ Нового Света занимало Центральную Америку от бассейна мексиканских озер до полуострова Юкатан. Другое общество занимало андское нагорье с прилегающими к нему долинами в узкой вытянутой с севера на юг зоне между нынешней Колумбией и северо-восточными границами Чили, захватывая северо-западную часть Аргентины. В столь разнообразном ландшафте — пампасы на юге и тропические леса в бассейне Амазонки на востоке — андское общество не могло сохранить единую сущность. Наше знание об этих двух обществах проистекает частично из данных археологических раскопок, а также опирается на литературные свидетельства, оставленные испанскими конкистадорами или членами покоренных общин и сделанные еще до того, как традиция местных обществ была уничтожена вместе с самими этими обществами. К тому времени, когда естественный ход исторического развития был прерван воздействием внешних разрушительных сил, андское общество перешло уже из периода смутного времени в период универсального государства, а центральноамериканское общество переживало последние конвульсии смутного времени.
Андским универсальным государством была империя инков, которая к тому времени безраздельно властвовала над местными государствами, объединив все земли андского общества, за исключением северной оконечности плато за пределами Кито. На всей территории, подвластной инкам, царил единый порядок и закон. В результате нападения испанцев империя инков пала. Образовалось другое универсальное государство, получившее название испанское вице — королевство Перу.
Центральноамериканским универсальным государством была ацтекская империя Теотиуакан. Консолидация земель под эгидой этого государства началась приблизительно в 1375 г. н.э., причем войны велись столь кровопролитные и разорительные, что сравнить их можно разве что с походами ассирийцев. Когда появились испанцы, во всем центральноамериканском мире оставался единственный еще не опустошенный ацтеками город. Это был город-государство Тлашкала, жители которого избежали гибели от ацтеков только ради того, чтобы стать жертвами испанских завоевателей. Заключив союз с уцелевшими тлашкальцами, испанцы сбросили ацтеков. Победители полагали, что поверженное государство ацтеков трансформируется в местное центральноамериканское универсальное государство наподобие испанского вице-королевства Мехико.
Пытаясь ретроспективно осмыслить историю обществ Нового Света, обратимся для начала к истории андского общества, взяв за точку отсчета момент испанского завоевания.
К 1530 г., году своего катастрофического падения, империя инков уже в течение ста лет выполняла функции андского универсального государства. Империя инков доказала свое право на звание универсального государства покорением царства Чиму, которое было не просто одной из величайших держав андского мира, но и прародиной андской культуры. Таким образом, завоевание инками в XV в. Чиму установило политический союз между самыми старыми и самыми молодыми структурами андского общества. Кроме того, оно завершило оформление политического союза между обитателями долин побережья и горных районов материка, которые различались и культурно, и физически. Объединенные под властью инков, они образовали единый андский мир.
Именно поэтому завоевание Чиму можно считать фактом эпохальной важности, завершившим процесс создания андского универсального государства. Победа в этой войне стала высшей точкой в судьбе инки Пачакутека, а поскольку Пачакутек правил приблизительно с 1400 по 1448 г., не будет грехом датировать процесс аннексии Чиму примерно 1430 г. Следовательно, к 1530 г. универсальное государство существовало в андском мире около ста лет.
Завоевание и аннексия Чиму — это кульминация, но не предел андской истории.
Процесс строительства империи начался примерно за три столетия до этого взлета, во времена правления Льоке Юнанки (приблизительно 1140-1195) и Майка Капак (приблизительно 1195-1230). Эти два инки заложили основание империи, аннексировав земли в бассейне озера Титикака и присоединив их к Куско, который издавна принадлежал их предкам. Они расширили свои владения вплоть до крайней южной линии перуанского побережья. Все возраставший милитаризм, который сопровождал строительство империи, был симптомом смутного времени, начавшегося между 900-1100 гг. и исчерпавшего себя к концу XV в.
Если обратиться к первоистокам андского смутного времени, то будет заметно на историческом ландшафте несколько специфических черт. Видно, что период смутного времени и в горах, и в прибрежной долине наступил одновременно и что оба эти района играли заметные исторические роли уже в век роста. Наконец, видно, что власть Нагорья над Долиной, достигшая своего зенита с расцветом универсального государства, не была изначальной.
Археологические данные свидетельствуют, что андская культура берет свое начало в двух районах — Чиму и Наска — и что именно здесь зародился творческий импульс, давший толчок созидательной работе, продолжавшейся в течение первых пяти веков н.э. Искусство раннего Чиму, дошедшее до нас в красочной керамике, в гармонии и пластике изображения человеческого тела, достойно сопоставления с искусством ранних эллинов. В тот период обитатели Долины находились на более высокой ступени культурного развития, нежели жители гор. Вплоть до VI в. контакты и конфликты жителей Долины с жителями гор служили культурному обогащению горцев и являлись стимулами творческого роста их. Затем наступил относительно короткий период в развитии андской культуры, когда Нагорье не только достигло первенства в культуре, и особенно в архитектуре, но и стало лидировать в политике и даже превзошло соседей в воинском искусстве. Выдающимся памятником андской истории и свидетелем былого расцвета является горный город Тиауанако на юго-восточном краю озера Титикака, огромные каменные плиты которого до сих пор с успехом противостоят суровому климату. Но вслед за этим периодом шло время всеобщих раздоров, так называемое смутное время. Нагорье, где культура имела менее глубокие корни и история которого была значительно короче, страдало сильнее. После наступления смутного времени культурный уровень жителей Нагорья пал настолько, что, пожалуй, достиг первоначального примитивного состояния, тогда как в Долине эта же ситуация привела к возрождению в XI и XII вв. Таким образом, Долина в период смутного времени еще раз подтвердила свое культурное превосходство и уже никогда не отдавала пальму первенства в этой области Нагорью — даже в те времена, когда военный и политический гений инков включил Долину в каркас андского универсального государства. Юкатанское, мексиканское и майянское общества.
Центральноамериканская история в сравнении с андской представляется более сложной, ибо к моменту испанского завоевания там сложилось два отчетливо выраженных центра: Мексиканское нагорье и полуостров Юкатан. Более детальное исследование открывает тот факт, что эти центры соответствуют прародинам двух некогда самостоятельных обществ, которые соответственно можно назвать «юкатанским» и «мексиканским». Юкатанское общество было покорено мексиканским на рубеже XII и XIII вв. н.э. Завоевание Юкатана произошло, как полагают, из-за того, что между городами-государствами юкатанского мира разгорелась междоусобная война, в которой использовались мексиканские наемники. Война измотала местные государства и сделала бывших наемников господами. Война явилась несомненным признаком того, что юкатанское общество вступило в смутное время, и есть свидетельства, что после объединения юкатанского общества с мексиканским в единое центральноамериканское смута лишь увеличилась и охватила все стороны социальной жизни. К середине XV в. кризис поразил всю Центральную Америку. Развязка наступила с установлением ацтеками универсального государства, что совпало с приходом испанских завоевателей. Рассмотрев ход истории в глубь времен, начиная от смутного времени, обнаруживается, что связь между юкатанским и мексиканским обществами аналогична связи между арабским и иранским. Появившись в разных местах в период междуцарствия, который датируется приблизительно 690-990 гг., оба эти общества имели в своей основе универсальное государство, вобравшее в себя более древние общества. Универсальным государством была так называемая Первая империя майя, которая после более чем двухсотлетнего периода расцвета неожиданно и стремительно рухнула к концу VII в. Великие города этой империи, расположенные в стране дождей к югу от Юкатана (в настоящее время территория Гватемалы и Гондураса), были без видимых причин покинуты обитателями. Заросшие тропическим лесом, города эти обнаружены недавно западными археологами. Большая часть их населения перебралась на север, на Юкатан, представлявший собой колониальный отросток владений более старого общества, а юкатанское общество, возникшее здесь в период междуцарствия, было результатом творчества местных иммигрантов. Что касается причин катастрофы, относящейся к более раннему периоду в истории этого общества, при современном состоянии наших знаний можно лишь отметить, что победа тропического леса над творением рук человека, по всей видимости, есть следствие трагедии, а не ее причина, поскольку нет никаких признаков резких климатических изменений, которые могли бы заставить обитателей этих мест столь поспешно покидать города. Возможно, здесь, как и в ряде других случаев, катастрофа связана с самой человеческой деятельностью, но пока нет археологических свидетельств об ее природе и характере. Имеющиеся данные позволяют лишь предположить, что Первая империя майя не была разрушена в результате войны или революции. Предлагались различные объяснения этого феномена: национальный декаданс, эпидемия, землетрясения, междоусобная война или иноземное вторжение, а возможно, и оба эти обстоятельства, климатические изменения, истощение почвы, религиозные или другие предрассудки. Из этих причин наиболее вероятными представляются последние две. Действительно, это древнее общество казалось необычайно миролюбивым. Свидетельства того, что и здесь было развито военное искусство, можно обнаружить лишь на северо-западной границе его владений, где общество постоянно сталкивалось с варварами-соседями, представлявшими мексиканский мир. Из искусств это общество отдавало предпочтение астрономии, что нашло свое выражение в системе хронологии, изумительно точной в вычислениях и тщательной в записях, а также каллиграфии, представляющей собой гротескное пиктографическое письмо на камне, которое западным ученым еще предстоит расшифровать. Народ, который создал это общество, назывался «майя», поэтому и общество можно назвать «майянским».
Каковы были отношения между майянским, юкатанским и мексиканским обществами? Если в качестве критерия взять наличие или отсутствие вселенской церкви, то не находит подтверждения предположение, что юкатанское и мексиканское общества сыновне родственны майянскому. С аналогичной ситуацией бала встреча при определении родства между шумерским и вавилонским обществами. В эпоху майянского универсального государства не наблюдается заметного религиозного движения, которое можно было бы интерпретировать как возникновение вселенской церкви, создаваемой внутренним пролетариатом, тогда как религиозная практика правящего меньшинства майянского общества вылилась в подробную эзотерическую систему. Эта система была передана юкатанскому и мексиканскому обществам приблизительно таким же образом, каким шумерское правящее меньшинство повлияло на правящее меньшинство Вавилона. Единственное различие, кажется, заключается в том, что мексиканское общество не смогло сохранить в чистоте майянское духовное наследие, опростив и вульгаризировав его и даже вернувшись к ритуалу жертвоприношения. Вообще судьба религии майя на мексиканских алтарях напоминает судьбу шумерской религии у ассирийцев.
Если рассмотреть вопрос в аспекте географическом, то удаленность юкатанского и мексиканского обществ от прародины общества майя сопоставима с удаленностью хеттского общества от шумерского.
В то время как на родине майя общество должно было бороться с изобилием дождей и растительности, на Юкатане и на плоскогорье не хватало воды, а растительность была скудна. Юкатанское общество оказалось на краю империи майя, мигрируя в поисках условий жизни, а мексиканское — пришло из «ничейной земли» за границами империи. В этом плане исторической параллели не просматривается, ибо родина Вавилона совпадала с родиной шумерского общества. Египетское общество.
Наконец, остается еще один представитель обществ этого вида, проживший исключительно длинную жизнь и не имевший, по-видимому, в своей истории ни отеческого, ни сыновнего родства. Общество это возникло в нижней долине Нила между его первым порогом и Средиземным морем в IV тыс. до н.э. и умерло в V в. н.э., просуществовав, таким образом, втрое дольше, чем существует современное западное общество. Египетское общество, насколько можно об этом судить, не оставило в современном мире преемников. Бессмертие этого общества запечатлено в камне. Пирамиды — эти неодушевленные свидетели жизни своих создателей, противостоящие разрушительным силам Времени уже четыре или пять тысячелетий, — возможно, будут играть свою роль Атлантов еще на протяжении сотен тысяч лет. Может быть, они простоят дольше, чем проживет Человечество, и в мире, где не останется ни чувств, чтобы воспринять их, ни разума, чтобы их понять, они будут продолжать свидетельствовать о египетском обществе, которое их создало: ведь оно было «прежде, нежели был Авраам». Список литературы:
1) Тойнби Арнольд Джосеф – “Постижение истории.”, М., 1991.
2) Были использованы данные из сети Internet (http://kulichki.ram bler.ru/~gumilev/):
А. Дж. Тойнби, «Постижение истории». Сборник, представляющий собой первую попытку последовательного изложения на русском языке всемирно известной теории исторического развития А. Дж. Тойнби.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.refcentr.ru/
[1]С. Смирнов, кандидат физико-математических наук.