Т.А. Ткачёва
Определение роли личных субъектных местоимений в выражении структурно-семантических категорий текста должно опираться, с одной стороны, на учёт системных характеристик языка в момент написания данного текста, с другой, – на учёт экстралингвистических факторов, обусловивших создание изучаемого текста.
Личные субъектные местоимения и их синтаксис становятся в мемуарах, родоначальником которых считается Филипп де Коммин, важнейшим языковым средством выражения структурно-семантических и коммуникативных категорий связанности, актуального членения, адресованности, достоверности и субъектности в среднефранцузском языке.
Диахронический аспект синтаксиса личных субъектных местоимений в «Мемуарах» Ф. де Коммина позволил выявить их функции как структурных элементов не только отдельного предложения, но и сверхфразовых единств и всего текста. Использование субъектных местоимений в историографическом тексте данного периода с точки зрения их прагматической и лингвистической характеристики прежде всего связано с проблемой их довольно частотной не- выраженности.
В текстах любого исторического среза в том или ином процентном соотношении – в старофранцузском XI-XII веков, в среднефранцузском XIV-XV веков, в современном французском языке – мы находим случаи употребления и, наоборот, неупотребления личного субъектного местоимения – подлежащего при глаголах в личной форме. Интерпретация наличия или отсутствия личного субъектного местоимения на определённом этапе развития языка, в данном случае – французского, имеет важное типологическое значение, свидетельствует о переходе системы языка от синтетического к аналитическому строю. При анализе данного феномена важно чётко разграничивать явления системные, принадлежащие языку, устоявшиеся, и речевые реализации, т. е. не устоявшиеся в языке формы, проявляющиеся в порождении высказывания, с разными прагматическими установками. По словам Г. Гийома, «в этом проявляется то, что речевая деятельность в своей целостности обращается к двум видам средств: к поздним средствам, принадлежащим импровизационному плану; к ранним средствам, принадлежащим устоявшемуся плану [6: с. 86].
Проблема наличия/отсутствия личного субъектного местоимения для каждого отдельного периода в истории языка имеет различное решение. В старофранцузском языке, так же как и в латинском, выражение субъектного местоимения не было обязательным в силу его избыточности: лицо выражалось флексией глагола. Постепенное стирание флексий приводит к грамма- тизации личного субъектного местоимения, к его десемантизации как полнозначного, знаменательного слова, утрате самостоятельности как члена предложения и к фиксированному положению перед личной формой глагола. Так, для латинского и старофранцузского языков неупотребление личного субъектного местоимения является нормой, его использование – средством стилистической выразительности, усилением и выделением лица в коммуникации.
В статье Л.М. Скрелиной «О подлежащем в старофранцузском предложении» речь идёт о выраженном и невыраженном подлежащем, о заполненной и незаполненной позиции подлежащего [8: с. 3]. Лингвист подходит к определению подлежащего с позиции психосистематики. В старофранцузском языке глагол сохраняет ещё внутреннюю инцеденцию, унаследованную от латинского языка, т. е. в нём его лексическое значение соотнесено с грамматическим значением лица в пределах самого глагола. Незаполненная позиция подлежащего в предложении-постцеденте – норма для старофранцузских текстов любых жанров. Основной функцией незаполненной позиции подлежащего, по словам Л.М. Скрелиной, является анафорическая функция, которая скрепляет текст, нанизывая предложения на позицию, заполненную в антецеденте и подразумеваемую в постцедентах [8: с. 11].
В среднефранцузском языке, как уже говорилось, выраженность субъектного местоимения постепенно становится нормой, окончательно закрепившись лишь в XVII веке, но чем обязательнее употребление субъектного местоимения, тем больше экспрессивности получает его неупотребление. В большинстве же случаев невыраженность субъектного местоимения – средство связи внутри сверхфразового единства, имеющего общую тему.
В тексте «Мемуаров» случаи опущения субъектного местоимения выполняют, так же как и в старофранцузских поэтических произведениях, анафорическую функцию, связывают текст в единое целое, отсылая к выраженному в начале сверхфразового единства подлежащему. Например, вкнигеII, главеVIII:
Le duc de Bourgongne, Charles, s’est despuis veu, a sa grandrequeste, avecques l’empereur Federic, qui vit encore, ety fit merveilleuse despence pour monstrer son triumphe. Tracterent de plusieurs choses a Treves, en ceste veue (Бургундский герцог Карл встречался также по своей настоятельной просьбе с ныне здравствующим императором Фридрихом, и, чтобы продемонстрировать свое богатство, истратил массу денег. Они обсудили кое-какие вопросы на этой встрече в Трире) (здесь и далее перевод наш. – Т.Т.) [2: p. 238].
В данном фрагменте первая фраза, состоящая из двух предложений, вводит двух персонажей. Сказуемое tracterent второй фразы с эллипсисом подлежащего субъектного местоимения ils имеет не только внутреннюю инциденцию благодаря релевантной флективной личной форме passe simple, но и внешнюю инциденцию, дискурсивную, соотносящую лексическое и грамматическое значение с двумя персонажами, действующими лицами деловой встречи, о которых говорилось в первом предложении. Отсутствие личного местоимения при глаголе tracterent имеет ту же функцию акцентуации ремы и связи с предыдущим контекстом, что и постпозиция именного подлежащего.
Поскольку прямой порядок слов является языковой моделью в среднефранцузском языке, при реализации этой модели происходит наложение определённой коммуникативной установки автора, что находит своё выражение наряду с другими способами в постпозиции именного подлежащего, известного из контекста, или в его отсутствии. Для современного французского языка подобные коммуникативные реализации невозможны. Тем не менее, несмотря на многочисленные случаи отсутствия личного субъектного местоимения, его грамматизация проявляется в анализируемом тексте в том, что выраженное личное субъектное местоимение практически никогда не занимает место после личной формы глагола в утвердительном предложении. В «Мемуарах» встречаются очень редкие случаи постпозиции личного субъектного местоимения в утвердительном предложении, в которых местоименное подлежащее имеет специфическое значение, выполняя прагматическую функцию. Эти высказывания обычно передают определённую степень эмоциональной нагрузки, несмотря на обычный для Коммина нейтральный тон, выражая, таким образом, отношение автора к предмету речи. К. Маркелло-Низья, комментируя случаи постпозиции субъектного местоимения в текстах XV-XVI веков, отмечает эффект неожидаемого от уже известного субъекта, т. е. подобная постпозиция выполняет прагматическую функцию акцентуации нового значения [9: p. 49]. Например, в первой книге «Мемуаров» находим:
Mais jamais je n’ay congneu prince qui ayt sceu congnoistre la difference entre les hommes; et, s’i le congnoissoient, si l’ignoroient ilz. (Но я никогда не знал государей, которые способны были распознать людей, пока они не оказывались в беде; а если они это умели, то не пользовались этим) [2: p. 150].
Противопоставление двух глаголов congnoissoient и ignoroient c постпозицией личного субъектного местоимения создаёт смысловой контраст, благодаря которому передаётся досада и горечь Коммина по поводу того, что короли не умеют выбирать для ведения мирных переговоров опытных и знающих советников. По мере того как постпозиция личного субъектного местоимения становится неузуальной, эту прагматическую функцию начинают выполнять специальные коннекторы и подчинительные союзы [9: p. 49].
Примечателен случай постпозиции личного субъектного местоимения 2-го лица мн. числа высказывания, где субъектом действия оказывается сам архиепископ Вьеннский, для которого Коммин излагает свои воспоминания:
Sur l’heure y arriva vous, monsr, monsr de Viennes, qui pour lors estoiez son medicin, et sur l’heure lui fut baille ung clistere, et ouvrire les fenestres et bailler l’air (В этот момент и приехали к нему Вы, монсеньор, сеньор архиепископ Вьеннский, в качестве его врача, и сразу же приказали поставить клистир, и открыть окна, и дать воздуха) [3: p. 364].
Резкий переход от личного глагола 3-го лица ед. числа (в переводе на русский язык это передать невозможно) к форме субъектного местоимения 2-го лица мн. числа с введением обращения по титулу и по имени передаёт значимость и важность действующего лица, которое одновременно является тем, которому Коммин адресует свои воспоминания. В данном случае субъектное местоимение vous фактически имеет статус имени и, как во всех случаях постпозиции именного подлежащего, будучи ремой, выделяет в высказывании самую главную и значимую информацию.
«Мемуары» Филиппа де Коммина – это повествование очевидца событий, обращённое прежде всего к архиепископу Вьеннскому, известному под именем Анджело Като, и написанное именно по его просьбе. Первоначально Коммин сам рассматривал свои воспоминания как вспомогательный материал и строил «Мемуары» как живой разговор с архиепископом или письмо, часто обращаясь к нему. С этим связано особое значение использования автором местоимений
го и 2-го лица. Личные субъектные местоимения 1-го и 2-го лица – основное формальное воплощение субъектности, т. е. присутствия в тексте мемуаров автора как повествователя и действующего лица в реальном времени и в прошлом. Форма устного рассказа и использование местоимений 1-го и 2-го лица являются теми типологическими признаками, по которым Э. Бенвенист разделяет тексты исторические, относящиеся только к историческому повествованию (за ними закреплена только письменная форма), и тексты, принадлежащие речи, дискурсу, существующие как в письменной, так и в устной форме. Мемуары, согласно
Э.Бенвенисту, попадают в категорию дискурса, так как в них присутствует 1-е и 2-е лицо. Дискурс – это область прямого высказывания. Здесь всегда важно, кто говорит.
В историческом повествовании, как утверждает Э. Бенвенист, никто не говорит, в нём практически отсутствуют отсылки к рассказчику: «События здесь изложены так, как они происходили по мере появления на исторической арене. Никто ни о чём не говорит, кажется, что события рассказывают о себе сами» [4: с. 276]. В понятие дискурса, речи Э. Бенвенист включает не только всё разнообразие различных жанров устного общения, от бытового разговора до ораторской речи, но и всевозможные письменные формы, которые воспроизводят устную речь, т.е. все те жанры, где кто-то обращается к кому-то, становится отправителем речи и организует высказываемое в формах категории лица [4: с. 276]. Кроме того, все известные характеристики разговорной речи, а именно: диалогичность, отсутствие явной логической структуры, незаданность объёма, личностный характер – присутствуют в «Мемуарах» де Коммина.
Диалогичность «Мемуаров» проявляется прежде всего в ярко выраженной категории адресованности. Обращение Коммина в ходе повествования к своему заказчику превращается в основной регулирующий и структурирующий фактор его рассказа, ставшего впоследствии образцом мемуарного жанра. Эксплицитная адресованность текста «Мемуаров» реализуется не только в форме прямого обращения к архиепископу Вьеннскому, но и с помощью частотного использования формы глаголов и личного местоимения 2-го лица мн. числа, повелительного наклонения глаголов восприятия и умственной деятельности. Частотность предикатов говорения и слухового восприятия характеризует Коммина как активного рассказчика, собеседника, внимательно следящего за реакцией слушателей:
Or vous avez ouy de l’arrivee de ceste armee de Bourgogne (Итак, вы уже слышали о том, что Бургундская армия подошла) [2: p. 228].
Во многих случаях использование местоимения 2-го лица мн. числа, под которым постепенно начинает подразумеваться не Анджело Като, а читатели, которым его опыт был бы полезен в управлении государством, служит выражению более конкретных грамматических категорий текста – ретроспекции или проспек- ции, которые выполняют в тексте функцию анафорического дейксиса [5: с. 109]. Наряду с другими многочисленными способами выражения ретроспекции, глагол ouyr (слышать) во 2-м лице мн. числа, встречающийся чаще всего в начале главы или после очередного отступления, отсылает адресата к объекту рассказа или событию, о котором уже говорилось ранее:
Vous avez ouy comme messire Jacques de Sainct Pol et aultres avoient este prins devant Arras (Вы уже слышали, как мессираЖака де Сен-Поля и других взяли в плен под Аррасом) [3: p. 40].
Vous avez ouy comment ceste treve deplaisoit au duc de Bourgogne (Вы уже слышали, насколько это перемирие не нравилось герцогу Бургундскому) [3: p. 82].
Подобные «напоминания», которые вызваны установкой автора на понимание слушающего, служат одновременно структурно-композиционными средствами связанности (когезии) текста.
Внедрение в текст «Мемуаров» 1-го и 2-го лица передаёт внетекстовую ситуацию общения с собеседниками автора. Коммин чаще всего использует 1-е и
е лицо при глаголах dire, parler, entendre, ou'ir, voir:
Dieu leur dresse ung ennemy… comme vouspouvez veoirpar ces roys nommez en la Bible, et par ce qui, puis peu d’annees, en avez veu en ceste Angleterre et en ceste maison de Bourgongne et aultres lieux, que avez veuz et en voies tous les jours et voyrez le temps advenir (Господь посылает им врага, как вы могли это видеть по истории библейских царей или совсем недавно вы это наблюдали в Англии, в Бургундии и в других странах, вы это видели, видите ежедневно и увидите в будущем) [2: p. 114].
…mais seulement vous diz grossement ce que j’ay veu et sceu, ou ouy dire auxprince que je vous nomme (…но я сообщаю вам лишь в общем всё то, что я видел, знал либо слышал от государей, которых я вам называю) [2: p. 316].
Частотное употребление личного местоимения первого лица je может объясняться многообразием субъектной направленности текста. По определению Т.Е. Милевской, субъектность выражается в многоканальном проникновении автора мемуаров в текст. Автор мемуаров выступает одновременно и как рассказчик, и как действующее лицо, свидетель и комментатор истории, которую он пережил. Прежде всего это «je» исторического рассказа о событии, отдалённом во времени, и «je» рассказчика, присутствующего в момент создания текста, диктующего данный текст [7: с. 262].
Когда Коммин повествует о себе как участнике или свидетеле описываемого события, в тексте присутствует «я» историческое, которое выражено в тексте не только субъектным местоимением 1-го лица, но и флексией, объектным личным местоимением или притяжательным прилагательным, причём в контексте этого повествования перцептуальное время находит своё выражение в перфектных формах:
Au saillir de mon enfance, et en l’age de pouvoir monter a cheval, fuz amene a Lisledevers le duc Charle de Bourgongne, lors appele comte de Charroloys, lequel meprint en son service: et fut l’an mil CCCCLXIIIJ (Когда я вышел из детского возраста и мог уже ездить верхом, меня привезли в Лилль к герцогу Карлу Бургундскому, бывшему тогда еще графом Шароле, и он принял меня к себе на службу) [2: p. 17].
Кроме этого, существует «je», выражающее отношение автора к тем событиям, свидетелем или участником которых он был и о которых он пишет (рассказывает). Происходит плавный переход от описания истории к комментариям по поводу истории, что соответствует переходу от достоверности к субъективности. В данный момент перед нами автор предстает как реальный человек в реальном времени, передающий своё видение мира, сформированное на основе пережитого опыта.
Je me suis mis en ce propos, parce que j’ay vu beaucoup de tromperies en ce monde, et de beaucoup de serviteurs envers leurs maistres, et plus souvent tromper les princes et seigneurs orgueilleux, qui peu veulent ouyr parler les gens, que les humbles qui volontiers les escoutent (Я завёл разговор на эту тему, потому что видел в этом мире много лжи, особенно со стороны слуг по отношению к своим господам, и чаще всего обманутыми остаются гордые государи и сеньоры, которые не хотят прислушиваться к словам других людей, в отличие от смиренных, которые с охотой им внимают) [2: p. 132].
В данном примере мы видим смену перцептуального времени, что выражено формами Passe compose и Present. Это соответствует другому типу субъектности – «je» комментатора, моралиста.
Автор стремится только к достоверности рассказа, давая оценку событиям и приглашая слушателей увидеть, услышать и понять всё то, чему сам Коммин был свидетелем и в чём он непосредственно участвовал, а иногда даже вместе порассуждать о тех или иных философских понятиях:
Que dirons nous icy de Fortune?(Что же мы здесь скажем о Фортуне?) [3: p. 120].
По словам Л.М. Скрелиной, формы 1-го и 2-го лица обеспечивают связь самого высказывания с описываемой ситуацией общения, отсылая за пределы текста: это постоянное включение автора в текст, который привлекает к оценке событий своих слушателей [8: с. 12]. Случаи опущения местоимений 1-го и 2-го лица, над которыми, безусловно, преобладает их выраженность, тем не менее свидетельствуют о спонтанности и непосредственности устного рассказа. Коммин не стремится к изысканности стиля, заботясь лишь о правдивости повествования, передавая собеседнику то, что непосредственно воспроизводит в своей памяти и сердце о предмете рассказа в данный момент.
Таким образом, анализ использования автором «Мемуаров» в коммуникативном пространстве текста личных субъектных местоимений позволяет судить о субъективных и объективных установках автора, определить прагматическую направленность взаимодействия с адресатом, увидеть личность самого автора, стремящегося отразить в своём рассказе объективные факты, свидетелем которых он был. Это позволяет сделать вывод о том, что личные субъектные местоимения и их узус являются важнейшим языковым средством выражения текстовых категорий и их специфических характеристик, присущих данному мемуарному тексту.
Список литературы
Источники
Commynes Ph. de. Memoires sur Charles VIII et l’Italie: Livre VII et VIII / Ph. de Commynes; presentation et traduction inedite par Jean Dufournet (Edition bilingue). – Paris: Flammarion, 2002. – 540 p.
Commynes Ph. de. Memoires: Livres I-III / Ph. de Commynes; presentation et traduction par Jean Dufournet (Edition bilingue). – Paris: Flammarion, 2007. – 452 p.
Commynes Ph. de. Memoires: Livres IV-VI / Ph. de Commynes; presentation et traduction par Jean Dufournet (Edition bilingue). – Paris: Flammarion, 2007. – 560 p.
Литература
Бенвенист Э. Общая лингвистка / Э. Бенвенист. – М.: Едиториал УРСС, 2002. – 448 с.
Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования / И.Р. Гальперин // Лингвистическое наследие XX века. – М.: КД «ЛИБРОКОМ», 2009. – 144 с.
Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики / Г. Гийом; общ. ред., послесл. и коммент. Л.М. Скрелиной. – М.: ИГ «Прогресс», 1992. – 224 с.
Милевская Т.Е. Можно ли говорить о мемуарном жанре? / Т.Е. Милевская // Международный конгресс исследователей русского языка «Русский язык: исторические судьбы и современность»: сб. тезисов. – М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2001. – С.262-263.
Скрелина Л.М. О подлежащем в старофранцузском языке / Л.М. Скрелина // Компонентный состав предложения. – Л.: ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1986. – С. 3-15.
Marchello-Nizia Ch. Le fran^ais en diachronie: douze siecles d’evolution / Ch. Marchello-Nizia. – Paris: Editions Ophrys, 1999. – 179 p.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.mgpu.ru
Дата добавления: 27.01.2014