В современнойпрозе темадеревни раскрытане очень широко.Авторы в основномакцентируютвнимание наотдельныхличностях. Этохорошо виднов произведениях“Пелагея” Ф.А.Абрамова и“Знак беды”В.В. Быкова.
В обоихпроизведенияхпоказаныпротивоположныехарактеры, однако в “Пелагее”характер Павла(противоположныйхарактеру П.)покти не раскрыт.Вероятно потому, что главнойцелью авторабыло показатьгероиню произведениясо всех сторон: решительную, умную, стойкую, властную, душевнодобрую и в тоже время не вмеру честолюбивуюи эгоистичную.
********************************************************************
АМОСОВАПелагея Прокопьевиатреть жизнисвоей голодала.В1933 годуу нее «померлиотец и брат сголодухи». Ввойну тожебылоне лучше. А послевойны на ееглазах зачахее сын, первенец, потомучто у П. «начистопересохлигруди». С тойпоры поняла Пцену «тряпки»— этотовар, на которыйможно былообменять кусокхлеба. И началаона загребатьмануфактуруобеими руками, потомучто знала: «неситец, не шелкв сундукискладывает, а самужизнь.Сытные днипро запас. Длядочери, для мужа, для себя.
Еще вмолодости онаотличаласьсильным и решительнымхарактером.И Павел, хотьи из хорошейсемьи (по старымвременам уАмосовых первоежитье на деревнесчиталось), аробок был, сразуей подчинился.Провожая мужана войну— абыло ей тогдадевятнадцатьлет— П.сказала: „Наменя надейся.Никому нерасчесыватьмоих волос, кроме тебя“.И как сказала, так и сделала: за всю войнуни разу непереступилапорог клуба.Сестра ПавлаАнисья, неотличавшаясятакой женскойкрепостью, оченьуважала П.
До1947 годаП. работала наскотном дворе.»Руки выворачивалина этой дойке.А холод-то? Адождь? А каковоэто каждыйдень два разамерить дорогу— отдеревни до Сургии от Сурги додеревни? Грязьстрашенная, до колена, —игде уж тутприсесть нателегу? Хотьбы бидоны-тос молоком лошадьвытащила”. Ивот от нужды, от тяжести, стремясь кновой жизни, одолев всех, П. устроиласьв1947 годуна пекарню.Сделала онаэто черезОлешу-рабочкома.
УвидалееОлеша у открытогоокошка зарасчесываниемволос. «Ты какзолотой волнойнакрывшись.Искры от тебялетят». И лапузапусти вволосы. А волосыи вправду у неебыли особенные—однажды: на«вечерянке»знакомый пареньпротащил ееза волосы отокошка до лавки—проверял, выдержатли. Из банивыйдет— незнает, как ирасчесать, зубья летяту гребня. А вшколе учительвсе электричествона ее волосахпоказывал.Недели черезполторы-двеОлеша подстерегее за полосканиембелья на речке, П. ему пригрозила.И в третий разони встретилисьопять у речки, и снова Олешастал проситьее снять платок, показать волосы, хоть за деньги.«А вот устройпекарихой зарекой— безденег покажу».— Какуж ей тогдапришло это наум, она не моглабы объяснить.Олеша ее словапринял всерьез, и П. шаловливоприскинулаплаток—«дьявол, наверно, толкнул ее вбок». И Олешасовсем ошалел:«Ежели дашьмне выспатьсяна твоих волосах, вот те Бог—через неделюсделаю пекарихой.Я не шучу»—«Аи я не шучу»,—ответила
П. Черезнеделю онастала пекарихой.Олеша вырвалее со скотногодвора, все преградывокруг разрушил— воткак закружилочеловека. Нои она сдержаласлово— впервый же деньна ночь осталасьна пекарне. Нопод утро посоветовалаОлеше забытьо ее волосах.И предупредила:«Я кусачая…»
В этомпроизведениигероиня неидеализирована: явно показаноее стремлениек красивойжизни, любымисредствамидаже такими(см. выше).
Олешуона забыла («недля услады, недля потехипереспала онас чужим мужиком»(нодаже это ее неоправдывает)).Беспокоил ееПавел: он ничемне выдал себя, только, говоряв тот день обане, скосилв сторону глазаи посоветовалей идти в первыйжар (в этом эпизодеотчасти показанхарактер Павла(кроткий склонныйвсе прощать): он видимо догадывалсячто произошло, но виду не подал.Но П. понялаего мимику ираскаяласьв совершенном.).И в то утро онадва березовыхвеника исхлесталао себя. Но подозрениеживет в П.: неОлешина ли дочьее Алька?—очень уж шальнаяу девчонкикровь… П., устроившисьна пекарню, бросила вызоввсем: председателюколхоза, которыйне) отдавалсвою лучшуюдоярку (плохоП. работать неумела), колхозникам(«Это за какитаки заслугитакие кормаПалаге ?»), Дуньке-пекарихеи ее родне.
В этомже сорок седьмомгоду произошлоодно из самыхпамятных событийв ее жизни—недостача.Насчитал ейревизор ПетрИванович пятьтысяч без мала.Что только непередумалатогда П., топитьсяхотела, наконецП. «не будь дурой»бух в ногуПетру Ивановичу: выручи, ПетрИванович. Невиновата. Исама буду векза тебя Богамолить, и детямнакажу. И отыскалисьпять тысяч— это, оказывается, Петр Ивановичурок молодойбухгалтершепреподносил,«чтоб носане задирала».Но не толькобухгалтершеэтот урок был—поняла П., чтодаровой хлебс пекарни емунужен. Погрелон руки об нее, без булки белойза чай не садился.Зато в компаниюсвою ввел, схорошими людьмиза один столпоместил, напочетное место.Завелись тогдаполезные знакомства—председательсельсовета, колхозныйпредседатель, Иван Федоровичиз райисполкома— ивсех она выручалахлебом, затои ей продавцына дом приносилитовары.
Три годаназад и Алькастала показыватьноров— П.застала ее, тогда пятиклассницу, целующейсяс молодымзоотехником.Зоотехниказаслали в самуюраспродальнуюдыру в районе— всиле П. тогдабыла.
И силаэта была от ееработы, от отношенияП. к ней. Чеготолько не делалаП., чтоб хлеббыл духовитее— водубрала на пробуиз разныхколодцев, дровавыбирала смоляные, чтоб без сажи, муку требовалапервый сорт, а насчет помелаи говоритьнечего— всеперепробовала, и сосну, и елку, и вереск. Толькочто вынутуюиз печи буханкуП. смазывалапостным масломна сахаре— ужна это не скупилась.Тогда буханкулюбо в рукивзять. «Смеетсяда ластится.Сама в ротпросится».
В пекарнеу П. чистота, там она любилачаевничать.Это были самыеприятные минутыв ее жизни. Нодо этого— надорастопить печьна пекарне(это после своей, домашней), поднять тридцатьведер воды, налитьсто буханокчерного дасемьдесятбелого, а главное, жариться упечки. Послеработы П. с тяжелойсумкой хлебаи неподъемнымведром помоевдля поросенкашла домой, обязательноделая отдыху мостков черезозеро. Ее встречалмуж. Дома онасразу ложиласьна голый крашеныйпол, потому чтоон хорошо вытягивалжар из тела.Потом П. долгопила чай изсамовара, «пятьчашек крепкогочаю без сахара—пустым чаемскорее зальешьжар внутри».Иногда думалаП. о помощнице, но ведь тогдапомои пожижеи зарплатапоменьше будут.Так и маяласьдо болезнимужа, когдазаступилаАлька на ееместо.
ХарактерП. проявилсяне только вотношении кработе. Именноона изменилапорядок застройкидеревни. П. перваязавела усадьбупри доме; доэтого бани, колодцы строились«на задах». П.Амосова перваяпоставила баню, погреб, колодеци огород околоизбы, чтоб всебыло под рукой.И все это подоградой, чтобни пеший, никонный, никакаяскотина немогли к нейзайти без спроса.Вслед за П.потянулисьи другие. Носколько онавынесла напраслины!«Кулачиха! Деревню растоптала! Дом родительскийразорила!». Ас домом онапоступила так.Дом Амосовых-старшихбыл великаном: двухэтажныйшестистенокс грудастымконьком накрыше, большойдвор с поветьюи сенником исверх того ещебоковая изба-зимница.Эту избу в сорокшестом отхватиластаршая сноха(у Захара Амосовабыло четыресына, а с войнывернулся толькоПавел). Затемпотребоваласвоей доливторая сноха—раскаталидвор. И, наконец, последний ударнанесла П., решившая зановостроиться назадах. По еенастояниюшестистенокразрубилипополам. И старогодома-красавцане стало. Этимее попрекалазоловка и даже—заезжий столичныйлюбитель старины.Пенял, чуть неплакал: дескать, какую красудеревяннуюзагубили.Особенно насчеткрыльца двускатногоразорялся. Крыльцобыло красивое, П. это понимала.На точеныхстолбах. Срезьбой. Даведь зимой сэтим красивымкрыльцом «мукамученская»: и воду, и дрованадо как в горутаскать. А вметель, а в непогодь— итого хуже.
Сначала, когда П. в сельсоветепопросилапустырь застарым домом, ее подняли насмех. А онаразгляделана месте пустырялужок с душистымсеном под окнами.И теперь ктоне завидуетей в деревне! Дом П. на загляденье(и Алькин ухажер, ВладиславСергеевич, оценил его): углы у передкаобшиты тесом, покрашеныжелтой краской, крыша новая, шиферная (большедвухсот рублейстоила), крыльцопо-городскомустеклом заделано.А кругом ширь.Хорошо и внутридома: комнатапросторная, чистая, со светлымкрашеным полом, с белыми тюлевымизанавескамиво все окно, сжирным фикусом, царственновозвышающемсяв переднемуглу. Дела подому до своейболезни делалПавел. Он жевсегда и встречалП. после работы.
В тотдень, с которогоначинаетсяповествование, П. не увиделаПавла в условленномместе и, почувствовавнеладное, забывпро усталость, заспешиладомой. Тут онаузнала о болезнимужа. Другоеизвестие больноударило по еесамолюбию. Мужизвестил ее, что у ПетраИвановичавернулась сучебы дочьАнтонида Петровна, и у них по этомуслучаю будетбольшой праздник, на которыйАмосовы неприглашены.П. всегда отмечалафакты приглашенияили игнорированияих с мужем иэтим определяла, считаются лис ней «власти».За годы работына пекарне онапривыкла бытьна виду и нехотела оказаться«на задворках».Когда Павелнапомнил, чтосегодня у егосестры Анисьидень ангелаи что надо поздравитьее, П. и слышатьне захотелаоб этом—золовка непринадлежалак кругу избранныхи, кроме того, вызываласнисходительноеотношениеП. своим женскимнепостоянством.Она отказаласьидти к ней итогда, когдасама Анисьяпришла с приглашением, чем— П.сознавалаэто—очень обиделародственницуи опечалилаПавла. П. сослаласьна усталость, но эта причинапересталасуществовать, когда принеслизаписочкуот Петра Ивановича:«Ждем дорогихгостей». Надевсвои лучшиенаряды, П. с мужемдвинулась напраздник. Вестьоб этом принеслиАнисье, и она, обиженная, весь обильныйстол скормиладеревенским«подружкам»—Мане-большойи Мане-маленькой, шалопутнымстарушонкам.
В гостяхП. отметила, что их посадилине как раньше, на почетноеместо, а с краю, у комода, и нена стульях, ана доске. Но иэтому теперьбыла рада П., очень ценившаязнакомствос «властью».В гостях быливсе нужныелюди: председательсельсовета, председательколхоза, председательсельпо с бухгалтером, начальниклесопункта—неизвестно, кто из нихможет понадобиться, как жизнь можетповернуться.П. обо всемпривыкла заботитьсясама при больноммуже и на этойвечеринкепроявила своиделовые качества: чуть председательсовета вышелиз-за столапроветриться, она пошла вследза ним (ей нужнобыло, чтобыАльке далисправку-открепление— немыслила П. жизньдочери в деревне, в колхозе). П.легко увернуласьот давнегопредложенияначальникаотдать Алькуза его сынаи, подхвативего под руку, повела в комнаты.«Так под рукус Советскойвластью и заявилась—пускай всевидят. Рано еееще на задворкизадвигать».Желая показать, что ценитприглашение, П. уговаривалабольного сердцеммужа выпитьи достигласвоего. ТолькоПавел послеэтого совсемсник… Над этимприглашениемП. долго ломалаголову. Онапривыкла анализироватьпоступки ПетраИвановича: зачем-то, значит, она ему понадобилась.Пекариха, понятно, теперь не фигура, а вот дочь унее невеста, с этой стороны, решила П., онаможет быть инужна ПетруИвановичу.А может, разприглашениесделано второпях, исходило оноот председателясельсовета— дляего сына Алькатоже моглабыть интересна.П. не случайнопотом обвиняласебя в болезниПавла— емуповредило нетолько застолье, но и тяжелаядля него встречас сестрой втот вечер. Увидясестру, он«закачался, как подрубленноедерево». Да иП. упреки Анисьине оставилабез ответа, потому чтоне привыкласпускать никому.«А как же? Тебяпо загривку, а ты в ножкикланяться? Нет, получай сполна.И еще с довеском…».Сознаваянеприличностьситуации, П.успокаиваласебя тем, что«не было поблизостихороших людей».
В этотдень ей сужденобыло испытатьгордость засвою дочь—чувство оченьей знакомое.Уложив домасовсем занемогшегоПавла и оставивему таблетки, П. пошла искатьАльку, которой, как и многихпарней и девушекв эту праздничнуюночь, не былодома. Она нашладочь у клубаи с неподдельнойрадостью любоваласьею, увидев, «вкаком почете»у молодежи ееАлька (почетП. любила). ЗаАлькой ухаживаликомсомольскийсекретарь ирослый, красивыйофицер. Ее дочьобошла АнтонидуПетровну, чтобыло особенноприятно П. «Еекровинушкаверх берет!»И честолюбиваяП. не моглапозволить, чтобэто первенствонарушилось—когда АнтонидаПетровна предложилапродолжатьпраздник уних, П.—напротив—пригласилавсех к себе.Вела всю компаниюдомой— иудивляласьсебе, пугаласьПетра Ивановича: против когопошла? Но желаниевидеть офицераподле Альки, доказать своюсилу было
главным.В угаре гордостии решимости, любви к дочериП. даже не пожалеласена, котороезабрызгалаводой молодежь, балуясь у нихво дворе. У П.«душа расходилась— самасмеялась пущевсех». А рядом, в избе безпамяти лежалПавел, оставленныйею без присмотра.Успокаиваяпотом своюсовесть, П. думала, что без офицераникто ничемне помог быПавлу—фельдшер былпьян. БолезньПавла сначалапредставляласьП. крахом. Нопекарню удалосьудержать засобой—Анисья и Алькавстали у печи
вместонее. Толькочерез три неделиП. попала напекарню: надобыло проверитьАльку, слишкомвольно, по словамАнисьи, ведущуюсебя с ВладиславомСергеевичем.Идя на пекарнюи из-за одногоэтого чувствуясебя помолодевшейлет на десять, П. не удержаласьи больно «ужалила»Антониду Петровну, намекнув ейна ее одиночество.Сказала— итотчас пожалелао сделанном, захотелазагладитьсвою вину, пригласила«Тонечку» ссобой. Этоощущениепобедителяпрошло, кактолько П. оказаласьна пекарне.Вначале онадаже поздороваласьс печью, поняв, что без этой«каторги» идышать ей нечем, как бы обнялавсе глазами.Но потом онадала острасткуАльке, в пляжномвиде (как и офицер)стоявшей упечи, разгляделатри прогорелыхпротивня, грязнуюстену, обтрепанныйвеник, но самыйбольшой непорядок—хлебы, «двенадцатьподряд буханокмореных и квелых».РаспалиласьП., но тут жеосадила себя—офицер Павлаот смерти спас, да и Алька целыйдень в жаре.Быстро сообразила, сбегала заводкой—поблагодаритьофицера и солдат: душевной широтыП. не занимать.П. искреннелюбоваласьофицером, онавидела в немто, что большевсего ценилав людях— ум, волю, да ещеподкупала еев нем городскаяобходительность.Ей понравилосьего обращениек ней—«мамаша»: тути намек навозможныеотношения вбудущем, иуважение, всеотметила П.Большие претензииП. к жизни вновьзаявили о себе, теперь онарешила, чточерез АлькуАмосовы в людивыйдут. За этотмесяц П. помолоделаи душой, и телом—будто самабыла влюблена, так вдохновилиее мечты осчастливомбудущем Альки.Но лишь мечтатьП. не умела— онарешительноначинаетспособствоватьсчастью дочери, задумываетсозвать молодежныйвечер у себядома, чтобызаодно выведатьнамеренияВладиславаСергеевича.Любила П. удивитьвсех— пятьбутылок коньякурешила выставить.Закуска— рыбабелая, студень, мясо. Раздобыламорошки—сгоняла засорок верстМаню-маленькую.Набрала и малины— нанее тоже былнеурожай.Вернувшисьс малиной, оживленная, гордая, предвкушаяпредстоящеепразднество, П. застаетужасную картину—Павел задыхалсяв тяжелом сердечномприпадке. К томуже и Алька уехалав город, одна, вслед за офицером.Добила П. Анисьясообщениемо беременностиАльки. Все этоукорачиваетжизнь Павла: он умер на третийдень послебегства дочери.У гроба П. неплакала— когобы убедилаее скорбь? Онаи так чувствоваласебя преступницей.Она все выдержала: причитания, осуждающиевзгляды, пересудныешепотки. А началиречи говорить—земля зашаталасьу нее под ногами.Только тут, угроба сталапонятна П. жизньПавла
Безотказно, как лошадь, какмашина, работалПавел в колхозе.А П. не ценилаэтого, ни вочто ставилаработу мужа.Но более всегопроняла еедругая мысль.Она думала отом, что «ведьлежит Павел, ее муж, человек, с которым—худо-хорошо— онапрожила целуюжизнь…» И тогдаона «заревелаво все горло.И ей теперь быловсе равно, чтоскажут о нейлюди, какуюгрязь кинутв Альку». И началсяу П. долгожданныйотдых. «Вставалапоздно, не спеша.Не спеша топилапечь, пила чай, потом отправляласьв лес. Грибыда ягоды былиее страстьюсмалу.Ходила по знакомымсдетства холмиками веретийкам.Но много лией одной надо? Несколько днейубирала картошку, но и урожайне радовал—зачем ей столько? Трудно былоП. отвыкнутьот мысли о семье, приноравливатьсяк одиночеству.
Она изнывала, ожидая писемот Альки, но тауехала как вводу канула.И П. кляла, ругаладочь последнимисловами, а послееще пуще жалелаее: одна, в чужомгороде, безпаспорта. Многоеперевернулав П. встреча соскотницамина Сурге (П. забрелатуда в поискахгрибов и ягод).Работа у нихтеперь— нето что раньше, когда П. самабыла скотницей, многое теперьделают машины.
ЛидаВахрамеева—Алькина ровесница—прежде чутьна себя рукине наложила, когда отец ееопределил ккоровам (каки Альке, Лидеплохо даваласьшкольная грамота), а теперь посмотреть— исчастливееее человеканету. П. подумала, что ведь и Алькамогла бы работатьдояркой. Чемэто не работа?»Всю жизнь, от века в век, и матерь ее, ибабка, и самаона, Пелагея, возились снавозом, скоровами, атут вдруг решили, что для нынешнихдеточек этонехорошо, грязно.Да почему? Почемугрязно, когдана этой грязився жизнь стоит?”После этойвстречи П. многоплакала. ОсеньюП. занемогла.Поначалу она, как и ее матьв подобномположении, нехотела поддаватьсяболезни и дажезадумалаустроитьсядояркой, в очереднойраз удивитьи победитьвсех. Она ужепредставляла, как о ней заговорят:«Железная!»Но вскоре этугордую мысльпришлось оставить.И все-таки П.не сдавалась—целыми днямиделала что-нибудьвозле дома.Полюбила онасидеть возлечеремуховогокуста и глядетьна реку—хорошо думалосьтут. Большевсего думалаП. о том, как онасвоей должностьюпекарихи всеходолела, всехна лопаткиположила. «Одна.За один месяц.А чем? Какойсилой итростью? Хлебом!». Этобыло борьбой— засебя, за своюсемью, за своеговторого ребенка, которого онане желала погубить, как это случилосьс их первенцем.В октябре П.предложилиехать в районнуюбольницу, ноона отказалась.Свою болезньона знала лучшеврачей—огня, жары невыдерживалидаже кирпичина пекарне, аведь она человек, к тому же неотдыхавшийза эти восемнадцатьлет ни одногодня. Во времяболезни к П.редко кто заходил.Но на7 ноября— ипоначалу этоП. воспринялакак обиду—зашла Маня-большая.Этот праздникбольше всехдругих любилаП.: раньше в этотдень в семьеП. меряли обновы, Павел и Алькасобиралисьна демонстрацию, забегалоначальствопропуститьстаканчик.И вот теперь— эташалопутнаястарушонка.Но она принеславесть об Альке, и «словно летоспустилосьв избу», и П.заговорилас Маней «своимпрежним, полузабытымголосом, темсамым обволакивающими радушнымголосом, противкоторого никто, даже сам ПетрИванович, немог устоять».Оказывается, сельсоветвыдал Алькесправку напаспорт—огромная удача; из-за этойсправки многосил потратилаП. И снова размечталасьП.— отом, как быпосмотретьна Алькиножитье, да неубежишь в город— «напривязи у болезни».Она обрадовалась, когда Маняпредложиласама съездитьза счет П., всепосмотретьи «обрисоватьположение».Маня ездилав город девятьдней (на тридня больше, чемдоговаривались), и последниеночи П. почтине спала. Встретилаона Маню каксамую дорогуюи желаннуюгостью. Но когдаП. узнала о том, что Алька работаетофицианткойв ресторане, у нее «погаслиглаза». Ещебольше онавстревожилась, когда узнала, что ВладикаМаня не виделаи дома у Алькине была. Но всеже от главногоизвестия— чтоАлька жива-здорова—материнскоесердце успокоилось, и П. потянулона жизнь: онавсе перемылаи стала сушитьнаряды. Эти«тряпки» П. копилавсю жизнь, видяв них эквивалентхлеба, настрадавшисьв голоднуюпору. Привыкшаяспрашиватьсовета у своейсовести, П. потомсо стыдомвспоминалаэто время, когдаони вдвоем сМаней «перемываликосточки»всем на деревне, а особенноТонечке, потомучто Алькинаудача оттеняласерое существованиедочери ПетраИвановича—опять П. почуялавкус победы.Именно черезТонечку— таксчитала П.— инаказал ееБог. Дело в том, что П. давномечтала иметьплюшевый жакет, и когда прямок ней в дом пришлапродавщицас приглашениемприйти за нимв магазин, тоП. в этом увиделазнак уважения, признания иочень обрадовалась.Купила для себяи для Альки, апо дороге измагазина, встретив Антониду, захотела передней похвалиться, как высокоценят ее—развернулаплат и похвасталасьжакетом. Исполнившисьжалости к Тоне, как это частос ней бывалопосле приступагордыни, онапредложилажакет девушке, но Тоня, смущаясь, поведала, чтоони уже не вмоде и, кстати, висят в магазинеуже год. От этихслов П. «пошатнулась».Это был для неестрашный удар.И не то, что еепровели, ейпоказалосьстрашным—всегда кто-нибудького-нибудьнадувает— ато, что П. попаласьв ловушку кэтой продавщице.Лейтенантпроезжий надул, теперь вот эта.«Да как тутжить дальше?»И П. зло расплакалась.«Господи, начто ушла еежизнь?» С этогодня она опятьслегла. Всюзиму П. болела.Письма от Алькиприходиликороткие данеласковые, из них непонятнобыло, одна онаили с Владиком.Какие-то перспективыперед П. замаячилипосле визитаСергея, сынаПетра Ивановича.Из смущенныхпризнанийвыпившегопарня П. поняла, что его «сердцеразбито Алей»— такон ответилна ее упреки, что раньшеони не ведалипро «настроение»,«дай Бог кусокхлеба заработать.Да с ними тогдаи не церемонились.Утром в лес невышел, а к вечерутебя уже в судповели». П., конечно, не очень верилаСережинымпьяным вздохам, но Альке письмовсе же написала.Ее грубый ответпоразил мать:«Хватит с меняи того, что тывсю жизнь наПетра Ивановичамолишься». «Дачто же этотакое?»—говорила онасебе. Как житьдальше? Ведьчто бы она ниделала, всеневпопад, всемимо… Но сокрушилоП. не Алькинописьмо. Сокрушилаее пекарня. Аведь именнона нее поначалунадеялась П., думала, чтопекарня излечитее от всех хворей,«стоит толькоувидеть ейсвою пекарнюда подышатьхлебным духом».В феврале онане смогла дойтидо нее из-заснежных заносов.Зато с «первойзатайкой»П. вышла к пекарнекак на богомолье—чистая, благостная—вечером наканунеспециальносходила в баню.Зато уж домойона шла какпьяная, вся вслезах, не помнясебя… Околопекарни былапомойка, в пекарне—поросенок, всене мыто, засалено, в окошке веникторчит. А вместопомела, о которомстолько заботиласьП.,—черная, обгорелаярогожина, намотаннаяна длиннуюпалку и погруженнаяв ведро с водой.От вида Ульки-пекарихи—грязного, неопрятного, П. едва не стошнило.«Все ей казалось, что и самовар, и рукомойник, и печь с тоскойи укором смотрятна нее… „И П.слегла. В домехозяйничалаАнисья, которуюне любила П. ине скрывалаэтого, завидуяк тому же здоровьюзоловки. Ещеодна попыткаП. выкарабкаться, выйти с задворокжизни связанас приходом кней Петра Ивановича.За год, чтопрошел с похоронПавла, ПетрИванович сильносдал и был—невиданноедело— подхмельком. Гость, как всегда,“заговорилпетляво, издалека», и П., хорошо знавшаяделовую хваткуэтого человека, гадала: с чемон пришел? Онзаговорил обАльке— П.не выдала своеговолнения. Несдержаласьона, когда ПетрИванович сообщилей, что Алькаживет одна.Защищая свою«кровиночку», не желая бытьпобежденной, П. заявила: «Ахоть бы и одна, дак что? Моядочь не пропадет.Ина березкаи с ободраннойкорой красавица, а ина и во девичествесухая жердина».Намек был страшный—умела П. наноситьудары— инеуязвимыйПетр Ивановичпроронил слезу.Он (у нее!) просилпомощи—Сергей, действительно, спивается оттоски по Альке.«Темное, мстительноечувство захлестнулоее». Толькотеперь онапоняла, чтовсю жизньненавидитего. Ненавидитс того дня, когдаон насчитална нее пятьтысяч рублей.Ради его компанииП. жизнь своюи своего мужиказагубила. Ией хотелоськрикнуть влицо ПетраИвановича: так тебе и надо! На своей шкуреопознай, какдругие мучаются…Но вслух П.пообещаланаписать Альке.После уходаПетра Ивановича, хотя и душилкашель, вей жеП. было необыкновеннохорошо— дознойного жарав груди. Онане сомневалась, что Алька напишет.В одной упряжкес таким человекомоказаться! Это каких жедел можно наворотить—встала П. напривычнуюколею размышлений.
«На какое-томгновение онапотеряла сознание, а потом, когдапришла в себя, ей показалось, что она стоиту раскаленнойпечи на своейлюбимой пекарнеи жаркое пламялижет ее желтое, иссохшее лицо».
Она, постарой привычке, легла на пол, и там ее мертвойнашла наутроАнисья. Алькаприехала черезнеделю послепохорон, справилапоминки—небывалые, неслыханныепо здешнимместам, потомраспродалаотрезы на платье, самовары ипрочее добро, нажитое матерью.На пятый деньАлька уехала— ейне хотелосьупустить веселоеи выгодноеместо на пароходе.
–PAGE_BREAK–
В произведении“Пелагея” явносделан акцентна раскрытиехарактерагероини, носюжет этогопроизведенияпропитан деревенскойжизнью. И читаяэто произведениетрудно не пропитатьсяею.
Приблизительното же самоепроисходитв произведенииБыкова “Знакбеды”. Здесьпоказаны всетрудностидеревенскойжизни во времяколлективизациии войн. Этопроизведениеболее драматическое, и в нем большеуделено вниманияжизни деревничем в “Пелагее”.
********************************************************************
ПЕТРОКБОГАТЬКА. Емушестьдесятлет. По слабостиздоровья служитьв армии П. непришлось. Смолоду он батрачилпофольваркампока не женилсяна Степанидеи не стал работникомупанаЯхимовского.Получив послеэкспроприациисвой наделземли, онне мог сдержать«неожиданнойрадости: шелна хутор, считай, батраком, а вот сталхозяином итеперь осматриваетсвои нивы ипажити».Это событиестало для него, как и для Степаниды, началомновойжизни.
Однакорадость поповоду землибыла недолгой, ибо былаона«не дай Бог—камни, суглинок, который в засушливыйгод становилсякак скала». Впервую же пахоту, не выдержав, пала молодаякобылка.П. стал копать«вручную лопатой, ковырял, долбил, рубилпроклятыйсуглинок…».«Четыре дняс утра до ночиони в две лопатыдолбилисуглинок ивсе-таки одолелиего, и засеяли, заборониливсрок.Спустя несколькодней П. вкопалв это проклятоеместо огромныйкрест, сколоченныйиз бревна: авдруг Бог ивпрямь поможет,»отведетбеду от этойих проклятойлюдьми и Богомземли”. И всякийвидел этот«знак человеческойбеды», с техпор это местовыселковцыпрозвали «Голгофой».
Но П. несдавался, работалкак проклятый.«Он усердствовалвлюбой работе: пахал, мельчилкомья, удобрялкаждый клочокпочвы, потомсам косил, свозили снова пахал, сеял, бороновал», бывшийбатрактак отдалсяхозяйничаниюна своей земле, что надорвался.Он«выкладывалсяднем и ночью, а результатбыл ничтожный».Оченьскоро сталоясно, что «вэтом бесконечномпоединке сземлей»нетолько неразбогатеешь, а «раньше временипереселишьсянадеревенскоекладбище всосны». КогдаСтепанидазаговорилаоколхозе, П. особенноне возражал.
П. в отличиеот жены из тех, кто рожденползать, онзадумчиво, молчадымит «вонючейсвоей махоркой», будто навсегдаозадаченфокусамижизни, постояннозадавая себевопрос: «Какдальше жить?».Понатуре своейП. был человеком«тихим, таким, как и большинствов Выселках: вмеру осторожным, уважительнымк другим, немногосуеверным инабожным. Такимже были и всеего предки»Уистоков этогохарактера—батрацкаядоля, стойкоеощущениесвоейоттесненности, малости, какой-тонеминучейподвластностихозяевам, власти, старойи новой (“… былнаучен задолгую жизньвсегопобаиваться”).
Когданачалась «самаягорячка с колхозом», П. не ходил насобрания, не метался, подобно Степаниде, по хуторам иместечкам.«Всюжизнь он хотелтолько одного—покоя. Чувствуясебя слабыми отмногого зависимымчеловеком, жаждал как-нибудьудержатьсявстороне отзахлестывающихмир событий, переждать, отсидеться».Емубыло жаль расставатьсясо своим «коником», которого«толькогод назад нажили, и теперь отдавать»в колхоз.П.частенькозлился на женуза ее несговорчивость, за то, чтоуходила нацелый день вместечко насобрания комбедаили наликбез(«Бросила все, побежала»), оставляя нанего все хозяйство.Развеэто мужицкоедело выполнятьбабью работупо дому! П.«готов былпровалитьсясквозь землюот стыда», когдаСтепанида«наговориламногое из своихобид на порядкив колхозе неожиданнозаехавшемуна их хуторминскомуначальству.Ему былострашнонеловко зажену, он впервыев жизни устыдилсяи „собственнойфамилии, такнесуразнопрозвучалаона на этомубогом, заваленномснегом дворе“.Да разве „можночто путноевнушитьженщине? То, что для тебяясный день, ейкажется ночью“.»Правда, этирассуждениявертелись тольков его голове, вслух же онлишьтихоогрызался, знаяпо опыту, чтозлой жене лучшене перечить, еговерха все равноне будет”. «Ужтакая натура: скорее отдаст, чемвозьмет. Легчеуступить, чемсвоего добьется.
Не любилссориться, емучтоб все тихо».Опять-таки понастояниюСтепанидыотправилсяП. вМинск, в Домправительства, к товарищуЧервякову скрестьянскимпрошением заарестованногопредседателяда долг вернуть, червонец, который далему однаждыЧервяков налечение заболевшейдочери. Но «развепо П. это было?»Однакобыли в его жизнислучаи, когдаи он поступалпо-своему.
В молодостиП. играл на скрипке.«Однажды наярмарке вместечкепопросил укакого-то цыгананемного поиграть», Степанидастояларядом и похвалила, он загорелся: куплю! Мечтазаиметьсвоюскрипку привелаего уже на шестомдесятке летк еврею-торговцу, и червонец, который далаему Степанидана покупкусапог, отдалза «краснуюблестящуюскрипочку счерной декойи красивоизогнутымивырезами побокам», да ещедва червонцаостался должен.Жена всплеснуларуками: «Доскрипки литеперь, когдане сегодня, так завтрапридется свестив колхоз лошадь, ссыпать семена, отдатьсбрую, сани, телегу…».
Быловремя, когдаП. чувствовалсебя хозяиномЯхимовщипы,«одногоскота здесьводилось болеедесятка голов: лошадь, молодаякобылка, две коровы…шесть или восемьовец. Ну и свиней, конечно, неменее двух».Хорошо илихудо, но он«правил усадьбой».Хата, правда,«давно ужебыла не новая», но она ещепостоит. «Крышувконькенадо залатать…в истопке дажельет, в сильныйдождь наглиняномполу образуетсялужа». Но П. «неочень хотелосьтащитьсвоикости по шаткойстремянке накрышу», а то«потревожишьгнилуюсолому, польетсильнее».«Самая, может, справнаяздесь постройка— этоновая пуньказахлевом». Ставилиее вдвоем сФедькой, думалось, если не самому, так, может, сгодитсясыну”. Отслужитв армии, женитсяи продолжитрод.«Но вот почтивсе подошлок нулю, толькои забот, чтокоровка, малыйкабанчик даэтих девятькуриц…
Дети, едва оперившись, рано выпорхнулииз родительскогогнезда, их невернуть. А тутэтавойна, наверное, онадобьет окончательно».«Что теперьбудет? Чегождатьот немцев?.. Икак жить дальше?».П., ив мыслях неспособныйсделать никомузла, настраивалсебяна то, что «надокак-то переждатьлихое время, затаиться, притихнуть, а там, глядишь, изменитсявсе к лучшему.Не вечно жедлитьсяэтой войне.Но, чтобы остеречьсябеды, надо вестисебякакможно осмотрительнейи тише». “… Колик ним по-хорошему, то, может, и они…Не съедят, может…”.Когданагрянулиполицаи— Гужс Колонденком— П.засуетился, собирая нехитруюеду на стол, выпил вместес ними, прикрикнул(когда такоебыло!) на строптивуюСтепаниду, боясь нестолькоза себя, сколькоза нее («еслиразозлится, то никому неуступит, будьперед ней хотьсам господьБог»; «конечно, он сволочь, бандюга, немецкий холуй, но ведь он власть!.. С волками жить— по-волчьии выть»).
Нет, «ив помине неттвердости, мужицкойсамостоятельности, совсяким он готовсогласиться, каждому поддакнуть»,—неприязненнодумает о П. жена.«Можно подумать, что людскаяпокорностьделаеткого-то добрее.Скорее наоборот».И в конечномсчете правабудетона.Словно«незрячие»глаза немцевне видели, незамечали усилийП.Напротив, П.переживаетне раз ужассмерти, чувствуетее холодноедыхание—когда офицеррасстреливаетгазетный снимокСталина, висевшийна стене, стегаетцепью Степаниду, убивает изпистолетанепринесшуюмолока Бобовку.
Какое-товремя П. с тихойзавистью наблюдалза четкимраспорядком, существовавшиму немцев, неукоснительнойдисциплиной.Сготовностьюиграл он дляних на скрипочкенародные мелодии, забыви про кур, и прожену. СкрипкаП.—причуда и отрадаегомолодыхлет—сыграет, откупаясь, спасая, потешитчужое ухо. Нов туже ночь немцыубили пастушонкаЯнку, слишкомблизко подошедшегок хутору: «свелсяна нет и безтого немногочисленный, горемычныйрод выселковскихГончариков».
Немцывскоре выехали, и «свои» полицаивновь почувствовалисебяхозяевами.От них ни спрятаться, ни убежать.Да и «куда былоубегать? Он прожил здесьполовину жизни, вырастил двоихдетей, позналстолько забот, страха и горя, а может, немногои радости…Ведьу них сила, ачто осталосьу него? Паранатруженныхрук, ревматизмв ногах и шестьдесятлет за плечами…Разве что малостьсхитрить, но и то с немцами, а… своих необманешь».Проработавпо приказу Гужацелый день накопке земли, П.понял, что второготакого дняему не выдержать.Знал он и то, чтоотГужа, как отнемцев, скрипочкойне откупишься—нужен самогон.«Когда-то, ещедо колхозов, П. предпринялне очень удачнуюпопыткуизготовлениясамогона», но уполномоченныеиз округа, искавшиелен, наткнулисьна самогонныеинструментыв истопке— итут же их иреквизировали.«Потом он платилштраф, натерпелсяпозорана собранияхи надолго проклялмалопочтенноедело самогоноварения.Но это былодавно. Петроквсем нутромчувствовал, чтоводкастановитсяедва ли неединственнойценностью вжизни…».
И пошласкрипочка ТимкеРукатому вобмен на змеевик.«Божемой,—думал П.,—глядя на суетливуюпляску огненныхязыков по казану,— чтоделается насвете!.. Как житьс этимГужом, который видиттебя насквозьи еще таит злоза прошлое».Емуне жалко нихлеба, ни трудов, лишь бы самогонкойзалить егоненасытноегорло.Дляспасения варилП. это зелье, однако мукиего из-за самогонаоказалисьнапрасными.Ушли своиполицаи, пришличужие, прослышавпро «горелку», но той уже небыло. Вызверившись, полицаиучинилинад старикомрасправу, одиниз них «пнулПетрока сапогомвгрудь и за шиворот, словно щенка, поставил кстенке» и началстрелять.Степанидуеще раньше онударил чем-топо голове, и табезсознания лежалав сенях. Накакое-то времяи П. потерялсознание.«Видно, вообщежизнь кончилась…они не дадутпомеретьпо-человечески, своею смертью, они доконаютнасильно».Новый деньпринесетлишь «новыемучения, может, смерть даже, потому каксколькоже они будутиграть в убийство…».«Еслинет иногоспасения, тои самогон— неспасение».
Эта ночьчто-то сдвинулав сознании П.,«безнадежносломила, сбилаход его мыслейс привычногокруга». «С самогономвсе кончено.Онстарался, чтобыполучше выгнать.Кому? О комзаботился, дурень?.. Но ион не дурак…он не позволитим оседлатьсебя и ездитькаким захочется, он еще постоитза себя». Страхпостепенноистаиваетв душе П., властьинстинктасамосохраненияотступаетпередчеловеческимдостоинством.Откопавв лесу заветнуюбутылочку, сбереженнуюдля себяитяжко раненнойСтепаниды, П. не донес еедо хаты: тамего ужеждалиГуж с Колонденком.Он успел тольковыброситьбутылку состаткамисамогонки, как засвистелипули, посыпалисьудары жердью, сапогами…
Они поволоклиП. через огород, а «он думалтолько: чтоеще сказатьэтим сволочам?».«В нем сноваподнялась иподхватилаегогневная волнаобиды и отчаянья, она придаласилы, и он решилнесдаваться».«Он думал, чтомилости у нихне попросит, как бынидовелось емухудо. Толькобы выдержать».Полицаисвязали емуруки, вожжами, найденнымив истопке,«сдругим концомв руках полицайвзобрался налошадь». П. «вынужденбыл побежатьза Колонденком, который ногамипинал в бокалошадь, а Гуж размахиваяпрутом, погоняего сзади».П. «не успевал, спотыкался, едва не падал…лицо его сновастало мокрымо слез».Этобыл конец. П.«пропал, исчезс этого света, как и для негопропали хутор, жена Степанида, Голгофа, пропалцелый мир».
СТЕПАНИДАБОГАТЬКА, пятидесятилет от роду, родиласьи дозамужестважила в Выселках.Молодой девкойона четырегодабылабатрачкой устарого панаЯхимовского.«Не мед был тотхутор, ночто она моглабез земли, безприданого, бедная приживалкавнеласковойи малоземельнойсемье старшегобрата…?». Каждыйденьходила она вЯхимовщину,«вставалараненько, назаре, и черезболыпакбежала на хутор.Надо было подоитьи выгнать напастбищедвухкоров, заготовитькорм для свинейи гусей— техи других былонемалое стадо».«Ей хваталохуторскойусадьбы, огорода, скотины, недававшей передыхуни зимой, нилетом». «Завсе годы службывЯхимовщине…через нуждуи бедностьберегла своючесть, старалась, чтоб никто, никогда и нив чем не упрекнулее. А ведь онамогла бы и взять, не спрашивая, в ее руках быломногое, считай, всехозяйство».Пан Адоля «былнеплохой человек», он ценил в ней«старательнуюработницу иеще большеуважал задобросовестность».
Несколькомесяцев прождалаС. сватов отвдовца Корпилы, нотот, хотя исделал, вродебы, ей предложение, сватов таки непослал.ОбвенчаласьС. с выселковскимПетроком. ВПетроковойсемье им скоростало невмочь, С. сразу неполадила сосвекровью ипопросиласьу пана Яхимовскогов «истопку», все равно всехозяйствоего было наней, «а новыйбатрак Петрокбудет ей в помощь, куда же деватьсяим без хаты, без своей землии хозяйства».Яхимовскийсогласился.То была «перваявесна их совместнойс Петрокомжизни, пускайне на своейземле, в чужойхате, зато влюбви, мире исогласии. Онауже ходила сзарождающейсяжизнью подсердцем…».
Вся жизньС. и ее семьипроходит покрутым вехамсудьбы. И первойтакой вехойстала экспроприацияЯхимовскогохутора и земли.С., как и остальныебатраки ибезземельные, получила своидве десятины.«Она готовабыла плясатьот радости: этоже подумать, они заимеютземлю— безденег, без ссоры, без судов ипрошений». Ноувидев старогопана Адольфа, ей стало неловко, наступившаябессоннаяночь «былаполна размышлений, тревог, колебаний», оба они таки не придумали«чем успокоитьсовесть». «Ейбыло жаль его, и эта жалостьсильно омрачалаих большуюрадость началахозяйствованияна собственнойземле», счастливоесознание того, что и воронаякобылка, и пегаякорова, а потом, после гибелипана, не вынесшегопотери имения, почти вся усадьба— их.
«Впередибыла вольнаяжизнь со множествомзабот, тяжелымтрудом, но безпринуждения, жизнь, где все, плохое и хорошее, будет зависетьтолько от нихдвоих и ни откого более. Этобыло счастье, возносившееих под самоенебо, удача, которую можнобыло разве чтоувидеть восне». «Сначалазажили, и неплохо, вволю наелисьсвоего, а непанского хлеба, обзавелисьскотиной, лошадью».Когда родиласьФеня, С. не уберегласьсо здоровьем, Петрок вынужденбыл тянуть задвоих и надорвался.Стало ясно, чтоодним свою«Голгофу» непотянуть. «Колхозтак колхоз, сказала онасебе, как бытам ни было, ахуже не будет, авось не пропадеми в колхозе».За себя С. неочень боялась, она как все, аесли шла добровольнопервой, так, верно, потому, что в случаенеудачи теряланемного— былабеднячкой иполной меройпознала нуждуна двух десятинахсуглинка, хотяи страшноватобыло. Деятельнаяи решительная, С. становитсячленом комбеда, ходит на собранияправления. Она«привыкла судитьо большом помалому, о мире— посвоей деревне», и не ошибалась.
Она знала.что хорошиелюди не поступаютподло ни посвоей воле, нипо принуждению.Знала она, чтожить надо по-доброму, по-человечески, по-справедливости, и мудрость этуона сохранилав себе до последнихдней. Поэтомуона голосуетпротив раскулачиваниясередняка Гужаи других селян, в том числе инемощной старухиПрохорихи, которая также, по причинестарости, пользовалась«наемным трудом».«Степанидупронзило больюот мысли: чтоже это делается? Дурье вы!.. Олухи! Кого раскулачиваете?.. Давайте всех! И меня тоже—батрачку панаЯхимовского».Она жаждаласправедливости:«Надо в Москвуехать, к самомуКалинину».Но ей не удалосьдобраться дажедо райцентра, ибо в молодомсоснячке ееобобрал сынраскулаченногоГужа, Змитер.
С. понимала,«что-то в мирезапуталось, перемешалосьзло с добромили одно злос другим». Она«хорошо чувствовалаодно: так недолжно быть, не по-человеческиэто, значит, надо было что-тоделать. Не лежать, не ждать, немириться…». С.бегает по окрестнымхуторам и местечкам, собирая подписив защиту репрессированногопредседателяколхоза ЛевонаБогатьки, посылаетсвоего Петрока, за всю своюжизнь никудане выезжавшегос Выселок, вМинск, к товарищуЧервякову. Муждолжен податьпрошение сподписями, азаодно вернутьчервонец, подаренныйЧервяковымоднажды, когдапредседательЦИК Белоруссиии еще трое мужчинзаглянули кним в хату пуржистымднем обогреться.
Для этойпоездки онаодолжила двачервонца уКорнилы. Повечерам С. ходитв нетопленуюшколу на занятияликбеза, сидиттам до полуночи, а потом, присвете коптилки, выводит слова.В сундуке онахранит предметособой своейгордости—грамоту зауспехи в обработкельна.
Когданагрянет новаяи самая страшнаябеда—война, полицайГуж, тот самый, что когда-тообобрал ее всоснячке, будетругать ее«активистской».С войной нормальная, упорядоченнаяжизнь хуторазакончилась.Сначала побольшаку деннои нощно потянулисьна востокбесчисленныеколонны войск, и все «тут ревелои стонало отмашин, подвод, лошадей…». Нооднажды всестихло. «Насталановая, страшнаяв своей непривычностижизнь под немцем».Началась онас того, что «вВыселках распустиликолхоз, разобралинебогатоеего имущество, инвентарь, лошадей». Лошадьсвою они невернули, и всянадежда С. былана корову Бобовку, которую онакаждый деньпасла в укромныхот чужих глазместах.” Правда, за эти двамесяца жизнипод немцем онапоняла, чтоото всего неустережешься, как ни скрывайся, а если онизахотят, тонайдут. Темболее что унемцев выискалисьуже и помощникииз местных, полицаи, которыевсех тут знаютнаперечет”.С. было жальсвоей хаты, своей земельки,«этот проклятыйБогом пригорокпо прозваниюГолгофа, какжаль пусть ибольного, единственногоребенка. Сколькотут выходилиее молодые ноги, переделалиработы ее изнуренныеруки! Скольколет они с Петрокомтут пахали, сеяли, жали…К той же нехитройкрестьянскойработе со временемприобщилсяи Федя. Феня жезахотела учитьсяи уехала вМинск». Федяеще осеньюпошел в армию.«Где теперьее дети?».
Раньшеразнообразные«домашниехлопоты никогдаей не были втягость, дажепосле утомительнойработы в поле.Теперь же наступлениевечера ее малорадовало, невлекла и стряпнявозле печки—семьи, считай, не было: одинза другим отошлина тот светстарики, чутьповзрослев, разлетелисьдети, незаметноминуло всетрудное и хорошее, что… с нимибыло связано…а двум старикаммного ли надо?».
С. знала, что «случилосьплохое… Потомона не раз будетвспоминатьэто свое предчувствиеи удивляться, как верно оноподсказалоей приближениетого, что таквнезапно перевернуловсю ее жизнь».С.—натура сильная, самостоятельная, способнаяперечить ипротивостоятьобстоятельствам.«Унижать себяона никомуне позволяла, она умелапостоять засебя». Так былопрежде, когдаона разоблачилаперед районнымначальствомвора и пьяницукладовщикаили, будучизвеньевой, защитила отложного обвинениясвоих баб. Воти сейчас оназло и независиморазговариваетс заявившимисяна хутор полицаями.«Степанидаих не боялась, потому чтопрезирала. Болеетого, она ихненавидела».Она выговорилаПетроку за егостремлениеугодить Гужуи выполнитьего требования.Но она жалеласвоего «незадачливогоПетрока, которыйчасто злилее, временамисмешил, редкокогда радовал…Он был человекнеплохой, главное, не злой, толькомало проворныйи не оченьудачливый вжизни».
Появлениена хуторе полицаевбыло лишь предвестиемнастоящей беды.Она пришла восенний, набрякшийот дождей деньс новыми постояльцами—немцами. Сколькоих еще будет, этих знаковбеды! «Войнаухватистойлапой подбираласьвсе ближе, атеперь и вовсезабралась вхату, под иконы, в застолье».Остается «терпетьвсе молча иждать лучшихвремен? Врядли дождешься.Чувствовалаона своимсердцем: замалой бедойпоследуетбольшая, воттогда заревешьи никто тебене поможет…».С. прячет поросенкав барсучьюнору, будтовместе с теплым, живым существомспасает что-тоочень дорогое, домашнее, какую-тонадежду, едвали не самужизнь. Она видит, как немецкийсолдат разрубает, разделываетто, что былоее Бобовкой.Родной, выстоявшийв столькихбедах мир меркнет, всему нормальномуприходит конец.Приход немцев— этовторжениечужого, бесстыдного, бесцеремонного; твое, родноевдрут заполняетсячужим запахом, чужим говором, а тебя выгоняютиз хаты в истопку.Это страшно, но боли и горечив С. больше, чемстраха. Когданемцы войдутв ее хату, «из-заих спин онабудто впервые, чужими глазамиувидела своюдавно уже неновую хатус перекошеннымпростенкоми потемневшимибалками потолка, стенами, оклееннымистарыми, пожелтевшимигазетами. Полона давно немыла и теперьс досадой взиралана грязноватые, с присохшейкартофельнойкожурой доскиу порога, закопченныечугуны возлепечки». Присутствиечужого, враждебногоС. ощущаетпостоянно: оно в том, какчерпали чужиеруки молокоиз подойника, как жадно онитянулись к еекорзинке сяйцами, выбираяполучше. Заботи тревог быломножество, но С. «была неиз тех баб, которые припервой же бедебросаются вслезы».
Когдаее хитростьс молоком неудалась (подоивБобовку самуюмалость, С.надеялась, чточужому человекукорова молокауже не даст), фельдфебельозлобленностал стегатьее цепью: онане тронуласьс места, «стояла, одеревенев, словно неподвластнаясмерти и ежесекундноготовая к ней».«Смейтесь, проклятые, забавляйтесь,—подумала она,—бейте несчастнуюженщину, которуюнекому защитить».«И ты встань, Петрок, негожеползать передними на коленях…Она все стерпит».Очень хотелосьзаплакать, нослез у нее давноне было, былтолько гнев.Кажется, невнешний, божиймир меркнет, а само сознаниеС. Мысль о будущемуходит, похоже, будущего уних и нет: «Может, не застрелятдо вечера, ещепоживем немного».
Но С. былаиз непокорных.В следующийраз она выдоитсвою Бобовкупрямо в траву, из-за чего илишится своейкоровки. С. неслишком убиваласьпо ней, «оначувствовала, что… неотвратимаяопасностьприближаетсяк ним самимвплотную».«Конечно, можнобыло как-топодмазатьсяк чужеземцам…но, думала она, разве этимпоможешь? Опятьже с детстваона не угреланасиловатьсебя, поступатьвопреки желанию, тем более унижаться».И никто никогдана нее руку неподнимал, дажеПетрок. Она «немогла примиритьсяс собственнымбессилием, жаждала выхода, какой-то возможностине поддаться, постоять засебя». Случайпредставился, и С. его не упустила: ночью она бросаетв колодец забытуюнемецким поваромвинтовку. Лишьоднажды за всеэто страшноевремя прошлоенахлынуло наС., когда по приказунемцев Петрокзаиграет насвоей скрипочкепечальнуюмузыку некогдалюбимой ею«Купалинки».«Из глаз выкатилисьодна за другойнесколькослезинок, онабыстренькостерла их слица уголкомжесткого платкаи снова затаиласьслушая».
С. изводилине только пришельцы, но и бывшие«свои», переметнувшиеся, усердные иусердствующие, словно их безвинностьи была самойглавной виной.Она все хотелапонять, чтозаставилоАнтона Недосеку, в прошлом комбедовца, стать полицаем.Заботао детях? Но они же и проклянутего, и лучше быон умер дляних. Для С. Недосекаиз тех, что «отприроды слепыко всякомупроблескучеловечности, заботятся лишьо себе, иногдаоправдываясьдетьми», «дальшесвоего корытаим не дано видеть».«Своими» же, полицаями, С.была избитатак, что не видела, как они увелиПетрока, несмогла за негозаступиться.Полицаев онане боялась, хотя и понимала, на что они способны; не боялась ужеи немцев, «в еесознании онитак и не сталилюдьми, а осталисьчудовищами», жалела, что неподожгла вместес их офицеромсвою хату. «Кажется, она вынеслаотпущенноеей сполна, пережиласвою судьбу.Хотя вроде быи не жила наэтом трудном, Богом созданномсвете. Всесобиралась, откладывалана потом…». «Всюжизнь она толькои делала, чтождала». С. мечталане разбогатеть, конечно, а зажитьбезбедно, безстраха за завтрашнийдень. Она неждала благодеяний, она хотелаиметь ею заработанное.Она надеяласьне на чудо, ана власть, котораяназывала себярабочекрестьянской.Но даже от немцев, явившихся подих липы. онавынужденазащищатьсясама. И от мстительной, бандитскойзлобы бывших«своих» тожесама. «На счастьеили на беду, она знала, вчем ее хватитс избытком, отчего она неотречется хотябы на краю погибели.За свою труднуюжизнь она все-такипознала правдуи по крохамобрела своечеловеческоедостоинство.А тот, кто однаждыпочувствовалсебя человеком, уже не станетскотом». Отнеминуемойбеды ничем ужене оборониться, но мысль о близкойгибели не парализуетволи С. («Разветеперь страх—поводырь?»). «ВонПетрок на чтоуж боялся, дажеугождал им, лишь бы избежатьхудшего. Ночего он этимдобился?». Онаотдает последнее, что у нее было—поросенка другумолодости, Корниле, занеразорвавшуюсябомбу, которуютот припрятал: вдруг сгодится— исгодилась. С.уже присмотрелаи место подмостом, гдеможно былопристроитьбомбу. Ночьюона прячет ее, закапывая вяму.
Но ужек вечеру следующегодня она увиделачетверых мужчин, шагавших к еехутору. «Ужеиздали онаузнала почтикаждого из нихи сказала себе:»Ну, все!”. “… Бабахнулпервый выстрел.Рудька пронзительновзвизгнул исмолк— ужне навсегдали? Она поняла, теперь ее очередь”.Но она «не Рудька.И не Петрок…Еще она с нимипоборется, ипо своей волеона им не дастся».Когда-то «передприходом немцеврастаскивалив местечкемагазины, Петроку недосталось нисахару, ни соли, и он оправдывалсяперед женой, что притащилкеросину, скорозима, пригодится!»Керосин пригодился.Неспроста жебутыль постояннопопадаласьна глаза. «Степанидавытащила изузкой горловиныдеревяннуюзатычку иплеснула надверь, потомна обестороныот нее— настены и в угол…Бросив на полпосудину, онаиз маленькогокармана ватникадостала спички…».«Степанидаупала ничкомна твердыйземляной пол, утоптанныйза годы ногамипанов, шляхтичей, батраков, ногамиПетрока, еемужа, и ее детей»— тобыло последнееприкосновениек давнишнемуи родному, ктому, что шлоиздалека ипродолжалось, подхваченноеею, ее семьей”.Всюсвою жизньС. боялась пожара.Не раз ей дажеснилосьночью, как горит ееЯхимовщина.Но выпало ейна долю собственноручнозапалить родноеподворье, а сним и самусебя. Хорошо, что никто невидел, как онапрятала бомбу.Пусть думают, рыщут, ломаютголову— где?«И не спят ниночью, ни днем, боятся до последнегосвоего издыхания».Пока еще видно: здесь жилилюди; останки«просторнойхуторскойусадьбы» выглядывалина поверхностьугловым камнемфундамент, осевшим бугромкирпича дадвумя каменнымиступенькамивозле бывшеговхода в сени”.Еще можно понять, что жизнь ушлаотсюда не сама, не по своейволе: из двухлип, «некогдакрасовавшихсявозле хуторскихворот» осталасьодна, опаленнаяи однобокая,«с толстымуродливымстволом». Дажевороны не садилисьна ее ветви, они «возможно, помнили что-то, а может, своимдревним инстинктомчуяли в изуродованномдереве духнесчастья, знак давнейбеды».