Варанаси – город тысячи храмов

План
Варанси- город тысячи храмов
Гхаты
Главный погребальный костер Индии
Йоги
Как быть с хинди?
Город шелков
Первая проповедь Будды
В Варанаси[1] приехали рано утром. Еще по дороге мы ви­дели множество людей, двигавшихся по обочинам дороги. Лица и одежда их были покрыты пылью. Каждый дер­жал в руках небольшой узелок с пищей. Старики опира­лись на длинные палки. Это были паломники. Они дер­жали путь к Гангу. Некоторые, чтобы добраться сюда, проделали огромный путь, порой в несколько сот кило­метров, но на усталых лицах светилась радость: послед­нее усилие — и они в заветном городе, священном Вара­наси. Никто не считал, сколько пилигримов посещает го­род, но все единодушно сходятся на цифре в несколько миллионов в год.
Такое число не покажется преувеличенным, если при­нять во внимание, что каждый уважающий себя индус считает обязательным, хотя бы раз в жизни, посетить священный город. Человеку зажиточному это сделать лег­че, современный транспорт доставит его сюда из любого конца страны самое большее за двое суток. Бедняку сложнее, но и он, отрывая по крохам от своих и без того скудных заработков, рано или поздно добирается до города. Многие бредут сюда умирать: ведь индуистская религия считает, что нет более высокого блаженства, чем отдать богу душу здесь на заветной земле и, превратись в пепел, исчезнуть в водах Ганга.
Прежде чем попасть в Варанаси, мы остановились в Моголсарае, маленьком, но шумном городке — родине по­койного премьер-министра Индии Лал Бахадура Шастри. Сюда прибывают поезда с востока страны. Городок рас­положен против Варанаси на другом берегу реки.
Машина катила по дороге, обсаженной большими те­нистыми деревьями. И через некоторое время мы ехали по длинному мосту, перекинутому через Ганг. Отсюда хорошо был виден весь Варанаси. Солнце играло на золо­тых куполах и башнях храмов, столпившихся у самого берега. Казалось, в городе не было улиц: так плотно стоя­ли дома друг к другу.
Сколько лет городу, никто точно не знает, во всяком случае три тысячи лет назад он уже существовал. Первое исторически отчетливое упоминание о нем можно встре­тить в записях китайских пилигримов Фа Сяня и Сюань Цзана. Первый посетил Индию в V столетии, а второй — на 250 лет позднее. Во всяком случае в то время, когда Будда прибыл в Сарнатх (близ Варанаси), чтобы произ­нести свою первую проповедь, город уже был крупным научным и религиозным центром. Старинные буддийские записи донесли до нас сведения, что Варанаси славился дворцами и павильонами, в которых проводились фило­софские и религиозные дискуссии.
В конце XII столетия, когда первый мусульманский правитель воцарился в Дели, для города наступили чер­ные дни. Варанаси много раз грабили, а храмы разруша­ли. До наших дней сохранилось только несколько древ­них храмов.
Но город мало изменился за последние столетия. Стал другим лишь транспорт. Если в прежние времена и бога­тый и бедный шли сюда пешком, тратили порой годы, чтобы добраться до города, то теперь к услугам состоя­тельных людей и поезда, и машины, и самолеты. Но как бы там ни было, жизнь города, как и раньше, определяют сотни тысяч паломников — индуистов и даже буддистов.
Для паломников построены постоялые дворы, так назы­ваемые дхармашалы, в которых господствует аскетиче­ский дух, вполне соответствующий той плате, которую можно взять с малоимущего. Впрочем, паломники и не претендуют на большие удобства, ведь они приехали сюда не затем, чтобы отдыхать и развлекаться, а молиться.
Более доходную статью для местных предпринимате­лей представляют иностранные туристы, которых здесь очень много. В любой туристический маршрут по стране обязательно входит посещение Варанаси. Для иностран­цев построены великолепные отели, удовлетворяющие са­мым прихотливым требованиям.
Так как мы не были паломниками, а приехали сюда работать, нас отвезли в Кларк отель, где мы и встрети­лись с Мишрой, который должен был сопровождать нас.
Приветливо поздоровавшись, он провел нас на веран­ду отеля, стену которого украшала большая фотография жены американского президента Жаклин Кеннеди с ее автографом.
— Вы будете жить в номере, где останавливалась ма­дам Кеннеди,— торжественно обрадовал нас Мишра и, удовлетворенно погладив свои капуровские усики, про­вел в большую комнату, устланную огромным мягким ковром. И пусть жена президента пробыла здесь какие-то три часа, этот факт не остался без внимания хозяев оте­ля и широко использовался для привлечения туристов. Реклама — двигатель торговли, это отлично усвоили ин­дийские коммерсанты.
Если бы мы были любителями сувениров, нам следо­вало бы захватить из гостиницы или графин, из которого она, возможно, пила воду, или отломать спинку от стула на котором, весьма вероятно, она сидела. Но лавры коллекционеров сувениров нас не устраивали, и мы воспри­няли информацию Мишры довольно спокойно, чем при­вели его в некоторое замешательство. Впрочем, он не склонен был долго сердиться на наше невнимание к столь выдающемуся событию. Он предложил нам отдохнуть, а завтра обещал показать такое, чего не увидишь ни в од­ном городе мира: повезти к месту массового паломниче­ства на берег Ганга.
Был конец октября, начало самого хорошего времени года в Индии. И город был похож на растревоженный
муравейник, толпы людей двигались в самых различных направлениях. К отелю беспрерывно подъезжали все но- -вые и новые машины с туристами.
По двору отеля водили слона. На его спине красова­лось сооружение, напоминавшее сдвоенную садовую ска­мейку. Старые американцы (молодых представителей этой нации редко увидишь путешествующими) поочередно за­бирались на слона и позировали перед аппаратами. Тут же рядом расположились укротители змей. Наступило го­рячее время туризма. Летняя жара на время спала, и можно было немного подзаработать, ведь придет зима, и вновь эти бедные люди — и укротители, и погонщик сло­на — будут мечтать о горсти риса.
Город полукольцом охватывает дорога Панчкоши. Ее протяженность более 50 км. Паломники считают для себя обязательным проделать такой путь. И хотя дорога вы­глядит сейчас вполне современно, покрыта асфальтом и обсажена большими тенистыми деревьями, она ровесница города. Каждый шаг напоминает о ее святости. По сторо­нам бесчисленное множество маленьких часовен, в кото­рых виднеются фигуры богов, обвитых цветочными гир­ляндами. В тени деревьев путники устало дремлют, полу­закрыв глаза, или сосредоточенно молятся. А по дороге идут и идут люди. Некоторые весьма необычным спосо­бом. Вот тощий старик, кожа да кости, ложится на доро­гу, затем встает и, сделав пару шагов, вновь ложится, словно аршином измеряя свой путь. Кто знает, какое расстояние покрыл таким способом религиозный фа­натик.
Может быть, он один из тех святых, которые совер­шают так называемую прадакшину, паломничество, вдоль всего течения Ганга от верховьев до устья и обратно. А оно продолжается в общей сложности шесть лет. Не­которые совершают этот подвиг ползком или, как этот ста­рик, измеряя своим телом наиболее важные участки до­роги.
Кругом изображения бога Шивы. Варанаси считается его городом. В мифологии Шива — великий белолицый аскет из Гималаев. Он трехглав и пятирук. Но здесь он представлен главным образом фаллической эмблемой лин-гой — символом воспроизводящей силы, которым он со­здал Брахму, Вишну и самого себя.
Гхаты
Ночь пролетела как один миг. Может быть потому, что была очень короткой — нас разбудили, когда за окном была еще ночная тьма. Подкрепившись традиционным индийским чаем, мы, сопровождаемые Мишрой, двинулись к Гангу. Город словно и не ложился спать, по улицам то­ропливо шагали люди, на порогах лавок сидели торговцы. Чем ближе к реке, тем плотнее становилась толпа. Улицы и без того не очень широкие стали еще уже, и, хотя по­чти рассвело, свет с трудом проникал вниз, чему во мно­гом мешали почти смыкавшиеся над головой балконы не­вероятной величины. Совсем близко к реке улицы сузи­лись до предела, казалось, стоит развести руки, как достанешь до противоположных домов. Впрочем, раздви­нуть руки было невозможно, так как люди двигались сплошным плотным потоком.
Солнце еще не взошло, и люди шли молча, спеша оку­нуться в воды Ганга до восхода светила. Под ногами был влажный ковер из разбросанных цветов, которые чуть ли не сплошь устилали землю, ноги скользили по этой жиже, и нужно было сохранять равновесие, чтобы не упасть. Не­давно прошли сильные дожди, вода в Ганге поднялась, едва не затопив близлежащие улицы. У самой реки ноги погружались в воду чуть ли не по щиколотку. В нынеш­ние годы Ганг милостив к Варанаси: последнее ужасное наводнение было давно — 20 лет назад. В 1948 г. река вы­шла из берегов и хлынула в город, многие тысячи людей погибли в мутных илистых водах реки. Об этом событии до сих пор напоминают огромные дыры в каменных сте­нах зданий, стоящих у реки.
Улица сузилась до предела, по обеим сторонам ее рас­положились торговцы. Как они ухитрялись торговать в этой густой толпе, уму непостижимо. Больше всего про­дается цветов, их здесь целые горы на больших металли­ческих подносах и прямо на земле. Пряный аромат жас­мина и каких-то желтых цветов плыл над улицей. К нему примешивался острый запах специй, добавляемых в пищу, которую готовили прямо на улице, ведь надо накормить тысячи людей. Вдоль улицы стоят ряды медных кувши­нов, самых разнообразных размеров и форм. Но больше всего узкогорлых высоких сосудов — ими торгуют осо­бенно бойко. Многочисленные паломники наберут в них святую воду из Ганга и повезут домой. Фигуры богов, копий храмовых изображений, наперебой предлагаются -богомольцам. Фигурки Шивы встречаются особенно часто.
Но вот улица делает последний поворот, и перед нами открывается широкий простор. Хорошо виден противопо­ложный широкий берег реки. Горизонт затянут дымкой. Солнце еще не поднялось, но уже чувствуется, что вот-вот выкатится его оранжевый диск.
А внизу, словно в огромном античном амфитеатре, расположились люди. Мужчины и женщины, старики и дети. По обеим сторонам спуска к реке выстроились ни­щие. Слепые, безногие, покрытые язвами, они робко про­тягивали свои руки в надежде получить милостыню.
По дощатым мосткам мы спустились к самой воде. Слева и справа тянулись нескончаемые ряды больших зон­тов, сделанных из пальмовых листьев. Под ними сидели брахманы. Между зонтиками бродили, лениво мотая го­ловами, коровы и козы, подбирая упавшие цветы.
У легких дощатых причалов стояли десятки судены­шек — совсем крошечные лодки и рядом небольшие кате­ра. Некоторые из них напоминали спущенные на воду резные домики. К лодкам вода прибила шелуху, орехи, кожуру бананов, все это плавало в мутной черноватой воде святой реки. Лодочники, словно солдаты перед де­сантом, выстроились у своих судов, предлагая туристам прокатиться.
Мишра провел нас по шатким мосткам к витиеватому сооружению, покачивавшемуся на воде. По старой дере­вянной лестнице мы поднялись на судно, где вдоль невы­сокого парапета стояли разномастные стулья. Два лодоч­ника, весело улыбаясь и уверенно орудуя своими длин­ными веслами, вывели нашу лодку на широкую гладь реки.
Когда мы отплыли достаточно далеко, стало видно огромное полукружие всего берега.
Тысячи людей расположились на широких каменных лестницах, именуемых гхатами. Ступени вели в воду. Люди стояли, лежали, сидели, но лица всех были обра­щены в сторону готового выйти из-за горизонта солнца. Некоторые уже погрузились в воду, молитвенно сложив руки и полузакрыв глаза. Многие держали в руках мед­ные сосуды и цветы. Все застыло в напряженном ожи­дании.
Здесь, на берегу Ганга, можно увидеть многие любо­пытные обычаи индуизма, продиктованные верой в жизнь после смерти, верой в перерождения.
Вот к многочисленным зонтам подходят паломники, берут разноцветную пудру и накладывают ее себе на лоб. Каждое движение, каждый жест делается по строго уста­новленным правилам. Ведь эти сцены происходят на бе­регу день за днем уже многие сотни лет. Они выражают почтение к всемогущему — дающему жизнь и берущему жизнь. Индус верит в то, что если он прожил доброде­тельную жизнь, то сможет в будущем переместиться на более высокую ступень.
И вот внезапно, когда первые лучи утреннего солнца падают на гхаты, огромный амфитеатр взрывается жизнью. Гортанные крики лодочников сливаются с причи­таниями паломников, все приходит в движение, а на узеньких улочках начинается трудовая жизнь.
Река бурлит от обилия погрузившихся в ее воды лю­дей. Над толпой ореол искрящихся брызг. Молящиеся стараются подальше отплеснуть воду, ибо это, согласно поверью, приносит больше милостей. Жрецы шепчут над водой таинственное слово «ом», поют гимны, взывают к солнцу и обливаются водой.
«Воды,—говорят они,—дайте нам силу, как любящие матери, благословите нас, и да проникнет в нас ваша свя­тость! О Ганга, любимица Вишну, очисти нас от грехо-рождения и до смерти оберегай нас, твоих служителей!»
Брахманы славят всех богов, произнося изречения из «Махабхараты», «Бхагавад-Гиты» и многочисленных свя­щенных книг.
Жрец перекладывает свой священный шнур на левое плечо, зачерпывает воду из реки и пропускает ее струй­ками между пальцами той же руки.
Стоят старухи в прилипших к телу сари, рядом с ними старик ожесточенно бьет себя в грудь, не забывая при этом поливать свою голову. Тут же совсем молодой па­рень сосредоточенно черпает воду небольшой круглой чаш­кой и многозначительно выливает ее тонкой струйкой. Не­которые, высоко запрокинув голову, вливают мутную воду в рот, другие дуют на воду, третьи, погрузив в воду лицо, производят ртом клокочущие звуки.
Но не все пришли сюда, чтобы помолиться. Вот у са­мого берега двое юношей весело разговаривают и ожесточенно намыливают свои коричневые тела. Белоснежная пена, смываемая водой, скатывается к их ногам, и они весело хохочут, видимо получая удовольствие от раннего купания. Обычаи запрещают пользоваться мылом при омо­вениях. Мыло может осквернить священные воды Ганга. Но молодежь не обращает внимания на эти запреты, эти двое здоровы, полны жизни, и их нисколько не смущает святость реки. Для них это просто вода.
А рядом на волнорезе, который отделяет один гхат от другого, резвятся мальчишки. Они наперегонки ныряют с него, подплывают к лодкам и требуют традиционный бакшиш. Тут же у самого берега, расталкивая паломни­ков, бродят коровы. Они подбирают оброненные кем-ни­будь цветы и остервенело жуют их. Они голодны. У мно­гих нет хозяев: ведь в сущности о священных животных никто не заботится. Так они и перебиваются со дня на день то оброненным цветком, то пучком соломы из под­стилки покойного.
Мы едем вдоль гхатов. Полагают, что их в Варанаси сорок семь и каждый имеет ‘свою историю и своих почи­тателей, с каждым связана та или иная легенда. Вот, к примеру, Дашашвамедха гхат. Благочестивые индусы считают его одним из пяти самых священных мест горо­да, именно отсюда паломники начинают свой путь по реке. В месяце карттик (октябрь — ноябрь) в последний день богослужения богине Кали здесь собирается множе­ство людей. Когда солнце скрывается за горизонтом, брахманы выносят изображение Кали и опускают его в священные воды Ганга.
За гхатами, подступая к самому берегу, сплошной стеной стоят дворцы и храмы. Высокие фундаменты двор­цов спасают их от разливов реки. Фасады глухие, и толь­ко на самом верху видны окна, террасы и балкончики, с которых открывается широкий вид на противоположный берег реки.
В былые времена сюда являлись раджи и махараджи, сопровождаемые свитой, и жертвовали храмам большие деньги. Многие сами выстроили здесь дворцы и храмы. В XIX столетии махараджа Ранджит Сингх, правитель Панджаба, пожертвовал храму Вишванатха позолоченные медные листы, которыми были покрыты его купол и сво­ды. С тех пор он стал называться золотым. Этот храм посвящен Шиве, покровителю Варанаси. Он считается
наиболее священным храмом города, и у него любопытная история.
Предание гласит, что еще две тысячи лет тому назад в Варанаси был храм Вишванатха, который был впослед­ствии разрушен мусульманскими правителями.
Один из Великих Моголов, Аурангзеб, приказал по­строить на месте разрушенного храма мечеть. При ее со­оружении использовались материалы разрушенного хра­ма. При строительстве нового, теперь уже Золотого хра­ма индусы так загородили главный вход в мечеть, что поборники ислама вынуждены пробираться в нее через узкую боковую дверь.
Неподалеку от Золотого храма находится Гьян Вапи — Пруд знаний, одно из самых почитаемых мест. Отсюда па­ломники начинают круг своих странствий. Колоннада окружает пруд с довольно грязной водой. Вокруг, распо­ложившись группами, отдыхают притомившиеся палом­ники.
Легенда донесла до нас историю возникновения этого водоема. Однажды Варанаси сильно пострадал от засухи. Люди изнывали от жажды, тысячи гибли от страшной жары. Тогда один из великих мудрецов, увидев столь пе­чальную картину, взял трезубец Шивы и ударил им в землю. Земля разверзлась, и оттуда ударил фонтан воды, которая облегчила страдания народа. С тех пор и сущест­вует этот священный пруд. Его святость возросла во мно­го раз с той поры, как был разрушен старый храм Виш­ванатха, ибо, по преданию, именно в пруд переселился оставшийся временно без жилища Шива.
Считается добрым делом прийти сюда, чтобы очистить­ся от грехов, совершить омовение перед свадьбой, взять отсюда воду и обмыть покойника. У пруда священнодей­ствуют брахманы, которые не забывают собирать деньги за пользование столь прибыльным для них прудом. Никто не остановит больного, тело которого покрыто страшными язвами. Он пришел сюда исцелиться. Не останавливается и здоровый, пришедший замаливать грехи. Священная вода уничтожит всякую заразу и не даст заболеть. Мы видели, как совсем маленькому грудному младенцу дава­ли испить эту воду, ссылаясь на ее святость.
Ноги скользят по липкой подстилке из грязи и цве­тов. Цветы, к которым мы, северяне, испытываем трога­тельное чувство, здесь начинают, пожалуй, угнетать,
Может быть, оттого, что их очень много, а скорее всего потому, что их безжалостно топчут, а нет ничего груст­нее, чем вид растоптанных цветов.
Мы поднимаемся выше по реке и плывем мимо Ман-мандир гхата, известного своей обсерваторией. Это самое старое из всех существующих сооружений города. Обсер­ватория построена правителем Джайпура в XVI в. Стро­гие геометрические формы, прекрасные каменные балко­ны. И хотя в середине прошлого столетия здание было грубо реставрировано, оно производит сильное впечатление.
Но вот гхаты заканчиваются, еще несколько лестниц — и вместо камня перед нами земля. Здесь паломников уже нет, хотя место выглядит более привлекательно. Зеле­ная трава и тенистые деревья располагают к отдыху, да и сам Ганг здесь прозрачнее: он еще не прошел через чи­стилище города.
Здесь царство дхбби, прачек (ремесло, которым в Ин­дии занимаются мужчины). Ожесточенно покряхтывая при каждом ударе, бьют они белье о здоровенные камни, опущенные одним концом в воду. «Две тысячи лет пы­таются дхоби Индии разбить скалистое основание стра­ны,—писал некогда Р. Киплинг,—и пока безуспешно».
После такой стирки бесполезно искать пуговицы на своих рубашках. Рубашки будут великолепно выстираны, от них будет пахнуть солнцем и свежестью, но застег­нуть вы их не сможете.
Дхоби относятся к касте неприкасаемых, они, как правило, живут особняком, и их квартал совсем нетруд­но узнать по огромному количеству белья на веревках, протянутых во всех направлениях. Правда, в последнее время им тоже стали известны секреты современной стир­ки при помощи различных синтетических средств.
Обратный путь у нас занял меньше времени, так как теперь лодка плыла по течению. Миновав причалы, мы увидели струи дыма, поднимавшиеся с гхата, к которому приближались.
Главный погребальный костер Индии
— Здесь фотографировать запрещено,— предупредил нас провожатый, когда наша лодка поравнялась с Манникар-ника гхатом. Перед нами открылись полуразрушенные
лестницы, ведущие в воду, и небольшой треугольный ку­сок земли, отгороженный от города высокой, чуть накре­нившейся стеной. Все выглядело как огромная театраль­ная декорация.
По земле стлался дым, он простирался и над рекой, достигая лодок, сплошным потоком плывших вдоль бе­рега. На небольшом клочке земли горело несколько кост­ров, около которых, вооружившись длинными палками, священнодействовали старики.
Перед нами был своеобразный крематорий. Погребаль­ный костер, у которого суетились старики, можно без пре­увеличения назвать главным в Индии. Быть сожженным здесь — для индуса считается высшим благом, о котором он только может мечтать всю свою многотрудную жизнь.
У воды на носилках лежит завернутое в покрывало тело. Юноша, видимо сын покойного, время от времени зачерпывает воду из реки и поливает ноги своего мерт­вого отца. Лицо молодого человека не кажется печаль­ным, даже, наоборот, некое удовлетворение проглядывает в нем. Наверное, оттого, что ему удалось привезти мерт­вого отца сюда в Варанаси и он сгорит здесь, а пепел его опустят в священный Ганг, истекающий из головы Шивы. Ведь нет греха, не смываемого Гангом.
Выше, на камнях, рядом с охапками дров и хвороста сидят на корточках люди. Это родственники покойного, они пришли попрощаться с ним и участвовать в обряде сожжения. Они провели здесь всю ночь. Вчера вечером мы видели их, когда они направлялись к реке. Впереди шел, непрестанно звеня колокольчиком, молодой мужчи­на, прокладывая дорогу через толпу. За ним четверо нес­ли легкие носилки, на которых лежал покойник. Он был укрыт с головы до ног цветастым покрывалом. За носил­ками, вытянувшись вереницей, шагали родственники. Каждый из них нес на плечах связку хвороста или по­лено. Они шли быстро, чуть ли не бегом, поэтому люди постарше отстали и процессия растянулась на добрую сотню метров. Прошло всего несколько минут, и процес­сия скрылась за углом, в узенькой улочке, ведущей к Гангу, но еще долго слышалось монотонное позвякивание колокольчика.
Покойнику, который ожидал своей очереди, повезло. У пего был сын. Ведь именно сын, считают верующие ин­дусы, должен обеспечить загробную жизнь отца. Состояние души умершего зависит в сильной степени от его по­томков по мужской линии. От того, как правильно совер­шат они обряд сожжения трупа и как будут поминать его. Они должны спасти душу родителя от вечного ски­тания по земле, которое считается хуже ада. Жертвопри­ношения позволят душе умершего облечься в загробную оболочку и, смотря по заслугам, спуститься во «времен­ный ад», пройти через огонь чистилища или подняться во «временное небо», где душа будет дожидаться новых перерождений, блаженствуя в обществе богов. Долг перед покойным не ограничивается лишь похоронами и почита­нием его памяти, необходимо совершать постоянные при­ношения, состоящие из воды и риса.
Каждый индус смотрит на совершение похоронных об­рядов как на первейшую обязанность и потому спешит обзавестись сыном или внуком, ожидая от них такого же усердия после своей смерти. Без сына индусу никак нель­зя, и, чем он набожнее, тем усерднее молит он богов дать ему сына. На третий месяц беременности женщина неко­торое время выдерживает строжайший пост, по оконча­нии которого муж собственноручно кормит ее особой едой, состоящей из бобов, зерна и творога. Во время этого кормления жена трижды произносит молитвы о сыне.
Брак почти обязателен для индуса независимо от того, беден он или богат. «Человек достигнет совершенства только с той минуты, как начнет состоять из трех: из себя, жены и сына» — так сказано в законах Ману.
У индусов установлено 12 способов поминовения пред­ков. Совершаются они келейно или синклитом жрецов. Глава семьи ежедневно занимается поминовением, а ос­тальные родственники — время от времени. Поминают при каждом подходящем случае. Будь то семейное торже­ство, или свадьба, или рождение внука. Поминают всех до третьего колена включительно .
Семья у индусов словно цепь из семи звеньев. Глава ее — среднее звено, олицетворяющее настоящее. Оно свя­зано с прошлым — отцом, дедом и прадедом, с будущим — сыном, внуком и правнуком. Первые три звена зависят от среднего, а потом и глава семьи сам становится зави­симым от будущих поколений.
Обряды поминовения требуют значительных средств. Но даже бедняки стараются сделать все по правилам — купить угощение, пригласить брахмана. Правда, после
этого многие залезают в долги, расплачиваться за которые приходится много лет.
Когда индус из бедной семьи смертельно заболевает и брахман заявляет родным, что человек обречен, то род­ственники перестают заботиться о теле умирающего и пе­реключаются на заботы о его душе. Насобирав по крохам толику денег и, конечно, сходив к ростовщику, они соби­раются в дорогу к священному Гангу.
И вот они на месте, у самой реки. Время умирать еще не пришло, и больного кладут близ берега, а в полу­раскрытый рот вливают воду.
Но не всем доступно умереть на берегах реки. В этом случае существуют другие обряды, которые в какой-то степени заменяют паломничество к Гангу.
Но вот больной умирает, и сын начинает готовить его тело к сожжению — последней жертве, которую в виде своего тела приносит умерший богам. Волосы должны быть сбриты, а у женщин опалены (сын сжигает их фа­келом, но при этом не смотрит в лицо покойницы, а сто­ит у изголовья спиной к ней). Затем покойника обмывают священной водой, умащают благовониями и украшают гирляндами из цветов, часто вместо последних исполь­зуют тину из Ганга, обмазывая ею все тело. После этого покойника одевают во все чистое и кладут на носилки.
Закончив такие приготовления, сын совершает первую жертву: он преподносит божественным хранителям души отца порцию риса, чтобы они оберегали тело родителя от злых духов по пути к костру. Потом он громко произ­носит имя отца. Женщины, участвующие в похоронах, в это время ходят около умершего и громко причитают, и их крики разносятся далеко вокруг.
Но вот все предварительные обряды завершены, и чет­веро родственников, подняв тело, несут его к костру. Впе­реди носилок идет сын, в руках которого сосуд с огнем, взятым из домашнего очага.
Бывает и так, что у покойного нет родственников. В таких случаях эти обряды выполняют чужие люди, но обязательно принадлежащие к той же касте. Брахманы не имеют права прикасаться к телу низшего по касте, а если покойный принадлежит к высокой касте, то к нему не может прикоснуться низший по касте, так как этим нанесет ему непоправимое оскорбление. Все это до сих пор чрезвычанно строго соблюдается, хотя в целом касто­вые установления начинают нарушаться.
Сложить костер — дело не простое, а покуда он гото­вится, тело поливают водой из реки. Сын бросает в мут­ные воды реки рис, сваренный с кунжутом, который дол­жен послужить пищей для загробной оболочки души по­койного.
И только после этого тело кладут на высокий метро­вый костер. Сверху покойного прикрывают хворостом, по­сле чего сын пять раз обходит вокруг и сам зажигает ко­стер, произнося при этом соответствующий гимн. В огонь подбрасывают семь поленьев сандалового дерева, вливают очищенное гхи (топленое масло) и ароматические эссен­ции. Это — жертвоприношение богу огня.
Едва тело сгорело наполовину, сын приступает к сво­ей самой страшной (конечно, на наш взгляд) обязанно­сти: он должен куском дерева разбить череп отца. Де­лается это на всякий случай, если душа по какой-либо причине не покинула тело. По поверьям, в момент смерти душа вырывается из тела в одно из отверстий. Благород­ная душа выходит через одно из верхних отверстий (ма­кушку головы, рот, глаза, уши, ноздри). Многочисленные родственники располагаются тут же, ожидая окончания обряда. Брахманы при сжигании присутствуют редко: этот обряд считается делом сугубо семейным. Правильное сожжение требует немалых расходов. Особенно дороги дрова. В кострах бесследно исчезают многие сотни кубо­метров ценнейшего сандалового дерева.
В переулках, примыкающих к Манникарника гхату, сидят домры, представители низшей касты, доставляющие сюда дрова. Люди победнее обходятся одним хворостом, побогаче — берут сандал. Говорят, домры, несмотря на «низкое» происхождение, зарабатывают значительные деньги своим необычным ремеслом. Люди богатые часто жертвуют на костер по тысяче рупий и больше, не считая расходов на масло и эссенции.
После кремации все, кто присутствовал при обряде, погружаются в воду или очищаются жертвоприношением из воды и семян кунжута. Тело покойного считается нечистым, нечиста и душа его до тех пор, пока не будет совершен обряд первых поминок. Эта нечистота перехо­дит на всю родню, которая и старается всяческими спо­собами очиститься. Затем все отправляются домой. Но обряд похорон еще не закончен. На четвертый день совершается церемония «собирания костей». Родственники трижды обходят то ме­сто, где было совершено сожжение, и, собрав останки в глиняную урну, закапывают ее наполовину в землю. А че­рез несколько дней они вновь вернутся и развеют остан­ки в водах реки.
После смерти близкого родственники на протяжении двадцати дней постятся. Они едят в это время самую скромную пищу. Если купаются, не смеют употреблять полотенце и мыло, не должны для своего туалета исполь­зовать масло. Спать обязаны на полу, а сидеть на жест­ком. Нельзя носить обувь и скрываться под зонтиком. У бедняка при выполнении этих обрядов есть опреде­ленное преимущество, так как с зонтиком он вообще не знаком и круглый год привык обходиться без обуви.
По окончании траура сын обходит родственников и оповещает их о дне поминовения. В назначенное утро он, сопровождаемый брахманом, отправляется к реке. Для совершения обряда брахману необходимы серебряная и медная утварь, шали и монеты. С этими предметами семья покойного может со спокойной совестью распро­щаться, они больше не вернутся в дом, а останутся у брахмана, который таким образом пополнит свои бо­гатства.
.Так уходит из жизни благоверный индус, сожжен­ный в Варанаси и похороненный в водах священного Ганга, на берегах которого прошла вся его трудная жизнь. Его родственники довольны тем, что умерший про­шел через ворота в рай и попадет в царство Брахмы, от­куда нет возврата на землю.
Йоги
Иностранцу, который прибыл на берега Ганга, конечно, хочется увидеть йогов. Он много слышал о них, читал о чудесах, которые они могут делать. Он останавливается в гостинице и в тот же день из окна своего номера видит длинноволосого худого человека в трусах, который проде­лывает ловкие акробатические трюки. Постепенно вокруг образуется небольшая толпа. Иностранец спешит во двор. В дверях он сталкивается со служителем отеля, который разносит чай, и сбивчиво спрашивает о длинноволосом человеке. Слуга отвечает, что это просто-напросто йог, и спокойно продолжает свой путь.
«Первый день в Варанаси, и уже вижу йога, вот по­везло!» —примерно так рассуждает наш знакомый и про­должает наблюдать за фокусником, который под ожесто­ченное щелканье затворов фотоаппаратов заканчивает свое выступление.
На следующий, а может быть, если он очень нетер­пелив, и в тот же день приезжий отправится по узеньким улочкам Варанаси, держа путь к Гангу. По дороге, бли­же к реке, он встретится с заклинателями змей, увидит заросших полуобнаженных людей, стоящих или сидящих в самых невероятных позах. У самой реки он может вне­запно натолкнуться и на совершенно обнаженного че­ловека. Увидев все это, он обязательно спросит у своего провожатого, кто же эти люди? И тот совершенно хладно­кровно ответит, что это всего-навсего йоги.
Люди, посещающие Индию, чаще всего сталкиваются с самыми обыкновенными фокусниками. И фокусы у них тоже самые обыкновенные, на уровне ярмарочного цир­ка. Достаточно посмотреть выступление одного, и про­падает всякое желание смотреть других. В прежние вре­мена у них на вооружении было два главных фокуса: «растущее дерево» и «летающий ребенок». В персом фо­кусе исполнитель кладет в песок семечко, присыпает его сверху, а затем накрывает большой корзиной. Полузакры­тые глаза, многочисленные пассы при слепящем солнце отвлекают внимание зрителей — и под поднятой корзиной оказывается тоненькая былинка. Вновь вступает в дело корзина, глаза и руки, и при следующем поднятии кор­зины на месте былинки возникает кустик. Если не от­влекаться, можно увидеть, как фокусник ловко подсовы­вает под корзину свои руки, вставляя в песок то былинку, то куст.
Ненамного сложнее и второй фокус. Под неизменную корзину помещается или ребенок, или женщина. Затем несколько магических заклинаний – и поднятые к небу руки показывают, что человек из-под корзины улетел на небо. В подтверждение этого фокусник обнажает гибкую шпагу и протыкает ею корзину во всех направлениях. Потом он вновь просит «улетевшего» вернуться и торже­ственно поднимает корзину. Эти фокусы больше не тревожат воображение туриста, так как их он может увидеть в у себя дома в исполнении современного иллюзиониста.
Надо сказать, что настоящих йогов в Индии осталось совсем немного. Человек непосвященный часто принимает за йога, за мудреца самого обыкновенного шарлатана или факира, который бродит по городам и деревням, пока­зывая разные фокусы. Иногда эти люди водят с собой дрессированных животных: обезьян, медведей, змей. Оде­ты факиры в рубища, через которые проглядывает давно не мытое тело. Большинство из них — нищие, порой сольные.
Значительно реже встретишь фанатиков-самоистяза­телей. Но в Варанаси их достаточно. На подступах к Ган­гу они пугают туристов своими страшными уродствами, собирая щедрую милостыню с паломников. Вот один фа­натик стоит с высоко поднятой вверх рукой. Много лет назад он поднял ее и держал в таком положении до тех пор, пока она не высохла. Теперь же ее уже нет нужды поддерживать, она словно окостенела, и, если бы даже он захотел опустить ее вновь, он не сможет этого сделать.
Другой сидит со сжатым кулаком, а сквозь тыльную сторону его ладони проглядывают концы проросших ног­тей. Нужны годы мучений, чтобы добиться такого «ус­пеха».
У третьего голова и лицо покрыты устрашающими шрамами. Можно подумать, что его пытали средневековые палачи-изуверы. Но это не так, он сам по доброй воле изувечил себя, превозмогая боль. И теперь его вид оста­навливает богомольных пилигримов и открывает их ко­шельки.
И все же постараемся быть беспристрастными. Порой не по своей воле люди превращаются в нищих — факиров и садху. Попробуй поищи в Индии работу, побей ноги у порогов богатых хозяев да поголодай. Некоторая часть садху спекулирует на святости, получает неплохие дохо­ды, намного более высокие, чем у фабричного рабочего. Поэтому число их почти не уменьшается, во всяком слу­чае в Варанаси.
А настоящего йога здесь, в городе, нет. Он избегает шумных мест. Он любит уединение и тишину, распола­гающие к созерцанию. Философы Индии считают, что одни теоретические познания философии не могут помочь в постижении мудрости. У йогов существует целая си­стема физического и духовного совершенствования. Все начинается с того, что ученик, решивший посвятить себя изучению йог, удаляется в уединенное место. Часто это бывает маленькая келья, а порой и просто естественная пещера. В пещеру или келью ведет один-единственный ход. В силу этого там сохраняется постоянная темпера­тура, что крайне важно. Только самые необходимые вещи берет он с собой: медный кувшин, в котором хранится вода для питья и омовений, листья, выполняющие роль тарелок, и небольшой треножник, убранный цветами. Си­дит или спит он на звериной шкуре, чаще всего тигро­вой или леопардовой. По поверьям индусов, она ограж­дает человека от влияния окружающей среды.
Питается молодой йог чрезвычайно скромно. Молоко, масло, рис и мед — вот, пожалуй, все, что он ест. Ограни­ченная пища при малой подвижности позволяет заметно сократить физиологический обмен веществ. Поначалу уче­ник разучивает различные позы, которые постепенно ус­ложняются. Каждая поза соответствует желаемому на­строению. Всего насчитывается более тридцати поз, и он должен овладеть всеми. Происходит это, конечно, посте­пенно. Отдельные позы настолько сложны, что не всякий опытный цирковой акробат в состоянии выполнить их.
Особое внимание в совершенствовании йога отводится выработке правильного дыхания. Тысячелетний опыт тре­нировки дыхания у йогов дал столько интересного, что сейчас многие ученые обратили на него внимание. Пона­чалу ученик садится и принимает удобную позу, держа отвесно голову и шею. Затем начинает считать темп вдо­хов и выдохов, промежутки между которыми должны быть строго одинаковы. Для соблюдения этого ритма он произносит определенное слово, например «ом», которое у индусов считается священным символом триеди­ного божества (Брахма, Вишну и Шива). Дыхание, раз­деляемое этим словом, по науке йогов, действует лучше, чем самый глубокий сон.
Проходят долгие месяцы, а тренировка все продол­жается. Упражнения становятся все сложнее и сложнее. Теперь ученик йога затыкает пальцем одну ноздрю, а через другую медленно вдыхает, не забывая считать. За­полнив легкие воздухом, начинает выдыхать, но уже ис­пользуя для этого другую ноздрю. Или, например, вды­хает на четыре такта, затем, задержав дыхание на шест­надцать тактов, выдыхает на восемь. Дыхание нужно вырабатывать постепенно, осторожно. Спешка в важном деле может только повредить. Дыхание, которое осваи­вается правильно, по мнению йогов, может исцелить от любой болезни, а при неумелом обращении, наоборот, при­ведет к заболеванию.
После того как дыхание поставлено правильно, завер­шается первый этап обучения. Человек, овладевший пер­вым кругом, уже может проделать много интересного. Он в состоянии долго спать, не принимая пищи, приобретает нечувствительность к боли и т. д.
Далее он старается «подчинить силы разума». После чего может отгадывать чужие мысли, обладает даром предвидения. И наконец, наступает момент, когда йог «приобретает ясность духа и полностью обосабливается от внешнего мира».
Далеко не все способны в одинаковой степени дисцип­линировать свой ум и тело, поэтому каждый, кто желает овладеть йогой, должен придерживаться определенной ме­тодики, а их насчитывается четыре: кв/ша-йога, ведущая к освобождению через «самоотверженный труд»; бхакти-йога, которой должны следовать люди с повышенной воз­будимостью; раджа-нота рекомендуется тем, кто склонен к размышлениям; джняна-иога — для тех, кому по душе анализ, кто обладает философским складом ума.
Немыслимое количество легенд ходит о деяниях йогов. Некоторые настолько фантастичны, что в их правдоподоб­ность трудно поверить. Так, об одном йоге, жившем в на­чале нашего века, рассказывают, что он мог глотать би­тое стекло и пить азотную кислоту. Но есть авторитетные описания и документальные свидетельства о некоторых деяниях, сомневаться в правдоподобии которых почти” не приходится.
В конце прошлого века в районе Ганга появился йог, о котором ходили слухи, что он может, будучи помещен­ным в ящик, пребывать без пищи и воздуха больше ме­сяца. Один князь из Лахора усомнился в этом и решил сам проверить достоверность слухов. В присутствии вра­ча-англичанина испытуемого поместили в прямоугольный ящик и закрыли на замок, а для верности вколотили не­сколько гвоздей. Затем ящик с заключенным в него йогом поместили в маленький дом посреди большого сада. Сад был огорожен высокой каменной стеной. Да к тому же князь приказал своим слугам нести в саду и вокруг сте­ны круглосуточную службу, чтобы исключить возмож­ность всякого общения с йогом.
Спустя сорок дней в присутствии доктора и помощни­ков йога открыли дом и вынесли оттуда ящик. Затем вы­нули гвозди, отперли замок, и все увидели неподвижное, завернутое в белое покрывало тело йога. Один из помощ­ников йога приблизился к нему, вынул из ноздрей воско­вые пробки и разжал рот. Затем его голову облили горя­чей водой, после чего йог возвратился к жизни и сделал первый глубокий вздох. Присутствовавший при этом врач составил обстоятельный медицинский акт.
Если отбросить мистическую сторону учения йогов, в их практике много интересного и полезного. Не случайно в последние годы ученые-медики заинтересовались физи­ческими и дыхательными упражнениями йогов. Но сдела­но в этом направлении пока еще очень мало, а надо спе­шить, пройдет совсем немного времени и останутся толь­ко легенды, а живые носители этого удивительного учения уйдут в небытие.
Как быть с хинди?
Город Варанаси не только религиозная святыня, но и один из центров изучения языка и литературы хинди. Всякий, кто занимается языком хинди, обязательно дер­жал в руках солидный толковый словарь, составленный Рамчандрой Вармой. Еще в Москве мб! мечтали встре­титься с человеком, многолетний труд которого получил самое широкое признание во многих странах.
.Тихая, отдаленная от шума и суеты Ганга улочка. Маленькие, скромные, аккуратно побеленные домики. Сре­ди них тот, в котором живет и Варма. На пороге нас встречает помощник Вармы доктор Капур. Он ведет нас в полумрак большой комнаты. Из-за конторки с трудом поднимается старый болезненный человек и, сложив руки, приветствует нас. Присаживаемся на большой помост, за­нимающий чуть ли не все помещение, и оглядываемся. Вся комната завалена книгами. Они нагромождены огром­ными кипами и добираются до самого потолка.
Варма начал разговор о своей работе. Мы-то знали лучше других, какое трудное дело — создание хорошего словаря. Но ему было трудно вдвойне. Кроме доктора Ка­пура, у него не было помощников. Всю работу от созда­ния рукописи до правки корректур они вели вдвоем. Но, несмотря на это, им удалось в сравнительно короткий срок создать прекрасный пятитомный толковый словарь языка хинди.
Зашел разговор о языковой ситуации в Индии. Он воз­никал неизменно повсюду, куда мы только ни приходили.
После освобождения из-под ига английских колониза­торов Индия стремится отказаться от английского языка как государственного. Дело в том, что на английском язы­ке говорит лишь шесть процентов населения огромной страны; в основном это интеллигенция, торговцы, коммер­санты. На хинди же говорит около сорока процентов на­селения страны, и именно это обстоятельство послужило причиной его избрания в качестве государственного язы­ка. Но попытка ввести хинди на юге страны в качестве обязательного в школах и делопроизводстве встретила серьезное сопротивление.
Надо сказать, что на севере Индии тоже нет полного единодушия в этом отношении. Тот хинди, на котором говорит народ, в значительной степени отличается от того, на котором пишут книги. Длительное влияние арабского, персидского и тюркских языков в результате мусульман­ского нашествия обильно насытило местные языки ино­земными словами. Эти слова люди усвоили, они переста­ли восприниматься как чужеродные. Но «борцы за чи­стоту хинди» — шовинисты решили, что заимствованные слова засоряют язык, и стали заменять эти слова сан­скритскими образованиями, которые еще менее известны простому человеку, чем, например, английские слова.
Между тем индийские кинофильмы, предназначенные для самой широкой публики, по-прежнему пользуются на­родным языком, а не санскритизированным хипдн. Да это и понятно. Иначе мало кто пойдет смотреть фильм. А кино в Индии — значительная статья дохода.
Город шелков
Предание гласит, как один из Великих Моголов в конце XVII в. преподнес в дар персидскому шаху позолоченную ореховую скорлупу, в которой находился тюрбан десяти­метровой длины из тончайшего шелка.
В древних рукописях часто встречаются упоминания о красоте варанасских одежд. Когда англичане захватили Индию и добрались до Варанаси, слава о замечательных сари дошла до Европы. Первое, что жены требовали у своих воинственных мужей, отправлявшихся в сказочную страну, привезти шелка из Варанаси и темно-красные духи из сандалового дерева. Некоторые путешественники отмечали, что из ткацких станков Варанаси выходят бо­лее прекрасные шелка, чем те, которые украшают залы дворцов Версаля.
Мы заглянули в одну из маленьких ткацких мастер­ских, во множестве разбросанных по всему городу. Не­многое изменилось в труде ремесленника. Разве что све­тильник заменила электрическая лампочка, которая не заставляет так низко сгибаться,чтобы разглядеть тончай­ший рисунок, созданный вековой фантазией.
В мастерской изготовляли дорогие сари. Седой как лунь старик с тонкими железными очками на носу взял из большой кипы уже сотканных тканей кусок желтого цвета и стал натягивать его на раму. И вот ткань натя­нута словно кожа на барабане. Старик устроился поудоб­нее и, вооружившись большой иглой, стал расшивать бу­дущее сари золотыми и серебряными нитями.
Старик рассказал нам, что шитье одного сари займет у него несколько дней. Прежде, когда он был помоложе, работа шла быстрее, но теперь и руки не слушаются, да « и глаза совсем сдали. Слава богу хозяин не выгоняет, ведь старик хоть и медленно, но делает такие сари, какие можно увидеть только во сне.
Однако мы увидели их наяву. К вечеру, когда спала жара, на улицы богатых кварталов вышли дамы. Их тон­кие фигурки прикрывали сверкающие драгоценными ни­тями и камнями покровы. Наверное, за всю свою долгую жизнь старик ремесленник не заработал столько денег, сколько стоит одеяние любой из этих смуглых красавиц.
Тысячи людей во всем мире ежегодно ломают голову над созданием новой моды. В Париже, Москве, Лондоне спорят о длине юбок и ширине плеч. В Индии женщину не тревожат такие вопросы. Мудрые модельеры древно­сти создали универсальную одежду, которая и поныне служит самую добрую службу индийской женщине. Ка­жется, простой кусок материи шести-, семиметровой длины, а как удивительно тонко подчеркивает он женст­венность и изящество фигуры. Преимущество сари перед другими видами женской одежды в условиях Индии оче­видно. Его легко стирать и гладить. Оно не стесняет дви­жений. И главное, оно по-настоящему красиво.
Но надеть сари, чтобы подчеркнуть достоинства и скрыть недостатки женской фигуры,— дело тонкое и хит­рое. А ведь иной раз сари облегает тело так естественно, что кажется, будто порыв ветра, подхватив ткань, вол­шебными естественными складками задрапировал индий­скую женщину.
Помимо производства сари в Варанаси широко раз­вито изготовление медной и латунной посуды. Но к со­жалению, местные латунные кувшины отличаются без­вкусицей и аляповатостью. Некогда же этот промысел находился на высоком художественном уровне. Ремес­ленники времен Акбара пользовались уважением, и спрос на их изделия был весьма велик. Но уже при Ауранг-зебе, когда отличительной чертой времени стал аскетизм, все изменилось. Ремесленники, оставшись без заказов двора, стали разоряться. Постепенно утрачивались и на­выки. Приход англичан довершил начатое: трудно было местным кустарям конкурировать с промышленными из­делиями.
Теперь, когда приток иностранных туристов в Индию резко возрос, многие производства вновь возродились, но затерянное в веках мастерство возвращается с трудом, очень медленно.
Довольно стабильным спросом у паломников поль­зуются изделия из латуни. Каждый приезжий старается увезти с собой воду из Ганга, поэтому особой популярностью пользуется сосуд лота, который используется для этой цели. Стенки его часто украшаются сценами из жизни богов.
Прежде чем сказать «До свидания, Варанаси», мы вновь пришли к священному Гангу. Сгущались сумерки — самые прекрасные часы на реке. Здесь было по-прежнему много народу. Едва последние лучи заходящего солнца упали на реку, засветились и поплыли по воде сотни гли­няных светильников, пущенных руками верующих. Каж­дый застыл в ожидании, стараясь не спускать глаз со своего огонька. Чем дальше будет он плыть, тем больше желаний сбудется в жизни. Огоньки покачива­лись на воде, многие погасли, но другие упорно плыли вдаль, пока совсем не скрылись с глаз.
Медленно сумерки сменила ночь. Река успокоилась и словно заснула .
Первая проповедь Будды
Утром наш путь лежал -на север, в Сарнатх, небольшое местечко близ Варанаси. Оно, по официальным справоч­никам, находится в 8 км от города. Но практически город вплотную сомкнулся с этим священным для буддистов местом, и уже невозможно определить, где кончается Ва­ранаси и начинается Сарнатх.
Несколько крутых поворотов по окраинным городским улицам, где в этот ранний час очень тихо,— и через не­сколько минут отличная накатанная дорога привела к во­ротам, за которыми находится знаменитый Олений парк. Звук хлопнувших дверец машины, словно пушечный вы­стрел, нарушил глубокую тишину здешних мест. Даже мальчишки, прибежавшие покараулить машину и полу­чить бакшиш, разговаривали вполголоса.
Мимо прошла группа буддийских монахов. В оранже­вых одеждах, бритоголовые, опустив глаза, они шли в сторону огромного круглого сооружения, видневшегося вдали. Мы пошли вслед за ними и остановились перед величественной башней из красного камня, изъеденного временем. Это была знаменитая Дхамек-ступа. Полагают, что она построена в V—VI вв. на месте другой ступы, возведенной еще императором Ашокой. Ступа возвышает­ся над землей на тридцать метров и имеет в окружности метров пятьдесят. Это сооружение напоминает всем, что 2500 лет тому назад здесь произнес свою первую пропо­ведь основатель буддизма Сиддхартха Гаутама. Легенда о рождении Будды гласит:
В далекие времена у вождя клана шакья Шуддходаны родился в деревне Лумбини, близ Капилавасту (на тер­ритории нынешнего Непала), мальчик Гаутама. Матерью его была Майя, принцесса из соседнего клана. Как-то Майя увидела в одном из своих снов, как ей в бок вошел белый слон, после чего она и родила младенца, который появился на свет несколько необычным путем — он вы­шел из бока матери. Новорожденный сразу же сделал несколько шагов и издал громкий клич. Рождение сына дорого обошлось матери, она умерла через семь дней после родов.
Как только весть о рождении сына у повелителя шакьев Шуддходаны достигла ушей старого мудреца Аситы, тот посетил дворец повелителя и увидел на теле младенца «черты величия». Мудрец рассмеялся и запла­кал. «Я смеюсь от радости, что спаситель явился на зем­лю, и плачу оттого, что мне не выпадет счастья жить достаточно долго, чтобы видеть свершение им своего подвига». Мальчик был назван Сиддхартхои, что озна­чает в буквальном переводе «выполнивший свое назна­чение».
Отец окружил своего сына роскошью и богатством, но тот словно не замечал ничего. Еще будучи ребенком, Сиддхартха поражал окружающих удивительными спо­собностями, физической силой и умом. Он стремился углубиться в размышления, и все мирское ему было без­различно.
Отец, отметив столь необычное для царского наслед­ника поведение, старался скрывать от него все мрачные стороны жизни, а затем женил его на Яшодхаре, или Гопе, красивой и образованной дочери одного из знатней­ших представителей рода шакьев.
Счастливой и радостной была поначалу жизнь семьи. Но принца не покидает грусть, пустые светские забавы не радуют его, а наоборот, он испытывает к ним глубо­кое отвращение.
Как-то, проезжая по городу в колеснице во время про­гулки в сопровождении танцующих и поющих девушек, принц заметил больного, согбенного годами, покрытого язвами старика, затем погребальную процессию и погружснного в раздумье аскета. И с этой поры его начинают занимать серьезнейшие проблемы жизни и смерти, стра­даний, болезней. Его потянуло к отшельничеству, где он, уйдя от суеты мирской, мог бы спокойно философство­вать. Казалось, его намерениям не суждено будет сбыться, ведь у него родился сын Рахула. Однако, невзи­рая на это, Будда в возрасте 29 лет покидает дом и цар­ство. Он становится странствующим аскетом, который ищет истину.
Несколько лет странствовал Гаутама по стране. Он по­ставил перед собой задачу найти учителя, который смог бы объяснить ему смысл и противоречия жизни. Учителя сменяли друг друга, но ни один не смог удовлетворить Гаутаму. Одни учили умерщвлять плоть, чтобы очистить ее, другие обучали способам самоистязания.
Поняв бесцельность такого обучения, Гаутама прекра­тил свои упражнения над телом и стал принимать обыч­ную пищу. Он заканчивает отшельничество и останавли­вается в Гае на Ганге. Здесь же совершает омовение в реке и предается размышлениям. Размышлял Гаутама обычно под священным деревом пйпал (индийская смо­ковница), в густой тени которого пришел к высшему знанию и проник в самую суть вещей.
Откровение, открывшееся ему, гласило, что «великий мир» находится в нем самом. Это событие было названо Великим просветлением, а Гаутаму стали называть Буд­дой — «Просветленным».
Гаутама решил рассказать о просветлении своим учи­телям, но оказалось, что они уже умерли.
Будда держит путь в Сарнатх, где в Оленьем парке произносит свою первую проповедь. С этой поры Гаутама начинает новые странствия, связанные уже не с поисками истины, а с распространением своего учения. Сорок пять лет ходили Будда и его ученики по долине Ганга, разъ­ясняя суть истины и царям и крестьянам. Умер Будда в возрасте 80 лет в 486 г. до н. э. в Кушинагаре (район Горакхпур в Уттар Прадеше).
Буддизм возник в результате победы, которую одер­жали рабовладельческие отношения над консервативным влиянием сельской общины, тормозившим их развитие. Все это нуждалось в религиозной идеологии, которая отрицала бы значение происхождения человека для его общественной значимости, отрицала бы и сословно-кастовое деление людей, и его идеологию — брахманизм. И буддизм, как и всякая другая религия, отталкиваясь от вполне земного, уводит сознание человека от решения темных вопросов, затуманивая разум мистикой.
К чему же призывал, чему учил Будда на протяже­нии своих странствий? Он советовал следовать «средин­ному пути», который базировался на осознании четырех истин: истина страдания (роды, болезнь, старость и т. д.); истина причины страдания (страдание заклю­чается в кришне, то есть желаниях); истина избавления от страданий (избавление от желаний приведет к прекра­щению страданий) и, наконец, истина о правильном пути избавления.
Таким образом, главная задача, стоящая перед чело­веком,— уничтожить жажду наслаждений. Только в этом случае он может достигнуть нирваны — освобождения от бесконечного цикла рождений и смертей .
.Мы стояли перед огромной ступой, а по узенькой асфальтированной дорожке двигались и двигались мо­нахи, сосредоточенно глядя себе под ноги. Рядом в не­большой открытой вольере гуляли олени.
В стороне от ступы стоял большой храм. Сняв обувь, мы прошли внутрь. Прямо за решеткой находилась огромная статуя Будды. Она ослепительно блестела и, казалось, была отлита из чистого золота. Стены храма расписаны картинами, изображавшими сцены из жизни Будды. Эти картины были выполнены японским худож­ником, приезжавшим в Сарнатх специально для этой цели.
Чуть в стороне — широкая площадка раскопок старин­ных сооружений времен императора Ашоки. Хорошо со­хранились стены древнего буддийского монастыря, хозяй­ственные постройки. Многие предметы, извлеченные при раскопках, находятся в музее древнего искусства Индии. В центре всей экспозиции находится знаменитая львиная капитель с колонны Ашоки. На ней надпись на сан­скрите: «Сатьям эва джаяте» (правда побеждает всегда). Эта капитель стала символом Индии. Многие видели ее на Индийской выставке в Москве, где она украшала глав­ный вход.
Список используемой литературы:
В. Алексеев, В. Макаренко «По берегам Ганга» Москва, Мысль
Гл. ред. М. Д. Аксенова «Энциклопедия искусства», Москва, Аванта+
[1] Можно предположить, что название «Варанаси» происходит от имени двух маленьких рек, охватывающих город с юга и севера и впадающих в величественный Ганг. Постепенно это название претерпело изменения и превратилось в Бенарес. Но в последнее время все чаще вновь возвращаются к прежнему имени, оно по­явилось даже на географических картах, получив все права граж­данства.