Французские министры XVII
века и их богатства
Ивонина Людмила Ивановна –
д.и.н., проф. каф. всеобщей истории Смоленского государственного ун-та.
Современный любознательный путешественник во время
пребывания во Франции, особенно в Париже, обязательно обратит внимание не
только на традиционные места этой “туристической Мекки” – Эйфелеву
башню, Лувр, бульвары Османа, Латинский квартал, Версаль и т.д., но и на
великолепные здания и замки, связанные с именами знаменитых министров Франции
XVII в. А в Лувре сможет узнать, что та или иная картина, скажем, принадлежащая
кисти Леонардо да Винчи или Тициана Вечеллио, попала сюда из коллекции
кардинала Ришелье. Нашего путешественника это не удивит, скорее восхитит, но
современники французских министров чаще всего относились к их богатству
неодобрительно.
Французские министры XVII в. действительно были людьми
очень богатыми. В принципе, власть была неотделима от богатства.
Каких размеров достигало их материальное наследство?
Как оно отражало их личные взгляды и вкусы? Почему сочетание власти и богатства
вызывало неадекватное отношение разных слоев подданных короля Франции?
Существовала ли разница в возможностях накопления материальных благ до эпохи
Короля-Солнца Людовика XIV и во время его правления? Попытаемся ответить на эти
вопросы на примере характеристики материального наследства первых министров
Франции – кардиналов Ришелье и Мазарини и некоторых министров Людовика XIV.
Чем владел и что оставил после себя кардинал Ришелье?
Для начала несколько слов о нем, как о политике. 13 августа 1624 г. Арман Жан
дю Плесси де Ришелье, недавно посвященный в сан кардинала, становится первым
министром французского королевства. На этом посту он бессменно пробудет 18 лет,
3 месяца и 20 дней – вплоть до самой смерти. Основой всей жизни кардинала
Ришелье были государство, которое он любил и стремился преобразовать, и власть,
за которую крепко держался и постоянно боролся. XVII столетие стало для Франции
временем перехода от монархии дворянской, аристократической к бюрократической и
в социальном плане – смешанной абсолютной монархии. В этом смысле Жан Арман дю
Плесси как бы олицетворял свою эпоху, будучи сыном сеньора де Ришелье и Сюзанны
де ла Порт, дочери знаменитого парижского адвоката, происходившего из
буржуазной семьи. Основными и неизменными задачами первого министра являлись
государственная централизация и монополизация власти во Франции, а во внешней
политике – ее возвышение и политическая гегемония в Европе [1].
Наследникам легко судить политических деятелей,
особенно такого масштаба, как Ришелье. История оспаривала и до сих пор пытается
оспорить вклад Ришелье в создание новой Франции. Писатели и драматурги, а
вместе с ними и некоторые историки XIX в. именовали Ришелье, в различных
вариациях, “диктатором и тираном с двойным характером”. Вместе с тем
крупный исследователь жизни Ришелье Габриэль Аното высказал убеждение в
бесцельности такого “суда”: “Лучше стремиться к пониманию того,
что он сделал, чем к пустой забаве рассуждений о том, что он должен был
сделать” [2]. Современная историография стоит именно на таких позициях.
Правда, Аното в немалой степени руководствовался словами самого кардинала:
“Что бы человек ни совершил, общество никогда не будет справедливо.
Великий человек, достойно служивший своей стране, сродни приговоренному к
смерти. Единственная разница состоит в том, что последнего карают за грехи, а
первого – за добродетели” [3]. Тем не менее Ришелье отчасти сам был
виноват в широком хождении своих посмертных характеристик – имидж, так
заботливо создаваемый им при жизни, имел тенденцию со временем стать
демоническим.
Хотя кардинал весьма преуспел в контроле над
общественным мнением в своем государстве, думается, он все-таки несколько
переусердствовал в этом направлении. Большинство памфлетов тех лет
контролировалось и поддерживалось правительством, а новейшие исторические
данные свидетельствуют о том, что Ришелье тайно спонсировал оппозицию и
некоторых заговорщиков, чтобы подстегнуть свои реформы. Он регулярно
просматривал статьи и задавал их тематику в основанной по его инициативе в
1630-1631 гг. официальной французской прессе (“Le Mercure francais”,
“Gazette de France”). Создание в 1635 г. Французской Академии имело
также и политическую мотивацию. Ее члены фактически являлись слугами Ришелье и
перед выступлениями в Академии давали просматривать кардиналу свои речи. Однако
соблюсти баланс в условиях, в которых жил и действовал Ришелье, было почти
невозможно. Хотя, согласно официальной пропаганде, кардинал был “избран
Богом” [4], он был всего лишь человеком.
Ришелье воспитывался в скромной обстановке: его замок
не отличался величественностью. Будучи епископом Люсонским, он заметил: “У
меня очень бедный дом – из-за дыма я не могу зажечь огня. Я боюсь суровой зимы,
единственное спасение состоит в терпении. Здесь негде прогуляться: нет ни сада,
ни тропинок, ничего; дом – моя тюрьма” [5]. Однако во времена министерства
Ришелье его уже никак нельзя было назвать аскетом – под красной кардинальской
мантией скрывался отнюдь не монах. Он считался богатейшим человеком Франции и
внешне жил довольно расточительно: скупал земли, возводил великолепные дома и
собирал произведения искусства. Его резиденция по своему убранству не уступала
домам крупных аристократов. Иногда, когда он покидал ее и близлежащая улица
наводнялась каретами, случайные прохожие кричали: “Да здравствует
король!” [6]. Кардинал постоянно приумножал свое состояние и, не испытывая
особых угрызений совести, использовал власть и влияние, чтобы содействовать
карьере родственников.
Приобретать собственность Ришелье начал только в 1620
г., когда закончилась опала его покровительницы королевы-матери Марии Медичи.
Он поочередно купил Лимурский замок (через три года продал его королю Людовику
XIII), Буа-ле-Виконт, Флери-ан-Бие, Рюэй недалеко от Парижа (ставший любимой
резиденцией), Анжен или Рамбуйе на улице Сен-Оноре, Сийери по соседству с ним,
поместья в Шиноне и в Шампиньи-сюр-Вед. Замок Рюэй – творение архитектора Жака
Ламерсье и строителя Жака Тирио – был особенно знаменит своими садами с
искусственными гротами и оригинальными гидротехническими сооружениями. Творцы
Рюэя, также за 15 лет, превратили в грандиозный Дворец кардинала общей
стоимостью 400 тыс. ливров и Анжен. Сегодня он известен как Пале-Рояль.
Великолепной архитектурой отличался выкупленный и перестроенный Ришелье родовой
замок в Пуату: его создатель Ламерсье был явно вдохновлен дворцами Люксембург и
Фонтенбло. Первый министр строил здания не только для себя, но и для короля и
государства. Примечательно признание кардинала, что он меньше заинтересован в
величии своего дома, нежели в величии Сорбонны. Знаменитому учебному заведению
Франции, восстановление которого было начато Ришелье в 1626 г. и закончено в
1643 г., предназначено было быть “дворцом теологии и мавзолеем для бренных
останков” [7].
Все возводимые Ришелье здания – общественные и личные
– постоянно пополнялись произведениями искусства. К созданию Галереи великих
людей во Дворце кардинала, портретов коронованных особ и принцев в Лимуре и
других замках, скульптур, которых больше всего насчитывалось в замке Ришелье, и
к написанию собственных многочисленных портретов кардинал привлекал не только
художников и скульпторов с уже установившейся репутацией (Рубенса, Вертело,
Бернини), но и молодых людей с признаками таланта – таковыми были Шампань,
Лаир, Лебрен. Заметим, что Ришелье был первым во Франции коллекционером
произведений искусства в массовом масштабе. Его заслуги как коллекционера,
сохранившего для Франции, да и для всего мира, произведения великих мастеров,
только начинают оцениваться по достоинству. Инвентаризационная опись из 262
картин, обнаруженная в 1943 г., проливает свет на его коллекцию во Дворце
кардинала. При этом в опись не включены картины, составляющие часть здания, к примеру,
настенные росписи. Это – портреты в Галерее знаменитых людей и работы Вуэ,
Шампаня, Пуссена и Лебрена. Большинство картин в описи принадлежит кисти
итальянских художников – Леонардо да Винчи, Рафаэля, Корреджо, Беллини,
Тициана, Гвидо Ренни, Карраччи и др. Их – 84. Имеются также французские
(Шампань, Пуссен, Лебрен), голландские (Рубенс, Пурбюс) полотна и одна работа
немецкого художника Дюрера – “Девять муз”. В основном, это были
пейзажи и картины на библейские сюжеты.
Кроме того, среди произведений искусства во Дворце
кардинала насчитывалось более 400 фарфоровых изделий стоимостью 1732 ливра, 2
хрустальных изделия стоимостью 5 тыс. ливров, различные предметы быта (одна из
трех кроватей Ришелье стоила 45 тыс. ливров и была впоследствии передана шведской
королеве Кристине), дюжина гобеленов стоимостью от 3,5 до 32 тыс. ливров.
Кардинал располагал и большим количеством серебра и драгоценностей. 54 дюжины
серебряных и позолоченных блюд были оценены в 237 тыс. ливров, церковное
серебро – в 10 тыс. Драгоценности, перечисленные в описи Дворца, стоили только
58 тыс. ливров. Но здесь надо учесть то обстоятельство, что в случае
необходимости коллекция Ришелье, согласно его желанию, могла составить
гарантийный фонд государственных займов. В 1640 г. кардинал сообщил, что его
серебро и драгоценности в Париже стоимостью 300 тыс. ливров могут
использоваться в качестве гарантийного фонда. Поэтому в описи не учтен большой
сердцеобразный бриллиант, купленный за 75 тыс. ливров. В целом состояние
первого министра приближалось к 20 млн. ливров, из них наличными – 4 млн. [8]
Отдельного упоминания заслуживает великолепная
библиотека Ришелье, насчитывавшая более 6 тыс. книг. Ее основу составили две
коллекции: первая – 800 восточных рукописей, приобретенных французским послом в
Константинополе и купленных у его наследников Людовиком XIII, который просто
передал их кардиналу, и вторая – книги из публичной библиотеки Ла-Рошели,
конфискованной Ришелье после падения города. Библиотека досталась кардиналу
почти бесплатно. 85% книг были посвящены проблемам теологии, истории,
географии, литературе. Первый министр оставил их Сорбонне, а затем они нашли
свое постоянное пристанище в Национальной библиотеке [9].
Однако частная жизнь Ришелье была проста. Его кабинет
отличался строгим интерьером, да и пищу кардинал потреблял отнюдь не
изысканную, что в немалой степени объяснялось состоянием его желудка. Как лицо
духовное, он не нарушал ни одного поста. Обладавший слабым здоровьем, но
железной волей, Ришелье практически не имел личных привязанностей, кроме,
пожалуй, “серого кардинала”, своего верного друга отца Жозефа,
многочисленных в Пале-Рояле черных кошек и впоследствии, уже незадолго до
смерти, своего политического наследника итальянца Джулио Мазарини. Простота
была основным принципом личной жизни кардинала. Это наводит многих
исследователей на мысль, что личные пристрастия Ришелье в области искусства
проявлялись не столь открыто, как его общественное меценатство: “Коллекции
Ришелье представляли не столько личные эстетические вкусы кардинала, сколько
желание продемонстрировать внешние атрибуты политической власти, питавшей его
душу” [10]. Подобное сверхизобилие составляло основу богатства и
подданных, и королевства.
Кардинал Ришелье был личностью сложной, противоречивой
и далеко не всегда жил в соответствии с достойными восхищения мыслями, которые
высказывал в своих писаниях. Следуя своим политическим идеалам и создавая
несметное богатство, он был то крайне подобострастным, то исключительно
безжалостным. Те же качества, но в гораздо большей степени были свойственны и
кардиналу Мазарини.
В последние годы эта фигура начинает привлекать все
большее внимание, одновременно приобретая все более респектабельный вид, но
исследований о Джулио Мазарини, конечно, по-прежнему значительно меньше, чем о
Ришелье. Биографы Мазарини в основном подчеркивают авантюрные и
“барочные” черты обыденного и политического поведения кардинала, в
целом положительно оценивая его деятельность. Сейчас уже можно отмести легенды
о темном и плебейском происхождении Джулио Мазарини, пущенные в оборот его
политическими противниками, особенно во время Фронды (1648-1653 гг.). Его отец
Пьетро был сицилийским землевладельцем, а не грузчиком или рыбаком. Вероятно,
небольшое имение не приносило ему достаточного дохода, поэтому-то он и
отправился в Рим, где устроился мажордомом к знатному аристократу Филиппо
Колонне. Здесь Пьетро познакомился с Гортензией Буффалини, дочерью одного из
самых именитых людей папской столицы и вскоре женился на ней. Джулио был их
первым ребенком.
В 1642 г., сменив ряд профессий – капитана папской
армии, дипломата престола Святого Петра, Джулио Мазарини эмигрировал во Францию
и наследовал Ришелье на посту первого министра [11]. Его правление стало
началом быстрого распространения светскости и рационализма, подготовившего
почву для Французского Просвещения. Носителями новых идей явились великие
философы Рене Декарт и Блез Паскаль. Значение Парижа как духовного центра
Франции и всего континента значительно повысилось: здесь находился блестящий
двор, главное в стране судебное учреждение – Парижский парламент, Сорбонна –
лучшее учебное заведение Франции, и салоны, ставшие средоточием светской жизни
и взрастившие передовую французскую интеллигенцию эпохи Просвещения. В Париже
зрел огромный интеллектуальный потенциал, который мощно проявит себя в будущем.
Кардинал Мазарини отлично вписывался в ту эпоху. Он отдавал дань светской
жизни, моде, был очень образованным человеком и большим коллекционером.
Состояние Мазарини было беспрецедентным для XVII в. –
40 млн. ливров, из них наличными 8,7 млн. – и превосходило состояние Ришелье.
Третье “место” по богатству принадлежало принцу Конде (14 млн.
ливров). Любопытно, что Мазарини не интересовался недвижимым имуществом и имел
всего лишь две резиденции, украшенные и обставленные в стиле итальянского
барокко, – в Париже и в Риме, а до своего окончательного возвращения в столицу
после Фронды в феврале 1653 г. он не владел ни землей, ни поместьями в
королевстве. Впрочем, долгий “скитальческий” путь Мазарини во Францию
и его неустойчивое положение первых 10 лет министерства вполне объясняют это. В
середине 1650-х годов кардинал приобрел у герцога Мантуанского
герцогство-пэрство Майенн (756 тыс. ливров), а через несколько лет – герцогства
Нивернэ и Донзинуа, а также угодья в Эльзасе (2 млн. ливров). Так незадолго до
своей смерти [12] Мазарини стал герцогом и пэром.
Он коллекционировал книги, старинные манускрипты,
полотна художников, драгоценности. В инвентарном списке, составленном после его
смерти, числились 200 статуй, столько же античных произведений из мрамора (их
общая стоимость 116 тыс. ливров), 471 картина знаменитых мастеров (225 тыс.
ливров), огромное количество драгоценных камней, среди которых были самые
красивые бриллианты в Европе. Королеве-матери, своей возлюбленной Анне
Австрийской, кардинал завещал алмаз в 14 карат и известнейший на континенте
бриллиант “Роза Англии”, а своему крестнику, королю Людовику XIV, он
передал известные как “Восемнадцать мазарини” 18 бриллиантов, самым
крупным и ценным из которых был “Санси” в 53 карата. Общая стоимость
драгоценностей составляла 400 тыс. ливров [13].
В его коллекции были несколько полотен Джорджоне,
Рафаэль, Леонардо да Винчи, Тициан из великолепной коллекции картин казненного
английского короля Карла I, a кроме того, Эль Греко, Брейгель, фламандцы, 26
полотен Ван Дейка, 10 картин французских художников – Пуссена, Клода Желе, Вуэ,
Валантена, Миньяра. Последний сам помогал Мазарини подбирать картины для
коллекции.
Знаток библиотечного дела современности Альфред
Франклин считал, что “самыми крупными библиофилами XVII в. являлись три
великих министра Франции – Ришелье, Мазарини и Кольбер”. Заметим, что даже
в разгар политических бурь кардинал не забывал о своей коллекции книг. Во время
Фронды, в 1652 г., он писал известному библиотекарю того времени Габриэлю Ноде:
“В эти ужасные дни заботьтесь, насколько возможно, о сохранении моих книг.
От этого зависит и Ваше, и наше состояние”. Книги эти действительно
представляли большую ценность – по приказу кардинала Ноде ездил по всей Европе,
пополняя коллекцию, и только из Германии во время Тридцатилетней войны вывез в
общей сложности 4 тыс. старинных книг и манускриптов. 30 тыс. наименований книг
стали основой библиотеки, и поныне носящей имя Мазарини [14].
Джулио Мазарини с молодости любил музыку и театр.
Человек, прослывший во Франции отъявленным скупердяем, не пожалел денег, чтобы
пригласть в Париж самую знаменитую певицу того времени Леонору Барони, создал
итальянскую труппу. Впрочем, особого успеха эта труппа не имела: зрителям не нравились
артисты с фамилиями, оканчивающимися на “и” [1]. Тем не менее
низкопробные “мазаринады” эпохи Фронды сделали свое дело, пробудив у
французов интерес к театру. Французский театр расцветет пышным цветом немного
позже – во времена постановок Жана-Батиста Мольера при Людовике XIV.
Кардинал Мазарини основал Коллеж Четырех Наций, где
под руководством лучших профессоров Сорбонны обучались 60 сыновей дворян из
аннексированных Францией земель: Эльзаса, Пинероло, Артуа, Руссильона. Таким
образом демонстрировалось единство государства – главная политическая цель,
которую ставил перед собой французский министр.
Почти все, чем он владел, досталось Франции. Его
кровные родственники не получили фактически ничего. Лишь муж его племянницы
Гортензии Манчини унаследовал титул герцога и коллекцию картин. За исключением
Коллежа Четырех Наций, наследство Мазарини было растащено по галереям,
библиотекам и дворцам Людовика XIV и его выдвиженца – будущего
“финансового гения” Франции Жана-Батиста Кольбера [16]. Таким образом
оно и уцелело.
Несметное богатство Джулио Мазарини и сомнительные
способы его приобретения питали ненависть фрондеров и, по меткому замечанию
Пьера Губера, “лень историков и рассказчиков анекдотов”. Однако любой
министр Старого порядка (впрочем, как мы можем заметить, и современный) всегда
обогащался. Это было обычным делом. В те времена должность диктовала
соответствующий стиль и образ жизни, министрам необходимы были роскошные
резиденции, эскорты, кареты и т.д., иначе их просто не поняли бы и засмеяли. Правда,
некоторым министрам во французской истории все же приписывали репутацию
абсолютно честных людей – прежде всего герцогу Сюлли при Генрихе IV Бурбоне и
Кольберу при Людовике XIV, но это не соответствует действительности. Герцог
Сюлли с помощью крайнего стяжательства, экономности и многочисленных финансовых
трюков, о чем он предпочитал не упоминать в своих “Мемуарах”,
сколотил состояние, которое сам оценивал в 5172854 ливра [17]. А Жан-Батист
Кольбер за время своего служения королю не только накопил в два раза больше, но
и основал влиятельнейший фамильный министерский клан Кольберов, слившийся
впоследствии со знатнейшими семьями королевства.
Прежде чем обратиться к славной династии политиков и
дипломатов Кольберов, которые, как говорят, “сделали самих себя” на
службе королю, логично будет упомянуть, пожалуй, наиболее
“неформального” министра Франции XVII в. сюринтенданта финансов
Никола Фуке, маркиза де Бель-Иля. Во время Фронды Никола – сын государственного
советника Франсуа Фуке, в свое время ближайшего помощника кардинала Ришелье в
вопросах морской торговли и флота, – сумел угадать, кто есть кто, и
выдвинуться, став с ноября 1650 г. королевским прокурором в Парижском
парламенте. На этой должности он оказал немалые услуги Мазарини и двору, в
награду (правда, не без колебаний и за наличные) кардинал назначил его в
феврале 1653 г. одним из сюринтендантов финансов. Фуке было поручено взять на
себя самую ответственную и трудоемкую часть работы, а после смерти своего
коллеги Сервьена в феврале 1659 г. он стал единственным сюринтендантом финансов
[18]. В основном Фуке разбогател на торговле с североамериканскими колониями и
на финансовых спекуляциях. Он вел финансовые дела матери короля Людовика XIV –
королевы Анны Австрийской, нес ответственность за доходы государства и
пользовался большим доверием у банкиров Франции и всей Европы. Этим он был
обязан своей ловкости, смелости, прекрасному имиджу и, по мнению современников,
опасному обаянию, но прежде всего тому, что являлся выдвиженцем Мазарини –
непререкаемого европейского авторитета.
Не исключено, что внушительное состояние Фуке – до 4
млн. ливров – сыграло решающую роль в выборе кардинала. Изнуренному войной с
Испанией и Фрондой королевству требовались финансы. Основным стержнем политики
Фуке был безграничный кредит. Но абсолютизация кредита вовсе не гарантировала
интересов всех кредиторов государства. Лишенные связей, рядовые рантье, потеряв
надежду вернуть свои деньги, продавали купленные облигации за бесценок.
Влиятельные же финансисты добивались их реализации по нарицательной стоимости.
Этим пользовались и сам сюринтендант, и Мазарини, и даже “честный”
Кольбер. Казначейские билеты скупались за 3-4% своей стоимости через подставных
лиц. Прибыли были огромными. Все подчиненные Фуке сколотили приличные состояния.
Он гордился этим и замечал: “Я заинтересован в том, чтобы их считали
скорее богатыми, чем бедными, потому что пользовался их кредитом” [19].
Ярчайший представитель делового мира тогдашней Франции был самым богатым, после
первого министра, человеком королевства.
Непревзойденный взяточник, Фуке беззастенчиво грабил
казну, но так, чтобы она не оставалась пустой и постоянно пополнялась. Огромные
доходы сюринтенданта сравнимы только с его безмерными расходами. Примечательно,
что, если ни один заимодавец или откупщик не мог удовлетворить его просьбу о
кредите, он использовал собственные средства. Так, в ноябре 1657 г., когда
Мазарини оказался в трудном положении в связи с тем, что французским солдатам
давно не платили денег, Фуке дал государству в долг 11,8 млн. ливров. В 1659 г.
долг французской монархии своему сюринтенданту составлял 5 млн. [20] Вместе с
Фуке, и через него, многие финансисты предоставили королю займы и авансы, дабы
помочь добиться военных побед, а также поддержать блеск и славу двора.
Богатство, власть и популярность сюринтенданта
финансов представлялись современникам фантастическими и у многих вызывали
черную зависть. Создавая себе влиятельную клиентелу, Фуке щедро раздавал пенсии
и субсидии придворным, военным, должностным лицам, литераторам, деятелям
искусства. Он строил себе великолепные дворцы, превосходящие по красоте и
удобствам королевские. Еще Никола без счета тратился на женщин и имел у них
успех. Запечатленный для потомков одним из своих ближайших друзей, знаменитым
художником Шарлем Лебреном, на портрете Фуке выглядит подлинным аристократом:
он строго, но по моде одет в черные одежды из дорогой ткани. Тонкие и гибкие
руки сюринтенданта финансов напоминают руки музыканта или опытного любовника,
знающего толк в ласках. По-видимому, женщины любили его не только за красивую
внешность и богатство. Правда, Луиза де Лавальер, первая метресса Людовика XIV,
всю жизнь преданная королю, отвергала настойчивые ухаживания Фуке [21]. Кстати,
посягательство на возлюбленную монарха стало одной из причин, которые привели к
падению Фуке.
У Фуке был могущественный противник – контролер
финансов Жан-Батист Кольбер, который собирал компромат на Фуке, видя в нем
препятствие для осуществления своих честолюбивых замыслов на государственной
службе. Повзрослевшего короля все больше раздражало богатство Фуке и его девиз:
“Для меня нет ничего недоступного!” Но, пока был жив Мазарини,
положение Фуке оставалось прочным. Тем не менее первый министр фактически
“подставил” Фуке, предложив ему купить остров Бель-Иль в Атлантическом
океане за 1 млн. 300 тыс. ливров “по приказу короля” [22]. Мазарини
не хотел терять контроль над важным стратегическим пунктом, служившим рейдом
для кораблей, следовавших из Америки, но сам не желал пускаться в авантюру –
крупная сделка с семьей бывшего фрондера Поля де Гонди, кардинала де Реца,
могла показаться королю подозрительной.
Никаких особых мер предосторожности при махинациях с
государственными финансами Фуке не соблюдал, тем более что расхищать казну ему
позволяла сама королева. Когда агенты Кольбера начали расследовать старые дела
об исчезновении государственных средств, выяснилось, что на сюринтенданте
“висят” нецелевые расходы почти в 80 млн. ливров, причем, как
минимум, 20 млн. из них Фуке присвоил. В течение года Кольбер извещал Людовика
о “неожиданно вскрывшихся фактах злоупотреблений”, внушая королю
мысль о том, что плачевное состояние финансов, из-за которого, в частности,
приходится урезать расходы на содержание двора, – результат махинаций Фуке и
близких к нему финансистов [23]. Вскоре могущественный сюринтендант сам помог
Кольберу.
Безусловно, Фуке поступали сведения о том, что Людовик
XIV намерен расправиться с ним, но, авантюрист по природе и игрок во всем, он
не обращал внимания на эти предостережения и в конце концов сам лишил себя
правовой защиты. Лесть короля, посоветовавшего ему полностью посвятить себя
государственным делам, сделала свое дело: Фуке продал должность генерального
прокурора, обеспечивавшую ему неприкосновенность, за 1 млн. 400 тыс. ливров.
Затем он совершил еще одну роковую ошибку, ускорившую его падение.
Почувствовав, что Людовик стал относиться к нему прохладно, и зная, что больше
всего на свете Король-Солнце любит пышные торжества, Фуке решил отпраздновать
новоселье в только что достроенном дворце Во-ле-Виконт. Король был приглашен на
празднество вместе со всей свитой. Тем временем Кольбер подготовил справку,
согласно которой строительство дворца обошлось Фуке в 18 млн. ливров (дворец
создавали самые выдающиеся деятели искусства того времени: архитектор Луи Лево,
художник Шарль Лебрен, скульпторы Франсуа Жирардон и Франсуа Ангье, садовник
Андре Ленотр).
Торжества стоили 500 тыс. ливров. С учетом официальных
доходов сюринтенданта, составлявших около 600 тыс. ливров в год, получалось,
что Фуке развлекал короля на украденные у него же деньги. Ужин на 3 тыс.
персон, поданный на золотой посуде, где красовались гастрономические деликатесы
на баснословную сумму – 120 тыс. ливров, взбесил Людовика: во время войны
королевский золотой сервиз был переплавлен на нужды обороны, и теперь Фуке
словно бы кичился тем, что живет лучше самого короля. Комедия, разыгранная
труппой Мольера перед гостями, посвящалась щедрому хозяину, а не Людовику.
Вдобавок ко всему лошади королевы-матери, испугавшись фейерверка, едва не перевернули
карету. В общем, разъяренный Людовик собрался лично арестовать Фуке, прямо во
время праздника, но его удержали от этого Кольбер и Анна Австрийская [24].
Арест сюринтенданта финансов произошел в Нанте 27
августа 1661 г. Процесс по его делу проходил в обстановке грубого давления на
судей и вызвал строптивость палаты Правосудия. Тем временем непопулярные меры
правительства по сокращению выплат по государственным займам вызвали рост
оппозиционных настроений в средних слоях парижан, и защищавшийся с самообладанием
Фуке стал восприниматься как невинная жертва деспотизма. Он ловко
воспользовался этим и приводил на суде неоспоримые цифры и факты, бросавшие
тень на Анну Австрийскую и косвенно на самого короля. Заметим, что состояние,
которым владел сюринтендант к моменту своего падения, точно никем не
подсчитано: все соответствующие документы уничтожены. Возможно, оно было
сравнимо с состоянием Ришелье, а может быть, и вовсе являлось фикцией,
поскольку Фуке отождествлял себя с государственной казной.
Корона фактически проиграла этот процесс: в декабре
1664 г. суд приговорил Фуке не к смертной казни, а лишь к изгнанию из страны.
Король своей властью ужесточил приговор, заменив изгнание пожизненным
заключением в суровой крепости Пинероло в Северной Италии, где Фуке и скончался
в 1680 г. Его жена Мария-Мадлена де Кастий и дети были высланы из Парижа.
Заключение Фуке – беспрецедентное для министра его ранга – стало частью легенды
о знаменитой “железной маске”. Историки до сих пор не могут точно
сказать, кто же в действительности скрывался за ней, но то, что это был не
Фуке, уже доказано [25].
Победитель Фуке – министр экономики и финансов Франции
с 1665 по 1683 г. – Жан-Батист Кольбер не мог похвастать родословной: он стал
дворянином лишь в 1655 г., купив должность королевского секретаря. Кольбер
пользовался особым доверием Мазарини и сразу же после смерти кардинала был
назначен одним из интендантов финансов. При этом Жан-Батист передал в казну 15
млн. ливров из состояния умершего министра, обеспечив тем самым доверие короля.
Он отличался педантичностью, феноменальной работоспособностью, умением
усваивать массу информации и видел залог успеха в завоевании абсолютного
доверия патрона и добросовестном служении ему. И летом, и зимой трудовой день
Кольбера продолжался 15-16 часов. Тратить время на встречи и беседы с людьми, в
том числе и влиятельными, он не любил [26]. В итоге ему удалось придать
качественное ускорение экономическому и политическому развитию французского
государства. К сожалению, это развитие затормозилось при королях и министрах
XVIII в.
Кольбера нельзя назвать ни интеллектуалом, ни
последовательным коллекционером – он трудился на благо короля, государства и
возвышения своего клана. Он тоже был фантастически богат – его состояние
превышало 10 млн. ливров (большей частью это были деньги и драгоценности).
Земельные владения (среди них сеньория Сеньоле, давшая ему баронский титул, и
архиепископство Руан) оценивались в 140 тыс. ливров. В отличие от богатства
Фуке, богатство Кольбера по тем временам имело законные источники, известные
королю. Правда, после ареста Фуке из его опечатанного архива была изъята и,
скорее всего, уничтожена переписка Мазарини и Кольбера, которая, безусловно,
могла скомпрометировать обоих. Власть и богатство породнили Кольбера с аристократией:
три его дочери с приданым в 400 тыс. ливров вышли замуж за герцогов, один сын,
маркиз Сеньоле, состоял на государственной службе, другой стал архиепископом
Руана. Пристраивая своих родственников, Жан-Батист Кольбер давал им шанс
“честно” выдвинуться и разбогатеть, о чем он писал брату Шарлю:
“Сознаюсь Вам, что я мужественно стараюсь уничтожить зависть видеть нашу
семью высоко, чтобы весь мир пришел к согласию, что фортуна, которую мы имеем,
причитается нам по праву. Нас четыре брата, и три остальных на хорошем пути,
чтобы достичь того же, что и я” [27].
И Фуке, и Кольбер были последними министрами Франции
XVII в., чьи доходы, по сути, не ограничивались и за ними не было особого
присмотра. Сам Кольбер (предварительно обогатившись) положил этому конец с
целью пополнить государственную казну и стабилизировать бюджет. После суда над
Фуке усилился фискальный нажим на финансистов – были созданы специальные
реституционные комиссии для взимания с них штрафов. Согласно данным,
приведенным в книге В.Н. Малова, сумма штрафов, наложенная на финансистов
палатой Правосудия в 1661-1665 гг., составляла 117.4 млн. ливров, а
правительственными комиссиями 1665-1666 гг. – 159,4 млн. ливров. При этом
некоторые приближенные “честного” Кольбера в списках реституционных
комиссий не значились .
Типичная структура состояния члена Королевского совета
при Людовике XIV была примерно такова: земли составляли от 20 до 40%,
недвижимое имущество – от 10 до 15%, должности – от 10 до 20%, ренты – от 40 до
60%, движимость – от 5 до 10% [29]. Индивидуальные различия состояний,
зависевшие от личных пристрастий их владельцев, не мешают говорить о наличии в
это время единого в целом типа богатства. И еще. За исключением наиболее
состоятельных министров, члены Королевского совета были беднее герцогов и
пэров, т.е. аристократии. Такова была финансовая подоплека формировавшегося при
Людовике XIV придворного общества. “Версальская” аристократия для
монарха, монополизировавшего власть в государстве с помощью бюрократии, уже не
представляла опасности. Морально и политически она зависела от доброй воли
короля, но ее финансовое положение отражало эпоху расцвета государства Старого
порядка.
Жизнь и деятельность любого политика времен
Короля-Солнца была неразрывно связана с таким понятием, как двор. Во время
становления Вестфальской системы двор представлял собой единственный центр
правления и силы государства, с быстро растущим персоналом для его содержания и
соответствующим аппаратом управления. Это был центр патронажа и клиентелы,
ранг, влияние и внешний вид которого определяли вес правителя. Как известно,
французский двор считался образцом для всего континента, являя собой
своеобразную модель для “метрополии”, и ему пытались подражать в той
или иной степени все европейские дворы, по сравнению с блеском и пышностью
французского казавшиеся старомодными и провинциальными [30]. Жизнь в придворном
обществе была отнюдь не мирной. Множество людей непрерывно вели борьбу за
престиж и место в придворной иерархии. Один придворный зависел от другого, а
все вместе – от короля. Тот, кто сегодня занимал высокое положение, завтра мог
быть отправлен в отставку либо удален в провинцию. И все же эти
“печали” и противоречия способствовали развитию двора и страны в
определенных рамках и на определенном промежутке времени, а также во многом
определили расцвет идей Просвещения и культуры.
Как отмечал в своих “Мемуарах”, ставших
энциклопедией придворной жизни, герцог Луи де Сен-Симон, жизнь двора
определялась двумя человеческими устремлениями: модой и любопытством. В среде придворных
Версаля существовало три клики. Кольберы принадлежали к партии
“министров”, куда входили видные представители чиновничества и
церкви. Они не допускали в свои ряды новичков, делая исключение в случае
крайней необходимости, уже занимали и стремились удержать за собой главные
посты. Со своих “аристократических” высот Сен-Симон пренебрежительно
замечал, что “набожность делала их сухими и чопорными до такой степени,
что это выставляло их на посмешище” [31].
Среди наиболее состоятельных министров Короля-Солнца,
что совсем не удивляет, числились члены клана Кольберов – брат Жана-Батиста
Шарль Кольбер де Круасси и его сын маркиз де Торси. По протекции
“великого” Кольбера Шарль стал членом Королевского совета и занимал
пост главы дипломатического ведомства Франции с 1680 по 1696 г. Авторитет
старшего брата был для него непререкаемым. Круасси нередко проявлял
нетерпимость, был лишен присущих истинному дипломату гибкости и тонкости. Его
дипломатия привела к двум европейским войнам и к аннексии Францией Страсбурга в
1681 г. Тем не менее Людовик не зря держал его на посту министра иностранных
дел – тогда королю требовалась силовая линия в дипломатии. При решении сложных
вопросов глава дипломатического ведомства не спешил, проявляя “мудрую
медлительность”. Кроме того, Круасси внес ряд новшеств в дипломатическую
работу и подготовил надежную смену в лице собственного сына.
Шарль Кольбер был гораздо беднее Жана-Батиста – в
целом его состояние на 1690 г. составляло “всего” 2,5 млн. ливров.
Женитьба на Франсуазе Беро, дочери государственного советника и главного
слушателя жалоб в парламенте, сеньора Круасси-ан-Бри, принесла ему приданое в
276144 ливра и титул маркиза в 1676 г. Его недвижимое имущество и жалованье
стоили 1232810 ливров, остальную часть состояния составляли движимое имущество
и наличные. Однако следует оговориться, что Круасси, слывший любящим отцом
своих семерых детей, потратил на их приданое и карьеру около 2 млн. ливров [32].
Круасси и затем его сын, маркиз де Торси, являлись
большими библиофилами. Парижская библиотека Круасси в его особняке на улице
Вивьенн насчитывала множество томов. 5% из них были ценными книгами
религиозного содержания, 5% – трактатами по архитектуре, 10% – произведениями
античных авторов, 30% занимала юридическая литература и 50% – исследования по
истории Франции и других государств. Шарль был большим любителем античной
литературы – на столе в его кабинете всегда лежали Вергилий, Гораций и Гомер.
Библиотеку в замке Круасси, редко посещаемом министром, составляли, в основном,
ценные трактаты по юриспруденции и классическая литература. А вот к любителям
искусства Шарля Кольбера нельзя причислить: в Париже и в Круасси находились
несколько десятков картин, но по преимуществу это были копии общей стоимостью
361 ливр. Его кабинет украшали два портрета короля и три картины на библейские
темы, а галерея замка Круасси состояла из портретов великих людей столетия и
нескольких пейзажей [33].
Будущий маркиз де Торси, которого, как и знаменитого
дядю, звали Жан-Батист Кольбер, был первенцем в семье Шарля Кольбера де
Круасси. “Маленький Торси, благоразумный министр, правая рука короля, его
главнейший секретарь”, – так характеризовал его английский посол в Париже
в 1712-1714 гг. Мэттью Прайр. В своей корреспонденции англичанин оставил одно
из самых ярких описаний жизни маркиза в период его наибольшего влияния при
дворе. Уютный и приветливый особняк маркиза на улице Вивьенн всегда был полон
гостей. Помимо официальных приемов для придворных самого высокого ранга, в
салоне Торси собирался клан Кольберов в полном составе, включая брата министра
епископа Монпелье и его кузенов – герцогов де Шевреза и Бовилье, а также
министры и секретари иностранных дел, генеральный контролер финансов Никола
Демаре, президент Финансового совета Поль де Сен-Аньян, послы иностранных
государств, герцоги и пэры. Дом Торси стал центром политических интриг
последних лет правления Людовика XIV [34].
В области дипломатии Торси являлся по-настоящему
гениальным стратегом. Он стал создателем дипломатических структур, которые в
несколько измененном виде используются и сегодня. Именно благодаря ему
французская дипломатия долгое время считалась лучшей в Европе. Начало личного
правления Людовика XIV ознаменовалось стремлением изменить систему равновесия
сил, созданную Вестфальским миром 1648 г., и систему коллективной безопасности
на французских границах, оставленную ему в наследство кардиналом Мазарини. Это
привело к четырем европейским войнам второй половины XVII – начала XVIII в., в
итоге истощившим ресурсы Франции и заставившим ее поделиться своей гегемонией с
другими великими державами континента. Поэтому в конце правления Людовика
возникла необходимость стабилизировать положение Франции в Европе. Серия мирных
договоренностей, венчавших Войну за испанское наследство (1701-1714 гг.), явилась
не только результатом сложившейся международной ситуации, но и результатом
искусной дипломатии Версаля, руководимой Кольбером де Торси [35].
Но жизнь Кольбера-третьего не исчерпывалась политикой.
Маркиз вел по-настоящему полнокровную семейную и духовную жизнь. Его брак стал
финансовым успехом: Катрин-Фелисите де Помпонн принесла ему, отнюдь не бедному
человеку, богатое приданое в 400 тыс. ливров. Политическая карьера и богатство
позволили Кольберу-третьему быть носителем нескольких титулов и владельцем
целого ряда земель. Он являлся маркизом Торси, Коллежьен, Круасси, Сабле,
Буа-Дофине, графом де ла Барр и бароном Пинсе. В 1715 г. он приобрел в Париже
особняк Бурбон с приходом Сен-Сюльпис, куда вскоре переселился из родового
гнезда Кольберов на улице Вивьенн. Дом этот стоил 370 тыс. ливров, маркизат
Сабле приносил 848229 ливров, а маркизат Круасси – 428 тыс. ливров. В целом
недвижимое имущество Торси составляло 2044727 ливров. Его состояние по этой
статье было сравнимо с состоянием высшей аристократии. Доход Торси от
занимаемых должностей – главы дипломатического ведомства, сюринтенданта почты,
секретаря короля, члена Королевского совета, члена совета Регентства –
составлял 1 млн. 978 тыс. ливров [36].
Торси имел четверых детей. Его единственный сын Жан-Батист
Иоахим Кольбер, маркиз де Круасси (1703-1777) при полном одобрении отца сделал
военную карьеру: в 1736 г. он удостоился ордена Святого Людовика, а в 1745 г.
стал генералом. Старшая дочь Торси, Франсуаза-Фелисите Кольбер (1698-1749),
вышла замуж за дворянина из Прованса маркиза д’Ансезана. Вторая дочь,
Катрин-Паулина Кольбер (1699-1773), вторым браком была замужем за Луи де
Плесси-Шатильоном. Третья дочь, Констанс Кольбер (1710-1734), вышла замуж за
Августина-Жозефа Майли, сына Жозефа Майли, барона де Сен-Амана. Ее дочь,
Жанна-Мари Констанс де Майли, вышла замуж за маркиза д’Аржансона [37]. Карьера
и приданое детей стоили Торси 1,8 млн. ливров. В итоге, как мы видим, мечта
клана Кольберов осуществилась – их дети и внуки слились с дворянством шпаги. Но
как повлияло это на их будущее? Не за горами была Французская революция,
которая смела с политической арены Франции все старые фамилии. Возможно,
поэтому о потомках Кольберов мы больше ничего не знаем.
В духовном плане министр иностранных дел Франции имел
исключительно разносторонние интересы. Немалое значение здесь играло воспитание
– Круасси не раз говорил сыну: “Будь любознательным и ничего не
игнорируй”. Торси в своей жизни ничего не игнорировал и был истинным
интеллектуалом. Мало у кого имелась коллекция книг стоимостью 60679 ливров,
размещавшаяся в основном в замке Сабле и на улице Бурбон. По составу библиотеки
можно судить об интересах Торси. Во-первых, это были книги по истории –
античной, истории Франции, других европейских государств и даже инков. История
была подлинной страстью маркиза – он считал ее самой главной наукой. Не зря же
впоследствии в Академии наук он выступил с докладом об особой значимости
истории. Две трети его библиотеки составляли книги по литературе, искусству,
естественным наукам (преимущественно статистике и физике), праву, философии
(тут он выделял Платона и Аристотеля), музыке.
В отличие от отца, Торси слыл подлинным знатоком
искусства, а не просто коллекционером. Он изучал живопись, архитектуру,
скульптуру, еще будучи молодым человеком, во время своего первого вояжа в Рим.
В особняке Бурбон насчитывалось более 50 картин стоимостью 5129 ливров, в замке
Круасси – более 64 (1500 ливров) и в замке Сабле 15 картин (200 ливров).
Половина картин была написана на библейские сюжеты.
Общая стоимость бронзовых скульптур на античную
тематику составляла 1200 ливров. Кроме того, у маркиза имелась солидная
коллекция медалей. Еще Жан-Батист имел репутацию большого знатока моды и тонко
чувствовал ее веяния. Он слыл щеголем, но в меру – его никогда не обвиняли в
излишестве. Торси первым во Франции приобрел экзотическую мебель, вошедшую в
моду в его столетии. Ею он обставил свой дом на улице Бурбон, дополнив
обстановку коврами из Турции, тканями из Индии, велюром из Пекина и т.д. В
принципе, Торси по своим интересам был представителем эпохи Просвещения,
идеологические и хронологические рамки которой мы нередко и неоправданно
сужаем. После смерти маркиза де Торси в 1746 г. его состояние составляло около
5 млн. ливров [38]. Богатство всесильных министров порицалось современниками,
что обусловливалось, прежде всего, переходным во всех сферах жизни этапом в
истории французского королевства. С одной стороны, им завидовала терявшая
власть и положение аристократия, с другой, особенно в кризисные периоды, –
представители третьего сословия. По сути же, богатство французских министров в
первой половине и в середине XVII в. ненамного превышало богатства
аристократии, но бросалось в глаза, ибо они происходили из смешанной или
буржуазной среды. Они как бы “парили” посередине, конкретно не
принадлежа ни к какому традиционному сословию Франции. Кроме того, они
олицетворяли бюрократию, которую во все времена боялись, ей подчинялись, но не
любили. Несметное и неконтролируемое богатство “духовных лиц” –
Ришелье и особенно Мазарини – порицалось и осуждалось, несмотря на их
утверждения, что оно принадлежит государству. А контролируемое во время
правления Людовика XIV состояние Кольберов – в меньшей степени, ибо то была
новая стадия в развитии Франции – стадия стабильности и расцвета французской
монархии Старого порядка. Жизнь придворного общества определяла возможности и
стиль поведения министерского клана Кольберов. В отличие от первых министров
Ришелье и Мазарини, Кольберы чувствовали себя не всесильными, а лишь влиятельными
политиками – прежде всего они зависели от воли монарха.
Список литературы
1. Черкасов П.П. Кардинал Ришелье. М., 1990, с. 13-15,
147-155; Bergin J. The Rise of Richelieu. New Haven-London, 1991, p.111-124.
2. Hanotaux G. Histoire du cardinal de Richelieu, 1.1.
Paris, 1896, p. 3.
3. Memoires du cardinal de Richelieu, t. X. Paris,
1929, p. 7.
4. Knecht R. Cardinal Richelieu: Hero or Villain? –
History Today, march 2003.
5. Lettres, instructions diplomatique et papiers
d’etat du cardinal de Richelieu. Par D.Avenel, t. 1. Paris, 1843-1860, p. 24;
Lacroi L. Richelieu a Lucon. Paris, 1890 (reprint 1986), p. 73-74.
6. Кнехт Р..Ж. Ришелье. Ростов-на-Дону, 1997, с. 88.
7. Batiffol L. Richelieu et le roi Louis XIII. Paris,
1934, p. 95-141.
8. Кнехт Р.Ж. Указ. соч., с. 332-343.
9. Mousnier R. Richelieu et la culture. Paris, 1987,
p. 175-183.
10. Ibid., р. 184.
11. См. Ивонина Л.И. Мазарини и его мир. Смоленск,
2002.
12. Губер П. Мазарини. М., 2000, с. 454-455.
13. Там же, с. 442.
14. Mazarin. Homme d’ etat et collectioneur.
1602-1661. Paris, 1961, p. 214-217.
15. Dulong C. Mazarin. Paris, 1999, p. 339-340.
16. Ibid., p. 362-363.
17. BarbicheB. Sully. Paris, 1978, p. 25.
18. Борисов Ю.В. Дипломатия Людовика XIV. М., 1991, с.
14.
19. Цит. по: Малое В.Н. Ж. -Б. Кольбер. Абсолютистская
бюрократия и французское общество. М., 1991, с. 33.
20. Barbiche В. Les institutions de la monarchic
francaise а Г epoque modeme. XVIe-XVIIe siecle. Paris, 2001, p. 47.
21. Борисов Ю.В. Указ. соч., с. 17-18.
22. Dulong С. Op. cit., p. 321.
23. Малое В.Н. Указ. соч., с. 43.
24. Борисов Ю.В. Указ. соч., с. 19-20.
25. Блюш Ф. Людовик XIV. М., 1998, с. 234-236; Dessert
D. Argent, pouvour et societe au grand siecle. Paris, 1984, p. 83-85.
26. Малов В.Н. Указ. соч., с. 31-32, 50.
27. Борисов Ю.В. Указ. соч., с. 108; Correspondance de
Colbert, t. 1. Par P. Clement. Paris, 1886, p. 106.
28. Малое В.Н. Указ. соч., с. 82-85.
29. Konocoe H.E. Высшая бюрократия во Франции XVII в.
Л., 1990, с. 204. 188
30. La Bruyere. Caracteres De la Cour. Paris, 1890, p.
178.
31. Historical Memoirs of the Duc de Saint-Simon. Ed.
and trans. L. Norton, 1.1. London, 1968, p. 97.
32. Berenger J. Charles Colbert, marquis de Croissy. –
Le Conseil du Roi de Louis XII a la Revolution. Par R. Mousnier. Paris, 1970,
p. 167-173.
33. Ibid., p. 169.
34. Rule J.C. King
and Minister: Louis XIV and Colbert de Torcy. – Louis XIV and Europe. Ed. by
R.Hatton. London – New York, 1976, p. 213-214.
35. Picavet G. La
diplomatic franchise au temps de Louis XIV. Paris, 1928, p. 27-69.
36. Roth W.
Jean-Baptiste Colbert, marquis de Torcy. – Le Conseil du Roi.., p. 190.
37. Ibid., p. 193-195.
38. Ibid., р. 197.
Для подготовки данной работы были использованы
материалы с сайта http://vivovoco.rsl.ru