Партии и партийные системы в российской истории

Партии и
партийные системы в российской истории.

Формирование
политических партий и партийных систем в начале XX века в России не могло не иметь
определенных особенностей. Они связаны со своеобразием ее исторического
развития, на что обратили внимание многие политологи и историки. Так, в
качестве специфических черт процесса возникновения партий сегодня выделяются
наиболее часто следующие моменты: невысокая политическая культура с
архаическими оттенками, предопределившая иллюзорность и утопичность программных
установок поведения; устойчивой социальной базы, в силу чего они скорее
формировались как производное не социальных связей, а духовного настроя
общества, складываясь на базе того или иного комплекса идей; их особая
оппозиционность, направленная не только на систему власти, но и на отношения
друг к другу; их слабая способность к компромиссу и склонность к политическому
радикализму; персонификация элит, когда имидж партий определялся авторитетом
узкого круга популярных политиков, озвучивавших программные положения своих
организаций и стремившихся к их идеологическому размежеванию.

Целенаправленное
изучение партийных образований предполагает обязательный анализ партийных систем,
их структурирования, характера функциональной заданности. Это тем более
необходимо, если учесть, что с политической точки зрения партийные системы
являются «вторым важнейшим каналом осуществления власти». Однако на сегодня,
как отмечают исследователи, данная проблема является в политической науке
наименее разработанной в концептуальном отношении. Конкретно это проявилось в
излишнем фокусировании всех проблем формирования партийных систем на
противоборстве двух ведущих сил (реформаторов и консерваторов), отождествляемых
с борьбой между политическими лидерами и различными ветвями государственной
власти. Для России с ее специфическими циклами развития было характерно
постоянное присовокупление к вышеназванным политическим силам третьей —
революционной (экстремистской). Тем более, что за весь XX век политический процесс так и не
выработал не только механизма, но и достаточно действенных средств
своевременного воздействия общества на власть с целью подталкивания ее к
органичным реформам и разрешению возникавших социальных проблем. И даже проводя
реформы «сверху», власть чаще всего действовала как сила маргинальная, не
умевшая корректировать их ход в соответствии о импульсами, шедшими «снизу», и
не улавливавшая своевременно настроения критической массы социальных коллизий.

Само
возникновение партий было вызвано попыткой самоутверждения политических сил,
представители которых осознавали необходимость модернизации, либерализации и
последующей демократизации России. Представителями революционного крыла
последнее отождествлялось с ее социализацией. Отличительной особенностью
российской многопартийности стало ее формирование в русле противоречивых
изменений в системе социальных отношений и в государственном устройстве России.
В этом плане российская многопартийность начала века не создавалась
целенаправленно, а складывалась спонтанно как результат деятельности
политически активного элемента, в первую очередь из представителей
интеллигенции. И все-таки сам факт возникновения партий отражал определенный
динамизм политического процесса в России в начале века. Российские партии
разрабатывали и утверждали свои программы, определяли и корректировали
стратегические и тактические установки.

Можно спорить о
том, сложилась или не сложилась в тех условиях традиция конституционализма и
парламентаризма в России и могли ли стать сами партии решающим фактором ее
демократизации, но, видимо, вряд ли правомерно отрицать наличие таких попыток у
большинства из них, как, впрочем, и стремления к блокированию по отдельным
вопросам политической тактики.

В этой связи
встает вопрос об определении существовавшего в России типа партийной системы. В
настоящее время исследователи выделяют несколько типов, в первую очередь
отличавшихся друг от друга количеством втянутых в орбиту функционирования партий,
например, однопартийная система, система с партией-гегемоном или преобладающей
партией, двухпартийная, система ограниченного плюрализма, система
поляризованного плюрализма, атомизированная партийная система. Последние две
рассматриваются в качестве партийных систем переходного характера.

Типизировать
возникшую в годы первой русской революции систему партий можно лишь с известной
долей условности. Ведь речь идет о ее становлении в условиях авторитарного
режима, когда некоторое осознание недопустимости перехода от политической
конфронтации к решению проблем насильственным путем ощущалось не только в
либеральных и радикальных, но и в правительственных кругах. Однако
самодержавная власть оказывалась не в состоянии не только контролировать, но и
вовремя осознавать происходившие процессы. Режим не планировал расстаться с
неограниченной властью, хотя и вынужден был легализовать образовавшиеся партии
и пойти на существенные изменения в государственном строе, допустив создание
нового представительного законодательного органа — Государственную думу.

Впервые в
истории страны, официально признав факт существования партий, царский Манифест
17 октября 1905 г. заложил на 12 лет методологию действий власти по отношению к
ним. Суть этой методологии, возведенной последующими действиями царизма в ранг
политики, можно определить следующим образом: всякая оппозиция — в целом
нежелательное, а когда это возможно, и недопустимое явление, но, если возникает
необходимость считаться с нею, предпочтительнее навязывать ей правила игры
«сверху», меняя их в зависимости от соотношения сил в политической палитре.

Созывом первой
Государственной думы открылась первая страница истории российского
парламентаризма, которая пришлась на период революционного возбуждения масс.
Думой «надежд» называли современники первое в стране подобие парламента.
Естественно, каждая политическая сила связывала с ней свои прогнозы, которые,
как показал опыт, были весьма различны: одни партии смотрели на Думу как на
трибуну для заявления о своих политических лозунгах, другие — как орудие
реализации своих программных задач; беспартийные депутаты — большинство из
которых представляло интересы крестьянства — пытались через Думу решить
аграрный вопрос. В сознании значительной части населения присутствовала вера в возможность
«мира царя с Думой».

В структуре
происходивших политических подвижек находилось место почти всем: самобытникам и
националистам, западникам и славянофилам, либералам и консерваторам,
революционным и либеральным народникам, эсерам, анархистам, социал-демократам,
тем, кто регламентировал свою деятельность как партийное самообразование и тем,
кому еще предстояло подойти к осознанию своей самодостаточности. Однако
действительные механизмы взаимодействия власти с политическими партиями не были
созданы, более того, правительство пыталось не замечать выступления их активных
лидеров в Думе, партийная протосистема искусственно отдалялась от настоящей
политики и была предельно атомизирована. Атомизированный характер партийной
системы особенно проявлялся, с одной стороны, в ее изолированности от властных
отношений и социально-экономических процессов, с другой — в слабой зависимости
партий друг от друга; т.е. партийная система находилась по существу в
нефункционирующем состоянии и в силу недостаточной устойчивости,
малоизвестности политической репутации у большинства партий, и особенно в связи
со специфическими условиями функционирования в рамках авторитарного режима.
Партии по существу не играли заметной роли в формировании политической элиты
общества и его политических институтов. И хотя в первой Государственной думе из
478 депутатов 182 человека были представители одной партии — кадетов, а
председателем ее был избран кадет С. А. Муромцев, но даже со столь внушительной
фракцией правительство не считалось, игнорируя их требования амнистии
политическим заключенным, «ответственного министерства», ликвидации «земельного
голода» крестьян, а спустя 72 дня и вовсе прекратив работу первого
представительного органа.

Дальнейшая
корректировка условий функционирования российских партий и степени их
включенности в политический процесс опять-таки осуществлялась власть
предержащими, определявшими вектор движения политической системы в том
усеченном пространстве, которое ей было отведено. Но не считаться с новыми
политическими реалиями правительство уже не могло.

Опыт первых
двух Дум показал самодержавию условия работоспособности «общероссийского
представительства» — это успокоение страны и устойчивое правительственное
большинство. Данное условие работоспособности Думы обеспечивал соответствующий
избирательный закон, обнародованный 3 июня 1907 г. и предусматривавший
сословные выборы. Естественно, в III Думе преобладали те партии, которые твердо встали на путь
сотрудничества с правительством. Руководящее положение заняли октябристы,
которым удалось провести в III Думу 154 депутата, т. е. на 112 больше, чем в предыдущую. Эта
партия, представлявшая правое крыло либералов, обладая реальной экономической
силой, была не склонна оставлять в неприкосновенности самодержавие. Октябристы требовали
«делового» контроля над хозяйственной политикой и финансами.

Кадеты — левое
крыло либералов — поплатились за свою излишнюю оппозиционность в революционные
годы потерей значительного числа депутатских мандатов. Если в I Думе они имели 182 места, во II — 98, в III — только 54 места. А вместе с
примыкавшими к ним фракциями прогрессистов и национальных либералов имели 108
членов. Резко сократилось представительство трудовиков (со 104 во II Думе до 14 — в III) и социал-демократов (с 65 до 19).

На первых же
заседаниях Думы сложилось большинство правых и октябристов, составлявших 2/3 от
всей Думы (300 членов), хотя между ними и существовали противоречия. Октябристы
настаивали на расширении прав земского и городского «самоуправления» и
призывали «конституцию» 17 октября, правые по этим вопросам занимали
противоположную позицию. Это вынуждало октябристов в ряде вопросов искать
союзников в лице кадетов. Так сложилось второе, октябристско-кадетское
большинство, составлявшее немногим менее 3/5 состава Думы (262 человека).
Существование двух блоков — правооктябристского и октябристско-кадетского —
позволяло правительству и его новому премьеру П. А. Столыпину проводить
политику лавирования (он сам это понимал и назвал проведением «равнодействующей
линии»).

Важная роль,
которую играла в общественно-политической жизни третьеиюньской России стабильно
функционировавшая Государственная дума, способствовала укреплению партийной
системы. В ее недрах зародились новые партии: националистов и прогрессистов,
достаточно активно действовали основные партийные фракции. Как следствие,
произошла кристаллизация или выделение собственных внутренних партийных элит;
усилилась возможность межпартийного взаимодействия в новых условиях, когда
основным стимулом партийно-политических перегруппировок стала не теоретически
понимаемая общность программных установок, а прагматизм и политический расчет
(аграрная, военная, судебная, органов местного самоуправления и другие
реформы). Именно отсюда — и возникновение достаточно крупных политических
блоков. Таким образом, можно считать, что в эти годы партийная система России
соструктурировалась настолько, что, преодолев состояние атомизированности,
начала приобретать признаки поляризованного плюрализма, связанного прежде всего
с определенной степенью ее стабильности. Вместе с тем, и это является
отличительной особенностью такой системы, происходило сосуществование двух,
формально взаимоисключающих («правой» и «левой») оппозиций правящему режиму,
готовых на антисистемные действия, т. е. отличавшихся своеобразным типом
политического поведения, выражавшимся в призывах к действиям, направленным на
подрыв или насильственное свержение существующего строя. Одновременно имела
место предельная поляризация мнении и преобладание центробежных тенденций над
центростремительными и, как следствие, предельно ограниченные возможности для
политического маневрирования. Не случайно П. А. Столыпину так и не удалось
довести реформы до конца, постоянно наталкиваясь на сопротивление и справа, и
слева, а III
Государственная дума так и не смогла стать инструментом реформирования страны.
С уходом с политической сцены Столыпина авторитарный режим окончательно вступил
в полосу стагнации, а затем и собственного саморазрушения в феврале 1917 г.

Переход России
от авторитарного режима к демократии оказался весьма болезненным. Россия на
короткое время стала самой свободной страной в мире. Последнее признавал и
лидер большевиков — Ленин. После февральской революции начался процесс
перерастания поляризованной партийной системы в многопартийную систему с
ограниченным плюрализмом. Процесс этот вырабатывался не только в сокращении
числа реально действовавших партий, но и главным образом — хотя бы во временном
усилении роли центризма в политической жизни страны в целом и во внутренней
жизни ведущих партий путем сдвига идейных позиций к центру политического
спектра и полному устранению из него крайне правых сил. Проявлением этого
процесса стала также попытка создания общего пространства «гражданского
согласия» через формирование правительственных коалиций и отработку базисных
принципов общественного устройства. Попытаемся восстановить реальную картину
происходивших тогда событий.

Как считают
многие историки, февральской революции в нашей истории не повезло изначально.
И, может быть, одной из причин этого «невезения» явилась ее неожиданность:
практически всего за несколько дней рухнула существовавшая веками монархия.
Различные подходы предлагались и предлагаются для объяснения данного феномена.
Сегодня, безоговорочно отказавшись от концепции «организующей роли партии»,
историки пытаются разобраться во всей многомерности происходящих тогда событий.

В начале 1917
г. в стране сложилась общенациональная оппозиция правительству, аналогичная
той, которая имела место в 1905 г.

Однако были и
особенности. Формирование антиправительственной оппозиции на рубеже 1916—1917
гг. проходило в русле неуклонно развивающегося антидинастического движения,
охватившего «верхние», «думские» слои общества. Правым кадетом В. А. Маклаковым
было пущено в оборот крылатое слово о расплате после войны с «шофером», т. е. с
Верховной властью императора, а не только с существовавшим кабинетом министров.
О факте угрожающего падения престижа Верховной власти, о росте «острого и
глубокого раздражения против Особы Государя Императора» в образованных кругах
сообщалось в специально проведенном департаментом полиции анализе политической
ситуации еще за несколько месяцев до февральских событий. В ноябре — декабре
1916 г. с требованием «министерства доверия» и «ответственного министерства» выступали
не только либералы, в первую очередь — кадеты, но даже такие промонархические
силы, как Государственный совет, дворянский съезд и т. д. «Правительство само
завело себя в тупик, и мы бьем теперь наверняка», — заявил кадет Шингарев на
одном из последних совещаний в Думе.

Российские
либералы, мобилизуя, по словам П. Н. Милюкова, «русскую общественность» и свои
собственные силы в рамках Прогрессивного блока IV Государственной думы, общеземского и
городского союзов и даже путем созыва Всероссийского рабочего съезда, в
известном смысле готовились к «бескровной» политической революции, приурочивая
ее к моменту окончания войны, пока же стремясь ослабить вспышки «острого
раздражения» и действия «крайне левых».

Следовательно,
определенная программа действий у либералов, составлявших ядро политической
оппозиции верховной власти, была, и какие-то попытки ее реализации их лидеры
предпринимали. Но существенным ее изъяном было недопонимание опасности
надвигавшегося социального взрыва, обусловленного тяготами третьего года войны,
а в какой-то степени и спровоцированного их антиправительственными речами и
выступлениями в Думе, а также агитацией «левых». Партийные лидеры не только
проглядели начало революции, но и первоначально отстали от стихийно
разворачивавшегося движения масс.

На 5-й день
событий — 27 февраля — по инициативе Рабочей группы Центрального
Военно-Промышленного Комитета во главе с меньшевиками К. А. Гвоздевым и Б. О.
Богдановым, освобожденными из «Крестов» (они были арестованы в конце января), а
также думской социал-демократической фракции во главе с Н. Чхеидзе был создан
Временный исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих депутатов. К
вечеру того же дня по призыву комитета был избран и сам Совет: по одному
делегату от тысячи рабочих и по одному от роты солдат. Вскоре прибыло примерно
250 делегатов. Председателем Исполнительного комитета Совета стал меньшевик Н.
С. Чхеидзе, его заместителями — трудовик А.Ф. Керенский и меньшевик М. И.
Скобелев. Большинство в Исполкоме Совета и в самом Совете принадлежало
меньшевикам и эсерам. От большевиков в Исполком вошли А. Шляпников и П.
Залуцкий — члены Русского бюро ЦК. В марте в него были кооптированы вернувшиеся
из сибирской ссылки меньшевики Ф. И. Дан и И. Г. Церетели,
социалист-революционер А. Р. Гоц, возглавивший фракцию эсеров в Петросовете.

27 февраля,
почти одновременно с созданием Петроградского Совета, лидеры либеральных партий
в Государственной думе образовали «Временный комитет для восстановления порядка
и для сношения с лицами и учреждениями» во главе с М. В. Родзянко, в который
вошло практически все бюро Прогрессивного блока, а также А. Ф. Керенский и П.
С. Чхеидзе. Временный комитет отправил царю в ставку для согласования текст
Манифеста, содержавший пункт о создании «ответственного министерства». Как
отмечал позднее П. Н. Милюков, попытка сохранения монархии за счет превращения
ее в конституционную имела место в позиции либералов в эти дни, ибо многим
казалось, что правительство без монарха, как привычного для масс символа
власти, будет «утлой ладьей», которая сможет потонуть «в океане народных
волнений». Но как уже не раз случалось в российской истории, не был
использован, может быть, последний шанс, дарованный первому лицу государства.
Николай II после долгих
колебаний лишь в ночь на 2 марта решился подписать документ, но на тот момент
это был акт «запоздалой мудрости», династический вопрос, по существу, уже
решился.

В ту же ночь в
солдатской секции Петросовета был составлен и на следующий день опубликован
«Приказ № 1», фактически выведший всю армию из-под начала командиров — офицеров
и подчинивший Петроградский гарнизон Петросовету. С крушением монархии рушилась
и старая кадровая армия (к концу войны в русскую армию было отмобилизовано
около 15 млн человек), обусловив тем самым изначально бессилие формирующейся
власти либералов.

В ночь с 1 на 2
марта думский Временный комитет приступил к формированию Временного
правительства. Последнее не могло было быть сделано без санкции Исполкома
Петроградского Совета, руководство которого в соглашении с думцами видело некую
легитимистскую основу их последующей деятельности и санкционировало
предложенный состав правительства. В него вошли 12 человек, в том числе — 6
кадетов, трудовик А. Ф. Керенский, остальные — октябристы и близкие к ним.
Главой правительства и министром внутренних дел стал бывший руководитель
Земгора кн. Г. Е. Львов, членами кабинета — П. Н. Милюков (МИД), А. И. Гучков
(военный министр), А. И. Коновалов (торговли и промышленности), А. И. Шингарев
(земледелия), А. Ф. Керенский (юстиции) и т. д. Управляющим делами был назначен
кадет В. Д. Набоков. Кадеты определили и состав юридического совещания,
созданного из семи человек в марте 1917 г. для экспертизы законопроектов
Временного правительства; возглавил его кадет Ф. Ф. Кокошкин, известный
юрист-государствовед.

Таким образом,
российские либералы не сумели предупредить социальный взрыв. И когда он
произошел, либералы попытались ввести его в «спокойное» политическое русло,
восполнив вакуум легитимной власти, образовавшийся в связи с ликвидацией
самодержавия. Но при этом, как заметил П. Н. Милюков, возникло одно из самых
главных «противоречий» февраля: нереволюционным либеральным партиям,
стремившимся в основном к реформам и более успешному ведению войны, пришлось
сначала «низлагать монархию», а потом, сформировав либеральное правительство,
«все более подчиняться целям социализма» в лице другого института публичной
власти — Петроградского совета, без санкции которого новое правительство мало
что могло предпринять. П. Н. Милюков сделал вывод, предвосхитивший многие
современные оценки: оба учреждения парализовали друг друга и вряд ли их
сосуществование можно было назвать «двоевластием», скорее «безвластием»,
чреватым и для революции, и для страны в целом.

Тем более, что
одновременно происходили процессы, вообще характерные для революционных
изломов: резко усилилась роль партий и общественных, инициативных организаций
(различных самочинных комитетов), расширилось политическое пространство их
деятельности, а также широких масс с ориентацией на непарламентские, силовые
методы борьбы и, наоборот, сужалась легитимная основа их действий. Разного рода
«резолюции», как заметил позже один из эсеровских идеологов А. А. Минин,
заменили «павший закон».

Безусловно,
Временное правительство пыталось влиять на ход событий. Были провозглашены
широкие демократические реформы: политические права и свободы, политическая
амнистия, отмена сословий, национальных и религиозных ограничений, смертной
казни, упразднялась цензура, полиция, каторга. В мае—июне 1917 г. была проведена
земская реформа и первые в России всеобщие (бессословные) выборы в городские
думы, приступившие к разработке новой муниципальной политики и демократических
методов ее реализации (например, работа разноплановых представительных миссий
по профилю, совместные заседания с представителями местных Советов и т. д.). И
вообще деятельность избранных демократическим путем местных самоуправлений в
течение почти всего 1917 г. являла собой попытку, во многом спонтанную,
реализовать в своих регионах модель социального государства, которое,
отказываясь от жесткой идеологически-административной опеки граждан, начинало
вырабатывать по отношению к ним определенные социальные обязательства: равные
гражданские права, гарантии от безработицы, государственная опека образования,
здравоохранения, культуры и т. д.

В марте 1917 г.
в собственность государства перешли кабинетские и удельные земли, в апреле были
созданы для подготовки реформы земельные и продовольственные комитеты,
фабзавкомы («для классового мира»). Затем были сформированы Экономический совет
и Главный экономический комитет для государственного регулирования и
стабилизации экономики, а также целый ряд министерств: труда, продовольствия,
призрения и т. д. Но основные реформы откладывались до Учредительного собрания,
созыв которого во многом увязывался с моментом окончания войны и которое должно
было законодательно закрепить новый политический строй России.

Его
конституционная неоформленность, а также неустойчивый, переходный тип
социальной структуры общества, еще более дестабилизированной февральскими
событиями, резко осложнили проблему политического выбора для российских партий.
Одно очевидно: после февраля все партии полевели, а монархические партии и
организации, по существу, прекратили политическую деятельность. Правый фланг
демократического лагеря заняли кадеты, превратившиеся в «правительственную»
партию. Партия октябристов распалась еще в 1915 г. Попытки возродить ее в 1917
г. в виде республиканско-демократической (И. И. Дмитрюков, П. И. Путилов, Ю. П.
Гессен, С. И. Соколовский и др.) и либерально-республиканской (А. И. Гучков, М.
В. Родзянко, Н. В. Савич и др.) дальше разработки проектов программ не пошли.
Видные октябристы (А. И. Гучков, М. В. Родзянко, И. В. Годнев) входили в первые
составы Временного правительства, в основном поддерживая кадетскую платформу.

Кадетам удалось
подойти к февральским событиям в качестве достаточно крупной общероссийской
партии. Хотя официальных данных о своей численности в 1917 г. кадеты не
публиковали, исследователи считают, что их было около 100 тысяч человек, а
число организаций достигло 350 по стране. Они первыми из всех партий созвали
после февраля свой седьмой съезд (25—28 марта); а всего за восемь месяцев
революции провели четыре съезда: восьмой (9—12 мая), девятый (23—28 июля),
десятый (14—16 октября).

Удалось
кадетам, особенно в первые месяцы после революции, играть в известном смысле
интегрирующую роль в сплочении «образованного меньшинства» России под эгидой
демократизации ее политического строя. Значительную долю в составе кадетской
партии в 1917 г. составляла именно интеллигенция. Так, из 66 членов
Центрального Комитета, избранного на VIII съезде конституционно-демократической партии, примерно
одну треть составляли профессора, а вместе с другими представителями интеллигенции
— не менее двух третей. Данные о 122 председателях различных комитетов
кадетской партии в 1917 г. свидетельствуют, что 101 из них принадлежали опять
же к либеральной интеллигенции. И именно ее политическим идеалом являлось
доведение России до Учредительного собрания «после Великого государственного
переворота», как начала обеспечения «полного господства народной воли».

На VII съезде кадетской партии (25—28 марта 1917
г.), открытом старейшим ее членом кн. П. Д. Долгоруковым, был заслушан
специальный доклад «О пересмотре политического отдела нашей программы»,
сделанный Ф. Ф. Кокошкиным. В нем не только содержалась новая редакция пункта
13-го программы, согласно которому Россия должна была быть демократической и
парламентарной республикой, но и достаточно четко были сформулированы ближайшие
партийные задачи. Это, прежде всего, обеспечение неприкосновенности начал
гражданской свободы и гражданского равенства; реализация во всех сферах
общественной жизни демократического принципа; наконец, «осуществление начал
социальной справедливости», т. е. широких реформ, направленных на
удовлетворение справедливых требований «трудящихся классов».

Все это
означало, что кадеты вовсе не хотели, как это долго утверждалось, торпедировать
реформы и чуть ли не оставить все по-старому. Они собирались провести и
аграрную, и рабочую, и другие социальные реформы, но хотели это сделать
постепенно, и на законном основании, т. е. через Учредительное собрание. Именно
такой была их доктринальная установка как партии «правового порядка». Но была и
прагматическая подоплека такой схемы действий: кадеты безусловно опасались, что
глубокие социальные реформы, в том числе и аграрная, могли ослабить и без того
уже разлагавшийся фронт. Они не были по существу ни против отчуждения в пользу крестьян
помещичьей земли, ни против вообще вмешательства государства в «отношения
экономически сильных» с целью «защиты экономически слабых», но боялись усиления
революционной стихии и анархии. Проекты реформ залеживались в «земельных
комитетах» и «Особых совещаниях», где нередко опытнейшие юристы спорили о букве
закона, упуская существенное, а главное, теряя время, которого им историей было
отпущено весьма немного.

Но поистине
роковым для кадетов стало отношение их партии к войне и понимание роли ее
исхода для судеб страны и революции. Несомненно, были серьезные причины
приверженности кадетов лозунгу продолжения войны до победного конца. Они прежде
всего исходили из того, что победа в войне поднимет престиж новой России на
международной арене, а внутри страны усилит волну патриотизма, который можно
будет обратить затем на ее возрождение. К тому же расчеты кадетских экономистов
показывали, что Россия после трехлетней войны будет нуждаться в иностранных
займах и инвестициях, получить которые у стран Антанты можно было бы только в
случае участия в войне до конца. Кадеты по-прежнему отстаивали идею
«вестернизации» России как в смысле ее политического устройства, так и
экономической модернизации. Но при этом кадетские лидеры, в том числе и такая
«крупная величина — умственная и политическая», как П. Н. Милюков, не учли
всего размаха антивоенных настроений в стране, что народ вел войну «нехотя,
из-под палки» и что в том восторженном сочувствии, с которым была встречена
революция, сказалась надежда, что она приведет к скорому окончанию войны.
Просчет был тем более опасным, что на фронте и в тылу большевиками велась
соответствующая пропаганда, обещавшая немедленный мир в случае прихода их
партии к власти.

Неуклонная
линия Милюкова, министра иностранных дел Временного правительства, на
продолжение войны стала причиной апрельского правительственного кризиса, в
результате которого он вынужден был уйти в отставку. Но в целом партия на VIII съезде в мае 1917 г. зафиксировала свое
согласие на правительственное сотрудничество с социалистами, провозгласив
тактику «левого блока», воплотившегося в создании коалиционного кабинета 6 мая
1917 г. Однако данное правительство не стало «твердой властью» в связи с
нерешительностью министров-социалистов и их зависимостью от Петроградского
совета. И даже создание второго коалиционного правительства в июле 1917 г.,
главной особенностью которого, как считали сами кадеты, было то, что
создавалось оно независимо от Советов, а его председателем стал социалист А. Ф.
Керенский, не способствовало стабилизации обстановки, так отчаянно желаемой
Партией народной свободы. Самое крупное расхождение кадетов с социалистами в
правительстве, как подчеркнул на IX съезде кадетской партии член ЦК, проф. Новгородцев, состояло в
том, что кадеты хотели «национального правительства, социалисты… партийного
правительства». Более того, считая приемлемой работу с социалистами типа
Плеханова, т. е. с теми, «кто по-настоящему» понимал, что «такое социализм»,
лидеры кадетов не могли принять компромисса с теми, для которых «дороже
интернационал и класс, чем родина и нация». В специальном докладе об
экономическом положении, сделанном членом ЦК А. А. Мануйловым на IX съезде (23— 28 июля 1917 г.), обращалось
внимание на необходимость развития народного хозяйства на основе свободы
личного почина и личной собственности, но при условии его государственного
регулирования. При этом подчеркивалась невозможность перехода к
социалистической организации народного хозяйства ввиду отсутствия на данный
момент мощного экономического фундамента и всеобщей организованности. Основным
призывом, с которым предложил обратиться к народу другой докладчик Н. М.
Кишкин, был призыв «к жертве, к труду и порядку». Все основные социальные
реформы с целью исключения каких-либо шагов, «грозящих вспышками гражданской
войны», предлагалось отложить до Учредительного собрания, выборы в которое
намечались первоначально на 17 сентября, а созыв его на 30 сентября.

Однако если в
первые месяцы после революции подобные лозунги воспринимались как серьезная
заявка на выработку продуманной политической стратегии, то в июле—августе их
повторение скорее свидетельствовало не просто о догматизме, а об известном
практическом бессилии либерального, а затем и либерально-социалистического
состава Временного правительства. Реальная власть все более передвигалась от
кадетов влево, одновременно ускользая и от ее легитимного носителя — Временного
правительства.

В условиях
политического отчуждения «верхов» и «низов», усиленного охватившим общество
революционным возбуждением, все более возрастала роль социалистических партий и
их доминирование в политическом спектре.

Стечение многих
обстоятельств поставило в эти дни во главе революционных процессов блок,
состоявший в значительной степени из социал-демократов (меньшевиков) и
социалистов-революционеров. В рамках этого блока ведущее положение заняли не
представители наиболее многочисленной эсеровской партии, а меньшевики, ставшие
в постфевральские дни, по мнению многих исследователей, «партией ведущей
идеологии». Именно у меньшевиков была разработана концепция такой революции
задолго до того, как она произошла, а их лидеры теоретически и политически
пытались обосновать смысл происходившего, решая при этом главный вопрос — о
конфигурации власти в центре и на местах с точки зрения ее демократического
содержания и в духе своих партийных идеологем.

Меньшевики
обладали, по крайней мере так казалось в первые месяцы революции, достаточно
убедительной идеологией; социалисты-революционеры были самой многочисленной на
протяжении всего 1917 г. и наиболее «коренной», «почвенной» партией по своим
программным постулатам. Численность ПСР определялась, по разным оценкам, от 400
тыс. до 1200 тыс. человек. Партия привлекала радикальной и понятной крестьянам
аграрной программой, теорией «трудовизма», предусматривавшей особый,
постепенный путь России к социальной модернизации после свершения революции,
требованием федеративной республики. Принципиальное значение для выработки
поведенческой линии ПСР в послефевральские дни имело определение характера
происшедшей революции. По мнению эсеровских теоретиков, февральская революция
не являлась ни социалистической, ни буржуазной. На III съезде ПСР (25 мая — 4 июня 1917 г.) она
была названа народно-трудовой. Как отмечалось в выступлениях многих делегатов,
февральская революция была совершена революционно-демократическими,
либерально-демократическими и либерально-буржуазными кругами, т. е. она
произошла под знаменем сплочения большинства российского общества против
скомпрометировавшего себя царского режима. В. М. Чернов, несколько позднее
возвращаясь к оценке тактики партии в те дни, в речи на IV съезде ПСР (ноябрь 1917 г.) обратил
внимание на тот факт, что партия эсеров в отличие от социал-демократии (и
большевиков, и меньшевиков), считавшей февральскую революцию буржуазно-демократической,
не разделяла данной точки зрения. Строй, формировавшийся в подобной ситуации,
должен был быть больше демократически-трудовым, чем демократически-буржуазным.
С его формированием начинался переходный период между буржуазным укладом и будущим
социалистическим устройством. После происшедшей революции эта трансформация
должна была совершиться эволюционно, а не стать «эпохой максималистской
социальной революции». Такая позиция, как отмечал В. М. Чернов, ставила эсеров
в противоречие с социал-демократами: и большевиками, и меньшевиками.
Одновременно она в значительной степени объясняла, с одной стороны, их
нежелание брать власть целиком в свои руки, с другой — вхождение во Временное
правительство. В течение марта-апреля 1917 г. эсеры дважды меняли свою позицию
по вопросу об отношении к Временному правительству, сначала заявив о его
поддержке и одобрив вхождение А. Ф. Керенского в кабинет, а затем оценив
отрицательно возможность коалиции с ним. Однако под влиянием первого
(апрельского) правительственного кризиса было признано необходимым поддержать
правительство вступлением в него социалистов.

Лидеры ПСР
признавали лишь «предварительный» характер политической системы России после
свержения самодержавия. По их мнению, срок ее существования исчерпывался
созывом Учредительного собрания, которое и должно было законодательно закрепить
новое демократическое устройство.

III
съезд ПСР высказался за коалиционное Временное правительство и определил
главные политические задачи переживаемого момента: создание демократического
местного самоуправления и подготовка выборов в Учредительное собрание. Причем
реорганизация местной власти на началах «органического народовластия»
рассматривалась как начало демократизации страны в целом и должна была получить
логическое завершение в созыве Учредительного собрания. Эсеры не были склонны
увлекаться парламентаризмом. Большинство их идеологов противопоставляло свою
позицию «марксистской догме» автоматического водворения социализма и
организации новых форм общественной жизни «сверху», разделяемой, по их мнению,
российскими социал-демократами, и предлагало проводить планомерную организацию
их «снизу». В области социально-экономической предлагалось преодоление
хозяйственной разрухи и поиск выхода из войны.

С большим
энтузиазмом эсеры встретили реформу местного самоуправления: демократические
выборы в городские думы, волостные, уездные и губернские земства. Их лидеры
считали, что постановлениями Временного правительства от 15 апреля и 21 мая был
открыт доступ к участию в органах местного самоуправления для всего населения
России, расширены пределы компетенции местных учреждений; в интересах гласных
из рабочих и крестьян устанавливалась оплата заседаний. На выборах в городские
думы, проходивших в августе 1917 г., эсеры в 14 из 37 наиболее крупных городов,
в том числе Москве, Иркутске, Омске, Оренбурге, Екатеринограде, Тамбове,
получили абсолютное большинство, а в 29 городах обеспечили себе самые
многочисленные думские фракции. В деятельности этих органов эсеры видели
реальную возможность организации фактического народоправства на местном уровне
и тем самым предполагали добиваться постепенной демократизации общественного
устройства «снизу вверх», прививая массам определенную политическую культуру.

Своеобразным
было отношение лидеров ПСР к Советам. Они признавали их роль как органов,
представлявших интересы значительной части населения, как специфического орудия
революционной борьбы народных масс, т. е. «учреждений «частноправовых» с
пропагандистскими и организационными функциями по политическому и гражданскому
воспитанию масс, а не органов власти. Период пребывания эсеро-меньшевистского
большинства в Советах В. М. Чернов назвал «эпохой заботливого самоограничения»
Советов, утраченного в связи с корниловским мятежом, когда они почти повсюду
были властью», что, кстати, обусловило в ноябре 1917 г. на IV съезде ПСР корректировку эсеровской
модели общественно-политического устройства России.

Менее
дальновидной и разработанной была тактическая линия эсеровской партии в вопросе
о войне и мире, хотя ее лидеры понимали, что если революция не покончит с
войной, то война покончит с революцией и не случайно ее называли задачей
квадратуры круга.

В известном
смысле от этого зависело и решение аграрного вопроса, заложенное в эсеровской
программе и составлявшее ее стержень. Еще в марте эсеры внесли закон о
прекращении земельных сделок, который был принят правительством в июле. На III съезде вновь было подчеркнуто, что
основным требованием партии по-прежнему оставалось требование перехода земли в
общенародное достояние и уравнительное трудовое владение ею; соответствующий
закон должно было принять Учредительное собрание. Однако еще до его созыва
предлагалось передать все земли в ведение земельных комитетов, которые впредь
до формирования демократических органов местного самоуправления обязывались к
проведению соответствующей аграрной политики. С целью реализации данного
решения дважды 29 июня и 19 октября 1917 г., представителями эсеровской партии,
министрами земледелия В. М. Черновым, а затем С. Л. Масловым ставился в
правительстве вопрос о принятии законопроекта о передаче земель в ведение
Земельных комитетов, но окончательно он так и не был принят. Не рассматривался
правительством и законопроект о полномочиях земельных комитетов, предложенный
опять-таки эсерами с целью скорейшей подготовки и проведения аграрной реформы.
Безусловно, главную роль в отсрочке вполне реальных мер играла боязнь
несоциалистической части коалиционного правительства возможности поощрения их
проведением «явочных действий» масс и усиления анархии. И не случайно кадетские
лидеры на IX
партийном съезде заявили о нежелании совместной работы в правительстве с
Черновым и выразили неудовлетворение по поводу стремления премьера А. Ф.
Керенского сохранить его в составе министров. Оказавшись «не ко двору», В. М.
Чернов, как и ранее в аналогичной ситуации меньшевик И. Г. Церетели, оставил
пост министра земледелия, не добившись от Временного правительства принятия
предлагаемых аграрных законопроектов.

С другой
стороны, эсеровское руководство, как впрочем, и вся социалистическая умеренная
демократия в данной ситуации, когда жизнь кипела, «как в котле», страдало
«психологией властебоязни». На 7-м Совете партии, проходившем в начале августа,
один из лидеров левого крыла эсеровской партии М. А. Спиридонова предлагала
установить в стране единовластие своей партии, как наиболее многочисленной, но
данное предложение не было поддержано. В. Чернов объяснял эту боязнь власти,
прежде всего, «молодостью» российской демократии, которая «из прошлого» вынесла
больше умения бороться, свергать и разрушать, чем созидать и строить, и
отличалась слабой ответственностью, опасаясь упрека в узурпаторстве; демократия
показала себя способной взять власть, но неспособной пользоваться ею.

Таким образом,
позиция партии эсеров во многом расходилась с политикой Временного
правительства, даже после вхождения в него социалистов; более того, под
влиянием реальной обстановки она претерпевала определенные изменения, как было,
например, в вопросе о роли Советов осенью 1917 г., когда последние стали
рассматриваться значительной частью партии как обязательный элемент
демократической системы власти.

Вместе с
эсерами под лозунгами «объединенного фронта демократии» и «защиты завоеваний
революции» в февральско-мартовские и последующие дни выступали социал-демократы
— меньшевики. Политическое кредо, которое они разрабатывали на протяжении всего
периода своего существования, политическая культура и психологический настрой,
присущие их лидерам, позволяли им играть весьма важную роль в происходивших
событиях. Именно деятели меньшевистской партии (Н. С. Чхеидзе, М. И. Скобелев)
— умеренного крыла российской социал-демократии — возглавили Петроградский
Совет с момента его образования в феврале, как и системы Советов по всей
стране, имели солидные фракции в городских думах и осуществляли руководство ими
совместно с эсерами до осени 1917 г., а в некоторых регионах — и после падения
Временного правительства. И это не было случайным, ибо одним из элементов
меньшевистской концепции в отличие от либеральной было отстаивание положения о
том, что динамика революционных процессов обязательно предполагала появление
новых политических институтов «явочным путем», и одной из задач своей партии
они считали их поддержку, хотя и солидаризировались, особенно в первые месяцы
революции, с эсерами в признании факта советизации страны скорее как
политического, нежели административного и государственно-правового акта.

Российские
меньшевики, как, впрочем, и большевики, были единодушны в мнении, что в
февральские дни Россия вступила в стадию буржуазной революции. Идейные
расхождения не только между одними и другими, но и в самой среде меньшевиков
вызывались, как правило, идеологическими причинами, т. е. различным пониманием
марксистских идеологем: о длительности и характере движения к социализму; о
глубине и размахе социальных преобразований в переходный период; о степени
участия (и мере политической ответственности) рабочего класса и буржуазии, а
также их партий в этих условиях. Именно такие идеологические категории, определяемые
классовым подходом к анализу социальных отношений, использовали российские
социал-демократы при характеристике политических ситуаций 1917 г.

Будучи
сторонниками, как им казалось, ортодоксального марксизма, меньшевики были
единодушны в одном: социализм в России мыслим лишь «на фоне социалистической
Европы и при ее помощи», страна «в марксистском смысле» еще «не созрела» для
социалистической революции. Такие заявления были сделаны в первые мартовские
дни Н. Н. Сухановым и О. А. Ерманским, внефракционными социал-демократами,
избранными в Петроградский Совет и со временем примкнувшими к левому крылу
российских меньшевиков-интернационалистов, возглавляемым Ю. О. Мартовым. Им
были тождественны оценки, данные плехановской группой «Единство», занимавшей, по
общему признанию, крайне правую позицию и в лице своего лидера Г. В. Плеханова
считавшей, что в России на тот момент не было «объективных условий, нужных для
углубления революции в смысле замены капиталистического строя
социалистическим». На решении общенациональных, а не социалистических в силу их
нереальности задач также настаивали более центристски настроенные
меныпевистские деятели: Н. С. Чхеидзе, А. Н. Потресов и даже вернувшиеся в
марте из Сибири в Петроград Ф. И. Дан, И. Г. Церетели и др.

Ориентируясь на
определенные идеологические установки, нередко мешавшие принятию неординарных
решений, меньшевики тем не менее пытались обосновать тактическую линию своей
партии после февраля на основе учета социально-политических реальностей,
главными из которых они считали слияние войны и революции, явившееся
трагическим грузом для формирующейся новой государственности, а также наличие
традиционной конфронтационности у российских партий, особенно у радикально
настроенных и не склонных к компромиссам.

Сегодня имеет
место точка зрения, согласно которой меньшевистские лидеры в первые «мирные»
месяцы революции пытались выступать в роли социальных посредников с целью
сплочения демократического лагеря, проявляя при этом известный практицизм и
маневренность и стремясь удержать развитие событий в очерченных ими рамках.
Очевидно следующее: их уверенность в том, что сотрудничество с более
прогрессивными элементами из среды цензовых и образованных слоев российского
общества возможно, осталась центральным звеном их концепции развития революции,
как, впрочем, и признание необходимости достижения соглашений с другими
социалистическими партиями.

Выйдя из
подполья сразу же после февральской революции, меньшевики первоначально
поддержали идею объединения всех социал-демократов, включая большевиков, лидеры
которых из Русского бюро ЦК (Л. Б. Каменев, И. В. Сталин, А. Г. Шляпников и
др.) одобрительно отнеслись к этой инициативе. В 54 из 68 губернских центров
России были созданы в то время объединенные организации РСДРП; однако приезд из
эмиграции В. И. Ленина нейтрализовал подобные настроения в среде большевиков.

В начале марта
в Петрограде была создана единая организация меньшевиков, приступившая к
выработке политической тактики партии. Важнейшими были вопросы о власти и
войне. Еще 28 февраля воззвание меньшевистского ОК, объявив революцию не
полной, призвало к сплочению «всех классов и элементов народа, не продавшихся
старому строю…», а Советам предлагалось «вносить в движение планомерность и
сознательность» с целью доведения революции до победного конца. Речь шла об
упрочении и развитии демократического строя на основе широкой коалиции всех
прогрессивных сил, включая буржуазию. Первоначально меньшевики ограничивались
формулой «максимального давления» на Временное правительство в целях проведения
реформ, провозгласив тактику его «условной поддержки», «не позволяя ему
остановиться на полдороге, толкая его вперед и вперед…». При этом никто из
меньшевистских лидеров, согласно партийной доктрине, вначале не допускал
возможности участия в «буржуазном» правительстве. Лишь один старый меньшевик в
составе Исполнительного комитета Петросовета, оборонец Б. О. Богданов выдвинул
1 марта предложение о создании подобного гибрида, но его тогда не поддержали.
Были сформулированы требования в духе программы-минимум, реализация которых
Временным правительством рассматривалась меньшевистскими лидерами как условие
его поддержки «постольку-поскольку»: провозглашение полных политических свобод,
амнистия и подготовка к созыву Учредительного собрания. Предполагалось, что
другие требования, в том числе — немедленное объявление республики, новое
рабочее законодательство, передача земли, «должная военная политика» и т. д.,
будут осуществляться по мере благополучного завершения переворота и победы
революции, в силу чего уже «в недалеком будущем» Временное правительство должно
было оказаться действительно «временным», а победа демократии полновесной.

Важнейшей и
неотложной задачей демократии была названа борьба за мир, без аннексий и
контрибуций. Решить ее предполагалось в духе революционного оборончества. В
обращении Петроградского Совета от 14 марта 1917 г. «К народам всего мира»
война называлась «чудовищной», но одновременно признавалось, что советская
демократия будет поддерживать «революционную оборонительную войну». Лидеры
меньшевиков слишком оптимистически делали главную ставку на совместные усилия
демократических сил, в первую очередь — пролетариата всех воюющих стран,
согласованное давление их на «свои» правительства с целью побудить последние к
отказу от «завоевательных стремлений» и к началу мирных переговоров. Как и
эсеры, меньшевики особенно выделяли задачу координации действий социалистов
воюющих стран, чему должен был способствовать созыв международной антивоенной
конференции. 8 мая исполком Петросовета образовал специальную комиссию по ее
непосредственной подготовке, и вскоре официальное приглашение на конференцию
было передано по телеграфу во все страны. Данная позиция была закреплена в
решениях Всероссийской конференции меньшевистских организаций РСДРП,
проходившей в Петрограде с 7 по 12 мая 1917 г. Была одобрена инициатива
Исполкома Петросовета. Конференция, представлявшая интересы около 100 тысяч
меньшевиков, еще раз подтвердила тезис о буржуазном характере происшедшей
революции. Одновременно подчеркивалось, что содержание и результаты ее не могут
быть сведены лишь к установлению «формальной политической свободы»;
признавалась объективная обусловленность перехода власти в руки цензовых
элементов, но наряду с этим отмечалась «активная роль народных масс» во всем
происходившем. Однако в ходе апрельского кризиса Временного правительства стало
очевидным, что в кадетско-либеральном составе оно не справлялось с
поставленными задачами, в первую очередь, с проблемой заключения мира и
проведением реформ. 1 мая организационный комитет меньшевиков принял решение о
вступлении представителей своей партии в правительство: 5 мая в него вошли И.
Г. Церетели, получивший пост министра почт и телеграфа, и М. И. Скобелев,
ставший министром труда, а также эсер В. М. Чернов. Так было образовано первое
коалиционное правительство. Позднее, выступая на Всероссийском Демократическом
совещании (сентябрь 1917 г.) и оценивая этот опыт, М. И. Скобелев подчеркнул,
что идея коалиционной власти мыслилась как идея, которая могла и должна была
предотвратить опасность гражданской войны до Учредительного собрания:
«…настал момент, когда мы, социалисты-утописты, должны показать стране, что
мы можем быть хорошими, реальными политиками». Однако данное решение давалось
меньшевистским лидерам весьма нелегко.

И. Г. Церетели,
как признанный лидер меньшевиков на том этапе, лично был обеспокоен возможной
дискредитацией партии участием в работе коалиционного правительства, но считал
«опыт раздела власти» своего рода политическим экспериментом, первым даже в
категории мирового опыта.

Всероссийская
конференция меньшевистских организаций РСДРП в первый же день своей работы 7
мая заслушала доклад «О Временном правительстве и коалиционном министерстве»,
сделанный Б. Горевым, вызвавший бурное обсуждение. Смысл большинства
выступлений сводился к признанию, что данным решением «оттянулось наступление
неизбежного кризиса, … другого выхода не было».

В резолюции,
составленной Ф. И. Даном, Б. Горевым и др. и принятой 8 мая большинством в 51
человек при 13 воздержавшихся и 11 против, подчеркивалось, что главная цель
коалиции — создание сильной революционной власти на основе решительной
демократической платформы в области внешней и внутренней политики; отмечалось,
что социал-демократы, вошедшие в правительство, были ответственны не только
перед Советом, но и перед партией. Правда, прибывшая 9 мая из-за границы группа
меньшевиков-интернационалистов, куда входили Ю. О. Мартов, А. С. Мартынов, П.
Б.Аксельрод, Р. А. Абрамович и др., обрушилась с резкой критикой на революционных
оборонцев за их «отход» от социал-демократической концепции и попытку
представить партию «правящей». В свою очередь, критикуемые посоветовали
«высокочтимым лидерам» изучить «реальное положение». Разногласия проявились и
на последнем заседании, когда вновь прибывших, за исключением Аксельрода,
отказались ввести в состав оргкомитета, избранного в количестве 17 человек.
Однако партия все-таки не раскололась, главным образом благодаря усилиям
ветеранов-меньшевиков. Таким образом, результаты конференции были однозначными.
Партия в целом поддержала решение Исполкома Петросовета войти в коалиционное
правительство. Меньшевики — руководители Совета, преодолев свое нежелание
формально участвовать в осуществлении новой государственной власти, в известном
смысле отказались от собственных идеологических установок, расширив рамки
«ответственности» в решении общественно-государственных задач.

Идея коалиции и
приоритета «общенациональных задач» оставалась доминирующей в политической
модели революционного действия большинства меньшевиков и в последующие месяцы.
На Первом Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов,
проходившем в Петрограде 3—24 июня 1917 г. и представленном почти 1090
делегатами, эта линия получила поддержку революционно-оборонческого блока,
состоявшего из меньшевиков и эсеров и образовавшего большинство съезда. Идея
коалиции получила одобрение в призыве к единению «всех жизненных «сил нации» и
необходимости «сильного правительства» в выступлениях Церетели, Скобелева,
Чернова, Керенского и др., в резолюции съезда. Попытка оппозиции,
представленной в основном большевистской фракцией во главе с В. И. Лениным,
перенести дискуссию на улицы Петрограда и организовать 10 июня массовую
демонстрацию против коалиционного правительства, успеха не достигла. Большая
часть рабочих и солдат не поддержала их инициативу. Центральный комитет
большевиков отменил запланированную демонстрацию.

Приверженность
идеи коалиции меньшевистские лидеры демонстрировали еще не раз: в частности,
после кризисных июльских (3—4 июля) дней, дав согласие на формирование 23 июля
второго коалиционного правительства во главе с А. Ф. Керенским и предварив
этому акту разработку программы «радикальных демократических реформ». Программа
была составлена Ф. И. Даном и принята 8 июля оргкомитетом меньшевистской
партии. Однозначно обвинив в вооруженном выступлении масс в Петрограде 3—4 июля
против Временного правительства «большевиков, анархистов и действовавших под их
флагами темных сил», Оргкомитет в целях поддержания «революционного порядка»
предложил ряд мер по устранению «остатков старого режима»: провозглашение
России демократической республикой, проведение неотложных мероприятий в области
аграрных и трудовых отношений, развития местного самоуправления, урегулирования
хозяйственной жизни и особенно продовольственного вопроса, и, наконец, созыва
Учредительного собрания без дальнейшей отсрочки. И. Г. Церетели назвал ее
«общенациональной программой».

Июльские дни
увеличили тревогу меньшевистских лидеров из-за усилившейся социально-политической
поляризации в обществе и прямой угрозы гражданской войны. Озабоченность по
поводу складывавшейся ситуации выразили все умеренно-социалистические,
центристские партии в ходе работы Государственного совещания, проходившего
12—14 августа в Москве. На совещании присутствовало около 2500 делегатов от
всех социальных, профессиональных, политических и национальных организаций. Его
проведение имело целью продемонстрировать общественную поддержку коалиционного
правительства Керенского. Развивая программу от 8 июля, меньшевистские лидеры
(Н. С. Чхеидзе, И. Г. Церетели и др.,) обратили внимание на то, что
«революционный режим в лице правительства должен принимать меры и социальной
помощи, и экономического восстановления; Совет же готов был удовлетворить требование
цензовых кругов об упрочении законности и порядка в армии и стране». В
декларации, принятой 14 августа и оглашенной от имени «объединенной демократии»
председателем ЦИК Советов Н. С. Чхеидзе, прозвучал призыв к
национально-ответственному подходу в формировании «демократического фронта».

Еще раз защита
коалиционного курса была предпринята на Объединительном съезде российской
социал-демократии (меньшевиков), проходившем 19—25 августа 1917 г. в Петрограде
и представлявшем примерно 200 тыс. человек от 146 партийных организаций.
Центральным вопросом в повестке дня съезда стал вопрос «О политическом
положении и задачах партии». Характер его постановки и обсуждения, а были
выделены докладчики от четырех наметившихся фракций: революционных оборонцев (докладчик
— И. Г. Церетели), меньшевиков-интернационалистов (Ю. О,. Мартов), левых
интернационалистов, объединившихся вокруг газеты «Новая жизнь» (Б. В. Авилов),
правого фланга (А. Н. Потресов), — свидетельствовали об отсутствии единства
мнений по столь важной проблеме. Центр составили революционные оборонцы, лидеры
которых много месяцев несли на себе ответственность переговоров внутри коалиции
и бремя работы в правительстве.

Съезд
большинством в 115 голосов при 79 в пользу Мартова и 9 — в пользу Потресова выразил
одобрение политике коалиции. Подобная позиция прозвучала на съезде и в докладе
М. Либера о войне и мире, который он заключил словами: «.. .говоря за мир, мы
должны говорить об обороне…». Такая очевидная подвижка во взглядах
представителей меньшевистского центра в значительной степени явилась реакцией
социалистов на попытку большевистского путча 3—4 июля, толкнувшего их еще более
к либералам. Выборы в ЦК РСДРП подтвердили это. В его состав вошли 16
сторонников курса Церетели— Дана и 8 меньшевиков-интернационалистов (Ю. О.
Мартов, А. С. Мартынов, Р. А. Абрамович, Н. А. Рожков др.). Председателем
партии был избран П. Б. Аксельрод.

Таким образом,
меньшевистский съезд попытался придать новую силу реформаторским программам
коалиционного Временного правительства. Проведя некоторую корректировку
партийных идеологем, строившихся на схемах «классического марксизма»,
меньшевистские лидеры пытались уточнить поведенческую линию своей партии,
сообразуясь с существовавшими реалиями и стремясь избежать двух опасностей:
изоляции от других демократических сил и” развязывания гражданской войны.
Тем более, что социалистическая перспектива не воспринималась ими как задача
ближайшего будущего. Иначе оценивали ситуацию большевики — их «братья» по идее
и в первую очередь В. И. Ленин.

В начале 900-х
годов достаточно распространенным среди европейской и российской
социал-демократии было мнение о фатальной обреченности капитализма. Отсюда
вытекал вывод: любая начавшаяся в Европе революция будет социалистической либо
перерастет в нее; любая начавшаяся в одной из стран революция неизбежно примет
международный характер. В. И. Ленин разделял данные взгляды, создав еще в 1905
г. «теорию» почти молниеносного перерастания в России буржуазно-демократической
революции в социалистическую. События в феврале 1917 г. в Петрограде застали
Ленина в Швейцарии, где лишь в начале марта из газет он узнал о революции в
России. Вернуться на родину с группой соратников и единомышленников он смог
лишь в начале апреля.

В Петрограде
функции общероссийского руководства осуществляло Русское бюро ЦК большевиков, в
которое в начале марта входили А. Г. Шляпников, П. А. Залуцкий, В. М. Молотов.
После 12 марта в него были кооптированы вернувшиеся из ссылки М. К. Муранов, Л.
Б. Каменев, И. В. Сталин, возглавившие газету «Правда». По приблизительным
подсчетам, в Петрограде действовало около 2 тыс. большевиков, а в целом по
стране — 24 тысячи. В появившемся еще 27 февраля Манифесте ЦК РСДРП (б) «Ко
всем гражданам России» революция объявлялась победившей и формулировались
задачи по организации власти; Советы как власть не упоминались. До приезда
Ленина Русское бюро ЦК проводило весьма умеренную политику, а газета «Правда»
призывала лишь оказывать давление на Временное правительство и не «форсировать
события». Часть членов Русского бюро ЦК и Петербургского комитета большевиков
даже допускала мысль об объединении с меньшевиками. Они же (Л. Б. Каменев, Г.
Е. Зиновьев, А. И. Рыков и др.) желали сохранить место большевиков в едином
революционно-демократическом блоке под лозунгом «завершения демократического
этапа революции».

Вернувшийся в
Петроград в ночь с 3 на 4 апреля 1917 г. В.И. Ленин в ближайшие же дни в своих
«Апрельских тезисах» опрокинул довод о незавершенности революции, сформулировав
задачу ее перерастания в социалистический этап путем перехода власти к Советам
с перспективой превращения их в органы чисто большевистской, пролетарской
власти. Развивая этот тезис на VII Всероссийской конференции большевиков (24—29 апреля 1917 г.) в
докладе о текущем моменте, Ленин типизировал эту власть как аналогичную
Парижской Коммуне и определил ее функциональную сущность: «…такая власть
является диктатурой, т. е. опирается не на закон, не на формальную волю
большинства, а прямо непосредственно на насилие». Вопрос об окончании войны
также связывался с актом перехода власти в руки Советов и «свержением
капитала»; Временное правительство при этом не должно было пользоваться никакой
поддержкой. Как считает ряд исследователей, ленинский лозунг мира весны 1917 г.
был рычагом деструкции армии, орудием дискредитации едва народившейся власти в
глазах народа; подлинного решения проблемы окончания войны он не давал. Не
случайно Г. В. Плеханов назвал Апрельские тезисы Ленина «бредом», безумной и
крайне вредной попыткой посеять анархическую смуту на Русской земле. С этой
оценкой были согласны все лидеры меньшевиков. Трижды с апреля по октябрь В. И.
Ленин вовлекал большевиков в острейшие дискуссии, целью которых было убедить их
в необходимости борьбы за завоевание власти во имя социалистического
переворота, призванного ознаменовать начало мировой революции. И хотя среди
большевиков было немало сторонников реформистского пути, особенно на местах, но
тем не менее Ленину с его громадной политической волей почти каждый раз
удавалось подавить «инакомыслие» в собственных рядах, убедить колеблющихся.

Большая часть
населения России не была с большевиками ни в первые мирные месяцы революции, ни
в июле-августе 1917 г. Большинство народа, судя по составу Советов и органов
местного самоуправления, поддерживало блок меньшевиков и эсеров, занимавших
объективно центристские позиции в политической палитре России тех дней. Массы
настораживало пораженчество большевиков во время войны и их зачастую
экстремистский курс, предлагаемый в решении насущных вопросов. Однако в
переломные моменты, если власть медлит с проведением необходимых преобразований
и оттягивает, даже руководствуясь самими благими намерениями, решение
актуальных проблем, затрагивающих судьбы десятков миллионов людей, нередко
происходит быстрая смена массовых настроений; и центризм как выражение векового
народного опыта начинает уступать место максимализму.

К исходу лета
1917 г. Россия вновь вступила в полосу серьезных потрясений. Временное
правительство, предотвратив в конце августа с помощью рабочих и солдат
Петрограда попытку переворота генерала Л. Г. Корнилова, очередной раз не пошло
на принятие неотложных мер: вопрос о земле не решался, переговоры о мире не
были начаты, созыв Учредительного собрания оттягивался. В то же время сам факт
попытки переворота в значительной степени изменил возможности политического
выбора для российских партий, сдвинув его влево, в сторону радикализма. 2
сентября 1917 г. члены ЦИК приняли резолюцию о созыве Демократического
совещания, которому предстояло принять окончательное решение по вопросу о
власти. В этой ситуации, когда логика нараставшего кризиса подводила массы к
максималистскому восприятию действительности, оставалась ли возможность
реализации демократической альтернативы или она была полностью утрачена?
Безусловно, оставалась, хотя внутреннее содержание российской действительности
трансформировалось из либерально-демократической весной 1917 г. она
превратилась в демократическую летом 1917 г., о чем свидетельствовали выборы в
органы местного самоуправления (земства, городские думы и т. д.), в ходе
которых повсеместно победил меньшевистско-эсеровский блок. К осени 1917 г.
данная альтернатива по-прежнему существовала, хотя ее реализация предполагала
более радикально-демократический вариант и зависела, в первую очередь, от
действий этого блока и в целом от социалистических партий. Вследствие разгрома
«корниловщины» потерпели поражение наиболее активные силы контрреволюции и
пострадал престиж кадетов, оказавшихся в глазах масс связанными с нею. Стремясь
преодолеть правительственный кризис, Керенский после переговоров с ВЦИК создал
1 сентября новый орган власти — Совет пяти или Директорию без участия кадетов.
В этот же день Россия была объявлена республикой. 2 сентября 1917 г. члены ЦИК
приняли резолюцию о созыве Демократического совещания, которому предстояло
принять окончательное решение по вопросу о власти.

В разосланном
на места за подписями Чхеидзе и Авксентьева сообщении говорилось, что
предстоящее совещание должно стать «съездом всей организованной демократии
России»; приглашались представители от всех организаций советской и несоветской
(думы, земства, кооперативы и т. д.) демократии с целью решения вопроса о
формировании нового правительства в период до II съезда Советов, назначенного
первоначально на середину сентября, но затем отсроченного.

Всероссийское
Демократическое совещание проходило в Петрограде 14—22 сентября; на нем
присутствовало 1582 делегата от Советов, кооперации, профсоюзов, органов
местного самоуправления, армии и т. д. Среди делегатов, заявивших о своей
партийной принадлежности, было 532 эсера (в том числе 71 — левых), 172
меньшевика (в том числе 56 — интернационалистов), 141 — от аналогичных партий
национальных регионов, 136 большевиков; итого около 1000 представителей
революционно-демократических партий. За эти сентябрьские дни лидеры
эсеро-меньшевистского блока «обежали полный круг»: от отказа участвовать во
Временном правительстве и признания необходимости создания Демократическим
совещанием новой власти (однородного демократического правительства) до
возвращения к идее коалиции с кадетами. На заседании меньшевистской фракции
Потресов доказывал, что коалиция необходима, Церетели — что она возможна, хотя
он не возражал и против однородной власти. Дан, согласно его воспоминаниям,
полагал необходимым образование «однородного демократического правительства».
Подобные настроения были и в партии эсеров. Даже А. Ф. Керенский заявил о своей
готовности передать власть демократическому правительству, сам ЦИК Советов
признает это необходимым. Однако из-за сопротивления части лидеров в
собственной среде, а также из-за откровенно прокоалиционной позиции
«несоветской» демократии: представителей земств, городских дум, кооперации,
недостаточно четкой позиции большевистской фракции во главе с Л. Б. Каменевым,
эта идея на совещании не реализовалась. Главным результатом Демократического
совещания стало образование постоянно действующего органа — Временного Совета
Российской республики [Предпарламента], председателем которого был избран Н. Д.
Авксентьев. На данный орган возлагались функции окончательного решения вопроса
о власти. Меньшевистские лидеры ЦИК Советов рассчитывали, что с помощью Совета
Республики и произойдет смена коалиционного правительства «правительством чисто
демократическим» в ближайшей перспективе также, как и на почве его
«органической» работы «несоветская» демократия присоединится к общей идее.
Велись также переговоры меньшевиков с большевиками в целях создания такого
правительства, и большевики даже провели через ЦК своей партии (в отсутствие
Ленина) решение об участии в Совете Республики. Однако Ленину удалось доказать
лидерам большевистской фракции Л. Б. Каменеву и Л. Д. Троцкому необходимость
отказаться от всяких соглашений в Предпарламенте, а затем 7 октября и покинуть
его.

23 сентября
Совет Республики одобрил создание третьего коалиционного правительства. В него
вошли 10 социалистов и 6 либералов, в том числе 4 кадета.
Министром-председателем и Главковерхом стал Керенский. Участие кадетов в
правительстве было одобрено незначительным большинством голосов: 776 человек
высказались за коалицию, 688 — против. Исключив «партии, скомпрометировавшие
себя в деле Корнилова», Совещание согласилось на участие в правительстве
кадетов, в индивидуальном порядке позволив Керенскому в целях поддержки
«политической элиты нации» ввести в свой кабинет Коновалова (заместитель),
Кишкина и Третьякова.

Характерно, что
ни один из сколько-нибудь видных лидеров социалистических партий в
правительстве не участвовал. Все их усилия в конце сентября-октября были
сосредоточены на работе в Предпарламенте и ЦИК Советов и имели своей целью
подтолкнуть правительство к принятию соответствующих мер, а именно: немедленно
начать переговоры о мире; немедленно передать все помещичьи земли в руки
местных земельных комитетов еще до созыва Учредительного собрания. По мнению Ф.
И. Дана, А. Р. Года и др., только на почве этой программы можно было
противостоять усиливающемуся влиянию большевиков, уход которых из
Предпарламента был небезосновательно воспринят их партиями как призыв к
восстанию.

В условиях
почти открытых приготовлений большевиков к захвату власти Керенский делал
ставку исключительно на силу, сохраняя иллюзии относительно возможности легко
их «раздавить» с помощью вызванных с фронта «верных» войск и упорно не замечая
роста воинственной активности солдатских и рабочих масс, на поддержку хотя бы
части которых и рассчитывали лидеры большевиков, определяя
общественно-политические задачи момента.

Именно в это
время в Совете Республики на совместном заседании его комиссий — военной и по иностранным
делам был специально заслушан доклад военного министра генерала А. И.
Верховского, который с цифрами и фактами в руках убедительно доказывал полную
невозможность для русской армии продолжать войну и требовал крутого перелома
внешней политики правительства, отчетливо осознавая, что главным орудием
большевиков по привлечению масс на свою сторону был лозунг немедленного мира.
Его, по воспоминаниям Ф. И. Дана, поддержала вся «левая» часть Совета, но через
несколько дней он был уволен «в отпуск».

Заседание
Предпарламента 24 октября оказалось последним. Оно стало знаменательным не
только потому, что состоялось накануне захвата власти большевиками, но и по
ряду других обстоятельств: на нем выступил с речью министр-председатель
Керенский, вновь сделавший упор на военные меры в борьбе с большевиками и
потребовавший от Совета Республики «всей меры доверия». В ответ Ю. О. Мартов
поставил вопрос о реорганизации правительства, и впервые открыто против
политики третьего коалиционного правительства выступили «ответственные» деятели
ЦИК, в частности Ф. И. Дан, А. Р. Год и др. Была принята резолюция (123 за, 102
— против) левых фракций, составленная Даном и Мартовым. Первоначальным шагом,
который мог бы помешать готовившейся акции большевиков, резолюция предусматривала
немедленное издание декрета о передаче помещичьей земли в ведение Земельных
комитетов, о немедленных мирных переговорах и созыве Учредительного собрания.
Ф. И. Дан сформировал своего рода «делегацию от социалистических групп» в
составе себя, А. Р. Гоца и председателя Предпарламента Н. Д. Авксентьева,
которая должна была убедить правительство, заседавшее в Зимнем, действовать в
соответствии с принятой резолюцией, немедленно оповестить об этих решениях
население рассылкой телеграмм и расклейкой афиш. Однако предложение не было
принято.

Но как бы то ни
было, с этого момента вопрос о существовании Временного правительства и вообще
о характере власти решался уже не в его недрах.

И сегодня
важнейшим является вопрос о том, был ли запрограммирован событиями осени 1917
г. именно тот вариант государственно-политического устройства, который был
реализован большевиками. И сохранилась ли после Октября возможность
формирования многопартийной политической системы путем созыва Учредительного
собрания и создания однородного правительства из партий, представленных в
Советах?

Ощущение
надвигавшейся трагедии владело многими представителями демократии накануне и в
первые месяцы после Октября. Попытки преодолеть противостояние реализовывались
в постановке рядом социалистических групп проблемы формирования однородного
правительства, что в те дни означало создание его из представителей именно этих
партий. Для реализации данной альтернативы даже осенью 1917 г. были
определенные предпосылки. Прежде всего, судя по росту численности, популярность
социалистических партий интенсивно возрастала. Как известно, на объединительном
съезде меньшевиков (август 1917) было оглашено, что в партии состояло 193
тысячи членов. Причем партия имела сторонников среди наиболее
высококвалифицированных рабочих-печатников, железнодорожников и рабочих
сталелитейной отрасли в промышленных центрах Юга страны, а также в профсоюзах.
Большевистская партия, согласно данным, приведенным Я. М. Свердловым на VI съезде РСДРП(б) (июль-август 1917 г.),
насчитывала 240 тыс. человек. Социалисты-революционеры были самой
многочисленной партией в стране, число ее членов в данный период доходило до
миллиона. Выборы в июле-августе 1917 г. в Городские думы Петрограда, Москвы и
других крупных центров показали, что эсеры были не только крестьянской партией,
но имели серьезное влияние и в промышленных регионах.

Очевидно и то,
что осенью 1917 г. в целом резко политизированное население требовало
кардинальных перемен. Будущее его значительной частью виделось (если брать
программные формулы) «социалистическим». Безусловно, что не только среди
рабочих, солдат и крестьян, представлявших социализм не как прыжок в неведомое
будущее, а как конкретный ответ на назревшие проблемы, но и между разными
социалистическими партиями не существовало единого представления о будущем
страны. Бесспорно и то, что с большевиками у российских социал-демократов
(меньшевиков) и социалистов-революционеров расхождения были не только по
вопросу о сроках, способах и методах реализации социалистической перспективы,
но и самому пониманию социокультурного типа России в данном состоянии. Несмотря
на неоднородность существовавших в них течений, а также усилившееся идейное
размежевание, они пытались отстаивать демократические идеалы, увязывая их
реализацию с концепцией демократической России с сильными социальными
приоритетами для всех слоев трудящихся. Накануне Октябрьского переворота данные
партии через серию проб и ошибок вплотную приблизились к осуществлению этой
задачи в политической области.

Придя после
провала корниловского мятежа к мысли о создании «однородного демократического
правительства», левоцентристские силы обеих партий — меньшевиков и эсеров
трансформировали эту идею, признав накануне самого захвата власти большевиками
необходимость однородно-социалистического правительства. Формулу такого
правительства выдвинул Ю. О. Мартов сначала на заседании Предпарламента 24
октября, а затем на совещании меньшевистской фракции в канун открытия Второго
Всероссийского съезда Советов в ночь с 24 на 25 октября 1917 г.; ее поддержали
и многие революционные оборонцы, согласившись с необходимостью противопоставить
прежней коалиции радикальную альтернативу. Были приняты соответствующие тезисы,
которые предлагалось включить в проект политической резолюции Второго съезда Советов.
По существу, речь шла о передаче власти на данном съезде мирными,
парламентскими средствами новому правительству, составленному из представителей
социалистических партий и призванному немедленно взяться за проблемы мира и
земли; Временное правительство таким образом было бы легально отстранено. Тем
самым сформировалась вполне реальная альтернатива вооруженному восстанию,
которое готовилось большевиками под лозунгом решения тех же проблем.

Характерно, что
и среди большевистского руководства на протяжении всех восьми месяцев довольно
распространенными были центристские настроения, связанные с попытками укрепить
диалоговую основу возможных компромиссов с меньшевистско-эсеровским блоком. Не
ослабли они и в сентябре. Дискуссия, начатая в среде большевиков ленинскими
письмами «Марксизм и восстание», «Большевики должны взять власть» от 12—14
сентября 1917 г., не встретила поддержки: большинство ЦК РСДРП (б) отвергло его
предложение о практической подготовке вооруженного восстания, собираясь мирно
дожить до Учредительного собрания. Более того: было предложено сжечь указанные
письма, кроме одного экземпляра, чтобы не вносить раскол в рабочую среду. Как
известно, большевики приняли участие в работе Демократического совещания
(сентябрь 1917 г.), а затем образовали фракцию из 58 человек для вхождения в
Предпарламент, который начинал свою работу 7 октября. Именно в этот день в
Петроград из Финляндии вернулся В. И. Ленин. Проявив невероятную настойчивость
и опираясь внутри ЦК РСДРП (б) на поддержку Л. Д. Троцкого, избранного к этому
времени председателем Петроградского Совета, Ленин сумел доказать большинству
членов ЦК необходимость восстания и прямого захвата власти, проведя кампанию
против «несогласных», группировавшихся вокруг Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева.
10 октября состоялось заседание ЦК РСДРП (б), на котором в присутствии 12 из 21
членов ЦК было принято решение о восстании: «за» высказалось 10 человек, против
— Каменев и Зиновьев. Свою позицию они изложили в письме «К текущему моменту»
от 11 октября 1917 г., доказывая нецелесообразность вооруженного восстания как
средства завоевания власти, назвав данную политику «губительной» и подчеркнув,
что только Учредительное собрание и Советы могут быть «тем комбинированным
типом государственных учреждений», к которому должна идти партия и лишь на базе
которых она приобретет «громадные шансы на действительную победу». Стремление
же захватить власть в расчете на «большинство международного пролетариата» было
названо попыткой «построить все… расчеты на песке». Аргументация против
восстания развивалась ими также и на расширенном заседании ЦК большевиков 16
октября, где они, а также член ЦК А. Г. Шляпников ссылались на
неподготовленность России к социализму, на трудности государственного
управления, на колебания масс. Позиция В. И. Ленина была непоколебимой,
главными аргументами в пользу восстания были следующие: «настроением масс
руководствоваться невозможно, ибо оно изменчиво и не поддается учету»;
большевики же, выступив теперь, будут «иметь на своей стороне всю пролетарскую
Европу». Такими категориями мыслили партийные лидеры.

На практике же
и до Октября, и после на местах социалистические группы часто плодотворно
сотрудничали в решении многих вопросов, совместно работая в региональных и
городских Советах, городских и районных думах. Эти настроения вполне
определенно выразили и участники Второго Всероссийского съезда Советов рабочих
и солдатских депутатов, открытого на правах председателя Президиума 1-го ВЦИК
Ф. И. Даном 25 октября 1917 г. в 22 ч. 40 м. Характерно и то, что Председателем
Президиума съезда был избран Л. Каменев, сторонник создания однородного
правительства. Первым слово взял меньшевик-интернационалист Ю. О. Мартов,
предложивший создать правительство из представителей всех «советских» партий,
которые делили бы между собой власть. Идею Ю. Мартова поддержал эсер С.
Мстиславский. От большевистской фракции выступил А. Луначарский, самый
«бархатный» из большевистских ораторов, заявивший, что фракция большевиков
решительно ничего не имеет против предложения Мартова. И оно было принято
единогласно под бурные аплодисменты всего зала, но, однако, так и не было
реализовано. «Штурм» Зимнего дворца, организованный большевиками (еще днем был
разогнан Предпарламент, заседавший в Мариинском дворце), вновь пробудил страхи
колебавшихся до этого меньшевиков и эсеров перед возможностью сотрудничества с
партией Ленина — Троцкого. Большевики нанесли превентивный удар, и около 70
представителей умеренных социалистических партий, а затем и
меньшевиков-интернационалистов покинуло съезд. В. И. Ленин отсутствовал в
первый день работы съезда, находясь в Смольном, где был «штаб» восстания. В
этот день, а точнее в ночь с 25 по 26 октября, на съезде в связи с уходом части
делегатов выступил Л. Троцкий. «Восстание народных масс, — гремел он, — не
нуждается в оправдании. Тем, кто отсюда ушел и кто выступает с предложениями,
мы должны сказать: вы — жалкие единицы, вы банкроты, … отправляйтесь туда,
где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории».

По его же
предложению съезд принял резолюцию, осудившую их уход.

Одновременно
был утвержден состав Совета Народных Комиссаров во главе с Лениным и избран
многопартийный ВЦИК. В его состав вошли 62 большевика, 29 левых эсеров, 6
меньшевиков-интернационалистов, 3 украинских социалиста и один эсер-максималист.
Председателем был избран Л. Б. Каменев; 8 ноября (после его отставки) его
заменил Я. М. Свердлов.

Была ли
исчерпана возможность формирования многопартийной политической системы?
Объективно, т. е. по расстановке социально-политических сил, такая возможность
сохранялась в течение всего 1917 г., постепенно убывая. Об этом
свидетельствовала прежде всего попытка руководителей Всероссийского
исполнительного комитета профсоюза железнодорожников (Викжеля) под угрозой
всеобщей забастовки заставить социалистические партии провести совещание с
целью достижения соглашения. Переговоры длились с 29 по 31 октября 1917 г. В
них приняли участие большевики, меньшевики-интернационалисты, меньшевики,
эсеры, представители профсоюза. От интернационалистов выступал Ю. О. Мартов,
подчеркнувший, что «наступила последняя минута, когда еще можно найти общую
почву, чтобы вывести страну из страшного кризиса», его поддержал Ф. И. Дан и
другие меньшевики. Эсеры настаивали на создании правительства, состоявшего не
из профессиональных партийных политиков, а из «людей деловых, специалистов».
Большевиков представляли Л. Б. Каменев и Д. Б. Рязанов, даже по отзывам
оппонентов считавшийся «энциклопедически-образованным человеком». В ходе
переговоров большевики согласились на расширение «базы правительства»,
изменение его состава и даже склонялись к выводу из него Ленина и Троцкого, на
чем настаивали эсеры и меньшевики. Более того, после долгих дебатов большевики
поддержали принятие «эластичной» резолюции, предполагавшей создание вместо
избранного на II
съезде Советов ВЦИК «Временного народного совета», в состав которого должны
были войти 100 членов Совета рабочих и солдатских депутатов, 75 членов
крестьянского Совета, 100 делегатов Петроградской и Московской дум и 50
делегатов от всероссийских профессиональных союзов, также предполагалось
немедленное формирование однородно-социалистического правительства, в первую
очередь из специалистов, в списочном составе которых не были упомянуты Ленин,
Троцкий и Керенский. В качестве возможной главы нового правительства назывались
В. М. Чернов и Н. Д. Авксентьев.

Однако разгром
30—31 октября под Петроградом казачьей дивизии ген. П. Н. Краснова,
выступившего в поддержку бывшего премьера Керенского, сразу же ужесточил
позицию большевиков. Ленин и Троцкий выступили против продолжения переговоров,
и после ультиматума ЦК большевиков в ночь на 2 ноября переговоры были
разорваны. В знак протеста Л. Б. Каменев, А. И. Рыков, В. П. Милютин, В. П.
Ногин вышли из состава ЦК большевиков. Подали в отставку и ряд советских
наркомов и руководителей (Ногин, Рыков, Милютин, Рязанов, Теодорович, Арбузов,
Ларин и др.). К ним присоединился и А. Г. Шляпников. Это был первый
правительственный кризис новой власти, связанный с вопросом о целесообразности
чисто большевистского правительства и характере социального прогресса для
России.

Свое отношение
к данной проблеме в эти дни пытались определить не только партийные элиты, но и
массы. 12 ноября 1917 г. прошли выборы в Учредительное собрание: за эсеров
проголосовало 58 % всех избирателей, за социал-демократов — 27,6 % (причем 25 %
за большевиков, 2,6 % — за меньшевиков), за кадетов — 13 %. Характерно также и
то, что большевики имели преобладание в столицах, эсеры стали бесспорными
лидерами в провинции.

То, что за
эсерами шло подавляющее большинство крестьянства, преобладавшего в структуре
населения России, и значительная часть интеллигенции, продемонстрировали два
съезда крестьянских депутатов: Чрезвычайный (10 — 25 ноября) и II Всероссийский (26 ноября — 10 декабря).

После Октября в
системе деятельности Советов сохранялось своеобразное двоецентрие. Наряду с
ВЦИК Советов, избранном на II съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, продолжал
действовать Исполнительный Комитет Всероссийского Совета крестьянских депутатов
во главе с В.М. Черновым, созданный I Всероссийским съездом Советов крестьян в мае 1917 г. Из
общего числа 1429 Советов, имевшихся в стране в сентябре-октябре, 455 был
крестьянскими.

Потому уже на
первом заседании ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов был поставлен в
повестку дня вопрос о необходимости слияния Советов.

Чрезвычайный
Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов работал с 10 по 25 ноября
1917 г. в Петрограде. На первом заседании съезда присутствовало около 260
делегатов и лишь к 18 ноября их стало 330, в том числе 195 левых эсеров, 37
большевиков, 65 правых эсеров и эсеров центра, остальные — беспартийные.
Обстановка на съезде была напряженная. Предложение большевиков заслушать доклад
В. И. Ленина как председателя Совнаркома было сразу же и категорично отклонено.

Вопрос «о
власти» обсуждался по предложению левых эсеров и в их постановке — необходимо
создать правительство «из всех социалистических партий, от народных социалистов
до большевиков включительно». За предложение Ленина признать решения II Всероссийского съезда рабочих и
солдатских депутатов проголосовало лишь 45 делегатов. Началась серия частных
совещаний большевистских представителей с эсеровским руководством съезда. Роль
«троянского коня» сыграли левые эсеры, в конце, концов поддержавшие
большевиков. С большим трудом уже в конце работы съезда удалось добиться так
необходимого большевикам решения о поддержке решений II съезда рабочих и солдатских депутатов и
об объединении Советов.

Не менее
драматичной была обстановка и на Втором Всероссийском съезде крестьянских
депутатов, проходившем с 26 ноября по 10 декабря. Из 790 делегатов большевиков
поддержали лишь 91, 305 было правых эсеров и эсеров центра, 350 левых эсеров.
Острейшая полемика развернулась вокруг отношения к Учредительному собранию и к
декрету СНК от 28 ноября, объявлявшему кадетов врагами революции и народа.

Таким образом,
в позиции Ленина по отношению к Учредительному собранию произошли изменения,
что подтвердил, например, в своих воспоминаниях наиболее близкий к нему в те
дни Троцкий. Он отмечал, что почти сразу же после Октябрьского переворота Ленин
стал настаивать на отсрочке Учредительного собрания, объясняя это тем, что оно
могло оказаться по составу «кадетско-эсеровско-меньшевистским».

Многие из
ленинского окружения возражали, даже Я. М. Свердлов подчеркивал, что большевики
сами обвиняли Временное правительство в оттягивании его созыва. Оставшись в
меньшинстве, Ленин все внимание перенес на организационные меры по роспуску еще
не созванного Учредительного собрания. «Ошибка явная, — говорил он, — власть
уже завоевана нами, а мы между тем поставили сами себя в такое положение, что
вынуждены принимать военные меры, чтобы завоевать ее снова».

В основе такой
политической переориентации лежал целый комплекс факторов. Во-первых,
сравнительно легко большевики захватили власть в Петрограде. Это не могло не
рождать надежд, что удастся закрепить достигнутые завоевания столь же легко,
одним революционным натиском. Как известно, им это удалось. До недавнего
времени преувеличивалась степень, а главное — глубина и организованность
оказываемого в первые дни и месяцы сопротивления Советской власти со стороны
свергнутых государственных структур. Касаясь не использованных противниками
возможностей, следует помнить, что А. Ф. Керенский и его окружение действовали
так, как действовали, видимо, иначе не могли. Но вряд ли серьезную угрозу
Петрограду в те дни могла представлять тысяча казаков, которая согласилась
выступить в поддержку Керенского после его отъезда из Петрограда на фронт.

Во-вторых, из
анализа прошлых европейских революций большевики сделали однозначный вывод, что
только бескомпромиссность в принятии политических решений и радикализм
затеянной реорганизации позволяет удержаться у власти и обеспечить успех. Ленин
постоянно, особенно в первые дни после переворота, «типизировал» Октябрьский
переворот с Великой французской революцией как одномасштабным явлением по силе
своих исторических последствий, а также с Парижской коммуной по
социально-классовому содержанию. По этой типологии большевикам отводилась роль
пролетарских якобинцев, требовавшая от них жестоких, диктаторских методов, к
чему они были подготовлены (доктринерски и психологически) историей
формирования своей партии.

В-третьих, на
взгляды большевиков громадное влияние оказывали и надежды на мировую
«пролетарскую» революцию, ее непосредственную близость. Поэтому Ленин и его
окружение сразу же стали отдавать предпочтение не демократическим
общенациональным преобразованиям, а прямым «антикапиталистическим» действиям в
наиболее жестком варианте. Советы в этой связи стали рассматриваться не только
как особый тип демократизма, выдвигавший авангард трудящихся и делавший из них
«и законодателя, и исполнителя, и военную охрану», но и как форма реализации
интересов данного авангарда в международном масштабе, ибо в их лице, по мнению
лидера большевиков, теперь создавалось нечто великое, новое и небывалое в
истории мировой революции.

Логика событий
разворачивалась все круче для небольшевистских партий. И по мере того, как все
более жесткой становилась позиция большевистского руководства, все более
призрачной выглядела возможность иной альтернативы, хотя политические оппоненты
большевиков проявили неоднократно демонстрируемую готовность к компромиссу. Об
этом свидетельствовали проходившие почти одновременно последние партийные
съезды эсеров и меньшевиков. Четвертый съезд ПСР проходил 26 ноября—5 декабря
1917 г. в зале физической аудитории Технологического института в Петрограде. С
докладом о текущем моменте и тактике партии выступил В. М. Чернов. Он выделил
три главных вопроса, на которых следовало сконцентрировать внимание партии:
критика ошибок революционной демократии, в том числе — и ЦК ПСР; необходимость
заключения мира для России; подготовка к созыву Учредительного собрания. По
признанию самих делегатов, большинство съезда заняло «левоцентровую» позицию,
выраженную В. М. Черновым. Заявив о недостаточно четкой тактической линии
партии накануне октябрьских событий, Чернов предложил отказаться от идеи
насильственной ликвидации большевистского режима, поскольку его поддерживала
какая-то часть трудящихся города и деревни. В качестве главной задачи он назвал
сплочение оппозиционных большевизму социалистических партий под лозунгом защиты
Учредительного собрания. Именно оно, по мнению эсеровского лидера, должно было
расставить политические партии «по своим местам», примирить советские и
общедемократические организации трудящихся, избежать гражданской войны. В
резолюции, принятой по докладу, был представлен новый вариант эсеровской модели
российской демократии в виде комбинации Учредительного собрания и Советов.
Последним было уделено большое внимание и в докладе о деятельности ЦК ПСР,
сделанным В. М. Зензиновым. Подчеркивалось, что Советы необходимо укреплять как
могучие классовые организации трудящихся. Также была определена роль партии
социалистов-революционеров как конструктивной оппозиционной силы по отношению к
правящему режиму. Предполагалось в ходе работы Учредительного собрания
противопоставивить большевистскому методу раздачи «невыполнимых обещаний»
тактику серьезного законодательного творчества.

Аналогичной
была позиция другой оппозиционной партии РСДРП (объединенной). Меньшевистская
пресса в первые дни пестрела воззваниями ЦК, в которых октябрьские события
оценивались как удар в спину революции. Единственным гарантом стабилизации
политической обстановки в стране лидеры меньшевиков называли Учредительное
собрание, что, в частности, подчеркивалось в обращении ЦК РСДРП (б) к рабочим
Петрограда 28 октября 1917 г. На проходившем с 30 ноября по 7 декабря 1917 г.
Чрезвычайном съезде РСДРП (Объединенной) этот вопрос рассматривался как
первоочередной. С докладом по текущему моменту и задачам партии в Учредительном
собрании выступил Ю. О. Мартов, поддержанный левоцентристским большинством съезда.
Как заметил позже один из делегатов Д. Далин, на съезде «массив партии» порвал
с оборонческой традицией, что дало перевес левым силам и отразило «реальную
эволюцию в партии». В известном смысле новаторской для социалистической
оппозиции была мысль, высказанная Ю. О. Мартовым на съезде о том, что
октябрьские события не являлись «исторической случайностью», они были
«продуктом предыдущего хода общественного развития».

В резолюции по
текущему моменту было признано, что победа Советской власти — меньшее зло по
сравнению с попытками ее насильственного свержения даже во имя демократии;
прозвучал призыв к объединению всех революционно-демократических сил в
интересах создания республики Советов с Учредительным собранием во главе. В
качестве первоочередных конкретных мер назывались: заключение мира, передача
земли крестьянам, государственное регулирование всего производственного
комплекса страны, которое меньшевики не отождествляли с рабочим контролем,
рассматривая последний как специфическую форму классовой борьбы на фабриках и
заводах, не способствующую преодолению разрухи. Предложенные меры должны были
способствовать демократической реорганизации общественного строя и
подготавливать предпосылки для осуществления со временем социалистической
перспективы. В тактическом плане предлагалось призвать массы к борьбе за созыв
Учредительного собрания, хотя меньшевики и предвидели свой неуспех в ходе
выборов. Единственной партией, которая стала срочно менять свои лозунги по
отношению к Учредительному собранию, оказалась партия левых
социалистов-революционеров (ПЛСР). На своем I съезде, открывшемся 19 ноября 1917 г., П.
Прошьян, В. Трутовский, Б. Кац заняли проленинские позиции в отношении к
собранию. Прошьян прямо заявил: «Конечно, отдать власть Учредительному собранию,
сложить свое боевое оружие мы не можем и не должны». Руководство ПЛСР дало
согласие на вхождение в большевистское правительство; 9 декабря 7
представителей левых эсеров вошли в состав СНК, а затем и в состав ЧК. Это была
первая и последняя коалиция в Советской России, сыгравшая важную роль в
выживании большевистской власти и судьбе Учредительного собрания.

Избранное
впервые в истории России путем всеобщего и равного голосования Учредительное
собрание не вписывалось в механизм «диктатуры пролетариата», поскольку в силу
малочисленности рабочего класса не могло обеспечить его приоритета, а тем более
приоритета «пролетарской» партии, каковой считали себя большевики.

26 ноября Ленин
подписал декрет «К открытию Учредительного собрания». Согласно ему, первое заседание
могло состояться лишь по прибытии 400 делегатов. Стало ясно, что в назначенный
срок, 28 ноября, оно не соберется. Полемика по вопросу о судьбе Учредительного
собрания, теперь уже в среде большевиков, продолжалась. Большинство членов
Временного бюро большевистской фракции Учредительного собрания (Л. Каменев, В.
Милютин, А. Рыков и др.) выразили несогласие с ленинской позицией, полагая, что
не переход власти в руки Советов, а именно созыв Учредительного собрания
увенчает нормальный ход развития революции. Ленин выступил резко против и
потребовал переизбрания бюро. 20 декабря Совнарком утвердил новую дату созыва:
5 января 1918г. Но первое заседание Учредительного собрания, открывшегося 5
января в 16 часов, оказалось и последним. После его открытия Свердлов от имени
ВЦИК предложил принять составленную Лениным «Декларацию прав трудящегося и
эксплуатируемого народа», в ультимативной форме обязывавшую Учредительное
собрание поддержать все декреты и направления политики Совета Народных
Комиссаров. Напрасно В. М. Чернов, избранный председателем собрания, произнес
речь в социалистических и интернационалистских тонах. Ответом на нее было
выступление Н. И. Бухарина, заявившего, что сейчас, когда закладывается
«фундамент жизни человечества на тысячелетия», собрание разделено на два
непримиримых лагеря, «у нас» — воля к диктатуре, «у них» же . все сводится к
воле защищать «паршивенькую буржуазно-парламентарную республику». Большевики не
собирались долго дискутировать, тем более искать какие-то компромиссы.
Воспользовавшись отказом Учредительного собрания обсуждать Декларацию, они
покинули Таврический дворец. Оставшиеся делегаты приняли закон о земле и
постановления о мире и государственном устройстве, провозгласившие Российское
государство Российской Демократической Федеративной Республикой. Под утро
вооруженный караул предложил покинуть зал заседаний. Собрание было распущено.

Роспуск
Учредительного собрания явился, как с горечью заметил Г. В. Плеханов за
несколько месяцев до своей смерти, «новым и огромным шагом в области гибельного
междоусобия…». Решение же большевиков заключить мирный договор с Германией,
несправедливый и грабительский, к тому же, как полагали их последние союзники —
левые эсеры, наносивший удар по мировому революционному движению, побудил
последних к выступлению. Подняв мятеж 6 июля 1918 г., левые эсеры разорвали
союз двух партий. Победа над бывшими союзниками привела большевиков к полной
политической изоляции, и теперь для удержания власти они вынуждены были
опираться исключительно на насилие и террор.

Таким образом,
демократическая альтернатива, в течение восьми месяцев 1917г. успевшая
трансформироваться из либерально-демократической в радикально-демократическую,
не осуществилась. Слишком тяжелым наследием для новой России оказалась мировая
война, а также многолетний острейший кризис системы, не преодоленный падением
самодержавия, а в чем-то даже усиленный этим актом. В 1917 г. революционный
процесс нарастал как следствие бурного, во многом стихийного потока,
тянувшегося из 1914—1916 гг. и перехлестнувшего через февраль.

Резкое усиление
радикализма, а порой и прямого озлобления масс, соединенного с пережитками
традиционного общинно-уравнительного массового сознания, сделало нереальной
либерально-демократическую альтернативу, связанную с формированием стабильного
политического режима и гражданского общества. Либеральной демократии не удалось
соединить законотворческую работу по внедрению парламентаризма с проведением
эффективной внешней и особенно внутренней политики. Любая политическая сила,
претендовавшая на власть, в глазах масс обязана была взвалить на себя тяжелое
бремя осуществления хотя бы части вожделений населения. Осенью 1917 г. массы
уже не могли убедить логически безупречные доводы специалистов-правоведов о
конструктивности парламентарной демократии. Дестабилизирующую роль в эти дни
играла деятельность большевиков, направленная на дискредитацию формировавшихся
властных институтов ради достижения своих политических целей. К этому надо
прибавить и известную амбициозность партийных лидеров, и во многом не
преодоленную конфронтацию между ними, что в условиях быстрой радикализации масс
превращалось в безвластие и охлократию.

И все-таки
осенью 1917 г. объективно, по расстановке социально-политических сил могла быть
реализована радикально-демократическая альтернатива путем создания однородного
правительства из социалистических партий и избрания демократическим путем
народного представительства в лице Учредительного собрания. Инициатива
формирования такой системы государственного управления Россией исходила от
левоцентристских групп меньшевистской и эсеровской партий; на определенном
отрезке времени осенью 1917 г. ее поддержали и большевики. Однако
ультрарадикальная позиция большевистского лидера Ленина и его сторонников,
громадная политическая воля и уверенность в возможности осуществления своей
идеологической доктрины в условиях нарастания революционно-анархической стихии
обусловили в конечном итоге иной характер развития событий: большевики пустили
в ход «запасной вариант» — узурпацию власти.Меньшевики и эсеры хотели стать
«третьей силой», большевики хотели остаться единственной силой. Задача
«третьего пути» — не как противопоставления друг другу, а как единства действий
социалистических партий и групп посредством компромиссов, взаимных уступок, расширения
демократии — так и осталась нерешенной.
Список
литературы

Власть и
оппозиция. Российский политический процесс XX столетия. М., 1995.

Галили Зива.
Лидеры меньшевиков в русской революции. М., 1993.

Заславский С.
Е. Российская модель партийной системы // Вестник Моск. ун-та. Сер.12.
Социально-полит, исследования. 1994. № 4.

История
политических партий России / Под. ред. А. И. Зевелева. М., 1994.

Керенский А. Ф.
Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1993.

Ленин В. И.
Полн. собр. соч. Т. 34, 35, 40.

Меньшевики в
1917 году. Т. 1—2. М., 1995.

Милюков П. Н.
История русской революции. Т. 1. Вып. 1. Киев, 1919.

Октябрьский
переворот. Революция 1917 г. глазами ее руководителей. М., 1991.

Политическая
история России в партиях и лицах / Сост. В. В. Шелохаев и др. М., 1996.

Политические
партии России в контексте ее истории. Ростов н/Д, 1996.

Родзянко И.
Крушение империи. М., 1992.

Российская
историческая политология. Курс лекций: Учебное пособие / Отв. ред.
С.А.Кислицын. – Ростов/Д: «Феникс», 1998. – 608с.

Самойлова Т. Н.
Сравнительный анализ многопартийной системы в современной и дореволюционной
России // Вестник Моск. унта. Сер. 12. Социально-полит. исследования. 1993. №
6.

Суханов Н. Н.
Записки о революции. Т. 1—3. М., 1991.

Троцкий Л. Д. К
истории русской революции. М., 1990.