Милиция и городские слои в период революционного
кризиса 1917 года. Проблемы легитимности
Аксенов В.Б.
Легитимность
власти в глазах народа – главный фактор социально-политической стабильности.
Отечественная историография редко поднимала эту проблему. В период потрясений,
когда рушатся правовые нормы, происходят изменения в общественных настроениях,
властные высоты становятся легкой добычей для всякого рода авантюристов и не
искушенных в политике общественных деятелей, оборотная сторона этой легкости
состоит в том, что гораздо сложнее удержаться в новом положении. В сфере
общественного мышления разрушенная легитимность власти весьма медленно
воссоздается по отношению к новым ее представителям. В период социальных
взрывов, революций, когда именно народные массы вызывают потрясения
государственных устоев и определяют дальнейшее развитие этих процессов,
основным критерием легитимности власти становится ее “народность”.
Взаимоотношения
народа с властью не сводятся к ее выборности а осложняются тем фактом, что в
первые дни революции перед отдельными индивидами, составляющими
“революционное население”, встает проблема самоидентификации в новых
революционных условиях. Отсюда – стремление народных масс самим вершить
“революционную справедливость”, самочинно творить расправу над
врагом. Все это чревато погромами, самосудами – неизбежными и вполне
объяснимыми спутниками революции, способствующими усилению преступности.
Вот
здесь и выходит на сцену революционная милиция. Созданная из представителей
широких слоев населения, народа, но при этом являющаяся властным институтом,
носителем карательных функций, она оказывается как бы между двух огней:
революционное население склонно проявлять чрезмерную социально-политическую
активность, правительство стремится утихомирить его. Тот или иной образ
действий милиции может не только повлиять на развитие преступности, но и
привести к кризису легитимности той власти, от лица которой милиция действует.
В
советской историографии революции 1917 г. история революционной милиции была
расчленена на историю рабочей милиции и “буржуазной” городской,
которая не изучалась специально. Вскоре после установления Советской власти в
историографии стала закрепляться своего рода “пролетарская героика”.
Миф о пролетарском государстве нужно было обосновать исторически, поэтому
центральной проблемой исследований становится вооруженная борьба пролетариата
под руководством партии большевиков; делались попытки проследить процесс
создания из рабочей милиции пролетарской боевой дружины – Красной гвардии. На
первых трудах о рабочей Красной гвардии в силу того, что в их основе лежат
личные воспоминания, сильна печать субъективизма; их можно воспринимать и в
качестве источника 1. В последующих работах была детализирована история рабочей
милиции, рассматривались вопросы организационной структуры, заработной платы и,
в первую очередь, роль партии большевиков в сплочении и вооружении рабочего
класса 2. За первые ростки Красной гвардии принимаются появившиеся в марте
боевые дружины на фабриках и заводах, при этом нередко рабочая милиция
именуется Красной гвардией. Вся сложность различения этих двух структур
показана в монографии В. И. Старцева 3: одни и те же рабочие являлись одновременно
членами как Красной гвардии, так и рабочей милиции. Кроме того, их участники
сами именовали свои отряды то рабочей милицией, то Красной гвардией, то рабочей
гвардией. Учитывая условность их разделения по составу участников и
организационной структуре, а также тот факт, что рабочая милиция образовалась
стихийно в процессе Февральской революции, тогда как Красная гвардия
создавалась большевиками, руководствовавшимися теорией всеобщего вооружения
народа, можно предположить, что та или иная идентификация красногвардейцев
базировалась не столько на членстве в данной организационной структуре, сколько
на психологических особенностях бойцов. В. П. Булдаков именует красногвардейцев
пассионариями, акцентируя внимание на их психологических и возрастных характеристиках
4. Е. Ф. Ерыкалов отмечал, что возрастной ценз красногвардейцев составлял 20-30
лет5, поэтому идеи насильственного действия встречали в их среде наибольшую
поддержку, приводя к участию в любых проявлениях архаичного бунтарства”.
К
сожалению, так и остался неизученным в советской историографии вопрос о
городской “буржуазной” милиции. Ерыкалов, Старцев лишь отмечали
противостояние двух структур. Однако такое противопоставление не всегда
выглядит обоснованным, особенно если исследование выходит за рамки классового
подхода и изучения одного только рабочего класса. В начале революции процесс
образования милиции сконцентрировался в трех местах: в Городской думе
(городская милиция), Совете рабочих депутатов (рабочая) и в Комитете
военно-технической помощи (студенческая милиция) 6. Однако уже 7 марта было
издано постановление Петроградского совета об объединении городской и рабочей
милиции под началом Управления городской милиции, во главе которого встал
гласный думы архитектор Д. А. Крыжановский. Туда же вскоре влилась и
студенческая милиция. Из доклада Комиссии по делам ревизии Петроградской
городской милиции хотя и можно заключить о противоборстве рабочих и городских
комиссариатов, но только в рамках единой организации7. Кроме того,
противоборство внутри милиции происходило не только между представителями
рабочих и центральных районов, но также между градоначальником профессором В.
Юревичем, министром внутренних дел, с одной стороны, и первым начальником
милиции Крыжановским, городской думой – с другой. В основе их конфликта лежала
проблема выборности высших чинов милиции и подчиненности самой милиции. Как
отметил Ц. Хасегава, принцип выборности чинов и принцип децентрализации в конце
концов одержали верх, что привело к потере начальником милиции необходимой ему
власти8. Именно вследствие того, что милиция рассматривалась как муниципальный
орган, подчиненный городскому самоуправлению 9, в 1917 г. так и не удалось
достичь объединения и целостности данного института исполнительной власти.
Ниже
под революционной милицией будет пониматься единая городская милиция, в состав
которой входили и рабочие подрайоны и районы с преобладающим студенческим
составом милиции. Для горожан не имело особого значения, кто именно охранял их
личную и имущественную безопасность, а важно было то, как милиция справлялась
со своими непосредственными обязанностями. Кроме того, если данное разделение и
может быть уместным, то лишь для Петрограда, но не для Москвы. Целостное же
восприятие революционной милиции помогает не только оценить с новых позиций
милицию в качестве исполнительного правоохранительного органа (прежде рабочая
милиция воспринималась лишь как орган пролетарской классовой борьбы), выявить
специфику его контактов с населением, образы милиционеров в городском
фольклоре, но и рассмотреть психо-поведенческие особенности людей, наделенных
революционной властью в период социально-психологического кризиса.
В
качестве источников используются фонды Министерства внутренних дел, Главного
Управления по делам милиции, Управления петроградской городской милиции и
Коллекция документов первой мировой войны Государственного архива Российской
Федерации, а также фонд Московской городской управы Центрального исторического
архива г. Москвы, материалы периодической печати. Представляют интерес и мемуары
секретаря Управления петроградской городской милиции 3. С. Кельсона 10, а также
записанные по “горячим следам” впечатления о революционных событиях
обывателей Е. Д. Зозули и Н. К. Морозова, воспоминания артиста и певца А.
Вертинского, юриста и публициста Н. Н. Таганцева, а также посетивших в
революционные дни Петроград иностранных граждан – американского историка Фрэнка
Голдера, американского журналиста Альберта Вильямса и английского
корреспондента Стинтона Джонса, чей взгляд “со стороны” привлекли некоторые
особенности революционного времени 11. В качестве источника по городской
смеховой культуре богатый материал содержит сборник “1917 год в
сатире”, составленный в 1928 г. С. Д. Дрейдоном 12.
Кризис
легитимности царского правительства наиболее ярко проявился осенью 1916 г., что
закрепилось в многочисленных народных сатирических произведениях, направленных
как лично против царствующих особ (главным образом против Александры
Федоровны), так и лиц, приближенных к этим особам, как, например, в получившей
широкое народное признание поэзии В. П. Мятлева 13. Сам Февраль, начавшись с
хлебных “хвостов” и демонстраций женщин-работниц, вскоре приобрел
характер социального взрыва – массового движения без каких-либо классовых,
образовательных, половых и возрастных ограничений, не имеющего никаких целей и
задач, кроме установления свободы.
С
началом насильственных действий первым кандидатом на роль врага пришедших в
движение масс явился институт полиции – жандармы, городовые, иные чины полиции,
по долгу службы вынужденные находиться в тесных контактах с городским
населением. В первые два-три дня революционных событий в Петрограде поводом к
избиению полицейских являлось их стремление предотвратить общественные
беспорядки – разгром хлебных магазинов, лавок, не допустить разбушевавшуюся
толпу на территорию заводов и фабрик. В толпе, естественно, замешивались и лица
с уголовными наклонностями; в результате после таких нашествий из раздевалок
рабочих исчезали их личные вещи (23 февраля в раздевалке Орудийного завода на
Литейном проспекте толпой были похищены 10 пальто и разбиты стекла). Согласно
полицейским донесениям, во время “демонстраций” первых февральских
дней часть толпы нередко врывалась в ювелирные магазины, похищая драгоценные
изделия, громила хлебные лавки, разбрасывая по улице хлеб, кусками льда била
стекла магазинов и трамваев 14. Как только в толпах зазвучали политические
лозунги, направленные против самодержавия, полицейский, как представитель
власти, сразу превратился в идеологического врага № 1. По образному сравнению
американского историка Голдера, находившегося в те дни на петроградских улицах,
охота за полицейскими превратилась в общенациональный спорт l5.
Ненависть
толпы обращалась против любых символов прежней власти: портретов императора и
членов его семьи, изображений государственного герба и, конечно, против
полицейских учреждений: были разгромлены и подожжены полицейские участки,
квартиры полицмейстеров, Охранное отделение, Литовская тюрьма, Окружной суд,
Главный полицейский архив; в двух последних было целенаправленно уничтожено
огромное количество уголовных дел, специально выброшенных на улицу и сожженных
там под контролем толпы. Учитывая, что из тюрем было освобождено много
уголовных преступников, можно догадаться, кто был в этом заинтересован; многие
очевидцы вспоминают, что вьшущенные на волю “сидельцы Дома
предварительного заключения” первым делом устремлялись жечь суд и
уничтожать документы. Впоследствии у многих воров-рецидивистов, задержанных
летом – осенью 1917г., обнаруживались документы, похищенные из Охранного
отделения во время его разгрома в феврале 1917 года 16. Они же под предлогом
поиска спрятанного оружия, пулеметов, совершали “обыски” на квартирах
частных лиц, завершавшиеся открытым грабежом. Таким образом, в “справедливой
ненависти” народных масс по отношению к старой власти некоторую роль
сыграли и специфические устремления уголовных элементов.
Несмотря
на то, что реабилитировать бывших уголовных заключенных пытались некоторые
организации (например, в Москве этим занималось Бюро помощи освобожденным из
мест заключения, предоставляя им одежду, обувь, приют, бесплатные обеды,
кормовые и денежные пособия, устраивая их на работу), в условиях общего роста
преступности освобожденные уголовники очень скоро возвращались к прежнему роду
занятий.
В
феврале – марте, в условиях хаоса (существенное значение в котором имели
уголовные элементы), смешения различных целей, ожиданий, наспех проходил набор
в народную милицию. Множество воззваний, заполнивших улицы Петрограда и Москвы
в февральские дни, пестрели призывами к самоорганизации людей в отряды милиции.
Один из очевидцев вспоминал, как среди всеобщей неразберихи то там, то здесь
раздавались призывы: “Кто хочет вербоваться в милицию, идите на Лиговку, к
дому Перцова получать оружие”17. А оружия, учитывая разгром Арсенала,
полицейских участков, хватало. Желающих получить оружие в качестве носителей
власти тоже было довольно много, включая и тех, кто при старом режиме постоянно
находился в конфликтах с этой властью. Джонс, наблюдая в февральские и мартовские
дни публику на улицах Петрограда, поражался всеобщему вооружению столичных
жителей, от мала до велика обзаводившихся либо винтовкой, либо пистолетом, либо
шашкой и т. д. Даже респектабельных представителей среднего класса можно было
видеть с ружьями, а у детей карманы были набиты патронами. Секретарь Управления
Петроградской городской милиции описывает “модную” в те дни форму
одежды: сабля, винтовка, револьвер, ручная бомба и перекинутая через плечо
пулеметная лента 18.
К
1-2 марта милицейских удостоверений в Петрограде было выдано до 10 тыс. и почти
столько же – в ближайшие несколько дней, поэтому, по словам Кельсона,
“было бы неудивительно, если бы все взрослое мужское население Петрограда
в эти дни оказалось на службе в милиции” 10, Недоверие, последующую
напряженность в отношения населения с представителями органов революционного
правопорядка заложили получившие массовое распространение в первые дни
революции случаи самочинных обысков на частных квартирах. Как правило, они
происходили по одному сценарию. Какой-нибудь “гражданин” собирал на
улице несколько вооруженных солдат (желающих принять участие в акте
революционного творчества было всегда более чем достаточно), врывался с ними в
квартиру, показывая удостоверение милиционера или просто используя в качестве
“правовой” основы оружие и физическую силу, затем арестовывал хозяина
и приказывал солдатам отвести его в Городскую думу, а сам производил
“обыск” на предмет наличия в квартире денег и ценных вещей. Помимо
уголовников, соблазн записаться в милицию преследовал и дезертиров или лиц,
желавших использовать в своих интересах полномочия представителей власти.
Правда, они, как правило, составляли разряд младших милиционеров,
непосредственных исполнителей.
На
службу в сам комиссариат или в старшие милиционеры брали либо студентов, либо
лиц с высшим или средним образованием, но тоже не везде и не всегда.
Существенным недосмотром со стороны властей явилось то, что при наборе в
милицию у записывающихся не требовали никаких документов, удостоверяющих личность.
В Москве начальник народной милиции А. М. Никитин спохватился только в мае,
когда приказом № 24 (I, § 3) потребовал обязательно проверять документы у
поступающих на службу и у тех, кто уже служит, но при поступлении документов не
предъявил 20. Как и следовало ожидать, приказ в целом не был исполнен. В
результате самого порядка набора милиционеров в феврале – марте закладывалась
основа последующих конфликтов как внутри органов правопорядка, так и в их
отношениях с населением, что неизбежно снижало авторитет милиции и вообще
официальной власти.
Постановление
об учреждении милиции вышло только 17 апреля и отмечало лишь общие положения,
предметы ведения милиции, степень власти, подчиненность 21. Именно оно впервые
официально закрепило и сам термин “милиция”. До этого, когда о
“милиции” говорили обывательские слои, официальные органы власти
использовали термин “общественная полиция”. 26 марта была учреждена
Комиссия по милиции и муниципальной полиции, разрабатывавшая постановление об
учреждении милиции. На одном из заседаний был поднят вопрос о соответствии
термина “милиция” известному учреждению. Многие отметили здесь
несоответствие и предложили заменить данный термин на “общественная
полиция” или “гражданская стража”. Однако затем было решено
оставить этот термин, так как термин “полиция” был дискредитирован
прежним режимом. Что же касается термина “милиция”, то в русской
истории он имел значение временных ополченских дружин, какие были созданы по
манифесту Александра I от 30 ноября 1806г. в помощь регулярным войскам22. Позже
милицией также называли отряды стражи из горцев на Кавказе.
Примечательно,
что в 1917г. многие действительно под милицией подразумевали отряды народною
ополчения, призванного защищать “завоеванные демократией права” 23.
Этому способствовали особенности набора милиционеров и своеобразная героика
революции. Функции охраны общественного порядка, личной и имущественной
безопасности в данное понимание “милиции” не входили, так как
отождествлялись с позорными полицейскими функциями. В результате попытка четко
выявить рамки компетенции милиции провалилась ввиду нескольких причин.
Во-первых, вследствие противоречивого понимания милиционерами задач милиции,
которую они принципиально не желали отождествлять с бывшей полицией, считая,
что в эпоху народовластия никто не имеет права диктовать представителям народа
– милиционерам – свою волю; во-вторых, из-за весьма пестрого состава милиции, в
которую вошел довольно большой процент уголовников; в-третьих, в результате
идеологического раскола внутри правленческих структур, борьбы за власть внутри
милиции; да и в целом, как позже отметило МВД, ввести в действие положение 17
апреля из-за внутренних разногласий не удалось.
Отсутствие
устава, элементарной правовой базы делало работу милиции весьма
“творческой” и порой излишне инициативной. Особенно это касается
первых революционных месяцев. Если учесть, что в милицию шли лица, желавшие так
или иначе реализовать свои властные стремления, поучаствовать в революции в
качестве ее официального представителя, то возникновение конфликтов с частными
лицами вследствие грубого и неуважительного отношения к ним со стороны
различных милицейских чинов, не может удивлять. Анекдоты революционного времени
о милиционерах отмечают их непрофессионализм, корыстность и связь с уголовным
миром. Выражение “кривить душой” сатирик разъяснял так: “Увидеть
своего кредитора милиционером и сделать приятную улыбку на лице”; различие
между полицией и милицией: “Между постовым городовым и постовым
милиционером есть, однако, существенная разница: городовой не кончал свою жизнь
и жизнь своих товарищей через неумелое обращение с оружием”. И далее:
“Если милиционеры вербуются среди уголовных элементов”, то нечего
удивляться, что они попадают “на побывку к своим товарищам по заключению”
24. Неумелое, неосторожное обращение милиционеров с оружием отмечалось в
приказах Никитина по московской народной милиции, публиковались приказы об
увольнении милиционеров за поранение граждан вследствие неумелого обращения с
оружием. Известны факты, когда милиционеры случайно убивали друг друга прямо в
комиссариатах 25. В городской смеховой культуре, остро реагировавшей на
актуальные проблемы революционной действительности, появляется анекдот: у
молодого человека спрашивают: “А почему вас не приняли в милицию?”-
“Да по моей же оплошности. Прихожу туда, а они спрашивают: “Стрелять
умеете?” А я взял да и брякнул: “Умею”. Ну, они испугались и не
приняли” 26.
Чувство
долга нередко оказывалось заглушенным ощущением собственной значительности,
власти и силы, восприятием службы как лишь временного, промежуточного
состояния. В рапортах районных комиссаров, особенно за лето 1917 г., отмечены
случаи использования милиционерами своей власти, оружия, вещественных
доказательств (часто конфискованных винно-водочных изделий) в неслужебных
целях. То, подвыпив, похитят винтовку, то во время пирушки, когда кончится
выпивка, решат вскрыть сейф вещественных улик с хранящимся там спиртом 27.
С
первых месяцев революции со всех концов России на имя министра внутренних дел
поступали телеграммы от частных лиц и общественных организаций с жалобами на
милиционеров, превышавших свои полномочия и угрожавших свободе личности,
имуществу, свободе слова и мнения и т. д. Нередко обыски становились лишь
предлогом для ограбления, попадавшие в участок справедливо и несправедливо
задержанные граждане в результате оказывались обворованными и избитыми 28.
“Традицию” грабить население под прикрытием “революционной
власти”, заложенную в феврале-марте уголовниками, естественным путем
унаследовала народная милиция, хотя эти явления и не носили всеобщего,
массового характера.
Процесс
очистки милиции от уголовных элементов растянулся практически до конца 1917
года. В первые дни революции во главе петроградской конной милиции (бывшей
полицейской конной стражи) встал неизвестно кем и при каких обстоятельствах
рекомендованный молодой человек, назвавшийся корнетом одного конного полка
Мезенцевым. Оказалось, что это никакой не корнет, а просто аферист, орудовавший
с подложными документами 29. 12 мая случайно удалось задержать известного еще
до революции мошенника-рецидивиста (“пушкаря” и сбытчика простой
бумаги под видом фальшивых денег), П. Ф. Филиппова, с виду довольно почтенного,
немолодого человека, главу семейства, оказавшегося на свободе после революции и
устроившегося в составе милиции первого подрайона Александро-Невской части. На
допросе Филиппов рассказал, что во время революции вся его семья решила служить
в милиции: один из его сыновей служит помощником коменданта в милиции, а другой
состоит рядовым милиционером. Между тем, по сведениям уголовной милиции, один
из его сыновей раньше попадался на карманных и квартирных кражах. Такое
тяготение семьи наследственных уголовников к службе в милиции в марте 1917 г.
весьма показательно.
Однако
в первые месяцы революции, когда был силен энтузиазм и желание построить
Свободную Россию, встречалось немало честных, искренних людей, записывавшихся в
милицию по убеждениям. Как правило, они были представлены либо студентами, либо
людьми с высшим юридическим образованием, уже имевшими отношение к
правоохранительным органам. Благодаря им милиция все же развернула борьбу с
уголовными элементами, пыталась навести порядок в городах, вылавливая и
отправляя обратно в тюрьмы бежавших и продолжавших уголовную жизнь
преступников. Московские газеты за март – апрель пестрят объявлениями о
постоянных столкновениях милиции с шайками грабителей, о конфискациях
награбленного товара. Как следствие участились обстрелы постов милиционеров по
ночам. Когда стрелявших удавалось задержать, выяснялось, что все они – бежавшие
в недавнем прошлом уголовники. В опубликованной 8 апреля в “Московском
листке” статье “Статистика происшествий” отмечено, что
преступность в Москве в течение марта, по сравнению с отчетами прошедшего
времени, нисколько не увеличилась.
Позитивная
роль принадлежала милиции в борьбе с самосудами. Хотя пресечь их не удавалось,
но многие преступники вовремя подоспевшим милиционерам обязаны были спасением
жизни. В качестве курьеза можно упомянуть прошедший во Всехсвятском районе
Москвы митинг “рыцарей револьвера и фомки”, на котором они
потребовали от милиции дополнительных гарантий от самосудов (видимо все-таки и
здесь нерасторопность правоохранителей вызывала недовольство). Однако часто как
раз исполнение милицией своих прямых обязанностей приводило к новым конфликтам
с населением. В первую очередь это связано с облавами в чайных лавках,
ресторанах, цель которых была задержать “подозрительных лиц” и
провести осмотр на предмет наличия алкогольных напитков. После обыска,
проведенного 13 мая в ресторане 1-го разряда “Марс” в Спасском
проезде, он был закрыт вследствие обнаруженного в отдельном кабинете поданного
в кувшине шампанского, а в общем зале на столике у посетителя – бутылки с
суррогатом спирта 30. Часто обывателей по ночам беспокоили отряды, устраивавшие
облавы на дезертиров. Недостаточное соблюдение неприкосновенности личности и
имущества граждан во время таких мероприятий отмечалась и в районных думах 31.
В
Петрограде налаживание работы комиссариатов проходило более болезненно. Всю
инициативу приходилось брать в свои руки отдельным представителям образованных
слоев. Примечательна здесь роль студентов, которым, с точки зрения возрастной
психологии, свойственно несколько романтизированное восприятие
действительности, и совсем юных бойскаутов. Как вспоминал Кельсон, в мартовские
дни послушные и организованные 10-12 летние бойскауты в качестве посыльных
помогали в налаживании работы в здании Петроградской городской думы, где первое
время размещалось управление Петроградской городской милиции32.
Энтузиазм
молодежи, служившей в милиции, направленный в феврале – апреле на наведение
порядка, закрепление завоеваний революции, в дальнейшем, под воздействием
негативных явлений в жизни революционного общества, иссяк, совершилась
переоценка ценностей; молодые люди отдали заметное предпочтение удовлетворению
своих личных потребностей. Тем не менее, в период подъема энтузиазма
показательно участие студентов в формировании и деятельности “летучих
отрядов”, которые создавались в конце марта – апреле для борьбы с “сильным
ростом преступности, главной причиной чего послужил выпуск на свободу из тюрем
массы уголовных преступников, большое количество дезертиров и людей без
определенных занятий”. Впоследствии деятельность этих отрядов была
позитивно оценена комиссией Главного управления по делам милиции, которая
провела ревизию Петроградской городской милиции, хотя в докладе и отмечен
оттенок любительства, непрофессионализм молодых людей 33.
Одним
из самых известных и нашумевших дел летучих отрядов в Петрограде стала начавшаяся
еще в марте кампания по борьбе с наркотиками. Благодаря личной инициативе
молодых людей удалось выявить наиболее крупные места продажи кокаина (как
правило, это были чайные лавки д. № 10 по Щербакову переулку, д. № 8 по
Лештукову пер., кафе “Ампир” на Садовой и Рейтера, в ночлежных домах
– в “Сухиничах” и др.), арестовать известных еще до революции
торговцев (А. Вольмана, по кличке “Король”, и его брата Морица, И. И.
Костромина, владевшего меблированными комнатами, в которых собирались
нюхательщики, а преимущественно нюхателыцицы). Правда, посетители притонов и
клиенты противодействовали летучим отрядам, оказывая порой физическое
сопротивление и, например, воспрепятствовали задержанию в одной из чайных
известного торговца Петьки Заводного 34.
Образ
искреннего, всей душой желающего внести свою лепту в дело построения Свободной
России студента запечатлелся во многих воспоминаниях и, возможно, может быть
обобщен в лице знакомой Вертинского – “тоненькой, тщедушной юридического
факультета девицы Сонечки Вайль”, сидевшей за столом в комиссариате,
занимавшейся делопроизводством и при этом испуганно косившейся на лежащий рядом
и полагающийся ей по чину наган. В карикатурах нередко милиционер изображался
как мальчик 10-12 лет, одетый в не по размеру большую форму, с огромной
болтающейся на боку кобурой, саблей во весь его рост и фуражкой, в которой
тонет вся его голова. Причем вид у этого горе-милиционера чрезвычайно гордый и
серьезный 35.
Однако
одного искреннего желания, молодого энтузиазма не было достаточно для того,
чтобы внести в деятельность милиции как органа исполнительной власти
организованность, последовательность. Более того, нередко своей инициативой
студенты только вызывали напряженность в отношениях милиции с населением.
Многих озадачила самодеятельная операция отряда милиционеров, совершивших
облаву на проституток в домах терпимости, хотя облавы эти были уже давно
запрещены 36.
От
глаз правительства не могли укрыться факты внутреннего разложения милиции, ее
дискредитация среди населения, вследствие чего начальник городской милиции
Петрограда Крыжановский издал постановление о перенаборе к 1 июня всех
милиционеров; начальник московской народной милиции старался избавиться от всех
временных элементов, в первую очередь студентов. В конце апреля Никитин с
объявлением благодарности за самоотверженную работу уволил из милиции учащихся
средних учебных заведений37. Позже постановлением Временного правительства
“Об устройстве милиции городов Петрограда, Москвы, Киева и Одессы”
был введен возрастной ценз (22 года) и учащимся служба в милиции была
запрещена. Правда, тем же постановлением петроградскому городскому голове
разрешалось с согласия министра внутренних дел оставлять отдельных лиц,
состоявших на службе в милиции, на своих должностях, “хотя бы лица эти не удовлетворяли
всем требованиям настоящего постановления, – если сохранение их на указанных
должностях признано будет полезным38.
В
июне, когда происходил перенабор всех чинов милиции, сопровождавшийся
сокращением штатов, приоритет отдавался солдатам-фронтовикам, георгиевским
кавалерам, в результате чего летом – осенью преобладание студентов было
ликвидировано. Но в общественном сознании образ милиционера-гимназиста все еще
продолжал доминировать. Видя непрофессионализм сотрудников, охраняющих
правопорядок, власти пришли к решению развивать школы милиционеров, назначение
которых виделось в “выпуске кадров милиционеров-специалистов”,
разрабатывался план организации и программы самой школы 39.
28
мая Временное правительство издало постановление о ревизии Петроградской
городской милиции. Специальная комиссия проводила ревизию с 5 по 20 июня,
обследовав 35 подрайонов различных районов Петрограда40. В результате выявились
некоторые местные особенности: милиция центральных районов отличалась большей
дисциплинированностью, более половины комиссаров и их помощников имели высшее
образование, большинство старших милиционеров – студенты; вместе с тем, здесь
остро ощущалась нехватка вооружения; в целом, милиция центра аполитична,
интересуется только чисто финансовыми вопросами, милиция фабричных районов
менее дисциплинирована, часто комиссарами и их помощниками являются рабочие, но
при этом намного лучше вооружена, склонна к участию в различных собраниях,
обсуждению политических вопросов. Данное территориальное деление, отягощенное
социально-культурными различиями самих милиционеров, впоследствии явилось
существенной причиной внутреннего кризиса, раскола милиции. Противостояние
различных социальных групп внутри нее, в условиях роста правонарушений со
стороны самих милиционеров, потери чувства долга и ответственности перед
обществом и государством, привели к тому, что с осени милиция уже не
справлялась с возложенными на нее обязанностями.
Неспособность
милиции справиться со своими непосредственными обязанностями побуждала обывателей
взять на себя обеспечение безопасности. Еще в февральско-мартовские дни, когда
шайки уголовников ходили по квартирам и под видом обысков обворовывали жителей,
в отдельных домах стали образовываться домовые комитеты, цель которых
изначально и заключалась в охране имущества и жизни всех, кто проживает в доме.
С образованием Управления городской милиции на имя ее начальника от таких
комитетов поступали заявления о выдаче удостоверений на право хранения и
ношения оружия во время дежурств. Позднее распространился наем ночных сторожей
во дворах, они объединились в профессиональный союз. Московская комиссия по
гражданскому управлению на заседании 30 сентября вынесла постановление о
создании дополнительных штатов милиции по усиленной ночной охране города; в эту
охрану включили, с целью обмена опытом, знанием своих районов, представителей
от Союза ночных сторожей 41.
Еще
одним следствием падавшего в глазах населения авторитета милиции оказались
самосуды – одно из характернейших явлений революционной эпохи. Один из
очевидцев самосуда над ворами, случившегося 16 мая на углу Владимирского и
Невского проспектов, описывал, как кто-то из толпы предложил позвать
милиционера, но ему ответили, что от этих “гимназистов” толку нет, а
само разыгрывавшееся действо следует рассматривать не как самосуд, а как
“мирской приговор”. Большинство этих самочинных расправ происходило
по одному сценарию – задержание на месте преступления подозреваемого, избиение
(если милиционер не появлялся его могли и убить – утопить в реке или застрелить),
сопровождение вместе с милиционером до комиссариата и, затем, выступление толпы
перед комиссариатом с требованием отдать им преступника, чтобы “добить его
и отучить проводить ограбления и грабежи”42. Для успокоения толпы,
насчитывавшей нередко до тысячи человек, приходилось вызывать наряд конной
милиции. Видимо, в “перевоспитательную” силу милиции мало верили.
Значительно
осложнял ситуацию раскол милиции на рабочую и городскую. В фабричных районах
существовали подрайоны, которые полностью контролировались рабочими. Интересны
особенности финансирования: рабочая милиция получала жалованье от управления
начальника милиции из городских сумм, но не по штату, а по 1 рублю в час. Кроме
того, все рабочие милиционеры продолжали получать зарплату на заводах за полный
рабочий день. Что же касается окладов городских милиционеров, то если в апреле
начальник милиции получал 300 рублей в месяц, а младший милиционер – 120, то
после закона от 12 июля начальник района получал примерно 400 р., милиционер,
прослуживший более 3 месяцев,- 200 р., а менее – 180 рублей. Даже по скромным
подсчетам, рабочие милиционеры получали в полтора-два раза больше, чем
городские. При этом рабочая милиция не состояла в подчинении у комиссаров
городской милиции 43. Отсюда возникали недоразумения по поводу несения постовой
службы, так как рабочие зачастую самовольно захватывали посты в заводских
подрайонах, не допуская туда городскую милицию.
Качество
несения службы оставляло желать лучшего. Дознания проводились совершенно
неумело, постовую службу несли небрежно, а все делопроизводство часто
замыкалось на одном секретаре-делопроизводителе, документы не доходили ни до
комиссара, ни до его помощника. Зато рабочая милиция, в отличие от городской,
более активно участвовала в политических мероприятиях. В основном к ее составу
относились депутаты общегородской конференции милиции, занявшей позицию
противостояния начальнику городской милиции Петрограда. Образованный 3 июня под
эгидой большевиков Совет петроградской народной милиции вступил в конфликт с
начальником городской милиции, выставив политические лозунги, а в
действительности преследуя не классово-политические цели
“сознательных” рабочих, а сугубо экономические интересы, связанные со
стремлением не допустить ликвидации дополнительных заработков тех рабочих,
которые лишь формально числились на заводах 44.
Некоторые
лидеры рабочей милиции, кроме того, открыто поддерживали отдельные политические
группы. Характерна история с захватом анархистами дачи Дурново, во флигеле
которой располагались комиссариат 1-го Выборгского подрайона и Совет
петроградской народной милиции. Рабочая милиция не только не пыталась
предотвратить захват дачи, но и отказалась содействовать властям во время
операции по изгнанию анархистов, при этом на вопрос о возможности содействия
анархистам последовал уклончивый ответ 45. В результате в рабочих подрайонах
неумолимо прогрессировала преступность.
Другой
отличительной чертой рабочей милиции было ее вооружение. Оружие им
предоставлялось не только через управление городской милиции, но и от Совета
рабочих и солдатских депутатов, многие из них обзавелись и личным оружием. В
беседе с американским корреспондентом Вильямсом, побывавшим в семье
рабочего-механика Сартова, хозяин сказал, что “у каждого рабочего есть
теперь оружие” 46. В условиях войны, когда на фронте чувствовалась
нехватка оружия, министр внутренних дел в апреле распорядился отпускать на
вооружение милиции, за плату, лишь револьверы типа “Наган” и
магазинные винтовки системы “Маузер” или “Веттерли”, так
как все остальные образцы оружия необходимы для действующей армии. Трехлинейные
же винтовки образца 1891 г., в которых армия испытывала острую нужду,
предписывалось в самом ближайшем времени сдать в Петроградский артиллерийский
склад в обмен на винтовки Маузера 47. В целом по Петрограду этот циркуляр не
был исполнен.
Специально
для рабочей милиции большевики по воскресеньям устраивали бесплатные учебные
стрельбы с выездом на грузовиках за город. Таким образом, хотя формально
рабочая и городская милиция Петрограда еще 2 марта были объединены в единую
организацию, единства в деятельности комиссаров городских и рабочих подрайонов
не было. Однако касается это лишь Петрограда. Московская милиция, что
неоднократно отмечалось в прессе, была лучше организована и, несмотря на многие
свои слабости, избежала внутренних противоречий. Да и авторитет Никитина в
Москве был куда выше, чем Крыжановского, а затем Н. В. Иванова в Петрограде.
Весьма
несовершенен был внутренний контроль за действиями чинов милиции.
Дисциплинарной власти над подчиненными комиссары не имели, а дела о различного
рода милицейских проступках передавались комиссарами коллегии милиционеров,
которая могла либо наложить в качестве взыскания штраф до 25 руб., либо уволить
со службы с “волчьим паспортом” 48.
Подобные
меры существенных результатов не давали, так как на практике, уволенные из
одного комиссариата, милиционеры тут же поступали на службу в другой 49,
поэтому естественно, что в целом к службе младшие чины милиции относились
небрежно. Особенно это касалось постовой службы, которая всегда требовала как
дисциплинированности и стойкости, так и отваги. Пытаясь оправдать своих
милиционеров, один из комиссаров отметил, что “иной раз на посту
милиционера и не застанешь, но свистнешь, он всегда откуда-то покажется” 50.
Юморист предлагал иной способ отыскания постового: “Пост милиционера очень
легко найти: необходимо стать лицом к северо-востоку, сделать шагов по сто во
все стороны и зайти под ворота второго двора одного из домов по нечетной
стороне. Если милиционера там нет, то следует искать в ближайших чайных, а если
и там нет, то следует махнуть рукой, безразлично левой или правой, и прекратить
поиски”.
То
же самое наблюдалось в Москве. В ночь на 26 мая 1917 г. комиссар Временного
правительства по г. Москве решил объехать милицейские посты 1-го и 5-го
отделений. В результате он отметил следующие нарушения: “Один из постов,
оставленный милиционером по болезни, не был замещен вовсе; на поднятую мною
тревогу в одном из комиссариатов никто не отозвался, и дежурного мне удалось
увидеть лишь тогда, когда я вошел в самое помещение комиссариата; один из
постовых милиционеров не имел при себе билета. Этот же самый пост не имел
никакой связи с ближайшим постом соседнего комиссариата; милиционеры постов
близ одной из чайных находились в момент объезда в чайной; большинство постовых
милиционеров не отвечает на тревожные свистки; многие из них крайне медленно
продвигаются на место вызова; был случай явки милиционера на вызов с пистолетом
в руках; большинство милиционеров не знает фамилий своих начальников и дежурных
по участку” 51. В приказах по московской милиции в качестве причин
увольнения постоянно фигурируют самовольное оставление поста, хулиганство на
посту, нетрезвое поведение, неисполнение приказаний по службе и, кроме того,
неявка по вызову к объяснению 52. Непрофессионализм, усугублявшийся подчас
хамским отношением к гражданским лицам, раздражал обывателей и настраивал их
против милиции. Один из “гостей столицы” с горечью писал редактору
“Петроградских ведомостей”, как, обратившись к постовому, он
столкнулся с оскорбительным отношением к своей персоне и последовавшей
хулиганской выходкой со стороны подвыпившего дружка милиционера 53.
В
периодической печати тема революционной милиции стала злободневной. 19 мая в
“Петроградском листке” автор статьи “Наша милиция” с
возмущением писал: “Надо каждый день говорить об этом учреждении…
Сегодня узнаем, что в 1-м Московском подрайоне выдавались без числа и счета
разрешения на спирт… за мзду. Некий уголовный М. К. Пастушкевич хозяйничал в
комиссариате. Вчера в пойманном воре Н. Дроздове был опознан бывший милиционер
1-го подрайона Александро-Невской части. В 3-м Литейном подрайоне с населения
собиралась дань на “содержание” милиции. У милиционеров сами стреляют
ружья. На днях на Васильевском острове милиционеры придумали способ разгонять
“хвосты”. Они распорядились обливать людей из поливных рукавов. Было
весело” 54. Ситуация особенно усугубилась с лета, когда поведение
некоторых милиционеров становится особенно вопиющим.
В
условиях ограниченной продажи винно-водочных изделий, нетрезвое состояние
милиционеров, их попытки заняться спекуляцией реквизированного спирта сильно
бросались в глаза. Если в первые месяцы революции городская сатира по отношению
к милиции в качестве объекта высмеивания брала наличие уголовного элемента
среди милиционеров, то в дальнейшем доминировала тема пьянства, участия в
незаконной торговле вином. В этот период появляется следующая частушка:
“Нет милее для милиций // Спирто-винных реквизиций, // Потому – от всех почет,
// Бочка же всегда течет!” 55 Летом героями газетной хроники происшествий
часто становились пьяные милиционеры. 7 июля в “Маленькой газете”
отмечалось, что милиционер 4-го Александро-Невского подрайона Брызгалов
“до того “нашмонился”, что совсем память потерял, расположившись
на ночлег прямо на улице. Обобрали “блюстителя” до нитки, а потом еще
чуть не поколотили”. Спас горе-милиционера от расправы возмущенной толпы
его сослуживец 56. Среди населения закреплялось мнение, что милиционеры всячески
стараются использовать свое положение для личной выгоды. Престиж их
катастрофически падает, а одновременно рушатся и зыбкие основы легитимности
верховной власти. В июньском (8-м) номере “Трепача” появилось
шуточное объявление: “Милиционер предлагает услуги по выносу мяса из
городской лавки для клиентов вне очереди. Плата – по соглашению”. Подобные
факты накапливались, слагались в общественное мнение и в конце концов начинали
приводить и к дискредитации самой революции. В летних номерах журналов, газет
попадаются заметки, в которых с чувством тоски вспоминаются старые добрые
городовые. Образ добродушного дядьки-городового противопоставляется
эксцентричному и порой социально опасному милиционеру.
Один
из горожан писал в газету: “Плюньте, г. редактор, в лицо тому обывателю,
который вам скажет, что ему не жаль городового” 57. В подобных письмах
люди выплескивали свою обиду, возмущение, боль за разочарования, которые
принесла с собой русская революция. Известный художник Ре-ми нарисовал для
“Нового Сатирикона” карикатуру, озаглавленную “Тоска по твердой
власти”, на которой изображен стоящий на коленях в своей комнате обыватель
перед тенью городового. Под рисунком текст: “Обыватель: – О, дорогая тень!
Если бы ты знала, как я тоскую о тебе под лучами слишком жаркого для моего организма
солнца свободы” 58. Свобода, с первых дней революции ставшая ее главным
символом, идеей, деградировавшая в произвол и анархию, к лету – осени 1917г.
начинает тяготить обывателя. Актуальным становится порядок, законность, слишком
сильно почувствовали люди, как утомила их революционная свобода. Милиция же –
институт, который должен был служить стражем порядка, законности – сама
превращалась в очаг произвола.
Слабостью
милиции пользовались криминальные элементы, учитывавшие особенности психологии
толпы, легко провоцируемой на самосуд, погромы и т. д. Пытаясь противостоять
этим явлениям, милиционеры нередко сами оказывались пострадавшими. Еще в июле
преступники, сами как огня боявшиеся самосудов, смекнули, что иногда таким
путем можно извлекать некоторую пользу для себя. Как-то в Москве, в Хамовниках,
милиционер Катаев увидел двух хорошо одетых и спокойно прогуливающихся по улице
известных воров-рецидивистов и попытался их задержать. Однако те не
растерялись, а начали кричать, показывая на милиционера: “Граждане-товарищи!
Вот провокатор, бей его!” На Катаева набросились и стали избивать;
проезжавший мимо на извозчике офицер, соскочив с пролетки, ударил Катаева
шашкой по лицу 59.
Известны
и другие случаи, когда воры-рецидивисты целенаправленно сводили счеты как с
конкретными представителями милиции, так и с милицией как таковой, выручали
своих дружков, опять же мастерски манипулируя психологией толпы. Как правило,
события происходили по одной схеме. Заметив милиционеров, ведущих задержанного
в комиссариат, преступники, обычно одетые в военную форму – символ героически
исполненного долга, неофициальной власти, силы солдат, способной противостоять
власти милиции,- возбуждали толпу криками негодования, требованиями
справедливости и угрозами самочинной расправы. Возбужденная толпа в конце
концов набрасывалась на задержанного и пытавшихся его защитить милиционеров.
Один из таких случаев, происшедший в Москве 21 сентября, закончился разгромом
комиссариата, в чем проявилось отношение народа к милиции 60.
Продовольственный,
финансовый, санитарно-гигиенический и др. кризисы, терзавшие Петроград и
Москву, низкий профессиональный уровень милиции, приводивший не столько к
разрешению проблем, сколько к провоцированию конфликтов с обывателями,
настраивал последних весьма враждебно к милиции как к ближайшему,
непосредственному представителю власти. Воспроизводилась ситуация
февральско-мартовских дней, когда ярость революционизированного населения
направлялась на полицию. Теперь нередко толпы народа грозили комиссариатам и
участкам погромами, обвиняя их в бездеятельности, заставляя проводить обыски в
тех местах, которые указывались из толпы. Милиционерам, опасавшимся физической
расправы, приходилось в таких случаях уступать.
Подобные
факты особенно часто отмечались в конце августа – начале сентября. В Москве 28
августа толпа с криками “Дайте хлеба!” (тот же лозунг, что и во время
февральских беспорядков) окружила помещение 2-го Сущевского комиссариата,
угрожая разгромом; в тот же день в ряде районов толпа заставила милиционеров провести
обыски в казенных и частных помещениях, где якобы были припрятаны запасы. 1
сентября толпа женщин явилась в Алексеевский комиссариат, угрожая расправой,
после чего отправилась громить лавки 61.
Учащались
конфликты милиции с солдатами. Возникали перестрелки, заканчивавшиеся
человеческими жертвами. В условиях падения авторитета милиции, потери властью
своей легитимности в глазах народа на первый план выступал “человек с
ружьем”, как правило, солдат или дезертир, претендовавший на роль деятеля
революционной власти. Дело доходило до уличных боев, с участием на каждой
стороне до десятка человек. 16 октября в Москве на углу Немецкой улицы и
Бригадирского переулка произошла перестрелка между солдатами и милиционерами.
Началось все с того, что в чайной лавке солдаты затеяли ссору с посетителями и
те вызвали по телефону милицию. Когда милиция прибыла, на улице их поджидала
толпа солдат, открывших стрельбу и вынудивших блюстителей порядка,
отстреливаясь из револьверов, отступить. Только прибывшему конному отряду
милиции удалось восстановить порядок 62.
Статистическое
бюро при Управлении делами милиции подсчитало, что только 30% всех случаев, при
которых пострадали сотрудники милиции (ранены или убиты), имели место при
задержании преступников, то есть при исполнении непосредственных обязанностей
милиции, призванной бороться с криминальными элементами, а остальные 70% – при
самосудах толпы, при задержании буйствовавших солдат и дезертиров. Таким
образом, не преступники, уголовники-рецидивисты, а, скорее, революционизированные
обыватели представляли для милиции наибольшую проблему. Хотя, учитывая
отношение последней к своим обязанностям, ее внутренние особенности, можно
говорить и об их взаимной угрозе. В докладе уже упоминавшейся комиссии Главного
управления по делам милиции о результатах ревизии петроградской городской
милиции отмечено, что “есть целые районы, милиция которых совершенно
недостаточно обеспечивает безопасность граждан, а общественной безопасности
угрожает сама”. В сведениях же о происшествиях за летний период по
Петрограду, составленных по рапортам районных комиссаров, числятся преступления
(ограбления складов), в которых милиционеры были заподозрены как соучастники
63. Тем самым возбуждалась чрезмерная активность граждан, стремившихся взять в
свои руки охрану как себя лично, так и революции, свободы в целом, что и нашло
выражение в широчайшей деятельности революционного населения, начиная от
организации домовых комитетов и заканчивая самосудами.
Революционная
осень 1917г. наложила отпечаток на общественную психологию обывателей.
“Медовый месяц” революции давно прошел, весенние иллюзии ожидаемой
свободы сменились безрадостной действительностью продовольственной разрухи,
ухудшением жилищно-коммунального быта на фоне все усугубляющейся криминальной
обстановки. Идея Свободы деградировала, породив вседозволенность, отсутствие
сдерживающего, контролирующего начала открыло простор для произвола отдельных
групп; в разыгрывавшейся драме роль, принадлежавшая милиции, оставалась
несыгранной в глазах населения и становилась объектом посягательств со стороны
маргинальных слоев, наиболее комфортно чувствовавших себя в условиях социальной
дестабилизации. Недисциплинированные солдаты и дезертиры, уголовные элементы,
привыкшие к существованию в экстремальных условиях, перехватывали
исполнительную власть у милиции. Физическая сила становилась главным
обоснованием легитимности.
Революционная
милиция была достойным детищем породившей ее революции. Возникнув на
эмоциональных порывах, энтузиазме первых революционных месяцев, но при этом в
условиях развертывавшихся после Февраля криминально-деструктивных процессов,
она не оказалась способной к самоорганизации; морально-нравственный фундамент
ее деятельности нуждался в правовом закреплении. В первые месяцы эта
деятельность основывалась на восторженных порывах милиционеров-студентов, а не
на четко регламентированных и организованных усилиях профессиональных
хранителей порядка. С лета – даже после проведенного перенабора, сокращения в
составе милиции числа студентов и рабочих, уголовников и дезертиров – в
условиях десоциализации обывателей, распространения психологии толпы,
легитимные основы милицейской администрации рушились в глазах городских слоев
вместе с дискредитацией идей самой Революции.
Список литературы
1.
Г. П. (ГЕОРГИЕВСКИЙ Г.) Очерки по истории Красной гвардии. М. 1919; МАЛАХОВСКИЙ
В. Ф. Из истории Красной гвардии. Л. 1925 (Малаховский – один из организаторов
Красной гвардии Выборгского района Петрограда).
2.
ПИНЕЖСКИЙ Е. Красная гвардия. М.-Л. 1929; ЛУРЬЕ М. Петроградская Красная
гвардия. Л. 1938; ЕРЫКАЛОВ Е. Красная гвардия в борьбе за власть Советов. М.
1957.
3.
СТАРЦЕВ В. И. Очерки по истории Петроградской Красной гвардии и рабочей
милиции. М.-Л. 1965.
4.
БУЛДАКОВ В. П. Красная смута. М. 1997, с. 97.
5.
ЕРЫКАЛОВ Е. Ук. соч., с. 28.
6.
КЕЛЬСОН З. Милиция февральской революции. – Былое, 1925, № 2, с. 159.
7.
Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 5141, оп. 1, д. 8, л. 20.
8. HASEGAWA Ts. Crime and Police in
Revolutionary Petrograd.- Acta Slavica Japonica, Vol. 13, 1995, p. 11-12.
9.
Постановление Временного правительства об учреждении милиции. Пг. 1917, с. 18.
10.
КЕЛЬСОН З. Ук. соч.- Былое, 1925, № 1,2, 5, 6.
11.
ЗОЗУЛЯ Е. Д. Что запомнилось. М. Б.г.; МОРОЗОВ Н. Л. Семь дней революции. М.
1917; ВЕРТИНСКИЙ А. Дорогой длинною… М. 1990; ТАГАНЦЕВ Н. Н. Из моих
воспоминаний. В кн.: 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция:
от новых источников к новому осмыслению. М. 1997; War, Revolution and Peace in
Russia. The Passages of Frank
Colder, 1914-1917. Stanford. 1992; WILLIAMS A. Through the Russian Revolution.
N. Y. 1921; JONES S. Russia in Revolution. Lnd. 1917.
12. 1917 год в
сатире. М.-Л.
1928.
13.
ГАРФ, ф. 6281, оп. 1, д. 9, л. 1-6.
14.
Там же, ф. 1788, оп. 1, д. 74, л. 5, 7, 14об.
15. War, Revolution and Peace, p.
37.
16.
ЗОЗУЛЯ Е. Ук. соч., с. 11; ТАГАНЦЕВ Н. Н. Ук. соч., с. 245; Ведомости
комиссариата московского градоначальства, 1.IX.1917.
17.
МОРОЗОВ Н. Ук. соч., с. 11; Солнце России, 1917, № 366, с. 14.
18. JONES S. Op. at, p. 119; КЕЛЬСОН 3. Ук. соч. – Былое, 1925, №
1, с. 164.
19.
КЕЛЬСОН 3. Ук. соч., с. 166.
20.
Ведомости комиссариата московского градоначальства, 2.V.1917.
21.
Постановление Временного правительства об учреждении милиции. Пг. 1917, с. 28,
185.
22.
Высочайшие указы и прочие положения по милиции. СПб. 1807, с. 7.
23.
Краткий очерк деятельности Министерства внутренних дел со времени
государственного переворота по 1 июля 1917 г. Пг. 1917, с. 32.
24.
Солнце России, 1917, № 368, с. 15; № 383; с. 16.
25.
Петроградский листок. 28.IV.1917.
26.
1917 год в сатире, с. 151.
27.
Ведомоста комиссариата московского градоначальства, 29.IV., 25.VIII.1917; ГАРФ,
ф. 5141, оп. 1, д. 38, л. 1об.; д. 4, л. 34-35.
28.
ГАРФ, ф. 1791, оп. 1, д. 238, л. 1-73; ф. 5141, оп. 1, д. 40, л. 1-25.
29.
Петроградский листок, 19, 13.V.1917.
30.
Московский листок, 1, 8.IV., 16, 18.V.1917.
31.
Центральный государственный исторический архив г. Москвы (ЦГИАМ), ф. 179, оп.
21, д. 4897, л. 1.
32.
КЕЛЬСОН 3. Ук. соч., с. 163.
33.
ГАРФ, ф. 5141, оп. 1, д. 8, л. 11-12, 10, 2.
34.
Петроградский листок, 4.V.1917.
35.
ВЕРТИНСКИЙ А. Ук. соч., с. 94; Трепач, 1917, № 3, с. И.
36.
ГАРФ, ф. 1788, оп. 1, д. 10, л. 3.
37.
Ведомости комиссариата московского градоначальства, 29.IV.1917.
38.
Собрание узаконений и распоряжений правительства, 9.Х.1917, № 248, с. 2906,
2904.
39.
ЦГИАМ, ф. 179, оп. 21, д. 4736, л. 3.
40.
ГАРФ, ф. 5141, оп. 1, д. 8, л. 1.
41.
Там же, д. 59, л. 23; ЦГИАМ, ф. 179, оп. 23, д. 1283, л. 1об.
42.
Петроградские ведомости, 17.V.1917; Московский листок, 17.V.1917.
43.
ГАРФ, ф. 5141, оп. 1, д. 8, л. 25, 27; Ведомости комиссариата московского
градоначальства, 29.IV.1917; ЦГИАМ, ф. 179, оп. 21, д. 4736, Л. 1-1об.
44.
СТАРЦЕВ В. И. Ук. соч., с. 84.
45. ГАРФ, ф. 5141, оп. 1, д. 8, л. 29.
46. WILLIAMS A. Op. cit., p. 15.
47.
Сб. циркуляров МВД за период март- июнь 1917. Пг. 1917, с. 125.
48.
ГАРФ, ф. 5141, оп. 1, д. 8, л. 6.
49.
Вестник городского самоуправления, 19.Х.1917.
50.
ГАРФ, ф. 5141, оп. 1, д. 8, л. 9.
51.
Сб. приказов комиссара Временного правительства по г.Москве – Председателя
Исполнительного комитета московских общественных организаций, 1917, № 25,
3.VI.1917.
52.
Солнце России, 1917, № 383, с. 16; Ведомости комиссариата московского
градоначальства . 19.Х. 1917.
53.
Петроградские ведомости, 14.VI.1917.
54.
Петроградский листок, 11.V.1917.
55.
Трепач, 1917, № 23, с. 3.
56.
Маленькая газета, 7.VII.1917.
57.
Вестник городского самоуправления, 14.VI.1917.
58.
1917 год в сатире, с. 144.
59.
Газета-копейка, 9.VII.1917.
60.
Русские ведомости, 21.IX.1917.
61.
Ведомости комиссариата московского градоначальства, 29.VIII.1917: Русские
ведомости 2.IX.1917.
62.
Вестник московской городской милиции, 17.Х.1917.
63.
Там же, 14.Х.1917; ГАРФ, ф. 5141, оп. 1, д. 8, л. 2; д. 38, л. 9.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://teacher.syktsu.ru