Жизненный путь декабриста СергеяВолконского
Киянская Оксана Ивановна,
доктор исторических наук,
профессор РГГУ
ДекабристСергей Григорьевич Волконский — историческая фигура, знакомая каждому изшкольной программы. Широко известны основные факты его биографии: он быларистократом, князем, Рюриковичем, состоял в родстве с многими знаменитымирусскими фамилиями и даже царями. Его сознательная жизнь началась как военныйподвиг. Герой Отечественной войны и заграничных походов, в 24 года он сталгенералом, его портрет находится в Военной галерее Зимнего дворца.
Вслед завоенным подвигом последовал подвиг гражданский. В 1819 г. он вступил в заговордекабристов, был активным участником Южного общества, в 1826 г. его осудили на20 лет каторги и бессрочное поселение. В сибирский период жизни Волконскийизвестен прежде всего как «муж своей жены»: княгиня Мария НиколаевнаВолконская, отказавшись от знатности, богатства, даже от собственного сына,одной из первых последовала за ним в Сибирь.
В этойхрестоматийности заключается главная причина того, что личность кн. Волконскогоредко становится предметом специального внимания историков. О нем почти нетотдельных исследований. Имя его всегда упоминается историками с уважением,однако особого интереса не вызывает.
Между темисточники — переписка и мемуары самого Волконского, воспоминания современников,официальные документы — рисуют совершенно другого Волконского. Ранние этапы егобиографии — это не только высокое служение Отечеству, но еще и жизнь светскогоповесы-кавалергарда. Биография Волконского-декабриста — это не только гражданскийподвиг и желание «принести себя в жертву», но еще и слежка за своимитоварищами по заговору, вскрытие их переписки. Арестованный в январе 1826 г.,Волконский заслужил в глазах императора Николая I репутацию «набитогодурака», «лжеца» и «подлеца».
В задачуданной статьи не входит написание подробной и обстоятельной биографии С.Г.Волконского. Ее цель: на основании документов определить место этого человека вдвижении декабристов. Возможно, эта статья позволит также скорректироватьхрестоматийные представления о Волконском, пробудит исследовательский интерес кодной из самых ярких личностей Александровской эпохи.
СергейГригорьевич Волконский родился в 1788 г. По возрасту он был одним из самыхстарших среди деятелей тайных обществ, по происхождению — одним из самыхзнатных.
В формулярномсписке «о службе и достоинстве» Сергея Волконского, в графе опроисхождении, записано лаконично: «Из Черниговских князей» [1].Предки декабриста — печально знаменитые в русской истории Ольговичи, какназывали их летописи, — правили в Чернигове и были инициаторами и участникамимножества междоусобных войн в Древней Руси. Сам декабрист принадлежал к XXVIколену рода Рюриковичей [2].
Поматеринской линии Волконский из рода кн. Репниных. Его прапрадедом был один из«птенцов гнезда Петрова», фельдмаршал А.И. Репнин, а дедом — Н.В.Репнин, тоже фельдмаршал, дипломат и военный, подписавший в 1774 г.Кючук-Кайнарджийский мирный договор с Турцией. Бабушка по материнской линии,урожденная княжна Куракина, вела свой род от вел. кн. Литовского Гедемина.
Отличительнуючерту многих близких родственников Сергея Волконского можно определить однимсловом — «странность».
Историкамхорошо известен кн. Григорий Семенович Волконский (1742-1824) — отецдекабриста. Он был сподвижником П.А. Румянцева, Г.А. Потемкина, А.В. Суворова,своего тестя Н.В. Репнина. Согласно послужному списку, он участвовал во всехвойнах конца XVIII в. [3]. В 1803-1816 гг. Григорий Волконский — генерал-губернатор в Оренбурге, затем — член Государственного Совета.
В вышедшей в1898 г. книге М.И. Пыляева «Замечательные чудаки и оригиналы» кн.Григорий Волконский описан как один из самых ярких русских «чудаков».Он был известен, например, тем, что рано вставал и первым делом отправлялся«по всем комнатам и прикладывался к каждому образу», а к вечеру«ежедневно у него служили всенощную, при которой обязан был присутствоватьдежурный офицер», тем, что «выезжал к войскам во всех орденах и, поокончании ученья, в одной рубашке ложился где-нибудь под кустом и кричалпроходившим солдатам: «Молодцы, ребята, молодцы!»» Он «любил ходить вхудой одежде, сердился, когда его не узнавали, выезжал в город, лежа на телегеили на дровнях». По мнению Пыляева, Волконский следовал особенностямповедения своего друга и покровителя А.В. Суворова — «корчилСуворова» [4].
Феноменмирового — и в том числе русского — «чудачества» уже давно обратил насебя внимание историков и культорологов.
Так, Пыляевопределял этот феномен как «произвольное или вынужденное оригинальничание,в большинстве обусловленное избытком жизнедеятельности и в меньшинстве — наоборот: жизненною неудовлетворенностью». Пыляев отмечал, что «впростом сословии, близком к природе, редко встречаются чудаки».«Причуды» начинаются «с образованием» — «и чем оновыше у народа, тем чаще и разнообразнее являются чудаки» [5].
Известныйдраматург, режиссер и театровед Н.Н. Евреинов видел в «чудачестве»проявление «чувства театральности», которое «является чем-тоестественным, природным, прирожденным человеческой психике» [6]. А Ю.М.Лотман подходил к вопросу конкретно-исторически: пытаясь понять русских«чудаков» конца XVIII в., он утверждал, что подобным«странным» образом они пытались «найти свою судьбу, выйти изстроя, реализовать свою собственную личность». По его мнению, созданноеПетром I «регулярное государство» «нуждалось в исполнителях, ане в инициаторах, и ценило исполнительность выше, чем инициативу», однакосо времен Екатерины II у лучших людей эпохи появляется «жажда выразитьсебя, проявить во всей полноте личность» [7].
При всемразнообразии этих объяснений они не противоречат друг другу. Действительно,желание проявить себя, «выйти из строя», доказать свою самость — прежде всего с помощью неких театрально-эпатажных форм жизни — присуще человекуво все времена. Вполне понятно, что чем выше развит человек и чем большегосударство стремится низвести его на степень «винтика», тем сильнеесопротивление и тем вычурнее становятся «чудачества».
К этомуследует только добавить, что у образованных аристократов конца XVIII — началаXIX в. «оригинальничание» никогда не выходило за определенные рамки,не перерастало в политический радикализм. В служебной сфере эти люди быливполне адекватными исполнителями воли монарха. Именно таким, скорее всего, ибыл отец декабриста — «странный» человек, но при этом исполнительныйи удачливый генерал, вельможа и крупный чиновник.
«Странностям»и «чудачествам» Григория Волконского успешно противостояла его женаАлександра Николаевна (1756-1834). Основываясь на материалах семейного архива,ее правнук С.М. Волконский утверждал:
«Дочьфельдмаршала князя Николая Васильевича Репнина, статс-дама, обергофмейстеринатрех императриц, кавалерственная дама ордена Св. Екатерины первой степени,княгиня Александра Николаевна была характера сухого; для нее формы жизни игралисущественную роль; придворная дама до мозга костей, она заменила чувства ипобуждения соображениями долга и дисциплины», «этикет и дисциплина,вот внутренние, а может быть, лучше сказать, — внешние двигатели еепоступков» [8].
Обладаяжитейской опытностью, практичностью, редким даром ладить с царями, она пыталасьпривить эти качества своим детям — сыновьям Николаю, Никите и Сергею и дочериСофье. Правда, удавалось ей это далеко не всегда.
Вполнесостоявшейся — по меркам того времени — можно считать жизнь лишь старшего из еесыновей, Николая Григорьевича (1778-1845). «Будучи по фамилии княземВолконским», он в 1801 г. получил Высочайшее повеление «называтьсякнязем Репниным» -«чтобы не погиб знаменитый род» [9]. Как и егоотец, кн. Репнин всю жизнь провел в военной службе: участвовал практически вовсех войнах начала XIX в., в 1813-1814 гг. исполнял должность военногогубернатора Саксонии. С 1816 по 1835 г. он — Малороссийский военный губернатор.Правда, в отличие от отца, он не был замечен в «странностях» и«чудачествах».
НиколайРепнин слыл в обществе либералом, славился гуманностью (ему, например,принадлежала инициатива в истории с выкупом из крепостной зависимости актераМ.С. Щепкина), пользовался уважением современников. Он был признанным авторитетоми для младшего поколения семьи Волконских. «Брата я почитаю себе вторымотцом, и ему известны все мои мысли и все мои чувства» [10], — писалСергей Волконский в 1826 г., уже после своего осуждения.
Затоотцовские «странности» в полной мере унаследовала Софья Григорьевна(1785-1868), сестра декабриста. В 1802 г. она вышла замуж за близкогородственника, одного из самых влиятельных военных Александровской эпохи, кн.Петра Михайловича Волконского. С 1813 по 1823 гг. П.М. Волконский — начальникГлавного штаба русской армии, в ноябре 1825 г. на его руках император АлександрI скончался в Таганроге. При Николае I П.М. Волконский был назначен министромимператорского двора и уделов, стал генерал-фельдмаршалом. Естественно, что нипри одном из «венценосных братьев» Софья Волконская ни в чем не зналанужды.
Однако средисовременников Софья Волконская славилась прежде всего крайней скупостью.Согласно материалам семейного архива, «скупость ее к концу жизни достиглачудовищных размеров и дошла до болезненных проявлений клептомании: кускисахару, спички, апельсины, карандаши поглощались ее мешком, когда она бывала вгостях, с ловкостью, достойной фокусника». «В своем доме на Мойке онасдавала квартиру своему сыну. Сын уехал в отлучку, — она воспользовалась этим исама вселилась в его комнаты. Таким образом она ухитрилась в собственном домепрожить целую зиму в квартире, за которую получала».
При этом онабыла способна и на неожиданную щедрость:
«Бранилагорничную за то, что та извела спичку, чтобы зажечь свечу, когда могла зажечьее о другую свечку, а вместе с тем, не задумываясь, делала бедной родственницеподарок в двадцать тысяч» [11].
«Странным»с точки зрения светских норм было и поведение Никиты Григорьевича (1781-1841) — среднего из трех братьев Волконских. Отечественную войну 1812 года изаграничные походы он провел при «особе» императора, отличился в«битве народов» под Лейпцигом и в сражении за Париж, был награжденнесколькими орденами и золотой шпагой «За храбрость» [12].
Однако черезнесколько лет после войны Никита Волконский, генерал-майор Свиты иобер-егермейстер, бросил карьеру. Он предпочел раствориться в лучах славысобственной жены, княгини Зинаиды Александровны, урожденнойБелосельской-Белозерской (1792-1862) — поэтессы и художницы, певицы и хозяйкизнаменитого московского литературного салона, «царицы муз и красоты»,воспетой Пушкиным и Баратынским [13]. Зинаида Волконская не была верна мужу: всвете говорили о ее многочисленных любовных связях, в том числе и с самимимператором Александром I. Но несмотря на это Никита Волконский всюду следовалза своей женой. С 1820 г. он числился «в бессрочном отпуске» [14]., ав конце 1820-х гг. вслед за ней навсегда покинул Россию и уехал в Италию.Отношения с членами своей семьи он, судя по всему, не поддерживал.
Очевидно, вИталии Никита Волконский принял католичество. Он умер в итальянском городеАссизе; через несколько лет Зинаида Волконская перезахоронила его прах в одномиз католических храмов в Риме [15].
Первые этапыжизни кн. Сергея Волконского, младшего ребенка в семье, очень похожи набиографии его отца и старших братьев.
В 1796 г., ввозрасте 8 лет, он был записан сержантом в армию, однако считался в отпуску«до окончания курса наук» и реально начал служить с 1805 г. Егопервый чин на действительной службе — поручик в Кавалергардском полку, самомпривилегированном полку русской гвардии. Сергей Волконский принял участие ввойне с Францией 1806-1807 гг.; его боевым крещением оказалось сражение подПултуском.
«Спервого дня приобык к запаху неприятельского пороха, к свисту ядер, картечи ипуль, к блеску атакующих штыков и лезвий белого оружия, приобык ко всему тому,что встречается в боевой жизни, так что впоследствии ни опасности, ни трудыменя не тяготили» [16]., — вспоминал он позже.
За участие в этомсражении он получил свой первый орден — Св. Владимира 4-й степени с бантом. Егопослужной список пополнился сражениями при Янкове и Гоффе, при Ланцберге иПрейсиш-Эйлау, под Вельзбергом и Фридландом. Участвовал в русско-турецкой войне1806-1812 гг.; штурмовал Шумлу и Рущук, осаждал Силистрию. Некоторое времясостоял адъютантом у М.И. Кутузова, главнокомандующего Молдавской армией. Ссентября 1811 г. Волконский — флигель-адъютант императора [17].
С началаОтечественной войны 1812 г. он — активный участник и один из организаторовпартизанского движения. Первый период войны он прошел в составе «летучегокорпуса» генерал лейтенанта Ф.Ф. Винценгероде — первого партизанскогоотряда в России.
Этот отрядбыл впоследствии незаслуженно забыт. В общественном мнении и историографиигенерал Винценгероде должен был уступить лавры создателя первого партизанскогоотряда Д.В. Давыдову. Однако в 1997 г. был опубликован датированный июлем 1812г. и адресованный Винценгероде приказ военного министра М.Б. Барклая де Толли осоздании «летучего корпуса». Он создавался для«истребления» «всех неприятельских партий», чтобы«брать пленных и узнавать, кто именно и в каком числе неприятель идет,открывая об нем сколько можно». Отряд должен был «действовать в тылуфранцузской армии на коммуникационную его линию» [18]. При Винценгеродеротмистр Волконский исполнял должность дежурного офицера.
Несколькомесяцев спустя, уже после оставления французами Москвы, Сергей Волконский былназначен командиром самостоятельного партизанского соединения, с которым«открыл… коммуникацию между главною армиею и корпусом генерала откавалерии Витгенштейна» [19]. Войска генерала П.Х. Витгенштейна прикрывалинаправление неприятельской армии на Петербург, но после оставления французамиМосквы исчезла и угроза занятия столицы империи. Действия Витгенштейна надобыло теперь скоординировать с действиями основных сил — и Волконский успешносправился с этой задачей. Кроме того, за несколько недель отдельных действийотряд Волконского захватил в плен «одного генерала,… 17 штаб- иобер-офицеров и около 700 или 800 нижних чинов» [20].
Во времязаграничных походов отряд Волконского вновь соединился с корпусом Винценгеродеи стал действовать вместе с главными силами русской армии. Волконский отличилсяв боях под Калишем и Люценом, при переправе через Эльбу, в «битвенародов» под Лейпцигом, в штурме Касселя и Суассона. Начав войнуротмистром, он закончил ее генерал-майором и кавалером четырех русских и пятииностранных орденов, владельцем наградного золотого оружия и двух медалей впамять Отечественной войны 1812 г.
Современникивспоминали: вернувшись с войны в столицу, Сергей Волконский не снимал впубличных местах плаща. При этом он «скромно» говорил: «Солнцепрячет в облака лучи свои» [21] — грудь его горела орденами. «Приехаводним из первых воротившихся из армии при блистательной карьере служебной, ибоиз чина ротмистра гвардейского немного свыше двух лет я был уже генералом слентой и весь увешанный крестами, и могу без хвастовства сказать. с явными заслугами,в высшем обществе я был принят радушно, скажу даже отлично» [22], — писалон в мемуарах. Петербургский свет восхищался им, родители гордились. Отецуважительно называл его в письмах «герой наш князь СергейГригорьевич» [23]. Перед молодым генералом открывались головокружительныекарьерные возможности.
Но служебнаякарьера Сергея Волконского не ограничивалась только участием в боевыхдействиях. В военной биографии Волконского есть немало странностей. Незадолгодо окончания войны он, генерал-майор русской службы, самовольно покидает армиюи отправляется в Петербург. После возвращения из армии в столицу он — опять-таки самовольно, не беря отпуска и не выходя в отставку, отправляется заграницу, как он сам пишет, «туристом» [24]. Он становится свидетелемоткрытия Венского конгресса, посещает Париж, затем отправляется в Лондон.Однако вряд ли он мог, находясь на действительной службе, так свободноперемещаться по Европе. Видимо, при этом он выполнял некие секретные заданиярусского командования. О том, какого рода были эти задания, тоже сохранилисьсведения. Самый странный эпизод его заграничного путешествия относится к марту1815 г. — времени знаменитых наполеоновских «Ста дней».
Известие овозвращении Наполеона во Францию застает Волконского в Лондоне. Согласно егомемуарам, узнав о том, что «чертова кукла» «высадилась воФранции», он тут же просил русского посла в Лондоне графа Ливена выдатьему паспорт для проезда во Францию. Посол отказал, заявив, что генералу русскойслужбы нечего делать в занятой неприятелем стране. и доложил об этой страннойпросьбе императору Александру I. Император же приказал Ливену выпуститьВолконского в Париж [25].
В занятомНаполеоном Париже Волконский провел всего несколько дней — 18 марта 1815 г. онтуда приехал, а 31 марта уже вернулся в Лондон. Эти даты устанавливаются из егописьма к П.Д. Киселеву, отправленного из Лондона 31 марта [26].
О том, чемзанимался Волконский в Париже во время «Ста дней», известно немного.Сам он очень осторожно упоминает о своих записках о том, что во второй раз вПариже он был уже не как «турист», а как «служебное лицо»,и что он был в своей поездке снабжен деньгами, полученными от его шурина, кн.П.М. Волконского, тогда начальника Главного штаба русской армии [27]. Известно также,что его пребывание во вражеской столице не прошло незамеченным для русскогообщества; стали даже раздаваться голоса о том, что он перешел на сторонуНаполеона. В письме к своему другу Киселеву он вынужден был оправдываться:«Я не считаюсь с мнением тех, которые судят меня, не имея на то права и невыслушав моего оправдания», «за меня в качестве адвокатов всерусские, которые находились вместе со мною в Париже» [28].
В источникахимеются сведения о том, что главным заданием, которое Волконский выполнял вПариже, была эвакуация русских офицеров, не успевших выехать на родину иоставшихся как бы в плену у Наполеона. В «Записках» Волконскийназывает четверых: троих обер-офицеров и знаменитого впоследствии придворноговрача Николая Арендта, оставшегося во Франции при больных и раненых русскихвоенных и не успевшего поэтому покинуть город [29].
Следуетзаметить, что эти люди вряд ли случайно задержались в Париже — иначе русскоекомандование не стало бы посылать в занятый неприятелем город русскогогенерал-майора, близкого родственника начальника Главного штаба. Скорее всего,они тоже выполняли во французской столице специальные задания — и в случаеразоблачения им грозили большие неприятности.
Инымисловами, после окончания войны генерал Волконский приобрел опыт выполнения«секретных поручений» «тайными методами». И этот опытоказался впоследствии бесценным для декабриста Волконского.
Несмотря наблестящую военную карьеру, Сергей Волконский «остался в памяти семейнойкак человек не от мира сего» [30]. Частное поведение Волконскогопредвоенных, военных и послевоенных лет казалось современникам не менее, еслине более «странным», чем поведение его отца. При этом для самогоВолконского такое поведение было весьма органичным: в его позднейших мемуарахописанию этих «странностей» отводится едва ли не больше места, чемописанию знаменитых сражений.
Вповседневной жизни Сергей Волконский реализовывал совершенно определенный типповедения, названный современниками «гусарским». Этот тип тоже попалв «классификацию» Пыляева:
«Отличительнуючерту характера, дух и тон кавалерийских офицеров — все равно, была ли этомолодежь или старики — составляли удальство и молодечество. Девизом ируководством в жизни были три стародавние поговорки: «двум смертям не бывать,одной не миновать», последняя копейка ребром», «жизнь копейка — голова ничего!»Эти люди и в войне, и в мире искали опасностей, чтоб отличиться бесстрашием иудальством» [31].
СогласноПыляеву, особенно отличались «удальством» офицеры-кавалергарды.
И если«чудачества» Григория Волконского были, в общем, мирными и неопаснымидля окружающих, то «утехи» его младшего сына представлялизначительную социальную опасность. Сергей Волконский — вполне в духе Пыляева — признавался в мемуарах, что для него самого и того социального круга, к которомуон принадлежал, была характерна «общая склонность к пьянству, к разгульнойжизни, к молодечеству».
Образ жизнимолодого бесшабашного офицера был, согласно тем же мемуарам, следующим:
«Ежедневныеманежные учения, частые эскадронные, изредка полковые смотры, вахтпарады,маленький отдых бессемейной жизни; гулянье по набережной или по бульвару от 3-хдо 4-х часов; общей ватагой обед в трактире, всегда орошенный через край вином…ватагой в театр».
Образ мыслейне многим отличался от образа жизни: «Книги забытые не сходили сполок».
Волконскийвспоминал, как в годы жизни в Петербурге он и другой будущий декабрист М.С.Лунин (попавший, кстати, в число пыляевских «чудаков») «жили наЧерной речке вместе. Кроме нами занимаемой избы, на берегу Черной речки противнашего помещения была палатка, при которой были два живые на цепи медведя, а унас девять собак. Сожительство этих животных, пугавших всех прохожих ипроезжих, немало беспокоило их и пугало их тем более, что одна из собак былаприучена по слову, тихо ей сказанному: «Бонапарт» — кинуться на прохожего исорвать с него шапку или шляпу. Мы этим часто забавлялись, к крайнемунеудовольствию прохожих, а наши медведи пугали проезжих» [32].
Следуетзаметить, что, согласно Пыляеву, Черная речка была излюбленным местомкавалергардских «потех» — и петербургские обыватели старалисьобходить эту местность стороной [33]. В годы войн начала XIX в. Волконский неоставлял своих «утех»: в 1810 г. за свое поведение князь даже былвыслан из Молдавской армии.
Не заставилиВолконского отказаться от «буйного» поведения ни Отечественная война,ни заграничные походы, ни даже получение генеральского чина. Приехав послеокончания войны во Францию, он сделал огромные долги — и уехал, нерасплатившись с парижскими кредиторами и торговцами. Французы обращались спросьбой вернуть долг и в российское Министерство иностранных дел, и лично кимператору Александру I [34]. Волконского разыскивали в России и за границей,он всячески уклонялся от уплаты — и все это порождало большую официальнуюпереписку.
В результатедолги сына вынуждена была заплатить его мать. И Волконский, генерал-майор игерой войны, не без некоторой гордости сообщал в 1819 г. армейскому начальству,что уплату его долгов «приняла на свое попечение» его«матушка», «Дворца Их Императорских Величеств статс-дама княгиняАлександра Николаевна Волконская» [35]. Впоследствии мать исправно платилаего долги [36].
В конце1810-х гг. столь блестяще начатая военная карьера Сергея Волконского резкозатормозилась. До самого своего ареста в 1826 г. он не был произведен вследующий чин, его обходили и при раздаче должностей.
Согласнопослужному списку, с 1816 г. по 1818 г. Сергей Волконский — командир 1-йбригады 2-й уланской дивизии. Когда же в августе 1818 г. эту бригадурасформировали, то новой бригады князю не дали — он был «назначен состоятьпри дивизионном начальнике оной же дивизии» [37]. В ноябре 1819 г. егошурин, П.М. Волконский, просил государя назначить его «шефом Кирасирскогополка», но получил «решительный отказ» [38].
Причинакарьерных неудач князя, по мнению большинства исследователей, заключается втом, что уже тогда он обнаруживал признаки «вольнодумства». Н.Ф.Караш и А.3. Тихантовская видят подоплеку императорского«неудовольствия» в другом: в том, что Волконскому «не простилипребывания во Франции во время возвращения Наполеона с о. Эльбы». (Однако,как отмечалось выше, Волконский, скорее всего, выполнял там специальноепоручение командования). Также «не простили» Волконскому тот факт,что в Париже — уже после реставрации Бурбонов — он пытался заступиться заполковника Лабедуайера, первым перешедшего со своим полком на сторону Наполеонаи приговоренного за это к смертной казни [39].
Однако«вольнодумство» Волконский обнаружил позже, события же во Франции,свидетелем и участником которых он был, состоялись намного раньше.Представляется, что в данном случае причину царского гнева на генерала следуетискать в другом.
СергейВолконский был хорошо известен и Александру I, и его приближенным: царь называлсвоего флигель-адъютанта «мсье Серж» — «в отличие от другихчленов» семьи Волконских [40] — и внимательно следил за его службой.Однако «гусарство» и «проказы» «мсье Сержа» и егодрузей императору явно не нравились: Волконский описывает в мемуарах, как послеодной из «проказ» государь не хотел здороваться с ним и егооднополчанами-кавалергардами, как «был весьма сух» с ним после еговысылки из Молдавской армии [41].
Очевидно,император ждал, что после войны генерал-майор остепенится, но этого непроизошло. «В старые годы не только что юный корнет проказничал, но быликавалеристы, которые не покидали шалости даже в генеральских чинах» [42],- совершенно справедливо замечает Пыляев. Скорее всего, следствием именно этогои стали карьерные неудачи князя.
В конце тогоже 1819 г. жизнь Сергея Волконского круто переменилась: он вступил в Союзблагоденствия. Обидевшись на императора за собственные служебные неудачи, он нестал принимать должность «состоящего» при дивизионном начальнике иуехал в бессрочный отпуск, намереваясь еще раз побывать за границей.
Случайнооказавшись в Киеве на ежегодной зимней контрактовой ярмарке, он встретил тамсвоего старого приятеля Михаила Федоровича Орлова. Орлов, генерал-майор иначальник штаба 4-го пехотного корпуса, уже давно состоял в тайном обществе, иего киевская квартира была местом встреч людей либеральных убеждений и простонедовольных существующим положением вещей.
То, чтоВолконский увидел и услышал на квартире Орлова, поразило воображение«гвардейского шалуна». Оказалось, что существует «иная колеядействий и убеждений», нежели та, по которой он до этого времени шел:
«Японял, что преданность отечеству должна меня вывести из душного и бесцветногобыта ревнителя шагистики и угоднического царедворничества», «с этоговремени началась для меня новая жизнь, я вступил в нее с гордым чувствомубеждения и долга уже не верноподданного, а гражданина и с твердым намерениемисполнить во что бы то ни стало мой долг исключительно по любви котечеству» [43].
Черезнесколько месяцев после посещения квартиры Орлова Волконский попал в Тульчин, вштаб 2-й армии. Там произошло его знакомство с Павлом Пестелем. «Общиемечты, общие убеждения скоро сблизили меня с этим человеком и вредили междунами тесную дружескую связь, которая имела исходом вступление мое в основанноееще за несколько лет перед этим тайное общество» [44], — писал Волконскийв мемуарах.
Формально жеВолконского принял в тайное общество генерал-майор М.И. Фонвизин [45]. В своихпоказаниях на следствии Сергей Волконский утверждал, что первые либеральныеидеи зародились у него в 1813 г., когда он проходил в составе русской армии поГермании и общался «с разными частными лицами тех мест, гденаходился» [46]. Потом эти мысли укрепились в нем в 1814 и 1815 гг., когдаон побывал в Лондоне и Париже. На этот раз в кругу его общения оказались Мадамде Сталь, Бенжамен Констан, члены английской оппозиции.
Конечно,князь был прав: в послевоенной Европе либеральные идеи были столь широкораспространены, что мало кто из молодых русских офицеров не сочувствовал им.Сочувствие этим идеям сквозит, например, в послевоенных письмах Волконского кП.Д.Киселеву. В письме от 31 марта 1815 г., описывая наполеоновские «Стодней», он замечает:
«Доктрина,которую проповедует Бонапарт, это — доктрина учредительного собрания; пустьтолько он сдержит то, что он обещает, и он утвержден навеки на своемтроне», «Бонапарт, ставший во главе якобинской партии, гораздосильнее, чем это предполагают; только после того, как хорошо приготовятся,можно начинать войну, которую против него вести с упорством, потому что — выувидите, что если война будет, то она должна сделаться народной войной»[47].
Однако отобщих рассуждений о Бурбонах, Бонапарте и судьбах мировой истории весьма далекодо революционного образа мыслей и тем более образа действий. Кроме того, каквидно из этого же письма, главным «либералом» для будущего декабристабыл в 1815 г. император Александр I:
«Либеральныеидеи, которые он провозглашает и которые он стремится утвердить в своихгосударствах, должны заставить уважать и любить его как государя и какчеловека» [48].
И нетдокументов, свидетельствующих о том, что к 1819 г. мнение Волконского о«либерализме» русского монарха изменилось.
Скорее всего,в заговор Волконского привели не либеральные идеи. К началу 1820-х гг.«гусарское поведение», которым Волконский очень дорожил на первыхэтапах своей карьеры, стало массовым — и из «чудачества» превратилосьв поведенческий штамп, едва ли не в норму. Впоследствии Волконский утверждал,что его жизнь до заговора была совершенно бесцветной и ничем не отличалась отжизни большинства его «сослуживцев, однолеток: много пустого, ничегодельного» [49]. В тайном же обществе Волконский обретал иной способ,говоря словами Ю.М. Лотмана, «найти свою судьбу, выйти из строя,реализовать свою собственную личность». Способ этот, гораздо болееопасный, чем «удаль и молодечество», был достойнее для истинного сынаОтечества.
«Вступлениемое в члены тайного общества было принято радушно прочими членами, и я с техпор стал ревностным членом оного, и скажу по совести, что я в собственных моихглазах понял, что вступил на благородную стезю деятельности гражданской»[50], — напишет Волконский в мемуарах.
С начала 1820г. в Волконском происходит разительная перемена. Он перестает быть«шалуном» и «повесой», отказывается от идеи заграничногопутешествия, и, получив в 1821 г. под свою команду 1-ю бригаду 19-й пехотнойдивизии 2-й армии, безропотно принимает новое назначение. Князь уезжает наместо службы — в глухой украинский город Умань. Теперь самолюбие Волконского незадевает даже тот очевидный факт, что назначение командовать пехотной бригадой- явное карьерное понижение. Служба в кавалерии и, соответственно, в уланахбыла престижней, чем в пехоте. И в 1823-г., согласно мемуарам Волконского, императорАлександр I уже выражал «удовольствие» по поводу того, что «мсьеСерж» «остепенился», «сошел с дурного пути» [51].
В личнойжизни Сергея Волконского тоже происходят перемены. Традиционное светскоеженолюбие уступает место серьезным чувствам. В 1824 г. Волконский делаетпредложение Марии Николаевне Раевской, дочери прославленного генерала, героя1812 г. «Ходатайствовать» за него перед родителями невесты Волконскийпопросил Михаила Орлова, уже женатого к тому времени на старшей дочери Раевского,Екатерине. При этом князь, по его собственным словам, «положительновысказал Орлову, что если известные ему мои сношения и участие в тайномобществе помеха к получению руки той, у которой я просил согласия на это, то,хотя скрепясь сердцем, я лучше откажусь от этого счастья, нежели изменюполитическим моим убеждениям и долгу к пользе отечества» [52].
ГенералРаевский несколько месяцев думал, но в конце концов согласился на брак.
Свадьбасостоялась 11 января 1825 г. в Киеве; посаженным отцом жениха был его брат НиколайРепнин, шафером — Павел Пестель. Впоследствии Репнин будет утверждать: за часдо венчания Волконский внезапно уехал — и «был в отлучке не более четвертичаса».
«Яспросил его, — писал Репнин, — куда?
— Он: надобносъездить к Пестелю.
— Я: что завздор, я пошлю за ним, ведь шафер у посаженного отца адъютант в день свадьбы.
— Он: нет,братец, непременно должно съездить. Сейчас буду назад».
Репнин былуверен: в день свадьбы его брат, под нажимом Пестеля, «учинилподписку» в верности идеям «шайки Южного союза» [53].
Впрочем,современные исследователи не склонны верить в существование подобной подписки:Пестелю, конечно, вполне хватило бы и честного слова друга. Не заслуживаетдоверия и легенда, согласно которой Раевский добился от своего зятя прямопротивоположной подписки — о том, что тот выйдет из тайного общества [54].Видимо, для Волконского действительно легче было бы отказаться от личногосчастья, чем пожертвовать с таким трудом обретенной собственной самостью.
Вступив взаговор, генерал-майор Сергей Волконский, которому к тому времени ужеисполнился 31 год, полностью попал под обаяние и под власть адъютантаглавнокомандующего 2-й армией П.Х. Витгенштейна, 26-летнего ротмистра ПавлаПестеля. В момент знакомства с Волконским Пестель — руководитель Тульчинскойуправы Союза благоденствия, а с 1821 г. он — признанный лидер Южного общества,председатель руководившей обществом Директории. Вместе с Пестелем Волконскийначинает готовить военную революцию в России.
Между тем,активно участвуя в заговоре, Волконский не имел никаких «личныхвидов». Если бы революция победила, то сам князь от нее ничего бы невыиграл. В новой российской республике он, конечно, никогда не достиг быверховной власти, не был бы ни военным диктатором, ни демократическим президентом.Он мог рассчитывать на военную карьеру: стать полным генералом,главнокомандующим, генерал-губернатором или, например, военным министром.Однако всех этих должностей он мог достичь и без всякого заговора и связанногос ним смертельного риска, просто терпеливо «служа в государевойслужбе».
Более того,если бы революция победила, Волконский многое потерял бы. Князь был крупнымпомещиком: на момент ареста в 1826 г. он был владельцем 10 тыс. дес. земли вТаврической губ.; не меньшее, если не большее количество земли принадлежало емув Нижегородской и Ярославской губ. В его нижегородском и ярославском именияхчислилось более 2 тыс. крепостных «душ» [55]. Крупными состояниямивладели также его мать и братья. Согласно же аграрному проекту «РусскойПравды» Пестеля, в обязанность новой власти входило отобрать у помещиков,имеющих больше 10 тыс. дес., «половину земли без всякого возмездия»[56]. Кроме того, после революции все крестьяне, в том числе и принадлежавшиеучастникам заговора, стали бы свободными.
Все этоВолконского не останавливало. И хотя никаких политических текстов, написанныхдо 1826 г. рукой князя, не сохранилось, можно смело говорить о том, что еговзгляды оказались весьма радикальными. В тайном обществе Волконский былизвестен как однозначный и жесткий сторонник «Русской Правды» (в томчисле и ее аграрного проекта), коренных реформ и республики. При его активномсодействии «Русская Правда» была утверждена Южным обществом вкачестве программы. Несмотря на личную симпатию к императору Александру I,которая с годами не прошла, Волконский разделял и «намерения при начатииреволюции… покуситься на жизнь Государя императора и всех особ августейшейфамилии» [57].
В отличие отмногих главных участников заговора, кн. Волконский не страдал «комплексомНаполеона» и не мыслил себя самостоятельным политическим лидером. Вступивв заговор, он сразу же признал Пестеля своим безусловным и единственнымначальником. И оказался одним из самых близких и преданных друзей председателяДиректории — несмотря даже на то, что Пестель был намного младше его и повозрасту, и по чину, имел гораздо более скромный военный опыт. Декабрист Н.В.Басаргин утверждал на следствии, что Пестель «завладел» Волконским«по преимуществу своих способностей» [58].
В 1826 г.Следственная комиссия без труда выяснила, чем занимался Волконский в заговоре.Князь вел переговоры о совместных действиях с Северным обществом (в конце 1823,в начале 1824 и в октябре 1824 гг.) и с Польским патриотическим обществом (1825г.). Правда, переговоры эти закончились неудачей: ни с Северным, ни с Польскимпатриотическим обществами южным заговорщикам договориться так и не удалось.
В 1824 г., попоручению Пестеля, Волконский ездил на Кавказ, пытаясь узнать, существует литайное общество в корпусе генерала А.П. Ермолова. На Кавказе он познакомился сизвестным бретером капитаном А.И. Якубовичем, незадолго перед тем переведеннымиз гвардии в действующую армию. Якубович убедил князя в том, что обществодействительно существует — и Волконский даже написал о своей поездке письменныйотчет в южную Директорию. Но, как выяснилось впоследствии, полученная отЯкубовича информация оказалась блефом.
Князьсовместно с В.Л. Давыдовым возглавлял Каменскую управу Южного общества, ноуправа эта отличалась своей бездеятельностью. Волконский участвовал вбольшинстве совещаний руководителей заговора, однако все эти совещания не имелиникакого практического значения. На следствии князь признался: большинствоучастников Южного общества были уверены, что именно он имеет «наибольшиеспособы» начать революцию в России [59]. Действительно, под командойВолконского находилась реальная военная сила — и сила немалая. Летом 1825 г.,когда командир 19-й пехотной дивизии генерал-лейтенант П.Д. Корнилов уехал вдлительный отпуск, Волконский начал исполнять обязанности дивизионного генерала- и исполнял их вплоть до своего ареста в начале января 1826 г. [60]. Но вдекабре 1825 г. эта дивизия осталась на своих квартирах.
Однако уВолконского в тайном обществе был круг обязанностей, в выполнении которых оноказался гораздо более удачливым. На эту его деятельность Следственная комиссияособого внимания не обратила, но именно она в основном и определяла роль князяв заговоре декабристов.
В«Записках» князя есть фрагмент, который всегда ставит в тупик комментаторов:
«В числесотоварищей моих по флигель-адъютантству был Александр ХристофоровичБенкендорф, и с этого времени были мы сперва довольно знакомы, а впоследствии — в тесной дружбе. Бенкендорф тогда воротился из Парижа при посольстве и, какчеловек мыслящий и впечатлительный, увидел, какие [услуги] оказываетжандармерия во Франции. Он полагал, что на честных началах, при избрании лицчестных, смышленных, введение этой отрасли соглядатайства может быть полезно ицарю, и отечеству, приготовил проект о составлении этого управления, пригласилнас, многих его товарищей, вступить в эту когорту, как он называл, людейдобромыслящих, и меня в их числе. Проект был представлен, но не утвержден. Этумысль Ал[ександр] Хр[истофорович] осуществил при восшествии на престол Николая,в полном убеждении, в том я уверен, что действия оной будут для охранения отпритеснений, для охранения вовремя от заблуждений. Чистая его душа, светлый егоум имели это в виду, и потом, как изгнанник, я должен сказать, что во все времямоей ссылки голубой мундир не был для нас лицами преследователей, а людьми,охраняющими и нас, и всех от преследования» [61].
События,которые здесь описаны, предположительно можно отнести к 1811 г. — именно тогдаСергей Волконский стал флигель-адъютантом Александра I. Сведений о том, какойименно проект подавал Бенкендорф царю в начале 1810-х гг., не сохранилось.Известен более поздний проект Бенкендорфа о создании тайной полиции,относящийся к 1821 г. Однако вряд ли в данном случае Волконский путает даты: сначала 1821 г. он служил в Умани и в этот период не мог лично общаться сослужившим в столице Бенкендорфом.
Историкипо-разному пытались прокомментировать этот фрагмент мемуаров Волконского. Так,например, М. Лемке утверждал, что причина столь восторженного отзыва в том, чтоБенкендорф после 1826 г. оказывал своему другу-каторжнику «мелкиеуслуги», в то время как мог сделать «крупные неприятности» [62].Современные же комментаторы этого фрагмента делают иной вывод: Волконский, попавна каторгу, сохранил воспоминания о Бенкендорфе — своем сослуживце попартизанскому отряду, храбром офицере, и не знал, «какие измененияпретерпела позиция его боевого товарища» [63].
Однако сподобными утверждениями согласиться сложно: почти вся сознательная, в том числеи декабристская, жизнь Сергея Волконского эти утверждения опровергает. Кн.Волконский был и остался убежденным сторонником не только тайной полициивообще, но и методов ее работы в частности. Этому немало способствовал, с однойстороны, опыт участия в партизанских действиях, которые, конечно, былиневозможны без «тайных» методов работы. Способствовали этому и«секретные поручения» русского командования, которые Волконскомудоводилось исполнять.
В тайномобществе у Волконского был достаточно четко определенный круг обязанностей. Онбыл при Пестеле чем-то вроде начальника тайной полиции, обеспечивающим преждевсего внутреннюю безопасность заговора.
В 1826 г.участь Волконского намного осложнил тот факт, что, как сказано в приговоре, он«употреблял поддельную печать полевого аудиториата» [64]. С этимпунктом в приговоре было труднее всего смириться его родным и друзьям.«Что меня больше всего мучило, это то, что я прочитала в напечатанномприговоре, будто мой муж подделал фальшивую печать, с целью вскрытия правительственныхбумаг» [65], — писала в мемуарах княгиня М.Н. Волконская. Марию Волконскуюможно понять: все же заговор — дело пусть и преступное, но благородное; цельзаговора — своеобразным образом понятое благо России. А генерал, князь, потомокРюрика, подделывающий казенные печати, — это в сознании современников никак невязалось с образом благородного заговорщика.
Однако в 1824г. Волконский действительно пользовался поддельной печатью, вскрывая перепискуармейских должностных лиц. «Сия печать… председателя Полевогоаудиториата сделана была мною в 1824 году» [66], — показывал князь наследствии. Печать эта была использована по крайней мере один раз: в том же годуВолконский вскрыл письмо начальника Полевого аудиториата 2-й армии генералаВолкова к Киселеву, тогда генерал-майору и начальнику армейского штаба. Вписьме он хотел найти сведения, касающиеся М.Ф. Орлова, только что снятого сдолжности командира 16-й пехотной дивизии, и его подчиненного, майора В.Ф.Раевского. «Дело» Орлова и Раевского, участников заговора,занимавшихся, в частности, пропагандой революционных идей среди солдат, моглопривести к раскрытию всего тайного общества.
СледилВолконский не только за правительственной перепиской. В том же году князьвскрыл письмо своих товарищей по заговору, руководителей Васильковской управыС.И. Муравьева-Апостола и М.П. Бестужева-Рюмина, к членам Польскогопатриотического общества. Муравьев и Бестужев, по поручению Директории Южногообщества, начали переговоры с поляками о совместных действиях в случае началареволюции.
В сентябре1824 г. Муравьев и Бестужев, жаждавшие немедленной революционной деятельности,написали полякам письмо с просьбой устранить, в случае начала русскойреволюции, цесаревича Константина Павловича. И попытались передать письмо полякамчерез Волконского. «Сие письмо было мною взято, но с тем, чтобы его невручать» [67], — показывал Волконский. «Князь Волконский, прочитавсию бумагу и посоветовавшись с Василием Давыдовым, на место того, чтобы отдатьсию бумагу… представил оную Директории Южного края. Директория истребила сиюбумагу, прекратила сношения Бестужева с поляками и передала таковые мне и князюВолконскому» [68], — утверждал на следствии Пестель.
Естественно,что личные отношения Волконского с Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминымоказались разорванными. На следствии Волконский показывал, что «на слованачальников Васильковской управы с некоторого времени перестал иметь веру»[69].
В конце 1825- начале 1826 г. Сергей Муравьев поднял восстание Черниговского полка. Чтобыиметь хотя бы минимальные шансы на победу, руководителю мятежа была нужнаподдержка других воинских частей, тех, где служили участники заговора. Однако кгенералу Волконскому, командовавшему дивизией, он даже и не пытался обратитьсяза помощью.
В целяхтайного общества кн. Волконский использовал и свои родственные и дружескиесвязи с армейским начальством, с высшими военными и гражданскими деятелямиимперии. А связей этих было немало: вряд ли кто-нибудь другой из заговорщиковмог похвастаться столь представительным «кругом общения». Сначальником штаба 2-й армии генерал-майором Киселевым Волконский дружил еще сюности; дружба, как уже говорилось, связывала Волконского с генерал-лейтенантомА.Х. Бенкендорфом — тогда начальником штаба Гвардейского корпуса.«Ментором» и покровителем заговорщика был его шурин П.М. Волконский[70]. «Близкое знакомство» соединяло Волконского сгенерал-лейтенантом И.О. Виттом, начальником южных военных поселений, в 1825 г.известным доносчиком на декабристов [71]. Волконский был прекрасно известен ивсем членам императорской фамилии.
Согласномемуарам князя, в 1823 г., во время Высочайшего смотра 2-й армии, он получил отимператора Александра I «предостерегательный намек» — о том, что«многое в тайном обществе было известно». Довольный состояниембригады Волконского, Александр похвалил князя за «труды». При этоммонарх добавил, что «мсье Сержу» будет «гораздо выгоднее»продолжать заниматься своей бригадой, чем «управлением» Российской империи”[72].
Летом 1825г., когда появились первые доносы на южных заговорщиков и над тайным обществомнависла угроза раскрытия, подобное «предостережение» Волконскийполучил и от одного из своих ближайших друзей — начальника армейского штабаП.Д. Киселева. Киселев сказал тогда Волконскому: «Напрасно ты запутался вхудое дело, советую тебе вынуть булавку из игры» [73].
В ноябре 1825г. Волконский узнал о тяжелой болезни и последовавшей затем смерти Александра Iна несколько дней раньше, чем высшие чины во 2-й армии и столицах. Уже 13ноября 1825 г., за 6 дней до смерти императора, он знал, что положениеАлександра I почти безнадежно; сообщили же ему об этом проезжавшие через Уманьв Петербург курьеры из Таганрога. Следует заметить, что курьеры, конечно, неимели права разглашать эту информацию. Однако шурин Сергея Волконского, П.М.Волконский, к тому времени уже снятый с поста начальника Главного штаба, но непотерявший доверия императора, был одним из тех, кто сопровождал Александра I вего последнее путешествие, присутствовал при его болезни и смерти. Видимо,именно этим и следует объяснить странную «разговорчивость» секретныхкурьеров.
15 ноябряВолконский рассказал об этом П.Д. Киселеву — и впоследствии по этому поводубыло даже устроено специальное расследование [74]. Когда же царь умер, Волконскийсообщил Киселеву, что послал «чиновника, при дивизи[онном] штабенаходящегося, молодого человека расторопного и скромного, под видом осмотраучебных команд в 37-м полку объехать всю дистанцию между Торговицею и Богополеми, буде что узнает замечательного, о том мне приехать с извещением» [75].Фрагмент письма Волконского красноречиво свидетельствует: в армии у князя былаи собственная секретная агентура.
Естественно,что этой информацией Волконский делился с Пестелем — своим непосредственнымначальником по тайному обществу. Еще летом 1825 г. Пестель приходит к выводу онеобходимости скорейшего начала революции [76]. Во второй половине ноябряпредседатель Директории начинает подготовку к решительным действиям: пытаетсядоговориться о совместном выступлении с С.И. Муравьевым-Апостолом, отдаетприказ до времени спрятать «Русскую Правду». В эти же тревожные днидля переписки с Пестелем Волконский составляет особый шифр [77]. Точно неизвестно, был ли этот шифр использован.
29 ноября1825 г. Пестель вместе с Волконским составляет хорошо известный в историографииплан «1 генваря» о немедленном революционном выступлении Южногообщества [78]. Согласно ему, восстание начинал Вятский полк, которым командовалПестель. Придя 1 января 1826 г. в армейский штаб в Тульчине, вятцам следовалопрежде всего арестовать армейское начальство [79]. Затем предстояло отдатьприказ по армии о немедленном выступлении и движении на Петербург. Естественно,что в этом плане Волконскому отводилась одна из центральных ролей. 19-я пехотнаядивизия становилась ударной силой будущего похода. Не лишено оснований ипредположение С.Н. Чернова, что Волконскому вообще могло быть предложено общеекомандование мятежной армией [80].
Однако планэтот осуществлен не был: за две недели до предполагаемого выступления Пестеляарестовали. К самостоятельным же действиям в заговоре Волконский готов не был — и поэтому отказался от возможности поднять на восстание собственную дивизию исилой освободить из-под ареста председателя южной Директории [81].
7 января 1826г. Сергей Волконский был арестован.
14 январятого же года кн. Волконского привезли в Петербург и привели на допрос к новомуимператору Николаю I. «Сергей Волконский набитый дурак, таким нам всемдавно известный, лжец и подлец в полном смысле, и здесь таким же себя показал.Не отвечая ни на что, стоял как одурелый, он собой представлял самыйотвратительный образец неблагодарного злодея и глупейшего человека» [82],- так по итогам этого допроса характеризовал князя император.
Конечно,Николай I был очень раздражен событиями конца 1825 — начала 1826 гг. — и этораздражение осталось в нем даже по прошествии многих лет. Однако в царскихсловах была и определенная доля истины. С самого начала и до конца следствияВолконский удачно играл роль «дурака» и солдафона.
Согласно М.И.Пыляеву, в своеобразный «кодекс» русского «военного повесы»входила откровенность на допросе: «Виновные сознавались по первомуспросу… лгать было стыдно» [83]. Внешне князь на следствии вел себявполне согласно этому кодексу. «Представить имею честь чистосердечные ибез всякого затмения истины сделанные мною ответы», «готов на всякиепополнительные сведения и желал бы оградить себя от нарекания в запирательстве- и заслужить доверие о моих показаниях, желая тем оказать чувство меры моейвины» [84], — такими или подобными словами начинаются многие ответыВолконского на письменные вопросы следствия.
При этомВолконский хотел взять на себя как можно больше вины. «Вкоренению же сих(либеральных. — O.K.) мыслей в. моем уме… приписываю убеждению собственногомоего рассудка… Приняв вышеизъявленный образ мыслей в таких летах, гдечеловек начинал руководствоваться своим умом, и продолжив мое к оным причастиес различными изменениями тринадцать лет — я никому не могу приписывать вину — как только себе, и ничьим внушениям не руководствовался, а, может быть, долженнести ответственность о распространении оных» [85], — так Волконскийотвечал на трафаретный вопрос о происхождении собственных«либеральных» мыслей.
Однако всевзять на себя Волконский не мог: он не был в Южном обществе главным действующимлицом, о многом, особенно касающемся ранних периодов существования заговора,просто не знал. И большинство его показаний — это искусно замаскированная под«откровенность» издевка над Следственной комиссией. Так, на одном изпервых допросов, 25 января 1826 г., у Волконского как у председателя Каменскойуправы спросили о природе надежд заговорщиков на военные поселения, якобыподготовленные к революционному выступлению. На этот вопрос Волконский далследующий ответ: «Из сих запросных пунктов узнаю я, что я был один изуправляющих Каменской отдельной управы, также могу уверить, что я не получал ниот кого поручения действовать на поселенные войска» [86].
Спросили уВолконского и о том, удалось ли ему обнаружить на Кавказе тайное общество. Онотвечал, в частности, что с Кавказа вывез составленную Якубовичем «картуобъяснений на одном листе Кавказского и Закубанского края, с означением старойи новой линии и с краткой ведомостью о всех народах, в оном краеобитающих», а также «общую карту» Грузии с «некоторымитопографическими поправками».
Из ответа наэтот же вопрос следствие узнало, что «на французском диалекте» князь«собственно же ручно (sic!)» написал «некоторые… замечания насчет Кавказского края и мысли… о лучшем способе к приведению в образованностьсих народов» [87].
На том жедопросе 25 января следователи интересовались: «В чем заключались главныечерты конституции под именем «Русской Правды», написанной Пестелем?..»
На это князьбез тени сомнения отвечал, что «сочинение под именем «РусскойПравды»» не было ему «никогда сообщаемо, ни письменно, для сохраненияили передачи, ни чтением или изустным объяснением…» [88]. На следующемдопросе, в феврале 1826 г., он подтвердит свои слова: «Не имею сведения нио смысле сочинения «Русской Правды» — ни кто сочинитель оной» [89].
Следователиудивились и не поверили князю: они располагали множеством показаний о дружбе иобщности мыслей Пестеля и Волконского. И в начале марта 1826 г. заключенныйвновь получил вопрос о содержании «Русской Правды».
Только натретий раз Волконский, наконец, «упомнил» суть пестелевских идей. Вего изложении они выглядели следующим образом:
«Главныечерты оных были, чтоб при начатии революции вооруженною силою, в Петербурге иЮжною управою в одно время, начать тем, что в столице учредить временноеправление и обнародовать отречение высочайших особ от престола, созваниипредставителей для определения о роде правления, и, наконец, как теперь, так ивпоследствии, чтоб разговорами и влиянием членов общества объяснять, что лучшийобразец правления — Соединенные Американские Штаты, с тою отменою, чтобы ичастное управление было одинаковое по областям, а не разделялось бы наразличные рода по провинциям… Ежели в вышеозначенных мною поясненийзаключалось то, что известно было комитету под сочинением «Русской Правды», тоо том я был известен; но как я полагал, что сие сочинение заключало в себеполный свод в подробности того, что означалось в вопросных пунктах, т.е.Конституцией наименованной «Русской Правды» (sic!), я вправе был утверждать,что сие сочинение мне неизвестно» [90].
Естественно,что это изложение имело мало общего с «Русской Правдой». Пестель, вчастности, вовсе не собирался после победы революции созывать никаких«представителей для определения о роде правления», не планировалпридавать постреволюционной России форму правления, подобную СевероамериканскимШтатам.
Все этимногословные показания, написанные, к тому же, с огромным количествоморфографических ошибок, производили на следователей тяжелое впечатление. Онипытались взять князя «на испуг»: 27 января ему была объявлена«Высочайшая резолюция, что ежели он в ответах своих не покажет истинную иполную правду, то будет закован».
И Волконский«обещал открыть все с искренностью и по совести» [91]. Если, конечно,память не подведет его — поскольку «мудрено вдруг припомнитьобстоятельства, в течение пяти лет случившихся, при ежегодных в оныхизменениях» [92].
Однако напоследующие вопросы он вновь отвечает многословно, невнятно, неграмотно -ичасто вовсе не о том, о чем его спрашивают. При этом следует заметить, что нинаписанные Волконским до 1826 г. тексты, ни его сибирские письма, ни мемуарывпечатления бездарной графомании не производят. Современникам, знавшимВолконского, он запомнился как человек ясного ума и хорошей памяти.
Жизнь СергеяВолконского после приговора — тема отдельного исследования. Здесь же позволюсебе лишь несколько замечаний, дополняющих представление о личности и характередекабриста.
В июле 1826г. С.Г. Волконский, лишенный чинов, орденов и дворянства, был осужден на 20 леткаторжных работ (в августе того же года каторжный срок был сокращен до 15,затем — до 10 лет) с последующим поселением в Сибири. Ни мать, придворная дама,ни многочисленные влиятельные родственники ничего не смогли сделать дляоблегчения его участи. Практически до самого конца следствия они не знали,сохранит ли император жизнь генералу-преступнику.
Согласнодневнику Алины Волконской, племянницы декабриста и дочери его сестры Софьи, 13июля, в день объявления приговора, мать Сергея Волконского «многоплакала… почти не спала». Она даже собиралась поехать в Сибирь вслед засыном. Но, по словам внука декабриста С.М. Волконского,
«это былистерический порыв, а может быть, простое излияние слов. Съездить навеститьсына в крепости было много легче, нежели ехать в Сибирь; однако старая княгиняот этого воздержалась. Она писала сыну, что боится за свои силы, да и его нехочет подвергать такому потрясению». К тому же, согласно дневнику Алины,вдовствующая императрица Мария Федоровна «упрашивала» мать декабриста«беречь себя».
Среди«утешителей» старой княгини оказалась не только императрица Мария, нои император Николай I. «Государь просил бабушку утешиться, не смешиватьдела семейные с делами службы — одно другому не помешает» [93], — читаем вдневнике Алины.
Конечно,родные были потрясены жестоким приговором Сергею Волконскому. Однако все ониисполнили Высочайшее повеление — и быстро утешились. Тем более что по случаюкоронации Александра Николаевна Волконская получила бриллиантовые знаки орденаСвятой Екатерины [94]. Получили награды и ее сыновья: кн. Репнин стал кавалеромордена Святого Александра Невского с алмазами, а находящийся в «бессрочномотпуске» Никита Волконский -кавалером ордена Святой Анны 1-й степени [95].
В свете долгоциркулировали слухи о том, что «княгиня Волконская… допустилахладнокровно отправить сына в каторжную работу и даже танцевала с самимгосударем на другой день после приговора» [96]. Впрочем, были и другиесуждения: статс-дама «решилась не покидать своей должности при дворе, чтобне раздражить императора, и надеялась, оставаясь при нем, улучить удобнуюминуту, чтоб испросить прощения виновного» [97].
Единственнойиз всей большой семьи Волконских, кто позволил себе публично не согласиться сприговором, оказалась княгиня Зинаида. Согласно агентурным данным, поступившимв III Отделение летом 1826 г., в своем московском салоне она«извергала» «злую брань» на «правительство и егослуг» — и просто была готова «разорвать на части правительство»[98]. Прямо из ее салона отправилась в Сибирь Мария Волконская — и ее проводыносили характер демонстративного выражения нелояльности к власти. ВскореЗинаида Волконская приняла католичество; во многом этот шаг тоже былпроявлением политической нелояльности. В отличие от многих других членов семьи,Зинаида Волконская постоянно писала своему осужденному родственнику письма,которые «горели лаской и приветом» [99]. В результате за ЗинаидойВолконской был установлен секретный полицейский надзор, который, впрочем, нераспространялся на ее мужа Никиту. В конце 1820-х гг. ее просто вынудилипокинуть Россию.
Сам СергейВолконский воспринял приговор спокойно. По словам его будущего товарища посибирскому изгнанию А.Е. Розена, в момент совершения обряда гражданской казникнязь был «особенно бодр и разговорчив» [100]. Видимо, бывший генералтогда плохо себе представлял, что его ждет. Через 10 дней после оглашенияприговора он уже был отправлен к месту отбытия наказания. Полностью он осозналвсе произошедшее, только прибыв на каторгу: сначала в Николаевский солеваренныйзавод, а потом — в Благодатский рудник, входивший в состав Нерчинского горногозавода.
Условия, вкоторых оказался Волконский на каторге, были поистине тяжелейшими. Причем длядекабристов — молодых, здоровых мужчин, бывших офицеров — тяжелы были не самиработы в руднике. Просто быт осужденных был организован таким образом, чтобыполностью уничтожить их человеческое достоинство. По словам С.Н. Чернова, местныетюремные власти, получившие от императора общие указания о содержанииарестантов, вышивали «жестокие узоры по начальнической канве» [101].
Согласнодокументам, попавшие в Благодатский рудник государственные преступникинаходились под постоянным надзором; им было запрещено общаться не только друг сдругом, но и вообще с кем бы то ни было, кроме тюремных надзирателей. У нихотобрали почти все вещи, деньги и книги, привезенные из Петербурга, — неразрешали иметь при себе даже Библию. Осужденных «употребляли вработы» наравне с другими каторжниками, и при этом строго смотрели,«чтобы они вели себя скромно, были послушны поставленным над нимнадзирателям и не отклонялись бы от работ под предлогом болезни».
Рудныйпристав вел специальный секретный дневник, где «замечал… со всеюподробностью, каким образом преступники производили работу, что говорили припроизводстве оной,… какой показал характер, был ли послушен к постановленнымнад ним властям и каково состояние его здоровья». Дважды в день, перед ипосле «употребления в работы», производился «должный обыск»преступников. От казармы к руднику и обратно они передвигались с особым конвоем- «надежным» унтер-офицером и двумя рядовыми. Покидать камеруосужденные могли только в сопровождении часового с примкнутым штыком [102].
«Современи моего прибытия в сие место я без изъятия подвержен работам,определенным в рудниках, провожу дни в тягостных упражнениях, а часыотдохновения проходят в тесном жилище, и всегда нахожусь под крепчайшимнадзором, меры которого строже, нежели во время моего заточения в крепости, ипо сему ты можешь представить себе, какие сношу нужды и в каком стесненном вовсех отношениях нахожусь положении»; «физические труды не могутпривести меня в уныние, но сердечные скорби, конечно, скоро разрушат бренноемое тело» [103] — писал Волконский жене из Благодатского рудника.
Каторжнаяжизнь сразу же подорвала здоровье и психику государственного преступника: уВолконского началась глубокая депрессия, сопровождавшаяся острым нервнымрасстройством. «Бодрость» и «разговорчивость» его быстропрошли, не возникало и желания выделиться из общей массы каторжников. «Припроизводстве работ был послушен, характер показывал тихий, ничего противного неговорил, часто бывает задумчив и печален» [104], — так характеризовалокаторжника тюремное начальство.
«Машенька,посети меня прежде, чем я опущусь в могилу, дай взглянуть на тебя еще хоть одинраз, дай излить в сердце твое все чувства души моей» [105].
Эти строки изего письма красноречиво свидетельствуют: именно надежда на скорый приезд жены вСибирь дала возможность Волконскому выжить в первые страшные месяцы каторги.
МарияВолконская стала женой Сергея Григорьевича в 19 лет, до свадьбы практически незнала будущего мужа и согласилась на брак только по настоянию отца. Послесвадьбы Волконские почти не жили вместе: дела службы и тайного обществазаставляли князя надолго оставлять жену.
В январе 1826г., за 5 дней до ареста Волконского, его жена родила сына Николая. Роды былитрудными, и родные, опасаясь за ее здоровье, долго скрывали от нее правду о томположении, в котором вдруг оказался ее муж. Однако, узнав правду, МарияВолконская решила разделить с мужем каторгу и ссылку. И, несмотря на протестыотца и матери, в ноябре 1826 г. была уже в Благодатском руднике. Когда онаприехала, ему стало лучше, но лишь на некоторое время. Вскоре после приездаМария Волконская сообщала родным мужа, что «он нервен и бессилен докрайности», «его нервы последнее время совершенно расстроены, иулучшение, которому я так радовалась, было лишь кратковременным», онизъявляет «полную покорность» и «сосредоточенность в себе»,«чувство религиозного раскаяния» [106].
По словамС.Н. Чернова, «мучительные переживания несчастного Волконского приобретаютрелигиозный оттенок. Он мог бы искать утешения в религии, в беседе сосвященником, в церковной службе. Но как раз здесь он ничего, по-видимому, неможет получить» [107]. Должность тюремного священника в Благодатскомруднике была, скорее всего, просто не предусмотрена.
К сентябрю1827 г. болезнь Волконского обострилась, на нее обратило внимание тюремноеначальство. Он был найден «более всех похудевшим и довольно слабым».При переводе на новое место каторги, в Читинский острог, ему было позволеновзять с собой в дорогу две бутылки вина и бутылку водки. Спиртное в пути должнобыло заменить лекарство, поскольку при переезде «не встретится… наслучай надобности в лекарствах никакой помощи медицинской» [108].
29 сентября1827 г. Волконский вместе со своими товарищами прибывает на новое место каторги- в Читинский острог. Режим содержания заключенных здесь был гораздо болеегуманным. Тюремное же начальство оказалось «либеральнее»: узникамбыли дозволены даже ежедневные встречи с женами. Здоровье заключенного быстровосстановилось, а вместе с ним восстановились прежние привычки и чертыхарактера. «На здоровье его я не могу жаловаться…, что же касается егонастроения, то трудно, можно сказать — почти невозможно встретить в ком-либотакую ясность духа, как у него» [109], — писала М.Н. Волконская его родне.Во дворе острога был небольшой огород — и Волконский впервые увлекся«огородничеством».
В ПетровскомЗаводе, новой тюрьме, куда декабристов перевели из Читы в сентябре 1830 г.,каторги как таковой вообще не было: преступников не заставляли ходить наработы, те из них, у кого были семьи, могли жить в остроге вместе с женами. УВолконских в Петровском заводе родилось двое детей — сын Михаил и дочь Елена.
ЗдесьВолконский по-прежнему занимался «сельским хозяйством». И еще дотого, как истек его каторжный срок, по Сибири стала распространяться слава онеобыкновенных овощах и фруктах, которые он выращивал в своих парниках [110].
В 1834 г.умерла мать Волконского. После смерти в ее бумагах нашли письмо с предсмертнойпросьбой к императору — простить сына. Последовал царский указ об освобожденииВолконского от каторжных работ; еще 2 года он жил в Петровском Заводе наположении ссыльнопоселенца [111].
Весной 1837г. семья Волконских переезжает в село Урик Иркутской губ. Мария Николаевнадобивается для себя разрешения жить в Иркутске, чтобы иметь возможность обучатьсына Михаила в Иркутской гимназии. В 1845 г. получает позволение жить вИркутске и сам Волконский, однако этим правом он практически не пользуется. Онпо-прежнему живет в Урике, лишь изредка навещая семью в Иркутске. У него теперьсовсем иная жизнь — «хлебопашца» и купца.
Очевидно, чтопо мере того, как нормализовывался быт государственных преступников на каторгеи поселении, отношения в семье Волконских ухудшались.
Современникии историки едины в том, что, разделив изгнание мужа, Мария Волконская совершила«подвиг любви бескорыстной». Бросив родителей и ребенка, которыйчерез 2 года умер, «она решилась исполнить тот долг свой, ту обязанность,которая требовала более жертвы, более самоотвержения» [112], — писалдекабрист Розен.
ЗинаидаВолконская посвятила своей родственнице известное стихотворение в прозе, вкотором, в частности, были следующие строки: «О ты, пришедшая отдохнуть вмоем жилище, ты, которую я знала в течение только трех дней и назвала своимдругом!.. У тебя глаза, волосы, цвет лица как у девы, рожденной на берегахГанга, и, подобно ей, жизнь твоя запечатлена долгом и жертвою» [113].
А оставшийсянеизвестным современник — свидетель отъезда Марии Волконской в Сибирь измосковского салона Зинаиды Волконской, заметил, что и сама будущая изгнанницавидела в себе «божество, ангела-хранителя и утешителя» для своегомужа. И обрекла себя на жертву во имя мужа «как Христос для людей»[114].
Но, как меткоподмечал ее внук, С.М. Волконский, «куда, собственно, ехала княгиня, начто себя обрекала, этого не знал никто, меньше всего она сама. И тем не менееехала с каким-то восторгом… И только в Нерчинске, за восемь тысяч верст отродного дома, она увидела, куда она приехала и на что (разрядка в тексте. — O.K.) себя обрекла. И окружавшая пустыня понемногу овладела ее душой»[115].
Выяснениедеталей личной жизни Марии Волконской в Сибири — дело столь же неблагодарное,сколь и бесперспективное. Исследовательские мнения по этому поводу разделились[116], и вряд ли выявление истины в этом вопросе столь уж важно для историкадвижения декабристов. Побывавший в 1855 г. в Сибири сын декабриста ЯкушкинаЕвгений отмечал, что брак Волконских, «вследствие характеров совершенноразличных, должен был впоследствии доставить много горя Волконскому и привестик той драме, которая разыгрывается теперь в их семействе».
«Многоходит невыгодных для Марии Николаевны слухов про ее жизнь в Сибири, — отмечаетЕвгений Якушкин, — говорят, что даже сын и дочь ее — дети не Волконского… Всяпривязанность детей сосредотачивалась на матери, а мать смотрела с каким-топренебрежением на мужа, что, конечно, имело влияние и на отношение к немудетей».
В 1850 г.встал вопрос о замужестве 15-летней дочери Волконских Елены. Ее жених — сибирский чиновник Д.В. Молчанов — не нравился Волконскому; он высказалсярешительно против этого брака. Но «Мария Николаевна… сказала приятеляммужа, что ежели он не согласится, то она объяснит ему, что он не имеет никакогоправа запрещать, потому что не он отец ее дочери. Хотя до этого дело не дошло,но старик, наконец, уступил» [117]. Судьба Елены Волконской оказалась витоге сломанной: за финансовые злоупотребления Молчанов попал под следствие,потом тяжело заболел и вскоре умер.
Образ жизниСергея Волконского на поселении совершенно не соответствовал образу жизни егожены. После окончания каторжного срока он получил большой участок земли, и всесилы отдал его обработке. Современник вспоминает:
«Попав вСибирь, он как-то резко порвал связь со своим блестящим и знатным прошедшим,преобразился в хлопотливого и практического хозяина и именно опростился, какэто принято называть нынче. С товарищами своими он хотя и был дружен, но в ихкругу бывал редко, а больше водил дружбу с крестьянами; летом пропадал целымиднями на работах в поле, а зимой его любимым времяпрепровождением в городе былопосещение базара, где он встречал много приятелей среди подгородных крестьян илюбил с ними потолковать по душе о их нуждах и ходе хозяйства» [118].
Волконская же«была дама совсем светская, любила общество и развлечения и сумела сделатьиз своего дома главный центр иркутской общественной жизни». В окружавшемВолконскую светском обществе ее муж очень быстро приобрел репутацию«чудака» и «оригинала»: «Знавшие его горожане немалошокировались, когда, проходя в воскресенье от обедни по базару, видели, каккнязь, примостившись на облучке мужицкой телеги с наваленными хлебными мешками,ведет живой разговор с обступившими его мужиками, завтракая тут же вместе с нимкраюхой серой пшеничной булки. „В салоне жены Волконский нередко появлялсязапачканный дегтем или с клочками сена на платье и в своей окладистой бороде,надушенной ароматами скотного двора или тому подобными несалоннымизапахами“, „вообще в обществе он представлял оригинальное явление,хотя был очень образован“ [119].
К концусвоего пребывания в Сибири ссыльнопоселенец Сергей Волконский собственнымтрудом собрал приличное состояние — и снова сумел „найти свою судьбу,выйти из строя, реализовать свою собственную личность“.
А августе1855 г., когда в Сибирь доходит известие о смерти Николая I, Мария Волконскаяуезжает из Иркутска. Уезжает, поскольку, видимо, совместное существованиесупругов становится просто невозможным. Через несколько дней после ее отъездановый император Александр II издал манифест, в котором объявил помилованиеоставшимся в живых декабристам. В сентябре 1856 г., бросив»землепашество”, Сибирь покидает и Сергей Волконский.
Послевозвращения из Сибири Волконский живет по преимуществу в Москве, у дочери,несколько раз с «высочайшего разрешения» выезжает для лечения заграницу]. Он внимательно следит за политическими новостями, особенный егоинтерес вызывает подготовка крестьянской реформы. Теперь все свои надежды вэтом «святом деле» он возлагает на нового царя — Александра II.«Царь да царь — один выход этому святому делу, освобождению от крепостногосостояния помещичьих крестьян» [120], — пишет он в «Записке окрепостном праве», составленной в конце 1850-х гг. В это же время онначинает писать свои воспоминания, которые, однако, закончить не успевает.
Со многимиположениями крестьянской реформы Волконский не был согласен — в частности, егокатегорически не устраивало освобождение крестьян без земли. Однако сам фактотмены крепостного права в 1861 г. принял с восторгом и слезами. «То, чтов их (декабристов. — O.K.) время было тайно, теперь стало явно» [121], — пишет внук декабриста С.М. Волконский.
Умер СергейВолконский 28 ноября 1865 г., на 2 года пережив свою жену. До последних днейжизни он, по словам его сына Михаила, сохранил «необыкновенную память,остроумную речь, горячее отношение к вопросам внутренней и внешней политики иучастие во всем, близком ему» [122]
ДекабристСергей Григорьевич Волконский прожил долгую жизнь. Жизнь эта, конечно, быланелегкой — зато она никогда не была обыденной и скучной. Вообще, какпредставляется, доминанта его личности — это нежелание вписываться в какие быто ни было рамки, будь то рамки общественные, сословные, служебные,конспиративные или рамки, определяющие жизнь политического преступника,сибирского ссыльнопоселенца.
ОднополчанеВолконского, офицеры-кавалергарды, участвовавшие вместе с ним в гусарских«забавах», впоследствии остепенились и вышли в чины, но именабольшинства из них не сохранились в истории. Многие из еготоварищей-декабристов ограничили свою деятельность лишь разговорами «междуЛафитом и Клико», впоследствии избежали наказания и тоже были забыты.Многие из тех, кто все же попал в Сибирь, оказались сломленными суровымприговором — и либо сошли здесь с ума, либо умерли, либо просто не нашли в себесилы по-прежнему активно строить свою послекаторжную жизнь.
Волконский жеоказался среди тех немногих участников заговора, которые, пройдя каторгу иссылку, сумели не сломаться и вновь найти себя. Если судить по мемуарам,которые бывший каторжник писал до самого последнего дня, свою собственную жизньон считал вполне состоявшейся. «Избранный мною путь, — писал он, — довелменя в Верховный уголовный суд, и в каторжную работу, и к ссылочной жизни тридцатилетней,но все это не изменило вновь принятых мною убеждений, и на совести моей нележит никакого гнета упрека» [123].
Герой войны исветский «повеса», князь и каторжник, генерал и«хлебопашец» Сергей Волконский всегда оставался верен самому себе.Остался он верен и своей любимой пословице, которую еще в 1815 г. сообщал другуКиселеву — «каков в колыбели, таков и в могиле» [124].
Примечания
1. Восстание декабристов.Документы и материалы (Далее — ВД). Т. X. М., 1953. С. 98.
2. Волконская Е.Г. Род князейВолконских. СПб., 1900. С. 756.
3. РГВИА, ф. 489, оп. 1,д. 7062, л. 75.
4. Пыляев М.И.Замечательные чудаки и оригиналы. М., 1990. С. 33. Ср.: Волконский С.М. Одекабристах (по семейным воспоминаниям). Пг., 1922. С. 16-18; Кавалеры орденасвятого Георгия Победоносца I и II степеней. Биографический словарь. СПб.,2002. С. 229.
5. Пыляев М.И. Указ. соч.С. 451, 5.
6. Евреинов Н.Н. Демонтеатральности. М.: СПб., 2002. С. 58; 208-216.
7. Лотман Ю.М. Векбогатырей // Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русскогодворянства (XVIII — начало XIX века). СПб., 1994. С. 254-255.
8. Волконский С.М. Указ.соч. С. 19-20.
9. РГВИА, ф. 489, оп. 1,д. 7062, л. 689 об.; Новосильцев Т. Княгиня М.Н. Волконская (сообщение княжныВарвары Николаевны Репниной) // Русская Старина. 1878. № VI. С. 336.
10. Модзалевский Б.Декабрист Волконский в каторжной работе на Благодатском руднике // Бунтдекабристов. Юбилейный сборник. 1825-1925. М., 1926. С. 351.
11. Волконский С.М. Указ.соч. С. 90-91, 93.
12. РГВИА, ф. 489, оп. 1,д. 7062, л. 759.
13. См. о ней, напр.:Файнштейн М.Ш. Зинаида Волконская // Файнштейн М.Ш. Писательницы пушкинскойпоры. Л., 1829. С. 64-83.
14. РГВИА, ф. 489, оп. 1,д. 7062, л. 759 об.
15. Волконская Е.Г. Указ.соч. С. 717.
16. Волконский С.Г.Записки. Иркутск, 1991. С. 104.
17. Послужной список С.Г.Волконского см.: ВД. Т. X. С. 98-103.
18. Троицкий Н.А. Первыйармейский партизанский отряд в России 1812 года // Военно-историческиеисследования в Поволжье. Вып. 2. Саратов, 1997. С. 68-69.
19. ВД. Т. X. С. 101.
20. Волконский С.Г.Записки. С. 230-231.
21. Из записок А.Г.Хомутовой // Русский Архив. 1867. № 1-2. С. 1056-1057.
22. Волконский С.Г.Записки. С. 304-305.
23. Волконский С.М. Указ.соч. С. 15.
24. Волконский С.Г. Записки.С. 319.
25. Там же. С. 323.
26. Письма С.Г.Волконского к П.Д. Киселеву // Каторга и ссылка. 1933. № 2 (99). С. 107.
27. Волконский С.Г.Записки. С. 332, 333.
28. Письма С.Г.Волконского к П.Д. Киселеву. С. 111.
29. Волконский С.Г.Записки. С. 333.
30. Волконский С.М. Указ.соч. С. 98-99.
31. Пыляев М.И. Указ.соч. С. 39.
32. Волконский С.Г.Записки. С. 127, 129-131, 136, 145, 174, 188, 190.
33. Пыляев М.И. Указ.соч. С. 43.
34. РГВИА, ф. 395, оп.65/320, 2 отд., 1 ст., 181, д. 350; ф. 36, оп. 1, д. 617.
35. Там же, ф. 36, оп. 1,д. 617, л. 10.
36. Там же, д. 723.
37. ВД. Т. X. С. 100.
38. СборникИмператорского Русского Исторического общества. Т. 78. СПб., 1891. С. 210.
39. Караш Н.Ф.,Тихантовская А.3. Декабрист Сергей Григорьевич Волконский и его«Записки» // Волконский С.Г. Записки. С. 13.
40. Волконский С.Г.Записки. С. 326.
41. Там же. С. 176, 177.
42. Пыляев М.И. Указ.соч. С. 60.
43. Волконский С.Г.Записки. С. 359.
44. Там же. С. 364.
45. ВД. Т. X. С. 104.
46. Там же. С. 108.
47. Письма С.Г.Волконского к П.Д. Киселеву. С. 108-109.
48. Там же. С. 108.
49. Волконский С.Г.Записки. С. 131.
50. Там же. С. 365.
51. Там же. С. 383.
52. Там же. С. 368.
53. Муллин В. Неизвестныйдокумент о свадьбе Сергея Волконского // Русская филология. Сборник научныхстуденческих работ. Тарту, 1971. С. 87-93.
54. Караш Н.Ф.,Тихантовская А.3. Указ. соч. С. 34.
55. Козаченко А. Квопросу об имущественном положении декабриста кн. С.Г. Волконского // Красныйархив. 1936. № 4(77). С. 21 1-214; его же. Декабрист кн. С.Г. Волконсьский, якпомiщик // Записки Iсторично-фiлологiчного вiддiлу Всеукраiнськой Академiiнаук. Кiiв, 1928. Кн. XVII (1928). С. 277-314.
56. ВД. Т. Vll. М., 1958.С. 216.
57. Там же. Т. X. С. 156.
58. Там же. Т. ХII. М.,1969. С. 298.
59. Там же. Т. X. С. 118.
60. Там же. С. 134-135,149, 153.
61. Волконский С.Г.Записки. С. 178-179.
62. Лемке М. Николаевскиежандармы и литература. СПб., 1909. С. 26.
63. Тихантовская А.3.,Капелюш Б.Н., Караш Н.Ф. Комментарий к «Запискам» С.Г. Волконского //Волконский С.Г. Записки. С. 440.
64. ВД. Т. X. С. 179.
65. Волконская М.Н.Записки. М., 1977. С. 28.
66. ВД. Т. X. С. 144.
67. Там же. С. 132.
68. ВД. Т. IV. М.; Л.,1927. С. 116.
69. Там же. Т. X. С. 118.
70. Письма С.Г.Волконского к П.Д. Киселеву. С. 109.
71. Волконский С.Г.Записки. С. 388.
72. Там же. С. 383.
73. ВД. Т. ХП. С. 98.
74. Там же. Т. XIX. М.,2001. С. 443.48.
75. Там же. С. 447.
76. Там же. Т. IX. М.,1950. С. 112-113.
77. Там же. Т. X. С. 134,142.
78. Там же. С. 143.
79. Там же. Т. IV. С.171; Т. XI. М., 1954. С. 365.
80. Чернов С.Н. ДекабристП.Ив. Пестель. Опыт личной характеристики // РО СПБФИРИ РАН, ф. 302, оп. 1, д.1. С. 60.
81. ВД. Т. XI. С. 59.
82. Николай I. Муж. Отец.Император. М., 2000. С. 71.
83. Пыляев М.И. Указ.соч. С. 42.
84. ВД.Т.Х.С. 114,140.
85. Там же. С. 108, 109.
86. Там же. С. 110, 118.
87. Там же. С. 111-123.
88. Там же. С. 111, 121.
89. Там же. С. 142.
90. Там же. С. 149, 155.
91. Там же. Т. XVI. М.,1986. С. 252.
92. Там же. Т. X. С. 140.
93. Волконский С.М. Указ.соч. С. 32.
94. Там же.
95. РГВИА, ф. 395, оп.15/370, 1 отд., 1826, д. 1, л. 3.
96. 3авалишин Д.И.Воспоминания. М., 2003. С. 327.
97. Новосильцев Т. Указ.соч. С. 338.
98. Русская Старина.1881. Сентябрь. С. 191.
99. Волконский С.М. Указ.соч. С. 57.
100. Розен А.Е. Запискидекабриста. Иркутск, 1984. С. 173.
101. Чернов С.Н.Декабристы в Благодатске // Декабристы на каторге и в ссылке. М., 1925. С. 86.
102. Там же. С. 86-88.
103. Модзалевский Б.Л.Указ. соч. С. 346, 351.
104. Чернов С.Н. Указ.соч. С. 120.
105. Модзалевский Б.Л.Указ. соч. С. 351.
106. Чернов С.Н. Указ.соч. С. 117, 120.
107. Там же. С. 121.
108. Там же. С. 122.
109. Гершензон М.О.Письма М.Н. Волконской из Сибири // Русские пропилеи. Т. 1. М., 1915. С. 44.
110. Там же. С. 99.
111. Волконский С.М.Указ. соч. С. 74-75.
112. Розен А.Е. Указ.соч. С. 230.
113. Веневитинов М.А.Проводы Марии Волконской в Сибирь// Русская Старина. 1875. № 4. С. 825.
114. Там же. С. 822.
115. Волконский С.М.Указ. соч. С. 51-52.
116. См., напр.: ПоповаО.И. История жизни М.Н.Волконской // Звенья. М.; Л., 1934 С 23
117. Maтxaнова Н.П.Декабрист Александр Викторович Поджио // Поджио А.В. Записки. Письма. Иркутск1989 С. 35. и др.
118. Письма Е.И. Якушкинак жене из Сибири. 1855 г. // Декабристы на поселении. Из архива Якушкиных. М.,1926. С. 51-52.
119. Белоголовый Н.А. Извоспоминаний сибиряка о декабристах // Декабристы в воспоминанияхсовременников. М., 1988. С. 367-368.
120. Там же. С. 367.
121. Волконский С.Г.Записки о крепостном праве. Вступительная статья, публикация и комментарииН.Ф.Караш // 14 декабря 1825 г. Источники, исследования, историография,библиография Вып IV СПб-Кишинев, 2001. С. 252.
122. Волконский С.М. Указ.соч. С. 114; 130. Волконский М.С. Послесловие к «Запискам» СПб.,1901. С. 510-511.
123. Волконский С.Г.Записки. С. 359.
124. Письма С.Г.Волконского к П.Д. Киселеву. С. 109.