А.С.Пушкин «Медный Всадник» Человек и Государство «Медный всадник» был написан в октябре 1833 г. в Болдине. Пушкин намеревался издать в журнале «Библиотека для чтения» (издатель А.Ф.Смирдин, редактор О. И. Сенковский) сразу три своих произведения («Медный всадник», «Анджело», «Пиковая дама») и поэтому в декабре 1833 года передал «Медного всадника» на цензуру Николаю I. Царь вернул поэму с 9 пометами (он вычеркнул все определения вроде «кумир», «истукан» в отношении
памятника Петру). “Слово кумир не пропущено высочайшей цензурою; стихи: И пред младшею столицей Померкла старая Москва, Как перед новою царицей Порфироносная вдова – вымараны. На многих местах поставлен Все это делает мне большую разницу. Я принужден был переменить условия со Смирдиным.”-(Пушкин, дневник). Без резолюции, поэма была не запрещена, но и не разрешена.
Пушкин делать исправления не хотел, но печатать без разрешения тоже не рисковал. Вот почему до конца 1833 г. «петербургская повесть» никому из друзей Пушкина не была известна. В 1836 году Пушкин предпринял попытку переделать рукопись, как-то учесть царские замечания. Переделка не была завершена. Пушкин погиб. Затем поэма была исправлена Жуковским по царским замечаниям и была напечатана с поправками в 1837г.
в 5-й книге журнала Современник. Исправление текста по подлинным рукописям Пушкина, начатое Анненковым, продолжалось до последнего времени. Поэма явилась результатом размышлений Пушкина об историческом значении реформ Петра и развитии новой, послепетровской России. Поэта волновала мысль о том, что поступательное движение истории вызывает жертвы в лице таких людей, как Евгений, который обречен на гибель всем ходом вещей.
Жестокое столкновение исторической необходимости с обреченностью частной личной жизни и натолкнуло Пушкина на разработку этого сюжета. Мотивы пушкинского “Медного всадника” в решении темы Петра, Петербурга, судеб России и личности нашли свое продолжение и развитие и в дальнейшем, в творчестве: А.Н.Некрасова, В.Брюсова, И Анненского, А.Белого.
С первых же строк вступления в поэме “Медный всадник” появляется образ Петра-реформатора, “полного великих дум”, которые гений Пушкина отчеканил в литые формулы истории: «Здесь будет город заложён Назло надменному соседу. Природой здесь нам суждено В Европу прорубить окно…» Вступление к “Медному всаднику”, этот гимн
Петру и Петербургу, принадлежит к числу самых знаменитых произведений Пушкина. Но в этой поэме впервые поэт задумывается над тем, что с годами начинает беспокоить его все сильнее. Это противоречие “между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами”. В поэме, или «Петербургской повести», как очень точно назвал ее в подзаголовке сам Пушкин, два основных персонажа, два героя, определяющих две сплетенные
между собою и сталкивающиеся идейно-тематические линии: первый из героев — Петр Великий, «могучий властелин судьбы», «строитель чудотворный», создатель города «под морем», продолжающий как личность жить и после смерти в памятнике, давшем поэме ее заглавие; другой — Евгений, мелкий чиновник из обедневшего дворянского рода, опустившийся до мещанского уровня, «ничтожный герой», вошедший в 30-х годах в творческий кругозор
Пушкина из окружающего быта. Эти два, казалось бы, неизмеримо далеко стоящих друг от друга героя оказываются связанными событием, самая возможность которого вызвана «волей роковой» «державца полумира», — петербургским наводнением 7 ноября 1824 г погубившим не только счастье, но и самую жизнь Евгения. Угроза, брошенная «кумиру» безумцем в момент внезапного и «страшного» прояснения мыслей, и вызванный ею мгновенный гнев «грозного царя» составляют кульминацию поэмы.
Вокруг этого момента вращаются уже второе столетие все разнообразные попытки ее истолкования. Петр Первый, во вступлении он – историческое лицо, поворотившее руль истории, человек. Хотя Пушкин придает ему в начале поэмы черты “нечеловеческие”, божественные. Он -создатель этого города, Петербурга, строитель ее новой столицы, который, стоя «на берегу пустынных волн», глядит вдаль — не только в широкое пространство
Невы и ее берегов, но и в даль будущих веков Отсель грозить мы будем шведу, Здесь будет город заложен Назло надменному соседу. Природой здесь нам суждено В Европу прорубить окно, Ногою твердой стать при море. Сюда по новым им волнам Все флаги в гости будут к нам, И запируем на просторе.
Далее Петр – памятник, Медный Всадник. в двух «ликах», двух ипостасях: во время наводнения — как гений-покровитель города, стоящий В неколебимой вышине Над возмущенною Невою и охраняющий свою столицу от гибели; в конце же поэмы — как «мощный властелин судьбы», «чьей волей роковой под морем город основался», как «горделивый истукан» и, наконец, как «грозный царь», чей мгновенный гнев обращает в бегство «ничтожного героя». Он не мыслит, не чувствует – он возвышается над городом,
над стихией, над жалким безумцем Евгением. Он воплощение Судьбы, силы, истории, государства. Этот монументальный образ и дал поэме ее заглавие. О, мощный властелин Судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте уздой железной Россию поднял на дыбы? Другой герой произведения – Евгений. Он беден, где-то служит, чиновник. Бедный
Евгений, гражданин столичный, Каких встречаете вы тьму, От них нисколько не отличный Ни по лицу, ни по уму. Мы узнаем, что живет он в Коломне и мечтает лишь о том, “что мог бы бог ему прибавить ума и денег” Его притязания: любовь Параши, тихое семейное счастье, уютный, скромный домик. Это мечта о счастье обычного, простого человека: я молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов; Уж кое-как себе устрою Приют смиренный и простой И в нем Парашу успокою И станем жить, и так до гроба Рука с рукой дойдем мы оба, И внуки нас похоронят Стихийное бедствие разрушает его мечты, отнимет его бедный разум и жизнь. Он одинок и беззащитен перед этим городом, миром, стихией. Есть в этом произведении и еще один герой, или героиня – река ”
Нева”. Это образ природы, стихии, непокорности. Это образ одушевленный и вечный. Она как божье проведение, обрушивается на “умышленный” город возведенный человеком презревшим природу. На тех, кто заковал ее в гранит. Но силой ветров от залива Прегражденная Нева Обратно шла, гневна, бурлива, И затопляла острова, Погода пуще свирепела, Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь, И вдруг, как зверь остервенясь, На город кинулась Пушкин лаконично и страшно описывает разрушения и гнев разбушевавшейся стихии. “С Божией стихией царям не совладать” -говорит Пушкин от имени Александра I. По сути, Нева и есть виновница бед Евгения. Но он винит “Медного Всадника”, того кто построил город и пытался усмирить природу.
Петербург — «Северная Пальмира», великолепный, пышный и вместе бедный город, созданный «волей роковой» и гениальной мыслью одного человека, возникший в сказочно быстрое время «из тьмы лесов, из топи блат», — этот город едва ли не с первых дней его необыкновенной жизни вызывал представление о чем-то сверхъестественном, находящемся на грани между миром реальным и миром фантастическим. Петербург с самого начала вызывал к себе двойственное отношение.
Приверженцы царя-реформатора видели в «юном граде» воплощение новой России, преображенной, по выражению Н. М. Языкова, «железной волею Петра», и в этом находили оправдание тем огромным жертвам, которые принес русский народ ради его создания. Сторонники же сохранения московской старины, старообрядцы, крестьяне, согнанные на постройку города и своими костями устилавшие болота, на которых он возводился, видели в новом городе создание дьявола,
а в его основателе — воплощение антихриста, врага и губителя человеческого рода. Подобное двойственное отношение к Петру и его творению оставалось жить и позднее, меняя свои формы, но сохраняя свои главные черты. Сложность и кажущаяся противоречивость композиции поэмы заключаются в чередовании и сплетении двух основных тем: «петровской» темы, посвященной «мощному властелину судьбы», создателю «юного града», и темы «ничтожного героя» —
Евгения, с его личной драмой, порожденной слепой стихией. Эти две темы чередуются и сплетаются, объединенные образом города, ставшего символом новой России, ее величия и ее страданий. Образ Петербурга проходит через всю поэму — от первых строк Вступления, где «на берегу пустынных волн» думает о великом будущем городе его основатель, до заключительных строк об «острове малом» на взморье, где находит свою могилу «ничтожный герой», освобожденный смертью
от страданий. В конце первой части поэмы перед нами предстает картина разрушения и отчаяния бедного Евгения. Он сидит верхом на мраморном звере (льве) стоящем возле дворца. Его думы страшные и тревожные: он “страшится, бедный не за себя,” он думает о своей возлюбленной, не замечает стихии, набрасывающейся на него. Без шляпы, руки сжав крестом, Сидел недвижный, страшно бледный Евгений. Его отчаянные взоры
На край один наведены Недвижно были. Страшные предчувствия, безысходность, невозможность противостоять, рождают в его душе протест против такого порядка вещей, когда человеческая жизнь оказывается игрушкой в руках стихии: иль вся наша И жизнь ничто, как сон пустой, Насмешка неба над землей? Вокруг бушует стихия. Только Евгений и Петр остались на площади. Петр обращен к
Евгению спиною: он не замечает этой маленькой жизни, и вышина, в которой он пребывает неколебимая, его спокойствие ничто не может смутить. Его рука простерта – жест повелевающий, жест – вершителя судеб. Он – кумир, идол. И обращен к нему спиною, В неколебимой вышине, Над возмущенною Невою, Стоит с простертою рукою Кумир на бронзовом коне. “Это первое столкновение бедного Евгения и Медного Всадника.
Случай сделал так, что они остались наедине, двое на опустелой площади, над водой, “завоевавшей все вокруг” один на бронзовом коне, другой на звере каменном. Медный Всадник с презрением “обращен спиною” к ничтожному человечку, к одному из бесчисленных своих подданных, не видит, не замечает его. Евгений, хотя его отчаянные взоры и наведены недвижно “на край один”, не может не видеть кумира, возникшего из вод “прямо перед ним”.”
-пишет Брюсов. Город устоял, и волны, одержав временную победу, отступают. И тут Евгений совершает героический поступок, какого, казалось бы, нельзя было и ожидать от него, — делает второй шаг на пути от безличного чиновника к Человеку: переправляется в утлой лодке «чрез волны страшные», грозящие дерзким пловцам гибелью, на Васильевский остров, где устремляется в Галерную гавань, к ветхому домику, жилищу его невесты.
Описание отчаянного бега Евгения «знакомой улицей» «в места знакомые», которых он «узнать не может», так они изувечены наводнением, обращены в «поле боевое», где тела валяются как после сражения, — это описание принадлежит к самым динамичным и образным во всей поэзии Пушкина. Необычайно выразителен образ судьбы: Евгений Стремглав, не помня ничего, Изнемогая от мучений, Бежит туда, где ждет его
Судьба с неведомым известьем, Как с запечатанным письмом. Евгений несчастный, изнемогающий от мучений, ничего не помнящий Все ходит, ходит он кругом, Толкует громко сам с собою – И вдруг, ударя в лоб рукой, Захохотал. Пушкин далее описывает следующий день, хотя тучи еще усталые и бледные, багряница дня прикрыла вчерашнюю беду, жизнь входит в свое русло.
Среди прочего чиновного люда, спешащего на службу, должен был быть и Евгений, наш герой, но события этой ночи изменили ход его жизни. Он не смог подчиниться судьбе, смириться и продолжать жить. Разрушен его мир, любовь. Смятенный ум Евгения не переносит “ужасных потрясений”, пережитых им ужасов наводнения и гибели его близких. Он сходит с ума, становится чужд свету, живет, не замечая
ничего вокруг, в мире своих дум. Хотя Пушкин и называет теперь Евгения “несчастным”, но все же дает понять, что безумие как-то возвысило, облагородило его. Но бедный, бедный мой Евгений Увы! Его смятенный ум Против ужасных потрясений Не устоял. Он оглушен Был шумом внутренней тревоги. И так он свой несчастный век Влачил, ни зверь, ни человек,
Ни то ни се, ни житель света, Ни призрак мертвый Проходит год, наступает такая же ненастная осенняя ночь, какая была перед наводнением, раздается кругом тот же “мятежный шум Невы и ветров”, который всечасно звучит в думах Евгения. Под влиянием этого повторения безумец с особой “живостью” вспоминает все пережитое и тот час, когда он оставался “на площади Петровой” наедине с грозным кумиром.
Это воспоминание приводит его на ту же площадь; он видит и каменного льва, на котором когда-то сидел верхом, и те же столбы большого нового дома и “над огражденною скалою” rумир на бронзовом коне. “Прояснились в нем страшно мысли”, говорит Пушкин. Слово “страшно” дает понять, что это “прояснение” не столько возврат к здравому сознанию, сколько некоторое прозрение. Евгений в “кумире” внезапно признает виновника своих
несчастий, Того, чьей волей роковой Над морем город основался. Петр, спасая Россию, подымая ее на дыбы над бездной, ведя ее своей “волей роковой”, по им избранному пути, основал город “над морем”, поставил башни и дворцы в топи болот. Через это и погибло все счастье, вся жизнь Евгения, и он влачит свой несчастный век получеловеком, полузверем. А “горделивый истукан” по-прежнему стоит, как кумир, в темной вышине.
Тогда в душе безумца рождается мятеж против насилия чужой воли над судьбой его жизни, “Как обуянный силой черной”, он припадает к решетке и, стиснув зубы, злобно шепчет свою угрозу державцу полумира: “Добро, строитель чудотворный! Ужо тебе!” Эта не раскрытая подробнее (Пушкиным) угроза, позволяет нам гадать и строить предположения на тему, что имел в виду автор. Призывает ли Евгений какие-то высшие силы наказать виновника его горя, пророчит
ли Евгений, что придет тот день, когда не бунт природы, а бунт “малых” и “ничтожных”, сметет и отомстит “гордому истукану”. Самое важное то, что малый и ничтожный, тот, кто недавно сознавался смиренно, что “мог бы Бог ему прибавить ума”,чьи мечты не шли дальше скромного пожелания:”местечко выпрошу”,внезапно почувствовал себя равным Медному Всаднику, нашел в себе силы и смелость грозить “державцу полумира”.
Евгений здесь — Человек, в высшем значении этого слова, представляющий многих и многих таких же «ничтожных героев», погибших или пострадавших от гениальной, но безжалостной мысли «строителя». Восстав против «мощного властелина судьбы», ничтожный безумец сравнялся с ним. А «горделивый истукан» почувствовал силу своего противника — не физическую, разумеется, но духовную, и тем более опасную. Но этот бунт, этот протест, вызов, брошенный им
Медному всаднику, пугает самого Евгения, его страх и отчаяние рождает в сознании Евгения страшную картину гнева грозного царя. Он пускается в бегство: Бежит и слышит за собой – Как будто грома грохотанье- Тяжело-звонкое скаканье По потрясенной мостовой. И, озарен луною бледной, Простерши руки в вышине, За ним несется Всадник Медный
На звонко-скачущем коне Медный Всадник преследует безумца, чтобы ужасом своей погони заставить его смириться, забыть все, что успел он подумать, когда “прояснилось в нем страшно мысли”. Достигает ли он своей цели: Евгений смиряется или нет? Далее мы узнаем, когда Евгению случалось проходить по площади “в лице его изображалось Смятенье.” К сердцу своему Он прижимал поспешно руку,
Как бы его, смиряя муку, Картуз изношенный сымал, Смущенных глаз не подымал И шел сторонкой. Говорят ли эти строки о смирении, или лишь об ужасе от вида ожившего и преследующего его памятника. Или о боли в сердце от утраты, не возможности возврата любимой, от рухнувших надежд и мечтаний о тихом счастье? Последние строки поэмы – о печали, любви и милосердии. Перед нами картина пустынная и убогая, напоминающая ту первозданную в начале поэмы, когда не было города,
набережных, садов. Пустынный остров. Не взросло Там ни былинки Заканчивается «Медный всадник» скупым, сдержанным, нарочито прозаическим сообщением о гибели Евгения: …Наводненье Туда, играя, занесло Домишко ветхий… Был он пуст И весь разрушен. У порога Нашли безумца моего, И тут же хладный труп его Похоронили ради бога. Никакого эпилога, возвращающего нас к первоначальной
теме величественного Петербурга, — эпилога, примиряющего нас с исторически оправданной трагедией Евгения, Пушкин не дает. Противоречие между полным признанием правоты Петра I, не могущего считаться в своих государственных «великих думах» и делах с интересами отдельного человека, который требует, чтобы с его интересами считались, — это явное противоречие остается неразрешенным в поэме Это — противоречие между благом государства и счастьем отдельной личности, противоречие, которое
в той или в иной форме неизбежно, пока существует государство, то есть пока не исчезло в мире окончательно классовое общество. Пушкин был противником деспотических и бесчеловечных форм русского самодержавия, установленных тем же Петром Великим. Поэтому в его глазах исторически закономерно восстание Евгения (пусть и бессильное), но так же закономерен гнев против восставшего со стороны «державца полумира», причем этот гнев принижает его, открывая его второй лик — лик деспота.
Вопрос о том, кто из них прав, поставленный еще Белинским и решавшийся после него в пользу то одного, то другого — государственности или человечности, в исторической перспективе требовал и требует решения в пользу последней; но в пушкинское время государственность настолько подавляла все человеческое, что Пушкин на поставленный в его поэме вопрос не мог найти ответа. В «Медном всаднике» нет единой системы отсчета и единой, сводимой к ясному понятию авторской системы
взглядов – как нет в ней и сколько-нибудь категорических, окончательных решений. В ней больше вопросов, нежели прямых ответов на вопросы. Ни одна из сил, противостоящих друг другу, не одерживает единоличной и абсолютной победы. Правда на стороне Евгения – но правда и на стороне Петра и его великого дела. Пушкин ни в чем не поучает, он сталкивает в поэме равновеликое, ничему не
давая торжествовать окончательно. Последняя поэма Пушкина — «Петербургская повесть» «Медный Всадник», — написанная в период полной творческой зрелости, является его вершинным, самым совершенным произведением в ряду поэм, да и во всем его поэтическом творчестве, — вершинным как по совершенству и законченности художественной системы, так и по обширности и сложности содержания, по глубине и значительности проблематики, вложенной в него историко-философской мысли.
Высокий символизм поэмы, связанная с ним глубина и многозначность художественной мысли – это еще одна из важных причин неутихающих споров вокруг «Медного всадника». И не просто споров – неумирающей жизни поэмы в сменяющих друг друга поколениях и веках. А. Блок недаром писал о «Медном всаднике»: «„Медный всадник” – все мы находимся в вибрациях его меди». Список использованной литературы 1.Беленький Г.И.
Четыре монолога. К изучению поэмы Ф.С.Пушкина “Медный всадник” в 9 кл.//Рус. словесность 1996 № 4 2.Брюсов В.Я. “Медный всадник”.Собр.соч. в 7 т Т.7 М 1975 3.Измайлов Н.В. “Медный всадник” А.С.Пушкина – Л 1978 4.Лотман Ю.М. Пушкин: Биография писателя:
Статьи и заметки. 1960-1990 Спб 1995 5.Пьяных М. “Медный всадник” А.С.Пушкина и Александр Блок //Звезда. -2003 № 5.