Черносотенцы
Первоначально слова «чёрная сотня», «черносотенцы» звучали почти как оскорбительные прозвища. Так в начале XX века окрестили людей консервативных, крайне правых взглядов. Но потом сами черносотенцы переосмыслили эти слова. Они стали напоминать всем, что в XVI—XVII веках чёрной сотней называли городское простонародье.
«Да, мы черносотенцы! Чёрная сотня Кузьмы Минина спасла Россию!» — говорили они теперь с гордостью. Для интеллигенции, разумеется, слово «черносотенец» по-прежнему звучало как оскорбление.
Зарождение черносотенства
Первая черносотенная организация — Русское Собрание — возникла в январе 1901 года. Это был немногочисленный литературно-аристократический кружок во главе с князем Дмитрием Голицыным. Кружок ставил перед собой в основном культурные задачи: изучение русской народной жизни, сохранение чистоты русской народной речи и т.п.
Сначала власти даже собирались запретить эту организацию, подозревая крамолу, но потом изменили своё отношение к ней. Министр внутренних дел Вячеслав Плеве стал покровителем и почётным членом общества.
Наиболее здоровым черносотенцы считали общество допетровской Руси. Они видели в нём своеобразный идеал единения и гармонии всех сословий. Что же нарушило эту социальную гармонию? Привнесение чужого, иноземного влияния начиная с Петра I. Роковую роль сыграло знаменитое «окно, прорубленное в Европу». Один из вождей черносотенства журналист Владимир Грингмут замечал, что Пётр приказал России «забыть самобытные русские предания, броситься в погоню за европейскими обычаями и учреждениями безо всякого разбора, не отличая в них драгоценного золота от обманчивой мишуры».
В результате между царём и народом выросло «средостение» — чиновничество со своими интересами, чуждыми народу. В программе возникшей позднее самой известной черносотенной организации — «Союза русского народа» (СРН) — говорилось: «“Союз русского народа” признаёт, что современный чиновничий строй, осуществляемый в громаднейшем большинстве случаев безбожными, нечестивыми недоучками и переучками, заслонил светлый образ Царя от народа».
Против чиновничества боролась и интеллигенция. Но черносотенцы считали, что интеллигенты сами хотят встать «между государем и народом», подменить народные интересы своими. Одна из прокламаций столичного СРН в 1905 году призывала: «Крестьяне, мещане и люди рабочие! Послушайте, что умышляет господчина. В городских думах и земствах сидят господа, а в больших городах адвокаты, профессора, студенты, учителя, погорелые помещики, одворянившиеся купцы и прочие господа, называющие себя интеллигенцией… Не признавайте её властью и правительством, разнесите в клочья, помните, что в государстве вы сила, вас сто миллионов, а интеллигенции и пяти не будет. Довольно терпеть эту интеллигентную шваль…».
Столь же критически черносотенцы относились и к буржуазии. В 1907 году в газете черносотенцев «Русское знамя» отмечалось: «Наша доморощенная буржуазия не национальна, и родилась-то она у нас с испорченной сердцевиною. Русская буржуазия, не имея свежести самобытной, заразилась гнилью Запада… Наша буржуазия всегда останется такою же чуждою народу, какою является она в настоящее время».
Выход для общества черносотенцы видели в возращении к «исконным началам: Самодержавию, Православию, Народности». Власть государя должна выражать интересы не отдельных сословий, считали они, а всей нации в целом. Для этого она должна быть свободна от всевозможных «конституций и парламентов».
Что же касается православия, то главное несчастье церкви черносотенцы видели в её подчинении государству. Духовенство слилось с чиновничеством, церковь превратилась в придаток государства. Корень этого зла тоже уходит в Петровские реформы, считали они. Многие черносотенцы выступали за восстановление на Руси патриаршества, как это было в допетровскую эпоху.
Наконец, своей важнейшей задачей черносотенцы считали ограждение русского народа от всевозможных «инородных влияний». Они выдвигали лозунг «Россия — для русских!». Самым опасным из «инородных влияний» черносотенцы считали еврейское. Они выступали в конечном итоге за поголовное выселение евреев из России в «собственное государство».
После манифеста 17 октября
Первые черносотенные организации оставались небольшими салонными кружками, перелом в развитии движения произошёл в 1905 году.
После царского манифеста от 17 октября 1905 года, даровавшего свободы, по всей стране покатилась волна демонстраций. Революционеры праздновали свою первую победу и призывали добиваться большего. Это сопровождалось символическим уничтожением атрибутов монархии. Демонстранты жгли портреты Николая II, разбивали его бюсты, собирали деньги на «похороны царя».
Конечно, всё это глубоко задело монархические чувства части населения. Особенно враждебные толки вызывало присутствие среди революционеров евреев и других «инородцев».
Например, в Киеве после появления царского манифеста революционная толпа захватила здание городской думы, разорвала в зале заседаний портреты Николая II и его предков. Какой-то студент вышел на думский балкон с портретом царя. Он сделал в полотне отверстие, просунул туда голову и кричал толпе: «Теперь я — государь!». С балкона думы выступали революционные ораторы. Журналист Василий Шульгин вспоминал: «Случилось это случайно или нарочно — никто никогда не узнал… Но во время разгара речей о «свержении» царская корона, укреплённая на думском балконе, вдруг сорвалась или была сорвана и на глазах у десятитысячной толпы грохнулась о грязную мостовую. Металл жалобно зазвенел о камни… И толпа ахнула. По ней зловещим шёпотом пробежали слова: “Жиды сбросили царскую корону…”».
В тот же день сразу у многих людей появилась идея ответить на революционные выступления стихийными «патриотическими демонстрациями». Как вспоминал В. Шульгин, в редакцию газеты «Киевлянин» 18 октября 1905 года пришли четверо читателей: рабочий, ремесленник, торговец, чиновник. Он так передавал разговор в редакции:
«— Какое они имеют право! — вдруг страшно рассердился лавочник. — Ты красной тряпке поклоняешься — ну и чёрт с тобой! А я трёхцветной поклоняюсь. И отцы и деды поклонялись. Какое ты имеешь право мне запрещать?
— Господин редактор, мы хотим тоже, как они, демонстрацию, манифестацию… Только они с красными, а мы с трёхцветными…
— Возьмём портрет государя императора и пойдём по всему городу… Вот что мы хотим… Отслужим молебен и крестным ходом пойдём…
— Они с красными флагами, а мы с хоругвями…
— Они портреты царские рвут, а мы их, так сказать, всенародно восстановим…».
На «патриотические шествия» повсюду решено было собираться у стен храмов Начинались они церковными службами. На такие демонстрации по всей стране вышли сотни тысяч людей. Они несли российские флаги, иконы, портреты царя. Праздновали отчасти манифест 17 октября, отчасти годовщину вступления на престол Николая II (21 октября). Кое-кто выкрикивал, что надо бить смутьянов — студентов и евреев.
Начавшись с простого шествия, события развивались по нарастающей. Некоторые участники демонстрации останавливали прохожих и требовали от них снимать шапки перед портретом государя. С тех, кто не хотел обнажить голову, шапки сбивали. Конечно, это вызывало ответное возмущение, и в демонстрантов часто летели камни. В Иваново-Вознесенске большевик В. Морозов в ответ на требование снять шапку обозвал Николая II сволочью, выстрелил в портрет и застрелил двух демонстрантов. Самого его за это сильно избили, арестовали и приговорили к каторге.
Стреляли в черносотенцев и в других городах; например, в Одессе в демонстрантов бросали бомбы, причём подорвался и погиб один из бросавших, анархист Яков Брейтман. Порой вспыхивали уличные схватки между революционерами и черносотенцами. Такие происшествия почти везде перерастали в погромы, направленные против «интеллигентов и инородцев», главным образом евреев.
Кое-где демонстранты просто разбивали камнями витрины магазинов и окна домов, принадлежащих евреям. Но чаще всего это сопровождалось и грабежом: толпа врывалась в дома, выбрасывала на улицу имущество. Любая попытка самозащиты вызывала возмущение толпы и влекла за собой многочисленные жертвы.
Говорили, что покарать «крамольников» разрешил сам царь. В Томске имел место следующий характерный случай. Шествие приблизилось к магазину, и один из демонстрантов громко спросил у царского портрета: «Разрешаете громить, Ваше величество?». «Разрешаю», — отвечал человек, нёсший портрет…
В. Шульгин так описывал картину погрома:
«Это была улица, по которой прошёлся “погром”.
— Что это? Почему она белая?…
— Пух… Пух из перин.
Страшная улица… Обезображенные жалкие еврейские халупы… Все окна выбиты… Местами выбиты и рамы… Точно ослепшие все эти лачуги. Между ними, безглазыми, в пуху и в грязи — вся жалкая рухлядь этих домов, перекалеченная, переломанная… Стулья, диваны, матрацы, кровати, занавески, тряпьё… полувдавленные в грязь, разбитые тарелки… — всё, что было в этих хибарках, искромсанное, затоптанное ногами…».
В течение двух недель после манифеста уличные беспорядки произошли более чем в ста городах. По данным историка С. Степанова, погибло 1622, ранено было 3544 человека. В число жертв попали как евреи, так и русские «смутьяны» — студенты, интеллигенты. Из тех погибших и раненых, чья национальность известна, евреи составляли 50%, русские и другие славяне — около 44%.
«Союз русского народа»
В октябре 1905 года черносотенное движение впервые переросло в массовое и распространилось по всей стране. В ноябре возникла самая крупная черносотенная организация — «Союз русского народа» (СРН). Вышел первый номер её газеты «Русское знамя».
Вскоре отделения СРН образовались по всей стране. Кое-где крестьяне вступали в союз целыми деревнями. Руководители союза утверждали, что он резко отличается от любой политической партии. Если партия защищает сословные, классовые интересы, то РСН выражает интересы всех сословий и классов русского общества.
Через некоторое время, однако, в черносотенном движении сложились два различных направления. Одно направление в первую очередь защищало привилегии дворянства, землевладельцев. Это направление возглавляли Владимир Пуришкевич и Николай Марков. Последний как-то раз удачно сравнил весь класс помещиков с вымирающими зубрами. В защите этих «зубров» от вымирания он видел свою основную задачу.
Другое направление во главе с Александром Дубровиным было ближе к низам общества, охватывало часть крестьянства. В его лозунгах часто своеобразно отражались крестьянские требования. Например, А. Дубровин резко выступал против уничтожения общины в ходе столыпинской реформы.
Характерным выразителем этого течения черносотенства являлся проповедник из Царицына иеромонах Илиодор (в миру — Сергей Труфанов). Илиодор входил в «Союз русского народа». В страстных и зажигательных проповедях он призывал бороться с богачами, чиновниками и интеллигентами.
Проповеди монаха привлекали толпы жителей заводских посёлков под Царицыном, — замечал историк С. Степанов. — Он говорил с ними на понятном им языке и о понятных им вещах. Вообще события в Царицыне чем-то напоминали народные движения XVII-XVIII веков. Среди народа распространялись слухи, что Илиодор – побочный брат Николая II. Около храма было водружено огромное чучело дракона с надписью: «Гидра революции». По окончании проповеди Илиодор отсекал голову гидре.
Во II Государственной думе
На выборах в I Государственную думу черносотенцы не получили ни одного мандата. Сами они объясняли это тем, что почти не участвовали в предвыборной борьбе. А. Дубровин так говорил о Думе: «Как верный монархист, я не имею права своим участием санкционировать существование этого сборища, посягающего на неограниченные права монарха».
Во II Государственной думе было около 16 крайне правых депутатов. Самым заметным и ярким из них считался В. Пуришкевич. Советский историк Семён Любош так описывал его: «Совершенно голый череп, рыжая бородка и необыкновенная вертлявость. При этом крикливый голос и вызывающая манера говорить. У Пуришкевича именно тон делал всю музыку. Самые обыкновенные фразы приобретали в его устах необыкновенно оскорбительный характер. Так как совершенное бессилие Думы выяснилось очень скоро, то перманентные выходки Пуришкевича в глазах большой публики оживляли парламентскую безнадёжность». В Таврический дворец специально приходили «полюбоваться на Пуришкевича».
Осуждая «крамольную» Думу, В. Пуришкевич тем не менее ценил свой депутатский мандат. Когда прошёл слух, что его собираются сделать губернатором, Пуришкевич сказал по этому поводу: «Из попов в дьяконы не идут. Дурак я был бы променять положение депутата и товарища председателя СРН на положение казённого чиновника».
Все черносотенцы горячо выступали за роспуск II Государственной думы, в которой преобладали левые. Иеромонах Илиодор даже говорил, что в левую часть Думы надо бы бросить бомбу.
Николай II не раз принимал А. Дубровина и высоко ценил его выступления против Государственной думы. 3 июня 1907 года она, наконец, была распущена царским указом. На следующий день Николай совершил поразивший всех шаг: он направил А. Дубровину телеграмму, в которой говорилось: «Да будет же мне “Союз русского народа” надёжной опорой служа для всех и во всём примером законности и порядка».
В III и IV Государственных думах
В III государственной думе крайне правые получили около 45 мест. Ряды депутатов-черносотенцев пополнились ещё одним ярким лидером – членом курского СРН Николаем Марковым. По внешнему облику он очень напоминал Петра I, и его быстро окрестили Медным всадником. Руководитель кадетов Павел Милюков называл Маркова «стоеросовым помещиком-дворянином».
Состав III Государственной думы был гораздо более правым, чем во II Думе. Большие преимущества на выборах получили помещики. Это в конечном итоге привело к расколу среди черносотенцев. До сих пор они могли единым фронтом выступать против «революционной» Думы. Теперь их взгляды на Думу резко разошлись.
«Дубровинское» направление категорически отрицало необходимость такого учреждения. Народу не нужен парламент, в котором заседают помещики и «денежные мешки», считал А. Дубровин. Это новая перегородка, отделяющая государя от народа. Такая позиция во многом отражала точку зрения простонародья.
Вожди «дворянского» направления черносотенства думали иначе. Их отношение ясно выразил в 1910 году Н. Марков: «Можно быть недовольным третьей, четвёртой Думой, двадцатой, разгоните их, выберите настоящую, русскую, но как учреждение Государственная дума необходима: без этого России не существовать».
В 1908 году «Союз русского народа» раскололся. В. Пуришкевич создал новую черносотенную организацию – «Союз Михаила Архангела». В его программе подчёркивалось, что единственное отличие нового союза от СРН – признание необходимости законодательной Думы.
В Думе черносотенцы играли роль пробивной силы при обсуждении правых законопроектов. В частности, они выступали за ограничение прав инородцев в России. Н. Марков восклицал с думской трибуны в 1910 году: «Россия, тебе грозят азиаты, грозят подвластные тебе инородцы. Опомнись, Россия, наша инородчина вконец обнаглела. Говорим вам: “Прочь, мелкота, – Русь идёт!”».
Вместе с другими правыми черносотенцы голосовали за ограничение автономии Финляндии. «Пора это зазнавшееся Великое княжество Финляндское, – говорил В. Пуришкевич – сделать таким же украшением русской короны, как Царство Казанское, Царство Астраханское, Царство Польское и Новгородская Пятина, и мне кажется, что дело до этого и дойдёт» (Рукоплескания справа.).
В IV Думе черносотенцы увеличили своё представительство до 140 депутатов, превратившись в самую крупную фракцию.
Суд над Пуришкевичем
Сразу после февральской революции 1917 года «Союз русского народа» и другие черносотенные организации были запрещены. Их деятельность прекратилась. 5 марта исполком Петросовета закрыл газету «Русское знамя».
Одним из немногих черносотенцев, продолживших борьбу, оказался В. Пуришкевич. Он горячо восклицал в июле 1917 года: «Спасите Россию! Если бы было покончено с тысячью, двумя, пусть пятью тысячами негодяев на фронте и несколькими десятками в тылу, то мы не страдали бы от такого беспрецедентного позора».
В октябре он создал подпольную монархическую организацию из офицеров и членов бывшего «Союза Михаила Архангела». Заговорщики достали пулемёт, другое оружие. Уже после Октябрьского переворота В. Пуришкевич писал донскому казачьему атаману А. Каледину: «Организация, в коей я состою, работает не покладая рук над спайкой офицеров и над их вооружением. Властвуют преступники и чернь, с которой теперь нужно будет расправиться только публичными расстрелами и виселицами. Мы ждём Вас сюда, генерал, и к моменту Вашего прихода выступим всеми наличными силами».
Однако новые власти быстро раскрыли неопытных подпольщиков. 18 ноября В. Пуришкевича (жившего под фамилией Евреинов) и его единомышленников арестовали.
28 декабря 14 подсудимых предстали перед Петроградским революционным трибуналом. Это был первый крупный политический суд в стране Советов. 3 января Пуришкевича приговорили к одному году тюремного заключения. Сходные приговоры вынесли и его соратникам.
Отбывая наказание в Петропавловской крепости, В. Пуришкевич написал цикл стихов под названием «Песни непокорённого духа». Но уже 17 апреля по решению ЧК его выпустили из тюрьмы, а 1 мая окончательно амнистировали. Освободили и его «сообщников».
Выйдя из тюрьмы, В. Пуришкевич опубликовал в газете «Новая жизнь» краткое письмо, где подчёркивал неизменность своих убеждений. «Я остался тем же, кем был, само собой разумеется, не изменившись ни на йоту» — писал он. Вскоре Пуришкевич уехал на юг, где примкнул к Добровольческой армии А. Деникина. Издавал в Ростове-на-Дону черносотенный журнал «Благовест». В феврале 1920 года скончался в Новороссийске от сыпного тифа.
Судьбы других черносотенцев после Октября 1917 года сложились весьма разнообразно. Н. Марков оказался одним из видных деятелей эмиграции. А. Дубровина расстреляла ЧК осенью 1918 года во время «красного террора». Бывший монах Илиодор (в 1912 году утративший сан) приветствовал Октябрьский переворот. Он создал в Царицыне «мистическую коммуну» и провозгласил себя «русским Папой». В 1922 году его выслали за границу.
Сноски
Плеве Вячеслав Константинович. (1846-1904), министр внутренних дел, шеф отдела корпусов жандармов (1902-04). Крайний реакционер. Убит эсером Е. С. Созоновым.
Грингмут Владимир Андреевич (3,3,1805, Москва – 28,9,1907, там же), публицист, критик, политический деятель, действительный статский советник (1890). Из обрусевшей немецкой семьи (отец – учитель немецкого и латинского языка в частных учебных заведениях). Получил домашнее образование. В 1866-70 вольнослушатель классического отделения историко-филологического факультета Московского университета (определяющее влияние на формирование взглядов и интересов Г. оказал профессор П. М. Леонтьев, познакомивший его с М. Н. Катковым и кругом редакции “Московских ведомостей”). В 1870-96 преподавал немецкий, древнегреческий язык и эстетику в Лицее памяти цесаревича Николая в Москве (в 1894-96 его директор), а также в музыкально-драматическом училище Филармонического общества и гимназии С. Н. Фишер; автор работ по классической филологии и литературно-дидактических сочинений для детского чтения. В 1878 перешёл в православие, в 1892 возведён в потомственное дворянство.
Публицистическую деятельность начал в 1870 в газете “Современные известия”, позже сотрудник газеты “Московские ведомости”, журнала “Русский вестник”, “Журнала Министерства народного просвещения” и др. Автор многочисленных статей в защиту классической системы образования (книга “Наш классицизм”, М., 1890); приветствовал и поддержал реформу среднего образования, проведённую министром народного просвещения И. Д. Деляновым. В литературно-критических статьях выступал против “нигилизма” шестидесятников, средоточением которого считал редакции ведущих петербургских журналов. Факт сотрудничества французского писателя Э. Золя в журнале “Вестник Европы” трактовал как признак враждебности журнала “русским началам” (смотри книгу Г. “Золаизм в России”, М., 1880; 2 издание, дополненное, “Золаизм”, М., 1881). В области политической публицистики Г. – продолжатель и идейный преемник Каткова. В серии статей о “современных вопросах” в журнале “Русское обозрение” (1890-95) и позже отстаивал приоритет интересов российской государственности, выступал апологетом неограниченной монархии. В 90-х годах Г. – ближайший помощник издателя-редактора “Московских ведомостей” С. А. Петровского, в декабре 1896 сменил его на этом посту (император Николай II приветствовал приход Г. резолюцией: “Очень рад этому выбору!”); в передовицах декабря 1896 – января 1897 Г. подчёркивал, что будет “твёрдо держаться” заветов императора Александра III, при котором Россия “вернула себе политическую и духовную самостоятельность и укрепилась на своих истинно русских религиозных, государственных и национальных основах”. Г. выступал против любых реформ, ведущих к ограничению самодержавия, вёл резкую (зачастую и грубую) полемику с газетой “Русские ведомости” и другими либеральными изданиями. В период русско-японской войны 1904-05 доказывал необходимость её продолжения “до победного конца”. Причиной Революции 1905-07 считал козни “инородцев” (прежде всего евреев), обвинял петербургскую бюрократию в том, что она, стоя между царём и народом, нарушает их исконное единство, в грубой форме критиковал деятельность “сиятельного авантюриста” С. Ю. Витте. В статье “Руководство черносотенца-монархиста” (“Московские ведомости” от 3,6,1906) Г. доказывал, что “Чёрная сотня” – “это весь Православный Русский Народ, остающийся верным присяге неограниченному Самодержавному Царю”, сплотившийся против “внутренних врагов”, которыми Г. считал “конституционалистов”, “демократов”, “социалистов”, “революционеров”, “анархистов” и “евреев” (после публикации этой статьи возбуждено судебное дело, которое, однако, не получило хода).
Стремясь восстановить “единение” царя с народом, Г. в 1905 создал и возглавил Русскую монархическую партию, был председателем монархического русского собрания и 1-4-го Съездов русских людей (1906-07).