Истоки и корни народа русского

Реферат по Истории
Лобастовой Аллы Константиновны
ЗО, гр.101.
2000 лет назад: поиск корней
1998 год! Мы живем на пороге XXI века. Удивительная дата: две тысячи
лет. Много это или мало? Если рассматривать данный срок с точки зрения
развития жизни на Земле, он представляется совсем небольшим, сравнить хотя
бы с эпохой динозавров: в течение 150 миллионов лет они безраздельно
господствовали на нашей планете, – но с точки зрения развития человека как
homo sapiens (приблизительно 30-40 тыс. лет), эти два десятка столетий
принесли колоссальнейшие социальные и экономические изменения в его жизнь:
многие народы за это время прошли через смену 3-х, а то и 4-х общественно-
исторических формаций. Поэтому подобное событие – 2000 лет «от рождества
Христова» – представляется значительным и как бы само собой наводит на
размышления о прошлом, хочется побольше узнать о том, как жили наши
предки, прародители, в начале века – в это суровое, но удивительное время,
когда царила гармония естества и природы, когда человек еще не успел
создать себе искусственную цивилизацию, которая шаг за шагом постепенно
уничтожает природу и его самого.
Период первобытности на территории нашей исторической прародины – это
большой временной отрезок, и чтобы не затеряться в нем, лучше поставить
перед собой более конкретную задачу, приурочив ее к грядущему 2000 юбилею.
Итак, цель нашего исследования – узнать как жили наши прародители-славяне в
начале нашей эры, или 2000 лет назад.
«Историю древних русов как передовой части восточного славянства
следует начинать с середины I тысячелетия до нашей эры, когда праславяне-
сколоты образовали в Среднем Поднепровье «три царства» и создали свою, во
многом сходную, но во многом и отличную от скифской, культуру, свой эпос,
свои языческие обряды,» – пишет историк-археолог Б.А.Рыбаков. Поэтому
выбор временного периода – 2000 лет назад – для более детального изучения
особенностей жизни и культуры наших славянских предков представляется очень
даже уместным, поскольку к этому времени они уже успели пройти некоторый
исторический путь в своем развитии как выделившийся восточнославянский
этнос.
Итак, мы отправляемся в путешествие в прошлое на 2000 лет назад с
целью «поиска корней» своих. Здесь нам предстоит совершить два экскурса: во-
первых, познакомиться с историческим прошлым славян-прародителей в
контексте общей исторической ситуации, сложившейся на территории Юго-
Восточной Европы, где и располагалась наша историческая прародина в
выбранный временной промежуток (путеводителем нам будет служить монография
историка-археолога Б.А. Рыбакова «Язычество древней Руси» (М., Наука,
1988); во-вторых, познакомиться с культурой древних восточных славян в
начале нашей эры; здесь же нашим «экскурсоводами» будут: книга английского
этнографа-эволюциониста Э.Б.Тайлора «Первобытная культура» (М,
Издательство политической литературы, 1989), работа Владимира Шкуратова
«Историческая психология» (Ростов-на-Дону, Издательство «Город N», 1994)
[1], а также монография Б.А.Рыбакова «Язычество древней Руси».
Итак, цель путешествия – 2000 лет назад : поиск корней – выбрана,
путеводители найдены, осталось наметить маршрут:
I . ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРАРОДИНА СЛАВЯН 3
1. Определение географических и археологокультурных границ обитания древних восточных славян (археологические культуры на территории прародины Руси) 3
2. Исторические условия развития восточных славян в Ш в. до н.э. – I в.н.э. 7
а) Влияние сарматского нашествия. 7 б) Ослабление сарматского ига. 7 в) Роль Римской империи в истории развития Юго-Восточной Европы. 8
3. Экономические и социальные аспекты жизни восточных славян в начале нашей эры 9
4. «Сколотско-славянский» период исторического развития восточнославянского этноса как завершающая стадия первобытнообщинного строя 11
II. КУЛЬТУРА КРЕСТЬЯНСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ НАШИХ ПРЕДКОВ-СЛАВЯН 2000 ЛЕТ НАЗАД
13
1. Периодизация славянского язычества в изложении неизвестного русского писателя XII века. 14
2. Религиозные представления первобытных людей (теоретические аспекты в интерпретации этнолога-эволюциониста XiX века Эдварда Тайлора и психолога-историка Владимира Шкуратова) 15
а) Анимизм (учение о духовных существах) – особенность и философская основа естественной религии (теория Эдуарда Тайлора). 17
б) Древняя охотничья магия пещерных людей (В.Шкуратов). 22
в) Миф как дописьменная ментальность. 24
3. Языческие обряды и культы 26
а) Дом в системе языческого мировоззрения 27
б) Священные места внутри поселка. 30
в) Культ предков и языческая погребальная обрядность 32
г) Священные горы – места «соборов» или «событий» общеплеменного значения
35
д) Календарные аграрные праздники и обряды 37
е) Языческое жреческое сословие 39
I . ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРАРОДИНА СЛАВЯН
1. Определение географических и археологокультурных границ обитания
древних восточных славян (археологические культуры на территории прародины
Руси)
Впервые понятие «Русская земля» появилось в письменных источниках XII
века: летописец Нестор описывает эту землю, рассказывая о поездке
славянского князя Кия в Константинополь к византийскому императору, в
котором естественнее всего видеть Юстиниана (527-567 гг.) или Анастасия
(498-518 гг.) Из чего видно, что Нестор возводит историю Киевской Руси к
VI в нашей эры. И именно в середине VI в. сирийский автор упоминает «народ
РОС (РУС)», живший где-то северо-западнее приазовских амазонок, т.е. на
Среднем Днепре. Археологические материалы VI-VII веков также дают нам очень
яркую и четко определимую культуру, ареал которой поразительно точно
совпадает с очерченной у Нестора «Русской землей». Исходя из всего
вышесказанного, Б.А.Рыбаков делает вывод, что историческое и географическое
понятие «Русская земля» возникло не раньше VI века нашей эры, поэтому нам в
нашем исследовании придется иметь дело с менее для нас привычными понятиями – «историческая прародина» и «археологическая культура», поскольку
«обращение к письменным источникам любого времени не даст нам ничего для
установления точной хронологии этого загадочного региона. Время его
существования находится за гранью наших письменных свидетельств»
(Б.А.Рыбаков, с.10).
Археологическая культура – общность археологических памятников,
относящихся к одному времени, определенной территории и отличающиеся
местными особенностями (Советский энциклопедический словарь, М.; 1989).
«Самый беглый взгляд на древнейшую историю восточнославянского мира
убеждает в том, что на протяжении двух тысячелетий, предшествовавших
возникновению Киевской Руси, наиболее развитым и исторически активным
регионом являлось Среднее Поднепровье» (Б.А.Рыбаков, с.10). К интересующему
нас времени и территории относится Зарубинецкая (Ш в. до н.э. – Ш в. н.э)
археологическая культура, названная так по селу Зарубинцы в извилине
Днепра). Именно к ее археологическим данным мы и будем обращаться, но чтобы
получить более полную и красочную картину жизни восточных славян в начале
нашего века нам следует обратить внимание на следующий факт: «Каждая
археологическая культура как бы вырастает из предыдущей, уходит своими
корнями в более раннюю культуру этой же области, хотя и создает новые виды
поселений, материальной культуры, обрядности, что и позволяет выделять этот
новый этап в качестве особой (но не обособленной!) археологической
культуры. Археологические культуры представляют собой не изолированные,
взятые вне исторического контекста, самостоятельно зародившиеся (или
«появившиеся») комплексы, а взаимосвязанные исторические этапы, генетически
соединенные друг с другом, звенья единой цепи, которые в своей совокупности
отражают исторический процесс во всем его конкретном многообразии, со всеми
периодами подъема или упадка, инертности или активного расселения
народности» (Б.А.Рыбаков, с.13). Поэтому помимо периода, к которому
относится Зарубинецкая культура, мы затронем и период, к которому относится
«Скифская» (сколотская) археологическая культура – VII – Ш вв. до н.э.,
тем более что он является значительным, оказавшим большое влияние на
формирование восточнославянского этноса в Среднем Поднепровье (о нем
упоминается практически во всех учебниках истории России).
Еще раз хочется обратить внимание на то, что «…археологические
культуры следует рассматривать не как самодовлеющие организмы, а лишь как
доступные нашему изучению формы быта; это в особенности относится к
культурам, сменяющим друг друга на одной и той же территории» (Б.А.Рыбаков,
с.19). Для нас важно и то, что географические границы Несторовской «Русской
земли» совпадают с территориями Скифской и Зарубинецкой археологических
культур.
«Скифская» культура получила свое название в отличие от других не по
первому месту раскопок, а по историческому осмыслению культур, синхронно
развивавшихся со скифами (VII-IV вв. до н.э.), когда последние были описаны
Геродотом в V веке до н.э. Геродот очертил в Восточной Европе огромный
квадрат 700х700 км. Южной стороной «скифского тетрагона» было побережье
Черного моря от устью Дуная до Керченского пролива. Западная сторона шла
приблизительно на среднее течение Припяти, а восточная примерно на Оскол.
Северная сторона скифского квадрата, наименее известная путешественнику,
терялась в лесной зоне, где-то севернее Сейма и низовий Припяти
(Б.А.Рыбаков «Геродотова Скифия»). Этот условный квадрат был населен
восемью различными народами. Культура скифского типа была распространена на
значительной части тетрагона, но собственно скифы (иранцы по языку,
кочевники по типу хозяйства) занимали только одну пятую часть квадрата,
примыкавшую к Понту и Меотиде. «Геродот, как бы предостерегая будущих
археологов, четко отделяет собственно скифов-скотоводов от других народов,
которые могли иметь скифские черты в своей культуре, но скифами не
являлись» (Б.А.Рыбаков, с.16).
В среднеднепровском лесостепном регионе размещались не кочевые
скотоводческие, а оседлые земледельческие народы. Культура скифского типа
(оружие, конское снаряжение, звериный стиль), имевшая вполне определенный
социальный, верхушечный характер, распространялась и на земледельческую
лесостепь, будучи воспринята знатью местных (в том числе и праславянских)
племен.
Почти половина земледельческих племен внутри скифского квадрата
проживала на территории древней славянской прародины. Греки, покупавшие
хлеб у этих племен, живших по Днепру-Борисфену на протяжении 400 км,
называли их скифами, но Геродот сообщил их самоназвание – «сколоты». В силу
этого и «скифообразную культуру лесостепных земледельцев Правобережья
следует вычленить из неправомерного соединения с настоящей скифской
(степной) и именовать в согласии с Геродотом сколотской» (Б.А.Рыбаков,
«Геродотова Скифия»).
Наиболее полнокровным историческим центром сколотской земледельческой
культуры была довольно широкая (в 3 дня пути) полоса Правобережья, почти
полностью совпадающая с ядром «Русской земли» VI-VII в. н. э. «Единственным
историческим осмыслением этой очень яркой страницы в истории Среднего
Поднепровья представляется признание «борисфенитов», пахарей
среднеднепровской лесостепи, занимавших восточную часть древней славянской
прародины, славянами» (Б.А. Рыбаков, с.16).
Итак, мы выяснили, что в VI-V вв. до н.э. на территории исторической
прародины жили оседлые племена земледельцев, которые называли себя
сколотами, их культура была достаточно развитой, имело место имущественное
неравенство, причем именно в захоронениях сколотской знати находят
наибольшее количество атрибутов скифской культуры, что свидетельствует о
тесных контактах между скифами-скотоводами и сколотами-землепашцами. Именно
сколотов мы может считать своими славянскими прародителями.
Позднесколотская культура IV в. до н.э. в результате крайне
неблагоприятных условий, сложившихся после сарматского вторжения (племена с
берегов Дона) в южнорусский степи, пережила упадок. Новые, сильно
обедненные формы культуры в восточной части праславянского мира получили
название зарубинецкой культуры по селу Зарубинцы в излучине Днепра близ
Переяславля Русского. Исследователи отмечают ряд черт, роднящих
зарубинецкую с предшествующей «скифской».
География зарубинецкой культуры впервые за целое тесячелетие нарушает
полную преемственность ареалов старых и новых форм быта: «зарубинецкая
культура быстро и ощутимо переступает северную границу древней прародины и
устремляется в лесную зону, доходя до всего бассейна Верхнего Днепра»
(Б.А.Рыбаков, с. 17).
В западной половине славянского мира синхронной зарубинецкой была
пшеворская культура. Сарматского ига там не было, и эта культура была
более полнокровной, чем зарубинецкая.
Итак, мы узнали, что наши предки-сколоты 2000 лет назад переживали не
самое лучшее время в своем культурном развитии, по сравнению с предыдущим
периодом, когда в течение более чем 1000 лет они оседло жили на территории
лесостепной зоны Среднего Поднепровья. Из-за сарматского нашествия наши
прародители вынуждены были переселяться в леса, в глубь более северных
литовско-латышских (балтских) племен и тех племен, которые были носителями
милоградской культуры[2], по всей вероятности тоже праславянских, но более
первобытных, чем высокоразвитые сколоты. Таким образом зарубинецкая
культура охватила большое пространство от Пинска на западе до Брянска на
востоке и от Кременчуга на юге до Могилева-Днепровского на севере.
Теперь приступим к более детальному изучению этого во многих
отношениях неблагоприятного временного периода в развитии
восточнославянского мира.
2. Исторические условия развития восточных славян в Ш в. до н.э. – I в.н.э.
Говорить об историческом развитии и ограничивать себя рамками очень
узкого периода времени невозможно, поэтому естественно, что здесь мы будем
рассматривать отрезок в несколько столетий, который наиболее приближен к
заданному нами рубежу – 2000 лет назад.
а) Влияние сарматского нашествия.
Переход в Среднем Поднепровье от сравнительно высокой сколотской
культуры VI-IV вв. до н.э. с ее всадничеством и хлебным экспортом к более
примитивной, но сохраняющей преемственность, культуре последующих веков (Ш
в до н.э. – Ш в. н.э.), зарубинецкой, связан с нашествием на степи и
лесостепь многочисленных сарматских племен с берегов Дона в Ш в. до н.э.
Зона соприкосновения праславян Правобережья и Ворсклы с сарматами была
протяженностью около 600 км. Кочевники временно отвоевали у пахарей широкую
полосу плодородных земель. Скифы-кочевники не смогли удержать ни своих
приморских пастбищ, ни священных могил у Порогов и перекочевали в Крым.
Сколоты тоже переместились из своей земли, так подробно описанной
Геродотом, но в другом направлении. Первым об этом говорит Страбон (7 год
до н.э.): «Множество людей из Малой Скифии переправлялось через Тирас и
Истр и поселялось в той стране (Фракии). Значительная часть Фракии была
также названа Малой Скифией тем более, что фракийцы уступили пришельцам
отчасти подчиняясь силе, отчасти из-за плохой земли, так как большая часть
земли болотиста» (Б.А.Рыбаков, с. 19). Очевидно, богатое сколотское
всадничество, хорошо знавшее торговые пути на юго-запад, ушло в этом
направлении от сарматской угрозы и оказалось далеко за Дунаем, где
отвоевало у фракийцев земли. Зарубинецкая культура – это проявление быта
простых людей, рядовых членов племени, оставшихся без своей племенной
знати, которая смогла уйти или в Крым или во Фракию.
б) Ослабление сарматского ига.
К началу I в.н.э. историческая ситуация в Европе начитает меняться.
Сарматы, вторгшиеся в южнорусские степи как завоеватели и разрушители,
нарушившие нормальную жизнь как варварских племен Скифии, так и прибрежных
греческих колоний, грабя и разоряя и тех и других, интенсивно устремились
на запад: при императоре Клавдии (41-54 гг.н.э.) сарматский авангард –
языги – оказался уже за Карпатами в Дакии, а к 70-м годам сарматы, оттеснив
даков, заняли дунайскую долину, став соседями германцев (Плиний).
Постепенно сарматская знать нашла свое место в системе античных городов.
Изменились и отношения со славянами: заключались сармато-венедские браки
(Тацит 98 г. н. э. сообщает о славянах-венедах, живших в устьях Дуная),
славяне-венеды заимствовали сарматский обычаи. Складываются временные
сармато-венедские племенные союзы. Очевидно, сарматы в I-II вв. н.э.
перестали быть той неодолимой силой, от которой лесостепные земледельцы
бежали в Ш-II вв. до н.э. за Дунай во Фракию или в глухие леса на Припяти,
Десне и Верхнем Днепре.
в) Роль Римской империи в истории развития Юго-Восточной Европы.
В I-II вв. н.э важную роль в судьбах Юго-Восточной Европы сыграла
Римская империя, заинтересованная в экономических ресурсах Причерноморья.
«Мозаику племен, городов и микрогосударств в северо-восточной части
Черноморско-азовского акватория объединило и привело в некую систему
Боспорское царство, а такую же пеструю мозаику в западной половине
объединила усилиями своих легионов Римская империя. Император Тиберии (14-
37 гг. н.э.) занял Фракию, при Клавдии (в 56 г.) римляне заняли Тиру в
устье Днестра, легионы Нерона оказались в Крыму и, по-видимому, в Ольвии.
Власть Рима в ольвийской зоне Понта окрепла. Торговые связи с лесостепными
хлебородными областями получили некоторую военную поддержку и значительно
возросли» (Б.А. Рыбаков, с. 23).
Объективные исторические внешние и внутренние условия в Ш – II вв. до
н.э. складываются для восточных славян неблагоприятно: сарматское иго,
отделение знати и уход ее за Дунай и в Крым подальше от разорительных
сарматских набегов, по этой же причине перемещение рядовых членов племени
на север в леса, где они ассимилируются с менее развитыми в культурном
отношении балтскими и другими славянскими племенами, – все это приводит к
обеднению и упадку культуры восточных славян (зарубинецкая археологическая
культура). В I в.н.э. общеисторическая ситуация в Юго-Восточной Европе
выправляется: ослабевает сарматское иго, черноморские микрогосударства
объединяются в Боспорское царство, Римской империя присоединяет Крым и
Фракию, – что способствует восстановлению и дальнейшему культурному
развитию ее народов. Южная часть зарубинецкой культуры быстрее переходит к
новым формам, активнее воспринимает новшества и возобновляет древние связи
с античным миром. Северные же племена долгое время не ощущают этих новых
условий бытия и остаются поэтому при прежних формах быта.
В свете вышеизложенных исторических событий перейдем к более
подробному рассмотрению экономических и социальных аспектов жизни восточных
славян в начале нашей эры.
3. Экономические и социальные аспекты жизни восточных славян в начале нашей
эры
Все предшествующее развитие восточного участка славянской прародины
более чем за тысячу лет было поступательным и не знало крупных и длительных
поражений в борьбе со степными соседями: против киммерийцев были построены
мощные крепости и создано всадничество, а со скифами сложились отношения
некоего равновесия, исключавшие порабощение земледельцев; отношения могли
быть вассальными, федеративными или просто союзными – это пока установить
не возможно, но влияние скифов-кочевников несомненно. Сарматское же
нашествие и оттеснение земледельцев даже из лесостепи длилось около шести
столетий и именно на эти столетия падает зарубинецкая, обедненная форма
быта.
Катализатором социального развития среднеднепровского праславянского
населения была в скифское время экспортная хлеботорговля. Сарматское
господство в степях перерезало торговые пути и нарушило экономическое
развитие Ольвии, этого своеобразного «окна в Европу» для среднеднепровских
сколотов.
В чем же конкретно выражался упадок культуры восточных славян –
потомков сколотов. Здесь мы может обратиться к Нестору и его «Повести
временных лет». Детально изучив и проанализировав эту работу Б.А.Рыбаков
(Древняя Русь. Анализ вводной части Повести временных лет) приходит к
следующему выводу: «Если бы какой-нибудь путешественник времен Птоломея
побывал в богатых селах полян-черняховцев (следующая за зарубинецкой
черняховская археологическая культура – культура бурного расцвета восточных
славян -прим.авт), а потом посетил бы позднезарубинецкие городища в землях
древлян или радимичей с их примитивным натуральным хозяйством, родовым
строем и полным отсутствием связей с римскими городами Причерноморья, то он
должен был бы так же контрастно описать эти племена, как это сделал Нестор
в XII в.
По сравнению с «мудрыми и смыслеными» полянами их лесные соседи,
древляне и радимичи, действительно производили впечатление малокультурных
племен, «живущих стотьскы». Первобытнообщинный строй здесь был в полной
силе. Из летописи мы узнаем то, что невозможно выяснить по археологическим
материалам, но что очень гармонично с ними сочетается: у лесных соседей
полян была примитивная форма брака – умыкание девиц на игрищах, допускалось
многоженство. По перечню того, чего не делали поляне, мы может установить
то, что допускали противопоставляемые им соседи: отсутствие «стыденья» к
снохам, сестрам и свояченицам, пережитки матрилокального брака («хожаще
зять по невесту»). Древляне «убиваху друг друга», в чем, очевидно, следует
видеть родовую кровную месть.
В итоге мы должны признать, что несторовская характеристика
лесостепных (поляне) и лесных славянских племен, как резко различных по
уровню своего развития, верна, но относить ее нужно не к современникам
Нестора и Мономаха, а к отдаленным их предкам времен Римской империи или к
еще более ранним временам» (Б.А.Рыбаков, с. 86).
Резкий упадок славянского общества после сарматского нашествия
сказался и на погребальной обрядности: исчезла знать, исчез обряд ингумации
и насыпка репрезентативных курганных насыпей. Надолго возобладало более
демократичное и традиционное трупосожжение с захоронением праха на «полях
погребальных урн. Инвентарь, сопровождавший умерших, свидетельствует о
небогатом быте представителей зарубинецкой культуры восточных славян, по
сравнению с роскошными курганами сколотской знати «скифской» культуры:
посуда с едой и питьем (горшок, миска, кружка), бронзовые и железные
украшения, пряслица; в северной зоне зарубинецкой культуры, где происходило
соприкосновение с балтийскими племенами, в могилах встречается оружие
(копья, топоры).
В начале нашей эры улучшение общеисторической ситуации в Юго-Восточной
Европе, которую мы подробно рассмотрели выше, приводит к восстановлению и
улучшению, а в дальнейшем и к достаточно мощному развитию экономики
Причерноморских народов, а также южных славян-венедов, живших в лесостепной
зоне: восстанавливаются торговые пути, развивается торговля хлебом через
Ольвию с Римской империей и другими причерноморскими народами, что
приводит к имущественному расслоению и появлению социального неравенства у
славян Среднего Поднепровья – новый виток в социальном развитии общества.
Хотя тут следует уточнить, что на подобный уровень социально-
экономического развития наши предки славяне-сколоты уже выходили, о чем
свидетельствует «скифская»(сколотская) археологическая культура, но
сарматское иго затормозило, и даже отбросило в своем развитии назад
общество восточных славян. Можно сказать, что к началу нашей эры наши
прародители восточные славяне выходят на новый исторический виток своего
социально-экономического развития, хотя и не с лучших базовых позиций, по
сравнению, скажем, с теми же западными славянами (пшеворская
археологическая культура).
В это время происходит разделение общества восточных славян на две
группы (здесь определяющую роль, безусловно, играет географическое
положение основного места обитания наших предков): более социально и
экономически развитые славяне-венеды – жители мест прежних сколотских
царств по Днепру, которые являлись обедневшими наследниками богатой сколото-
скифской культуры, – они ранее всего начинают преодолевать последствия
сарматского нашествия (возобновляется и развивается торговля с Римской
империей, меняется социальный состав общества – для создания славяно-
сарматского союза (о том, что славянские дружины доходили до устья Дуная,
пишет Тацит (98 г.н.э.) нужно было, чтобы возродилась славянская знать и
возобновились пути на юг); и северные племена лесной зоны – из-за своей
отдаленности от места разворачивания основного исторического действа в Юго-
Восточной Европе они не ощущали на себе его влияния и были как бы
«законсервированы» в своем социально-экономическом развитии.
Здесь чисто историческая часть нашего исследования заканчивается, и
хотелось бы подвести итог, рассмотреть обозначенный период в контексте
общеисторического развития славянского общества.
4. «Сколотско-славянский» период исторического развития
восточнославянского этноса как завершающая стадия первобытнообщинного
строя
«Праславянское (сколотское) общество VI-VI вв. до н.э., занимавшее
восточную половину общеславянской прародины, достигло высшего уровня
первобытности. С этой эпохи, справедливо называемой скифской, начинается
полуторатысячелетний период, завершающийся созданием феодального
государства Киевской Руси.
Одна и та же область – лесостепное Среднее Поднепровье – была и частью
прародины славян, и «царствами» земледельцев-борисфенитов (праславян-
сколотов по Геродоту – прим.авт.), и наиболее развитой и богатой областью
славян во II-IV вв. н.э.; она же, эта область, стала ядром Киевской Руси…
В средние века именно этот регион носил название «Русской земли» в узком
понимании термина…
За периодами яркого расцвета следовали века упадка и, вероятно
угнетения (например, сарматами), сменявшиеся веками нового процветания и
новых невзгод. Тем не менее, этот длительный предгосударственный (сколотско-
славянский) период следует рассматривать как единое динамичное завершение
первобытности в славянском обществе» (Б.А.Рыбаков, с.756-757).
Определившись с социально-экономическими аспектами жизни наших предков
2000 лет назад и получив общее представление, на каком историческом ветке
развития общества они находились, настало время перейти к более подробному
изучению их культуры.
II. КУЛЬТУРА КРЕСТЬЯНСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ НАШИХ ПРЕДКОВ-СЛАВЯН 2000 ЛЕТ
НАЗАД
Зрелая и поздняя первобытность представлены неолитическими культурами
– расцвет родового устройства, появление новых отраслей хозяйства
(скотоводства и земледелия), появление больших поселений, деревень и
городищ. В неолите появляется дошедший до наших дней общественно-
экономический, культурный, бытовой, психологический уклад, который
называется крестьянской (земледельческой) цивилизацией. Ее признаки –
аграрная экономика, ручной труд, минимальное потребление и простое быт,
зависимость от природно-климатических ритмов, ествественно-демографическая
саморегуляция. Идеология крестьянской цивилизации – миф, анимистические
верования; основная социальная ячейка – большая семья. Жизнь подчинена
ритмам природы и аграрных работ, стародавним обычаям, которые, кажется,
существуют вечно.
Все вышесказанное – общее определение крестьянской цивилизации,
которое можно отнести и к сколотско-славянскому (по определению
Б.А.Рыбакова) периоду в развитии восточных славян, к которому относится
выбранный нами временной отрезок – 2000 лет назад. Культура этого периода
неразрывно связана с религиозным мировоззрением славян, которые принято
называть язычеством. «Язычество», как известно, – крайне неопределенный
термин, возникший в церковной среде для обозначения всего нехристианского,
дохристианского. Этим термином должны были покрываться самые разнородные и
разного исторического уровня религиозные проявления: и мифологизированная
религия античного мира, и представления первобытных племен, и
дохристианские верования славян, финнов, германцев, кельтов или
домусульманская религия татар… Славяно-русскую часть обширного
общечеловеческого языческого массива ни в коем случае нельзя понимать как
обособленный, независимый и только славянам присущий, вариант первобытных
религиозных представлений. Вычленение славяно-русского происходит лишь по
этногеографическому, локальному принципу, а не по каким-либо специфическим
чертам, которые могут выявиться в процессе последующего рассмотрения…
В славянском язычестве отложилось многое из того, что следует отнести
к общему индоевропейскому единству; сохранилось кое-что и из более ранних
охотничьих представлений. Все это не несет, разумеется, никакой собственно
славянской специфики… В история язычества мы наблюдаем не смену
устаревшего возникающим новым, а наслаивание нового на сохраняющееся
(может быть, несколько трансформируемое) старое…» (Б.А.Рыбаков, с.753).
В самом начале XII в. русский писатель, современник Владимира Мономаха
дал интереснейшую периодизацию славянского язычества, разделив его на
четыре стадии.
а) Периодизация славянского язычества в изложении неизвестного
русского писателя XII века.
1. Культ «упырей» (вампиров) и берегинь» – дуалистический анимизм
первобытных охотников каменного века, одухотворявший всю природу и деливший
духов на враждебных и благожелательных.
2. Культ земледельческих небесных божеств «Рода и рожаниц». Исторически две
рожаницы (Лада и Леля) предшествуют Роду; это были богини плодовитости
всего живого, ставшие в дальнейшем матриархальными богинями аграрного
плодородия (энеолит). Род – дальнейшая, патриархальная стадия развития тех
же представлений, переродившихся в бронзовом веке в первобытный
земледельческий монотеизм. Автор XII века считает, что культ Рода был
присущ не только славянам, но и многим народам Ближнего Востока и
Средиземноморья. Можно думать, что в источниках Род выступает и под именем
Сварога («Небесный» – архаичная форма) или Стрибога («Бог-отец» – форма,
известная с X в.). По всей вероятности, еще одним из облаков верховного
небесного божества был индоевропейский Deus Дый. Культ двух рожаниц пережил
культ Рода.
3. Куль Перуна, являвшегося в древности богом грозы, молний и грома, а в
дальнейшем ставшего божеством войны и покровителем воинов и князя. При
создании государств Киевской Руси Перун стал первым, главным божеством в
княжеско-госудаственном культе Х в.
4. После принятия христианства в 988 г. Язычество продолжало
существовать, отодвинувшись на «украины» государства.
Вот что пишет Б.А.Рыбаков о культуре исторического временного отрезка,
который нас интересует: «В новый и очень яркий период (сколотско-
славянский) своего исторического бытия славянский мир пришел с богатым
языческим наследием, накапливавшимся на протяжении многих тысячелетий
первобытности: давно миновала стадия веры только в вампиров и берегинь,
давно существовала вера в женские божества плодовитости и плодородия; уже
утвердилась вера в Сварога-Рода, осложненная мелкими детализирующими
культами, обрядами, заклинаниями, заговорами, первичными
мифами…»(Б.А.Рыбаков, с 756).
Итак, мы видим, что религиозные верования славян-венедов теснейшим
образом связаны с их первобытным прошлым, хотя цивилизация древних
охотников сильно отличается от крестьянской: религиозные представления
напрямую связаны со степенью познания мира, с видом хозяйственной
деятельности, так как природа по-разному воспринималась охотниками и
земледельцами, – тем не менее коллективный дух, коллективное сознание еще
слишком сильны в славянах-земледельцах.
Чтобы разобраться, какой именно культово-религиозным багаж могли иметь
наши предки-славяне за своими плечами в начале нашей эры, нам придется
немного углубиться в теорию первобытных ментальностей. Тем более, что у
всех первобытных религий и культов одна основа – философия первобытного
человека, основанная на его взглядах и представлениях об окружающем его
мире и о себе. Своеобразную подсказку нам дал Б.А.Рыбаков, упомянувший о
дуалистическом анимизме древних праславян. В том, что это такое, нам
поможет разобраться книга историка-этнографа и эволюциониста Эдуарда
Тайлора «Первобытная культура», который создал и разработал теорию
анимизма, очень популярную в 20-50-е годы. Не меньшую помощь нам окажет
книга «Историческая психология» В.Шкуратова. Историческая психология –
изучение психологического склада отдельных исторических эпох, а также
изменений психики и личности человека в социальном макровремени, именуемом
историей (В.Шкуратов с. 14). Что для нас наиболее ценно – эта наука
развивается на основе взаимодействия исторических (гуманитарных и
социальных) и психологических наук и как нельзя лучше соответствует нашему
стремлению окунуться («вчувствоваться») в жизнь наших славянских предков.
2. Религиозные представления первобытных людей (теоретические аспекты в
интерпретации этнолога-эволюциониста XiX века Эдварда Тайлора и психолога-
историка Владимира Шкуратова)
Исследования Тайлора о первобытном анимизме и его исторической
эволюции имеют непреходящее значение в истории религий. В 20-е годы его
работа «Первобытная культура» снискала огромное количество приверженцев. Но
в последние годы с развитием психологии и смежных с ней наук теория
анимизма как философской основы первобытной культуры подверглась резкой и
небезосновательной критике. Тем не менее работа Тайлора полезна и интересна
с точки зрения развития представлений о душе и о духах в их эволюции. Мы
рассматриваем ее положения, которые относятся к первобытности, к
возникновению и развитию первобытных представлений о душе-духе. К
сожалению, именно эта часть является наиболее «слабым» местом всей теории
с точки зрения современных научных знаний.
Будучи человеком literacy – «письменной ментальности» – и
представителем научной интеллигенции XIX века Тайлор не был (да и не мог
быть) знаком с особенностями возникновения мышления, образа, памяти у
человека oralty, живущего в эпоху «устной ментальности». Его «первобытный
философ» рассуждает как человек literacy, обладающий основательным
философским и гуманитарным багажом, что уже само по себе «нонсэнс».
Главная ошибка и беда Э.Тайлора, как впрочем многих других его
современников, в том, что он как человек, живущий в XIX веке и обладающий
современным логическим типом мышления, пытался думать и размышлять за
первобытную или дикую личность с первобытным или мифологическим типом
мышлением. И разница здесь не в самих мыслительных процессах. Философ и
этнолог К.Леви-Строс характеризует их различие следующим образом: «Логика
мифологического мышления так же неумолима, как логика позитивная и, в
сущности, мало от нее отличается. Разница здесь не столько в качестве
логических операций, сколько в самой природе явлений, подвергаемых
логическому анализу… в мифологическом работает та же логика, что и в
мышлении научном, и человек всегда мыслил одинаково «хорошо». Прогресс –
если этот термин по-прежнему будет применим – произошел не в мышлении, а в
том мире, в котором жило человечество, всегда наделенное мыслительными
способностями, и в котором оно в процессе долгой истории сталкивалось со
все новыми явлениями» (В.Шкуратов, с. 258). То есть мы видим, что
современный человек и человек первобытный подходят к решению того или
иного вопроса с разных эволюционных позиций, и чтобы найти, докопаться до
того, из чего же первобытный человек исходит в своих рассуждениях,
необходимы более обширные знания, чем этнологические данные. Подобными
данными (истории, археологии, психологии, социологии, этнологии) и
располагает «историческая психология», хотя такой науки в современном
человекознании еще нет, а есть исследования на стыке истории и психологии,
мы все-таки для упрощения будем пользоваться этим термином.
Попытка Э.Тайлора «вдуматься» в причины, породившие те или иные
первобытные воззрения, являлась смелой и даже революционной и приуменьшать
ее значение в развитии естественных наук нельзя. Там же, где положения
теории анимизма Э.Тайлора расходятся с современными представлениями, мы
будем давать интерпретации тех же положений психологом-историком
В.Шкуратовым из его книги «Историческая психология». Но хотелось бы
отметить, что положения современной теории не опровергают, а, скорее,
дополняют теорию анимизма.
а) Анимизм (учение о духовных существах) – особенность и философская основа
естественной религии (теория Эдуарда Тайлора).
У Э.Тайлора теория анимизма распадается на два главных догмата,
составляющих части одного цельного учения. Первый из них касается души
отдельных существ, способной продолжать существование после смерти или
уничтожения тела. Другой – остальных духов, «поднимаясь до высоты
могущественных богов». «Анимист признает, что духовные существа управляют
явлениями материального мира и жизнью человека или влияют на них здесь и
за гробом. Так как, далее, анимисты думают, что духи сообщаются с людьми и
что поступки последних доставляют им радость или неудовольствие, то рано
или поздно вера в их существование должна привести естественно и, можно
даже сказать, неизбежно к действительному почитанию их или желанию их
умилостивить» (Э.Тайлор, с.211-212).
По-видимому, мыслящих людей, стоящих на низкой ступени культуры, всего
более занимали две группы биологических вопросов. Они старались понять, что
составляет разницу между живущим и мертвым телом, «что составляет причину
бодрствования, сна, экстаза, болезни и смерти»? Они также задавались
вопросом, что такое человеческие образы, появляющиеся в снах и видениях?
Древние «дикари-философы, вероятно, прежде всего сделали само собой
напрашивающееся заключение, что у каждого человека есть жизнь и есть
призрак. То и другое, видимо, находится в тесной связи с телом: жизнь дает
ему возможность чувствовать, мыслить и действовать, а призрак составляет
его образ, или второе «я». И то и другое, таким образом, отделимо от тела:
жизнь может уйти из него и оставить его бесчувственным или мертвым, а
призрак показывается людям вдали от него» (Э.Тайлор, с.212).
Дикарям-философам нетрудно было сделать и второй шаг…Дело
заключалось просто в том, чтобы соединить жизнь и призрак. Если то и другое
присуще телу, почему бы им не быть присущими друг другу, почему бы им не
быть проявлениями одной и той же души? Следовательно, их можно
рассматривать как связанные между собой. В результате и появляется
общеизвестное понятие, которое может быть названо призрачной душой, духом-
душой. Понятие о личной душе, или духе, у примитивных обществ может быть
определено следующим образом. Душа есть тонкий, невещественный человеческий
образ, по своей природу нечто вроде пара, воздуха или тени. Она составляет
причину жизни и мысли в том существе, которое она одушевляет. Она
независимо и нераздельно владеет личным сознанием и волей своего телесного
обладателя в прошлом и в настоящем. Она способна покидать тело и
переноситься быстро с места на место. Большей частью неосязаемая и
невидимая, она обнаруживает также физическую силу и является людям спящим и
бодрствующим. Преимущественно как фантазм, как призрак, отделенный от тела,
но сходный с ним. Она способна входить в тела других людей, животных и даже
вещей, овладевать ими в влиять на них» (Э.Тайлор, с.213).
Неизбежный выводом из анимизма (одушевления) представляется верование
в продолжение существования души за гробом.
Здесь мы прервемся и дадим трактовку зарождения понятий духа и души с
точки зрения теории пансоматизма, которую В.Шкуратов представил в своей
книге.
«Первобытность, подобно любой исторической эпохе, помещает человека в
отношения с природой и обществом при помощи культурных норм. Особенность
доистории в том, что главный материал, который поставляет инструменты для
воздействия на природу – это само тело, часть природы. Природу и культуру,
сошедшиеся так близко, трудно представить…Опорой человеческого порядка
служит тело, смыкающее природу и общество через свои фундаментальные
потребности…Освоению природы, социальному обустройству и самопознанию
сопутствуют манипуляции с корпоратурой (телом). Человек распределяет по
частям, органам и функциям, рассекает (в представлениях и буквально) свою
непосредственную биологическую данность, а затем воссоединяет ее уже в
окультуренном единстве…
Тело имеет культурно-психологическое качество, это не просто мясо и
кости, а носитель опыта, который может разделяться в пространстве и
передаваться другим людям, не теряя при этом физической наглядности и
вполне ощутимой питательности (каннибальский способ приобщения к мудрости
или храбрости другого человека).
Отыскиваются и другие подобия психофизиологического существования.
Человек дублирует свои текущие состояния, ищет двойников. Рождение
близнецов вызывает любопытство и замешательство. Первое устойчивое
раздвоение, которое человек наблюдает со стороны, дарит ему смерть. Труп –
неподвижное подобие живого тела. Труп можно передвигать, как вещь, изучать,
разбирать. Древнейшее значение греческого слова «сома» (тело) – труп…
Архаичнейшие из знаков – это трупы и части трупов. Зрелище
прекратившейся жизни вызывает проблеск сознания и первое культурное
суждение, правда пока в форме действия: первый известный нам ритуал, в
центре которого находится человек – похороны. Бдение над телесной
оболочкой, с которой нельзя обходиться, как со здравствующим, влечет
вопросы: куда он ушел и что от него осталось? Проекция этих вопросов – иной
мир и другая жизнь, которую ведут люди в измененном качестве…»
(В.Шкуратов, сс. 203, 204, 206).
Первоначально суть человека усматривается в его теле. Сравнение живого
с трупом дает пищу для размышлений о душе. Эти представления мало схожи с
нашим пониманием религиозной и этической сущности человека. Для
первобытного человека душа физически наглядна…Душа понимается как другое
тело, его слабый ущербный, но внешне подобный двойник. Эта запасная
телесность оказывается кстати, когда с основной что-то случается. Сон,
обморок или смерть – моменты, когда двойник облачком пара или дыма вылетает
из своего жилища и устремляется в место, отведенное ему подобным. Душа –
сколок с тела, и ее функция – представлять последнего по принципу hic et
illi («здесь и там»). Усиленная разработка этого принципа вызывает к жизни
множество артефактов-двойников…
«Пройдет много времени, пока душа из телесного двойника станет тем,
что мы понимает под ней сейчас. Освобождаясь от уподобления физическому
облику и частям организма (первобытные люди наделяли душами и отдельные
органы), она становилась жизненной силой, олицетворением того, что движет
телесную оболочку человека…
Индивидуальность живет распределением и собиранием своих составных
частей в разных пространственно-временных плоскостях, и найти ее в той
эпохе, где всякий опыт выражался непосредственно и наглядно, для нас
трудно…Первобытная личность целостна, но только выражается ее целостность
не в едином понятии, а в едином теле. Размышление имеет меньшее значение
для собирания самости, чем действие в непосредственной, двигательно-
активной форме» (В.Шкуратов, с.207).
Но вернемся опять к Тайлору и его теории о духах и душе.
Верование в жизнь после смерти распадается на два главных учения (оба
эти учения тесно связаны между собой, даже переходят друг в друга, они
одинаково распространены по всему миру и «имеют глубокие корни в самых
низших слоях человеческой культуры»): учение о переселении душ
(реинкорнация) и учение о самостоятельном существовании личной души после
смерти. «Подобно тому, как первое представление о душе должно было быть
представлением о душе человека, которое затем по аналогии распространилось
на души животных, растений и т.д., так и первоначальное представление о
переселении душ заключалось в прямом и логичном заключении, что
человеческие души возрождаются в новых человеческих телах, причем они
узнаются по семейному сходству в последующих поколениях. Затем эта мысль
была расширена до степени возрождения души в образе животных и т.д…»
(Э.Тайлор, с.263).
Теория механизма вселенной у дикарей рассматривает явления природы как
произвольные действия составляющих ее личных духов. «Вовсе не свободный
вымысел, а разумное умозаключение, что следствие имеет свою причину,
заставило дикарей населить этими эфирными призраками свои собственные
жилища и убежища, всю обширную землю и простирающееся над нею небо. Духи
лишь олицетворенные причины. Подобно тому как причиной обычной жизни и
действий людей считались души, причиной всех счастливых и бедственных
событий, постигающих человечество, и многообразных физических проявлений
внешнего мира признавались существа, сходные с человеческой душой, – духи,
происхождение которых, в сущности, одинаково, несмотря на все поразительное
разнообразие их силы и деятельности» (Э.Тайлор, с.312). Здесь необходимо
отметить, что духовные существа создавались воображением человека по
образцам его первобытных понятий о своей человеческой душе; духи нужны
были ему, чтобы объяснить явления природы с точки зрения его первобытной,
детской философии, к которой вполне подходит название теории «одушевленной
природы». Для первобытных людей духовные существа, духи и тени умерших,
демоны и божества составляли живые личные причины мировой жизни. «Они (наши
предки) могли приписывать дружественным или враждебным духам все доброе и
злое в своей собственной жизни и все поразительные явления природы. Они
жили в тесном общении с живыми и могущественными душами своих умерших
предков, с духами потоков и рощ, равнин и гор. Они знали, что живое могучее
солнце изливает на них лучи света и тепла, что живое могучее море гонит
свои грозные волны на берег, что великие Небо и Земля охраняют и производят
все существующее. Подобно тому, как человеческое тело считалось живущим и
действующим силою обитающей в нем души, или духа, так и все явления
окружающего их мира имеют своим источником вмешательство различных духовных
существ» (Э.Тайлор, с.356).
Теперь посмотрим на проблему одушевления природы и природных явлений в
первобытном обществе с позиций пансоматизма. Последнее не опровергает
Тайлора, а , скорее, дополняет его трактовки и смещает акцент на
особенность первобытного человека мыслить телесно-предметными категориями,
когда любой образ зафиксирован на физическом теле. Кстати, Тайлор замечает
эту «предметную» особенность мировоззрений первобытного и дикого человека:
«Учения и обряды примитивных обществ представляют, согласно с их
философскими взглядами, результаты прямой физической очевидности и в то же
время акты практического смысла» (Э.Тайлор, с. 252), – но, к сожалению,
это была всего лишь констатация очевидного факта, а пойти дальше и
попытаться воспроизвести рассуждения на предметно-действенном уровне для
него не представлялось возможным.
Поскольку познание окружающего мира у первобытного человека
происходило через познание своего тела, то в его представлении все живое
должно было иметь подобную его телу структуру, а именно: живая форма (тело)
обладает определенными свойствами (растет, двигается, размножается, может
издавать звуки (владеет речью…), его можно расчленить на составляющие
части, у нее есть невидимый душа-двойник. Поэтому все, что имеет тело,
обладающее свойствами, которыми обладает человеческое тело (движется,
растет, говорит и т.д.) должно быть живым и иметь свой двойником – душу.
Подобная структура объясняет одушевление животных, деревьев и растений
(обладают свойствами тела – растут, движутся…), рек (движутся,
разговаривают…) и любых других телесных форм со свойствами человеческого
тела.
Но первобытного человека окружали не только те или иные телесные
формы, он постоянно сталкивался с природными явлениями, такими как дождь,
ветер, снег, гроза, гром, град, землетрясение, роса и др., которые по сути
своей являлись проявлениями или свойствами чего-то. Но чего? Как мог
объяснить себе это первобытный человек, который пока еще изучает и знает
более менее хорошо свое тело, и связывает те или иные функциональные
проявления тела с его отдельными частями: ноги ходят, руки манипулируют с
предметами, глаза видят и могут порождать воду – слезы и т.д. Тогда ветер –
это дыхание огромного рта, гром – огромные руки кидают камни, дождь –
срезы, текущие из огромных глаз или же «естественные воды» огромного тела,
гроза – огромные руки высекают огонь и т.д. А если есть часть, значит есть
где-то и тело, только его не видно, так как оно высоко на небе. Так
рождается живое существо, отвечающее за природные явления, оно огромное,
грозное и, как и все живое, должно иметь душу.
Мы знаем, что первобытный человек наделял духом-двойником не только
тело, но и его части. Поэтому части тела великана-природы также
наделялись своим духом: дух дыхания (губ)-ветра; дух рук, высекающих огонь
– грозы; дух органа, рождающего воду – дождя и т.д.
Почему же люди стали поклоняться тем или иным духам? В начале, по-
видимому, поклонения как такового не было, а были попытки наладить контакт
с другими жителями земли – его природными соседями (с животными, с
растениями, с природным великаном и т.п.). Человек, развиваясь психически,
вычленяет из окружающего его мира сначала себя (свои ощущения), потом себе
подобных, а затем другие физические тела, все, что можно, уподобляет себе
(все чужое, непонятное вызывает страх, а если это нечто похоже на тебя, то
и бояться его не стоит), а затем пытается строит определенные (социальные)
отношения с предметами-телами этого мира. И вот тут мы должны вспомнить,
что в понимании первобытного человека все живое обладает «ущербным»
невидимым двойником (а ведь чужое все-таки пугает), а общаться с двойником-
духом менее страшно, чем с самим телом. Но как позвать дух? Тело – его
части – дух – это все-таки почти одно и тоже, поэтому достаточно
воспользоваться какой-то частью тела (например черепом или лапой),
поговорить с духом этой части, чтобы дух, а значит и тело узнали, что от
него хотят.
Разногласия между людьми вели к ссорам, ссоры – к дракам, а значит к
телесным повреждениям и физическим страданиям. Разъяренное животное могло
убить или тяжело ранить человека. Гнев или ярость человека или кого-либо
другого вели к увечьям, страданиям и смерти. Следовательно, увечья и смерть
людей, вызванные тем или иным природным явлением, должны были объясняться
физическим направленным действием того или иного разгневанного духа этого
природного явления или же самого природного великана. Но как умилостивить
и успокоить тот или иной разбушевавшийся природный дух? Да так же, как,
например, можно наладить контакт с рассерженным родственником – подарком и
уговорить.
Итак, одушевление природы было необходимо первобытному человеку,
который вступал в новый, осознаваемый им, мир и пытался строить отношения с
частями этого мира как с себеподобными существами.
Все представления первобытных людей не выходили за пределы его
непосредственной функциональной сферы, с развитием последней они
усложнялись и усовершенствовались. Так представления о живых душах-
двойниках, пройдя ряд изменений и дополнений, получили свое выражение в
ярких мифологических образах.
Духи – мифологические божества получили свое постоянное место
жительства: небо, земля или подземное царство, – в соответствие с системой
космологических представлений, причем настолько прочное, что в тех или иных
религиозных концепциях сохраняли его на протяжении многих веков вплоть до
настоящего времени.
Итак, в общих чертах мы познакомились с основными положениями теории
анимизма Э.Тайлора, которые касались возникновения и развития первобытных
представлений о душе, с поправками к ней, исходя из более современной
теории пансоматизма, хотя последняя не является общепринятой и бесспорной,
но тем не менее оригинальна и заслуживает внимания.
В заключение хотелось бы дать следующий отрывок из книги Э.Тайлора,
который представляется важным: «Рассматривая религию одного языческого
народа за другим, мы ясно видим, что человек являлся типом, моделью
божества, и поэтому человеческое общество и управление было образцом, по
которому создано общество богов и управление в нем… Над бестелесными
душами и духами предков, местными гениями скал, источников и деревьев, над
толпой добрых и злых духов и всей остальной духовной иерархией стоят более
могучие божества, влияние которых не ограничивается местными или
индивидуальными интересами и которые могут непосредственно осуществлять
свои функции в обширной сфере или контролировать мир и влиять на него через
посредство низших духовных существ, своих слуг, агентов и посланников»
(Э.Тайлор, с.391).
С первобытными представлениями о душах и духах и их ключевой ролью в
жизни первобытного человека мы познакомились, и даже в двух интерпретациях.
Теперь следует более подробно разобрать то, как именно проявлялись эти
мировоззрения, то есть к возникновению каких обрядов могли они привести. В
этой части мы обратимся к «Исторической психологии» В.Шкуратова.
б) Древняя охотничья магия пещерных людей (В.Шкуратов).
Магия, в том определения термина, который ей дает историческая
психология – «это социально-ритуальная, частично познавательная практика,
которая включалась в обслуживание разнообразных задач, расширяла
манипуляторные приемы и символические аксессуары человека» (В.Шкуратов, с.
93). Охотничья магия – ритуальная снова мифологической культуры древнего
человека, многие приемы которой перешли затем в крестьянскую и другие
культуры, прослеживаясь вплоть до современности. Магию, по мнению
В.Шкуратова, можно рассматривать как порождение охотничьего отношения к
миру. «Психология магии не претендует на разъяснение содержания и
социальной функции магии, т.е. не подменяет религиоведения. Модель
телесного движения, порождающего из себя образы и знаки, очерчивает ядро
древнейшего психокультурного комплекса, который до сих пор дает основу для
массы практик и верований. В их основе – убеждение в способности с помощью
всевозможных манипуляций воздействовать на людей и природу… Охотничья
магия репетирует появление добычи и овладение ею. Но сводить действо к
тренировке невозможно. Магический образ создает «вторую реальность»,
которая воспринимается как подлинная, первая реальность. События
инсценируются, но представляются не как инсценировка, но как подлинные
события… Вычленение содержания первичного магического действа приводит к
определению древнейшего охотничьего культа – тотемизма. Тотемизм – вера в
животных прародителей (в меньшей степени – в растения и силы природы)…
Идентификация со зверем у современной личности является патологией,
атавизмом, в каменном веке – это норма…
«Ритм общей работы, таинственный успех коллективного труда в области,
где индивид бессилен, гипноз толпы – все это, как и многое другое, укрепило
веру и непобедимую мощь колдовских заклинаний, церемоний. Как и в развитии
языка, главную роль в эволюции магии играло коллективное творчество»
(А.Д.Столяр, О генезисе изобразительной деятельности и ее роли в
становлении сознания (к постановке проблемы), М, 1972, с.45).
«Речь в своем зачаточном состоянии… еще не стала достаточным для
этого средством. Поэтому эмоции выражались на основе более простых,
преимущественно доречевых приемов. Таковыми были непроизвольно возникающие
элементарные символические действия – примитивное, глубоко чувственное
представление, в котором каждый как бы повторно исполнят свою роль в
завершившейся борьбе.
Так у туши убитого зверя, обозначившей смысловую цель, зарождалась
охотничья пантомима, давшая начало тем основным видом изобразительного и
выразительного творчества, которые и в дальнейшем существовали
преимущественно слитно, обретая самостоятельность и постепенно
дифференцируясь лишь в ходе долгого развития. Любая подобная пантомима – а
они были столь же многочисленны, как и повседневные акты охоты, – по-
видимому, дублировалась. Второй раз представление повторялось и
информационных целях, когда охотники с добычей возвращались на стойбище, и
здесь надо было наглядно, с помощью атрибутов зверя «рассказать» о
случившемся.
Эти непосредственные последствия конкретно-чувственного вида труда,
повторяясь из поколения в поколение и становясь традиционными, положили
начало особой линии развития. Они позволили качественно обогащающемуся
первобытному сознанию решить следующую вставшую перед ним задачу, а именно
записать наипростейшим способом складывавшиеся темы-доминанты, общественно
закрепить и увековечить их» (А.Д.Столяр, там же)…
Доисторическая магия окутывает традицию длинной в десятки тысяч лет…
Магия, по-видимому, единственная психокультурная система, основанная на
высвобождении телесной спонтанности из-под контроля социальной нормы и
сознания. Магические заклинания повелительны и непонятны, они вводят
участников, в том числе самого заклинателя, в транс. Звуки как бы само
произносятся гортанью, движения как бы сами производятся телом. Магический
ритуал как бы копирует настоящее действие, но с точки зрения рассудка это
бессмысленное действие. Цель присутствует, но тут же, будто в забытьи,
перекидывается в фазу исполнения. Движение осуществляется без привычного
нам участия сознания, тело, как в гипнозе (а часто именно в нем), делает
то, что ему задано, но попадая в «иллюзорную реальность», которую само
оснащает эмоциями и образами» (В.Шкуратов, сс. 95-96).
В начале позднего каменного века появляются символы коллективного
бессознательного, так называемые архетипы (наскальные рисунки) – аксессуары
ритуала. Уже упоминавшихся нами психолог-аналитик Юнг определяет их как
«диспозиции и энергетические центры, образующие коллективного
бессознательного, весьма близкие мифу» (В.Шкуратов, с.230). «У всех
известных этнографии первобытных народов ритуал так или иначе слит с мифом.
Миф можно рассматривать как объяснение, сценарий ритуального действия. При
возникновении символической деятельности в нижнем палеолите навыки
дискурсивного (рассуждающего) мышления и сюжетосложения были, видимо,
слабыми. Это и дает основание утверждать, что пещерные изображения и
символы были «заготовками», из которых потом сложилась связанная, сюжетно и
логически упорядоченная картина мира…» (В.Шкуратов, с.99).
Таким образом, мы вплотную подошли к понятию «миф» – идеологической
основе крестьянской цивилизации, как бы выросшему из магии и являющемуся
его неразрывной частью, это своего рода мышление, язык, уникальное явление
первобытной культуры, дописьменная ментальность, которая воплощена в
богатых знаковых системах устной коммуникации. Миф прочно связан с
современностью: «Исчезнуть из человеческого обихода миф не может, так как
всегда сохраняется его основа: кровнородственные отношения между людьми,
быт, образное отражение мира, метафорический язык, иначе говоря,
самовосприятие человека как биологического существа в обществе
символическими средствами культуры» (В.Шкуратов, с.102).
в) Миф как дописьменная ментальность.
Люди, живущие в окружении питающей природы, определяют себя и свой мир
посредством символизирования процессов роста и размножения. Мировоззрение
зрелой первобытности представлено мифом. Слово «миф» означает
повествование, слово, речение. Отдельные рассказы организованы в систему
жизненных представлений народа или эпохи – в мифологию. В европейской науке
существует много теорий мифа. Историческая психология трактует это явление
как сложное, развивающееся и неоднородное, она «пробует постичь первобытный
миф как дописьменную ментальность, которая воплощена в богатых знаковых
системах устной коммуникации» (В. Шкуратов, с.102). «В трактовке мифа
необходимо избегать крайностей: полной биологизации или полной
социологизации (или текстуализации). Разумеется дописьменный миф невозможно
представить вне проявлений тела: моторных, органических, эвокативных. Здесь
под слоем звуковой моторики (а миф есть вовлечение тела в действие
произнесения) угадывается еще более древний пласт совсем уже
нечленораздельной или молчаливой моторики. Воспоминание этой своей старины
миф хранит, и к такой изначальности относится магия…
Мифическая выразительная система представляет свой мир опосредованно –
словами, но только словами не может. Образ, который в магии еще предметен,
и слово, которое в магии еще в значительной степени сигнально, уже
углубились, интериоризовались, осмыслились. С одной стороны, они вовлеклись
в самостоятельную вербальную сеть густейшей ассоциативности, с другой –
интериоризовались в сознание и стали организаторами психической жизни.
Словесно-пластические образы проникли в бессознательное и переплели нить
рассказа ответами тела, делая сюжет для слушателей своим до органических
судорог… Значение слова здесь совершенно буквально подкрепляется образом.
Образность слова присутствует еще прямо, без всяких затей: двусторонняя
сущность словесного образа еще не скрыта за поверхностью письменного
текста, значение проявляется как ряд метафор.
Если положить слова исполнения на бумагу, то возникнет литературная
мифология; если попробовать оставить слово в «чистом», невоплощенном виде,
то получится ассоциативный эксперимент потока сознания (как у шизофреника).
Настоящий первобытный миф сливает то и другое в подобие связного текста
дописьменной непосредственной коммуникации» (В.Шкуратов, с.104)
В тексте мифа последовательность повествования опирается на образ,
хотя и тормозится им. Слушатель мифа не только следует за сюжетом, он еще и
создает для себя картины происходящего. В описании французского этнолога
Леви-Строса, который занимался изучением первобытной мифологии, строение
мифа приближается к музыкальному произведению, который можно слушать по
горизонтали – в реальном времени рассказа, и по вертикали – как повторение
изолированных тем. Образы мифа не только музыкальны, но и визуальны.
Р.Барт, этнолог, занимающийся современной обыденной мифологией, называет
миф «кражей языка». Этим он хотел сказать, что дологическое познание
заменяет объяснение изображением, и это мы в полной мере можем отнести и к
первобытному мифу.
Миф рассказывается, танцуется, поется; его участники связаны высокой
степенью телесного взаимопонимания, им не нужно много слов для описания
своих совместных видений. Это – частный опыт в том смысле, что он не
закрепляется в словах и на бумаге, но закрепление и необязательно там, где
люди постоянно практикуют совместные действия.
К. Леви-Строс обнаруживает рисунок объективной мысли в структуре мифа,
но миф – это мысль, которая мылит человеком, не человек, который мыслит
мифами (теория онтомышления): «мир за тысячи, миллионы, миллиарды лет не
делал ничего другого, кроме того, что соответствовал обширной
мифологической системе» (К.Леви-Строс, 1978В.Шкуратов, с. 254).
Мифологическое мышление часто олицетворяет интеллектуальный склад
доистории. Это происходит потому, что миф – центр ее духовной организации и
по каналам исторической памяти из дописьменного прошлого нам передались
именно мифы. Иной духовный опыт оттуда или мифологизировался, или не дошел
вовсе.
Миф Леви-Строс причисляет к мыслительным формам. Посредством истории
людей, а также всего, что их окружает, миф излагает туземные концепции
мироздания и заодно демонстрирует способность мысли к обобщениям без помощи
понятий, одними комбинациями образов. Так же строятся и дописьменные,
весьма сложные классификации, которые Леви-Строс описал в книгах о
тетемизме и первобытном мышлении. Мифологический ум – не индивидуальный, а
коллективный, он основан на информационном коде, общем для природы,
общества и психики.
Вооружившись теорией, пора переходить к практике, а точнее к
непосредственному рассмотрению особенностей языческой культуры восточных
славян в начале нашей эры.
3. Языческие обряды и культы наших предков
Многогранности языческого мировоззрения, сложившегося из наслоений
многих эпох, соответствовало многообразие форм культа и мест обращений к
мифологическим силам. Моления об урожае, различные заклинательные действия,
обращение к силам природы к духам добра и зла, рассеянным в природе,
производились тоже повсеместно: пунктом обращения к этим силам и принесения
им жертв-«треб» могло быть и отдельное жилище, и срединная площадь селения,
и ключ-родник, и луг за околицей, и берег реки, и лесная поляна, и
возделанная земледельцами нива – «жизнь». Одни ритуальные действия не
требовали почти никакого реквизита, кроме венка из цветов, свежесорванной
ветки березы или разведенного на берегу костра. От таких языческих ритуалов-
игрищ, конечно же, не могло уцелеть никаких археологических материалов, но
они оставили свой след в устном фольклоре. Для другого вида ритуальных
действий требовались те или иные сооружения, или временные на одно
празднество, или постоянные «капища», «кумирни идольские», снабженные
деревянными или каменными изображениями славянских языческих божеств.
Различными были и «радиусы притяжения» ритуальных пунктов: одни обряды
замыкались только внутри дома или усадьбы одной семьи, другие собирали на
«пиры идольские» всех мужчин села в общесельскую «контину» (от катъ –
угол), а женщин в «беседу». Были и такие святилища, к которым стягивались
люда на «собрание» (на совместное пребывание «со-бытие») со всего племени
или даже из нескольких соседних дружественных племен. Такие особо
почитаемые ритуальные пункты просуществовали несколько тысяч лет и в конце
концов были восприняты церковью (как православной, так и католической) с
целью использования давней традиции религиозных молений в данном месте
(т.е.для постройки храма).
Многие языческие обряды проводились не только во всех домах славянской
деревни одновременно, но имели и общественную форму, когда все жители
поселка покидали свои хоромины и участвовали в общесельском ритуальном
действе. Часть этих обрядов проводилась внутри поселка, но большинство их,
по всей вероятности, устраивалось за околицей на холмах, у «кладязей
многочестных» или между несколькими поселками («игрища между селы»).
Существовали и возникшие еще в скифо-сколотское время общеплеменные
святилища на священных горах.
Следует в типологической последовательности рассмотреть сначала
мельчайшие ячейки древнего славянского общества: жилище, как семейная
крепость, защищавшая от злых духов, погребение, дом мертвых, как место
общения с благожелательными предками, которые были достаточно
незначительной частицей древнеславянской жизни, составляя как бы «атомы, из
которых складывалась молекула поселка, объединявшего десятки, а иной раз
сотни семейных жилищ», а затем и более масштабные и значительные его части:
святилище внутри поселка и святые «красные» горки как место общеплеменных
соборов.
Итак, мы начнем свое изучения быта славян-земледельцев начала нашей
эры с их семейного жилища – дома.
а) Дом в системе языческого мировоззрения
«Дом – мельчайшая частица, неделимый атом древнего общества был весь
пронизан магическо-заклинательной символикой, с помощью которой семья
каждого славянина стремилась обеспечить себе сытость и тепло, безопасность
и здоровье» (Б.А.Рыбаков, с.460).
Для изучения домашнего быта восточных славян в период сарматского ига
зарубинецкая археологическая культура практически не предоставляет никаких
сведений, за исключением глиняной посуды – это в основном простые или
культовые горшки и миски. В это время практикуется трупосожжение, что опять
лишает нас возможность получить достоверную информацию об особенностях
костюма и украшений. Здесь нам придется довольствоваться косвенной
информацией, полученной на основе этнографического материала, собранного
преимущественно в русской, белорусской и украинской деревне XIХ века.
В этой связи Б.А.Рыбаковым обработан и изучен уникальнейший материал
севернорусской вышивки. Уникальным является тот факт, что эти вышивки
отражают языческие мировоззрения древних славян и являются своего рода
рисунками-схемами культовых святилищ, а также изобилуют всевозможной
первобытной культовой оберегающей символикой.
Историки школы «Анналов» не даром характеризуют крестьянскую
цивилизацию как «долгая длительность» или «спящая история» (Шкуратов,
с.100). Народное искусство хранит чрезвычайно глубокий пласт религиозных
представлений, хотя истинное назначение символики утеряно, стерлось из
памяти, ткани с вышитым узором составляли неотъемлемую часть каждого дома,
рисунки узоров передавались из поколения в поколение как традиция предков;
в доме вышивка делалась, дом и домочадцев она украшала. Не меньшее значение
для изучения домашней атрибутики имеет архитектурная домовая резьба,
которая также, как и вышивка имеет глубокие языческие корни и является
оберегающей символикой дома. В этой связи Б.А.Рыбаковым проведено не менее
интересное и ценное исследование.
Основные выводы из этого исследование, сделанные Б.А.Рыбаковым:
1. Древние славяне-язычники рассматривали свой дом как
крепость, защищающую их от враждебных духов-навьев. Навьи – «чужие,
иноплеменные мертвецы, души врагов и недоброжелателей, души людей, которых
за что-то покарали силы природы (души утопленников, съеденных волками, «с
дерева падших», убитых молнией и т.п.)», которые одновременно были и
упырями-вампирами, которые нападали на беременных женщин и на детей и пили
их кровь; различного рода моры (эпидемии), несчастья (голод, нападение
врагов…) расценивались славянами как деяния этих недружественных сил.
2. Дом – это не только семейная крепость, но и семейный храм: внутри дома
проводился целый ряд языческих празднеств, не только узкосемейных (рождение
ребенка, похороны, свадьба…), но и почти все общесельские или
общеплеменные «соборы» и «события» проводились в двух планах: какая-то
часть обряда совершалась на площадях, в святилищах и требищах, а какая-то –
каждой семьей в своей хоромине, у своей печи, у своего «коника» (от слова
«кон» – «начало», «основа») – священного печного столба, которому нередко
по созвучию с названием лошади придавалась форма головы..
3. Постройка дома сопровождалась множеством магических обрядов и
поверий. Трудно сказать, какие из этих поверий могут относится и к началу
нашей эры, но можно предположить, что иногда встречающаяся традиция
укладывать конскую голову под угол дома могла тянуться с тех времен, когда
лошадь имела большое значение в жизни наших предков-сколотов скифского
периода, хотя «этот сюжет мог возникнуть и под влиянием веры в волшебную
силу «коника». После завершения постройки устраивался пир.
4. Хоромы были хорошо защищены от злых духов-душ (навий).
Доброжелательные языческие символы размещались на самых уязвимых участках
жилища и двора: изображения символов света и солнца [3], «громовые знаки»,
фигура богини-Матери Земли на вершине строения, конские головы и т.п.
Обратим внимание на то, что и в архитектуре и в одежде был последовательно
проведен один и тот же принцип размещения заклинательного орнамента –
оберегались все проемы, все отверстия, через которые всевозможные злыдни
могли проникнуть к человеку. Элементами таких орнаментов были солярные
знаки (наиболее устойчивым является круг с 6 радиусами («знак Юпитера»),
изображения матери-земли Макоши с поднятыми руками, кони, земледельческие
знаки (ромб, поделенный на 4 части или какие-либо другие фигуры,
составляющие ромб) и т.д.
5. Для защиты дома от злых духов на фронтоне дома наносился резной или
выжженный орнамент с элементами, означающими восходящее солнце, солнце в
зените и заходящее солнце. Это была своего рода космологическая система
(макрокосмос), предполагающая непрерывное движение солнца по небу, что
противопоставлялось потусторонним силам и надежно оберегало дом от их
проникновения. Окна защищались наличниками с соответствующим орнаментом. Во
дворе расставлялись различные оберегающие знаки – идолы, на колья ограды
надевались имевшие магическую силу битые горшки, навешивались счастливые
камни с естественным отверстием («куриный бог»)…
6. Внутреннее убранство дома также имело оберегающие символы –
лошадиные головы на полках, солярные знаки и знаки плодородия, стол, кадки
для воды и сусеки для хранения зерна покрывались расшитыми полотенцами с
оберегающим орнаментом – особенно хорошо защищались предметы быта,
относящиеся к приему и приготовлению пищи, а также к изготовлению одежды.
7. Наравне с домом особо защищалась и одежда, так как она оставалась
единственным оберегающим прикрытием от нечисти вне дома-крепости. В одежде
магическим охранительным узором покрывались: ворот, обшлага рубахи, подол,
разрезы на рубахе или сарафане. Сама ткань считалась непроницаемой для
духов зла, так как в ее изготовлении участвовали предметы, изобильно
снабженные магическим орнаментом (трепало, прялка, ткацкий стан). Особое
значение придавалось амулетам «оберегам», а также различным украшениям со
священными символами.
Все эти выводы Б.А.Рыбаков сделал на основании этнографического
материала, а также исходя из письменных источников, подтвержденных
археологическими материалами различных средневековых кладов и захоронений.
Все вышеперечисленные охранительные меры присутствовали в быту крестьянина
средневековой христианской Руси, что говорит о силе языческих традиций.
Б.А.Рыбаков говорит о том, что оберегающие обряды имеют глубокие
исторические корни, о чем свидетельствует широко представленная магическая
символика. Можно предположить, что подобные особенности быта и жилища
имели место и 2000 лет назад, только нужно сделать скидку на скудность и
относительную примитивность быта славян-земледельцев этого периода.
Принимая во внимание мифологическую основу представлений древних восточных
славян, существование злых, вредных духов врагов («упырей»),
противопоставляемых добрых духам предков и их культ в этот период вполне
вероятен.
б) Священные места внутри поселка.
Как мы уже знаем, многие празднества и магические обряды проводились
всеми представителями поселка вместе. Хотя люди живут уже семьями, но
коллективное единство общины составляет все еще их жизненную потребность:
все основные обряды проводятся поселком, а более значительные – племенем,
как мы увидим ниже, существуют даже межплеменные места «соборов»,
предназначенные для исключительных целей.
Примером зарубинецкого культового места внутри поселка может служить
селище «Грудок» близ Почепа в бассейне Средней Десны, куда в первые века
н.э. направилась славянская колонизация из Среднего Поднепровья.
В середине раскопанного пространства, среди большого количества
прямоугольных жилищ со следами мощных печных труб обнаружена круглая в
плане постройка, диаметр ее 5 м. Среди вещевого материала там найдена
редкостная для этой культуры вещь – египетская печать I – III века нашей
эры из голубой пасты с фигурой лежащего льва (вероятно, «диковина» –
предмет гордости и самое ценное, что осталось у поселян после сарматского
разграбления, была отдана божеству-покровителю и находилась в его
святилище). Рядом с круглой постройкой был открыт дом с интереснейшей
посудой в нем: в одном и том же доме найдены и миска со знаком плодородия и
горшок с четырьмя знаками, представляющими идеограммы вспаханного и
засеянного поля[4], по горловине сосуда идет кругом орнамент из
каплеобразных круглых вдавлений. В целом орнамент отображает следующее:
«небесная влага орошает нивы», т.е. содержит главную идею аграрно-
магических заклинаний. По мнению Рыбакова, это могло быть местом хранения
священной посуды[5], а сама церемония варки первых плодов, проводилась в
круглом помещении – святилище.
После реконструкции находок «святилище» получает следующий облик: вход
в круглое строение оформлен двумя подпорами и ступенькой, находится в 12-15
шагах напротив дома со священными сосудами. Внутри в центре расположено
круглое глинобитное сооружение (глина обожжена), которое представляет из
себя очаг или очаг-жертвенник, у жертвенника – большой (главный) идол, в
глубине ротонды слева и справа от главного идола ниши, где располагались
идолы меньшего значения, что свидетельствует о политеистических религиозных
воззрениях славян-земледельцев зарубинецкой культуры. Но что это за боги,
остается только догадываться. И вот здесь Б.А.Рыбаков проводит удивительную
аналогию, о которой мы уже говорили раньше, когда касались вопроса о жилище
древнего славянина, сравнивая внутреннюю обстановку «святилища» с
рисунками русской северной вышивки. У таких вышивок часто присутствовал
мотив богини в храме. На них в середине, во всю высоту показанного как бы в
разрезе здания, изображался огромный идол Макоши с опущенными в земле
руками; календарно эта поза богини может быть приурочена к купальской
обрядности (23-29 июля), ко времени начального созревания колосьев и
появления первых плодов этого года (горох, бобы). Макошь указывает на
землю, уже произрастившую растения, тогда как в вышивках, связанных с
весенними обрядами, Макошь воздевает руки к небу, к верховному божеству с
мольбой о солнце и дожде для только что посеянных семян. Большой
центральный идол Макоши сопровожден двумя идолами рожаниц – Лады и Лели,
стоящими по сторонам «Матери Урожая» – Макоши. Исходя из рисунков вышивки,
можно допустить, что святилище не было закрытым помещением, а представляло
навес со столбами, шедшими по кругу, внутри которого находились три идола и
жертвенник. Периметр такой землянки мог служить круговой земляной скамьей
вокруг главного идола и очага, на котором в горшке со знаками плодородия
варилось священное варево из первых плодов.
Совпадение рисунка вышивки с почепским храмом полное! Вышивка дала и
то, что археология редко может дать – все три идола женские. Из чего можно
сделать вывод, что культ матриархальных богинь, если так можно выразиться,
с политеистическими поправками, еще силен. Богини Макошь, Лада и Леля
наряду с богом праотцом Родом не менее почитаемы славянами-земледельцами в
начале первого века нашей эры.
Б.А.Рыбаков на основе этнографического материала, собранного в этих
краях (купальские песни, определенная символика женской одежды, содержание
обряда, символическое жертвоприношение), приходит в выводу, что связь
купальских обрядов с аграрной магией «макушки лета» несомненна. «В
сочетании с посудой, помеченной магическими знаками плодородия, найденной с
соседнем со святилищем доме, весь ритуальных комплекс зарубинецкого поселка
«Грудка» (Почепское селище) может быть истолкован как капище Макоши,
называемой применительно к купальской обрядности 23-29 июля Купалой, что
является обычной в фольклоре персонификацией праздника» (Б.А.Рыбаков,
с.129).
в) Культ предков и языческая погребальная обрядность
«Комплекс представлений, связанных с погребением предков, является
общечеловеческим и этнические особенности сказываются в деталях и в
сочетаниях второстепенных признаков или в разновременности появления этих
признаков, тоже в большинстве случаев общих для многих народов»
(Б.А.Рыбаков, с.74).
Из числа таких элементов погребального обряда следует назвать:
курганные насыпи, погребальное сооружение в виде человеческого жилища
(домовина) и захоронение праха умершего в обычном горшке для еды.
Изготовление домовины прямо связано с идеей второй, посмертной, жизни,
а насыпка полусферических насыпей, по всей вероятности, отражает
представления о трех горизонтальных ярусах Вселенной: курган изображает
средний земной ярус, он является как бы модель кругозора видимого земного
пространства; «зарождается эта идея, как мы знаем, в открытых степных
областях и именно тогда, когда пастушеские племена начинают перемещаться по
пастбищам. Куда бы они ни попали, везде земля представлялась им выпуклым
кругом, шаровым сегментом. И они схематизировали свой видимый мир в форме
кургана» (Б.А.Рыбаков, с. 75). Над курганом-землей находится небо, верхний
мир, а под курганом – подземный мир мертвых. Связь же между посудой для еды
и местопребыванием праха предка была уже нами объяснена выше.
Погребение умерших у древних славян было обставлено многообразной
обрядностью. Эту обрядность нужно подразделить на три группы: во-первых,
обряды, связанные с приведением в надлежащий вид самого умершего и с
изготовлением гроба-домовины; во-вторых, процесс захоронения и, в третьих,
ежегодное поминовение умершего на его могиле (кургане).
Из обрядов первой группы нам известны возрастные различия в женском
уборе: девочек хоронили с очень скромными украшениями, девушек и молодых
женщин хоронили в богатом подвенечном уборе; пожилых женщин (вероятно, от
времени появления у них внуков?) убирали в последний путь скромно.
Приведение покойника в надлежащий вид выражалось глаголом «спрягать»,
одного корня со словом «опрятный».
Важным этапом похоронных приготовлений было изготовление гроба или
домовины (гроб тоже называли домовиной). Домовина, как подобие дома, это –
не только деталь погребального обряда, но и выражение определенных
религиозных представлений или, «как несколько витиевато выражаются
лингвисты, дом – «манифест позитивного члена этих оппозиций (мертвое –
живое; темное – светлое) воплощает жизнь как таковую» (Б.А.Рыбаков, с.
113).
Плачи по мертвым – неотъемлемая часть погребального обряда. До нашего
времени дошел обширный фольклорный материал, который составляет специальный
раздел русского фольклора, имеющий глубинные языческие корни. Существовали
и своеобразные специалисты, вернее специалистки по ритуальным причитаниям –
вопленицы. В славянской демонологии существовало два образа плакальщик,
оповещающих народ о смертельном несчастье. В «Слове о полку Игореве» они
названы Карна и Жля. «Кара» – плач по умершим, «карна» – плакальщица,
причем эти слова явно греческого происхождения. Следовательно, вряд ли в
начале века богини печали – вопленицы – носили подобные имена, хотя,
возможно, что и да, ведь с греческой культурой наши предки начали
сталкиваться чуть ли не с VII в. до н.э. и поэтические образы греческих
богов и богить могли впечатлить наших предков и , возможно, какие-то из
них были переняты.
После завершения погребения всегда справлялись поминки («тризна»и
«страна»).
Неотъемлемой частью древнего быта было ежегодное поминовение всех
умерших в так называемые родительские дни, радуницу. Существовала целая
система годичных молений предкам, в которых тема отдельной семьи и ее была
дома связана с темой всего селения; наиболее заметные действия происходили
на общем сельском погосте. «Вся система годичных поминаний, расставленных в
календарном порядке, представляется мне как бы растянутым во времени
воспроизведением этапов древних языческих похорон по обряду трупосожжения»
(Б.А.Рыбаков, с.120).
Моления предкам открываются имитацией погребального костра – с 19 до
22 апреля «сожжение костра из соломы, как имитация погребальной «крады
великой», одновременно сожжение хвойных веток в доме для очищения жилища и
живущих в нем»; получают развитие в начале аграрного цикла работ весною
(родоница – радуница)[6] – «воззвание к умершим, плач по ним; призыв
предков к охране дома и двора, к покровительству молодым семьям; кормление
земли яйцами и брагой»; достигают кульминации в «зеленые святки» (5-9
мая), когда земледельцы озабочены своими нивами – «еще один плач по умершим
сменяемый буйной тризной с ритуальными «сатанинскими» плясками, пением и
играми, а иногда и драками»; и завершаются благодарственными приносами из
нового урожая осенью, перед зимним замиранием природы – 26 октября
«благодарение предкам; поминки на кладбище с приносом ритуальной еды;
угощение «дедов» каждой отдельной семьи в ее доме». Все это происходило в
двух различных пространствах: одна часть молений предкам связана с домом, с
местом, где они, предки, строили, жили, трудились, праздновали, а другая
часть проходит на месте упокоения их праха, в «городе мертвых», где стоят
рядами, как избы в селе, деревянные избушки-домовины, покрывающие урны с
сожженными костями.
Культ предков, постоянно поддерживаемый новыми похоронами уходящего
поколения и овеществленный домовинами на кладбище, был очень важной
составной частью древних языческих представлений и имел аграрно-магическую
и охранительную направленность.
г) Священные горы – места «соборов» или «событий» общеплеменного
значения
«Общечеловеческим является почитание гор и проведение на них особых
молений, обращенных к тому или иному верховному божеству» (Б.А.Рыбаков, с.
135). Более точно фиксированным местом ежегодных обрядов были высокие
холмы, горы, возвышавшие участников сборища на уровнем обычной жизни и как
бы приближавшие их к небесным правителям мира, рожаницам и Роду. Все эти
места культа воды, рощений, гор широко отразились в восточнославянской
топонимике, где встречаются сотни названий «святых гор», «лысых гор»,
«девичьих гор» и т.п. Этнологи предполагают, что первое название «Лысая
гора» могло быть связано с тем или иным мужским божеством, а «Девичья гора»
– естественно, с женским божеством, с богиней-девой. Подобных гор очень
много.
Но для нашего исследования наибольшей интерес представляет Бабина гора
с огромным Трахтемировским городищем в излучине Днепра с Зарубинским
могильником (эта местность является центром всего среднеднепровского
региона от Десны до Тясмина).
Наименование городища Бабина гора, так же как и наименование Девичьих
гор, может говорить о посвящении этой горы какому-то женскому божеству, но
иного рода, чем богиня-дева. Это могла быть богиня-мать вроде Ма-коши –
богини урожая и судьбы, олицетворение всей земной природы (Матьсыраземля).
Бабина гора – небольшое городище на высокой горе у самого Днепра, со
всех сторон окруженная валами, датировано городище 1 в. до н.э. – 1 в.н.э.
Основное пространство внутри валов – огромный естественный амфитеатр,
спускающийся к самой воде. Укрепления идут вдоль подошвы амфитеатра у
самого берега. С оборонительной точки зрения это городище было практически
беззащитным, что наводит на мысль о его ритуальном значении. Рядом с
Бабиной горой расположен на другом холме могильник с трупосожжениями и
трупоположениями. Особенностью этого могильника является захоронение здесь
младенческих черепов без ритуального инвентаря; они составляют 25 % всех
трупоположений. Принимая во внимание эти и другие факты, Б.А.Рыбаков
приходит в выводу, что Бабина гора являлась святилищем женского божества
вроде Макоши, где в исключительных случаях (абсолютное количество
младенческих захоронений невелико – их всего 6) проводилось особое
священодействие. Можно предположить, что особых случаев в то время было
предостаточно, так как весь участок Среднего Поднепровья был зоной
сарматских набегов (частокол городища был сожжен сарматами: там найдены
наконечники сарматских стрел). Принимая во внимание центральное
географическое положение, а также упомянутые выше археологические данные,
Б.А.Рыбаков идет дальше и делает предположение, что это место могло быть
религиозным центром, общим для всей области славян-сколотов, где верховное
мужское божество было представлено самим Трахтемировским городищем
(Трахтемир – отец и родоначальник скифов, отец скифских царей, образовавших
4 царства), а женское – Бабиной горой, находящейся рядом с ним. «У
отдельных племен могли быть свои племенные святилища: Девичь-гора в
Триполье и Лысая гора под Киевом у Полян; Девичь-гора в Сахновке и
святилище Рода в Родне (на устье Роси) у Руси, еще не слившейся с Полянами.
Этот сакральный комплекс должен был быть общим для всей области
борисфенитов от устья Десны до Ворсклы» (Б.А.Рыбаков, с 147).
Теперь мы можем представить, как выглядели языческие славянские
святилища начала нашей эры: практически отсутствует какая-либо
архитектура, при этом особо учитываются естественные особенности ландшафта;
наипростейшие атрибуты – глиняная посуда, каменные очаги-жертвенники[7];
на этом же очаге варилась священная каша из первых плодов); деревянные
идолы божеств, – все это свойственно обедненным формам зарубинецкой
культуры.
О том, что именно происходило на многодневных межплеменных «соборах»,
можно лишь догадываться, принимая во внимания скудные свидетельства
немногочисленных письменных источников, которые сообщают о славянских
разгульных игрищах, жестоких жертвоприношениях, безнравственном, с
христианской точки зрения, поведении. Во многих отношениях подобные
характеристики правомерны: как правило, исходя из теории магии и мифа, в
подобных коллективных действах люди теряли над собой контроль, находясь в
состоянии аффекта, возможно вызываемого и употреблением какого-либо зелья;
вид кровавых жертвоприношений вряд ли способствовал развитию эстетического
восприятия, а наоборот порождал агрессивные проявления, являясь своего
рода отдушиной; но что, кажется бесспорным, так это тот факт, что подобные
межплеменные «сходы» несли в себе ощущение небывалого слияния людей в
единый и могучий род, душа которого имеет силу, способную вызвать
долгожданный дождь или помочь выжить погибающему от влаги или наоборот от
засухи урожаю, или способна отвести напасть врагов, т.е. способна решить
вопросы, наиболее важные для всех славян-земледельцев, независимо от
племени, в котором они живут.
Близость к природе, гармоничное единство с ней, соподчинение своих
жизненных ритмов природным – особенность крестьянской цивилизации.
Выживаемость земледельца зависит от того, насколько хорошо он знает
природно-климатических особенностей своей местности. Процветание скифо-
сколотской земледельческой культуры (активная торговля хлебом через Ольвию
с греками, богатые скифо-сколотские курганы знати: золотые и серебряные
украшения, рабы, которых хоронили вместе с хозяевами, чтобы обеспечить
последним соответствующую их рангу загробную жизнь, что в свою очередь
говорит об удачных походах сколотских дружин) предполагает хорошие знания
природных ритмов, необходимых для выращивания хлеба и других агрикультур
(гороха, льна…). Аграрная магия (гадания, культовые обряды) – главный
стержень языческого культа – и все языческие праздники напрямую связаны с
основной деятельностью земледельцев и строго подчинены природному
календарю.
д) Календарные аграрные праздники и обряды
Перечисленные ниже языческие праздники можно отнести к общеславянским
и даже к общеевропейским праздникам крестьянской цивилизации, история
которых насчитывает не одну тысячу лет, так как они носят ярко выраженный
календарный характер: зимнее солнцестояние (у славян «святки» – от 24
декабря до 6 января – цикл новогодних обрядов начинался воспоминаниями о
прошлом (пение старых былин-мифов), а завершался гаданиями о будущем);
весенние равноденствие (масленица в древности около 24-25 марта – проводы
зимы, весенние игрища); летнее солнцестояние (купала, «зеленые святки» – 23-
29 июля); праздник урожая (8 сентября).
Первые языческие календари принадлежат черняховской археологической
культуре и относятся к «трояновым векам» П-IV вв. н.э – периоду подъема
славянской культуры. Эти календари представляют собой идеограммы,
нанесенные на кувшины и другие обрядовые сосуды, одни изображают годовой
цикл из 12 месяцев, другие же дают избирательно только летний сезон или
часть годового цикла. В этих календарях дается информация с
агротехническими установками типа: съчень (февраль) – время подсеки
деревьев для очистки земли под пашню; березозол (апрель) – время сожжения
деревьев и удобрения земли; серпень (август) – время жатвы и увоза снопов с
поля; рюен (сентябрь) – время установки перевесов на перелетную птицу;
паздерник, кастрычник (октябрь) – время обработки льна; студень (декабрь) –
время установки тенет на лесную рогатую дичь. Самый ранний из них –
ритуальный сосуд-календарь из Ромашек на Киевщине (IV в.н.э.) – назван
Б.А.Рыбаковым «календарем обрядовых молений о дожде» им же он и был
расшифрован. Этот календарь дает нам достаточно развернутое представление о
том, какие языческие праздники и обряды проводились у славян-земледельцев
в весенне-летний период (поскольку календарь – идеограмма, названия месяцев
и праздников Б.А.Рыбаков дает на основании народного календаря):
Березозол (апрель)
1-25 апреля. Пахота, сев, прорастание зерен в земле.
25 апреля – 1 мая. Появление всходов.
Травень (май)
2 мая. Нивы покрылись зеленями.
Начало точного счета по дням
23 мая «Выход хлебов в трубку»
20-30 мая Нивам нужны дожди в период выхода в трубку
Кресень, изок (июнь)
4 июня «Ярилин день», праздник молодого деревца, плодоносящих
сил земли (семик)
11-20 июня Нужны дожди в период колошения, постепенно затихающие к
периоду цветения
19-24 июня «Русальная неделя» – моления русалкам – «девам жизни»
24 июня «Купала». Праздник солнца (огня) и воды.[8]
Червень (июль)
3 июля Молочная спелость зерна.
4-6 июля Нужны дожди.
12 июля Подготовка к празднику бога грозы (20 июля)
15-18 июля Нужны последние дожди в период восковой спелости зерна
20 июля Праздник божества неба (Перуна или Рода). Моление о
прекращении дождей, гроз, о низведении небесных вод под
землю в связи с созреванием хлебов.
24-25 июля Начало жатвы серпами.
26-28 июля Начало связывания снопов в «кресты»
Серпень, зарев (август)
7 августа Окончание уборки яровых хлебов. Последний сноп («Волосу на
бородку»).
Подобная точная информация – результат многовековых наблюдений и
измерений. Кто мог занимался подобными астрологическими исследованиями?
Конечно, некоторые знания могли быть почерпнуты извне: у греков, скифов и
других племен. Автор календаря «молений о воде» ввел расчет жизни зерен в
вою строго рассчитанную систему знаков как общий фон, не требовавший
детализации по дням, что предполагает с его стороны наличие хороших
математических навыков. Вряд ли рядовые селяне могли бы похвастаться
такими глубокими и точными знаниями. Кто как ни жрец – кладезь и переносчик
мудрости рода – мог быть способен на подобные заключения и расчеты. Жрец
или волхв – это неотъемлемый участник и руководитель священных культовых
магических действ, главный гадальщик и заклинатель, собиратель мудрости и
преданий племени и рода, главный сказитель и хранитель устных традиций.
е) Языческое жреческое сословие
Славянское жречество, к сожалению табуированная тема: в дошедших до
нас письменных источниках (преимущественно церковного происхождения) она
умышленно не разрабатывалась, и «фигуры языческих волхвов появлялись на
страницах летописей лишь в исключительных случаях, когда им удавалось
увлечь за собой чуть ли не целый город».
«Еще в I тысячелетии до н.э. существовали «события», «соборы», «толпы»
– многолюдные общеплеменные сборища со сложным сценарием языческого
ритуала, с разработанным комплексом обрядов, сопровождаемых заранее
изготовленным реквизитом.
В составе племенной знати должны были быть люди, разрабатывавшие и
совершенствовавшие систему обрядов, знавшие (или создававшие вновь) тексты
молений и песнопений, мелодий напевов, формулы обращения к богам. Вековая
традиция неизбежно должна была переплетаться с творчеством и расширением
репертуара. Жрецы были неотъемлемой частью любого первобытного общества и,
чем больше усложнялась его социальная структура, чем ближе оно было к
верхней грани доклассовой первобытности, тем яснее и многообразнее
выступала роль общеплеменных жрецов, жриц и князей[9], выполнявших часть
жреческих функций» (Б.А.Рыбаков, с.295).
Волхвы, знающие заклятия от засухи, производящие точные расчеты
оптимальных сроков дождей, рассматривались народом как особые существа,
умеющие превращаться в волков, повелевать облаками и даже устраивать
затмение луны или солнца.
Если пытаться воспроизвести состав жреческого сословия древних славян,
то, кроме универсальных волхвов, – «облакогонителей», руководителей
языческих обрядов и жертвоприношений, сюда должны быть причислены и
кузнецы, изготавливавших не только орудия труда и оружие (что же придавало
им значительные вес), но и «женскую кузнь», «кузнь многоценную», проявляя
«хытрость» и «художьство кузньчьско». От древнего глагола «ковать»,
изготавливать нечто из металла, происходит слово «коварство», которое нами
употребляется только в его переносном значении, а в свое время оно
означало: мудрость, уменье, замысловатость.
Помимо волхвов, колдовством занимались и женщины «вълхвы» (в древнем
русском языке существует вариант женского рода единственного числа –
«вълхва»). По-видимому, общественные магические действия производили
мужчины-волхвы, а в семейном, домашнем обиходе, в вопросах гадания и личной
судьбе, в лекарском знахарстве видная роль принадлежала женщинам-ведьмам
(от глагола «въдать» – знать) или ведуньям.
Организация многодневных общеплеменных «событий», собиравших сюда, по
западнославянским материалам, тысячи участников, безусловно требовала
руководства со стороны опытных, знающих сценарий каждого празднества
жрецов, которые почти несомненно подразделялись на разряды по степени
своего значения, вероятно, был и верховный жрец, у которого были свои
помощники.
У каждого языческого святилища наверняка должен был быть свой жрец или
служитель, который заботился об отборе жертвенных животных, их содержании,
собирал и хранил приносимые в святилище дары, оповещал народ о приближении
того или иного празднества, возможно, был актером какого-либо «игрища», где
воспроизводили те или иные моменты мифов. Такими «игрищами» могли быть
новогодние и масленичные карнавалы, жертвоприношения Ящеру (богу подземного
царства), похороны Костромы, Морены или Ярилы…
Очень большую роль в жизни древнего славянского общества играли волхвы-
друиды, которые передавали те сказания, мифы, «кощуны», ради которых «многы
събирающеся к кощюньником».
Все вышесказанное можно отнести и к периоду первого века нашей эры.
Волхвы руководили большими и малыми празднествами, игрищами и собраниями,
они были хранителями и учителями мудрости (опыта) предков; ведуньи гадали
и лечили людей травами; волхвы -кощунники являлись хранителями и
рассказчиками устный преданий, своим мастерством и умением превращая их в
живые мифические картины прошлого.
Но вот на что хотелось бы обратить внимание. Почепского селище,
расположенное в белорусских лесах мы рассматривали как пример обедненной
культуры восточных славян лесной зоны периода сарматского ига. Жители
поселка – это простые пахари-переселенцы из Среднего Поднепровья, которых
разорили сарматы и которых покинула родовая знать и, очевидно, жреческая
знать тоже: «коварные» кузнецы, главные «облакогонители», главные волхвы-
кощуньики, – цвет культуры восточнославянского общества. На наш взгляд,
последнее является важной причиной, повлиявшая на снижение культурного
уровня лесных восточных славян.
Немного иная ситуация наблюдалась у восточных славян, оставшихся в
Среднем Поднепровье. Хотя найденные здесь археологические материалы и
причисляются к зарубинецкой обедненной восточнославянской культуре, все-
таки общая картина жизненного уклада крестьян должна была здесь все-таки
отличаться в сторону наибольшего благополучия, по сравнению с
переселенцами – осваивать новые земли и устанавливать новые социальные
контакты всегда труднее. Хотя эта территория и находилась под постоянным
прицелом сарматов, можно предположить, исходя из археологических
материалов из городища Бабина гора и Трахтемировского городища, что
религиозная жизнь в Среднем Поднепровье, можно сказать, бурлила:
межплеменные «соборища» с жертвоприношением младенцев – чувствуется рука
«умелых» руководителей. Да и с волхвами-кощунниками в этой земле, похоже, было все в порядке: где-то приблизительно в это время возник миф о Бабе-
Яге. Первоначальная Баба-Яга скачет по степи во главе девичьего конного
войска, что явно связано с «женоуправляемыми сарматами» (племена сарматов
находились на стадии матриархата), а дворец ее «тыном огороженный, на
каждой тычине – по голове и только на одной головы нет» (она предназначена
для головы героя сказки) – людоедство Бабы-Яги – собирательного образа
сарматов – напоминает о тысячах жертв и тысячах угнанных в плен мирных
славянах-землепашцах. Только рука мастера, а вернее многих мастеров устного
творчества могла превратить примитивных и жестоких людей в столь яркий и
запоминающийся отрицательный образ, который прожил около 2000 лет. Можно
предположить и место жительство этих мастеров слова, где они могли
непосредственно сталкиваться и ощущать на себе всю жестокость и
отвратительность Бабы-Яги – Среднее Поднепровье. Причем славянам
сколотского периода было понятно, кто именно стоял за этим образом:
впоследствии Баба-Яга превратилась во враждебный женский дух смерти,
который поместили в подземное царство в компанию упырей и других навий
[10] и которого боялись и оберегались, принося жертвы и совершая обряды.
Так что можно даже говорить о культе Бабы-Яги (Мора-Яги) как о культе
женского божества смерти у северо-восточных славян. Здесь мы наблюдаем
интереснейший пример того, как чисто мифологическое существо –
собирательный образ врага – перешел в разряд культовых существ. Этот
пример как нельзя лучше иллюстрирует мифологическую ментальность
крестьянской цивилизации.
Итак, мы подошли к концу нашего долгого путешествия в прошлое на 2000
лет назад. Нам удалось очень много узнать о жизни наших предков восточных
славян, вернее восточных праславян в начале нашей эры. К сожалению, вся
собранная здесь информация имеет косвенный характер, построенный на
догадках и предположениях, но тем не менее, принимая во внимание
универсальный характер многих религиозных мировоззрений, а также «спящую
или длительную» данность крестьянской цивилизации, хочется верить, что мы
выбрали правильный путь.
В заключение же хотелось обратить внимание вот на что: хотя мы и
приурочили наше исследование к 2000 юбилею христианской религии, вернее
даже к юбилею христианского летоисчисления, после всей той информации,
которую мы обработали в ходе исследования, невозможно было не заметить
огромнейшего влияния языческой (народной : «язык» – народ) культуры на
формирование русского христианства. Как мы убедились, очень многие
христианские праздники, особенно связанные с поминовением усопших, имеют
языческое происхождение. Календарные православные праздники – спасы – имеют
те же самые корни, уходящие в языческие традиции, связанные с аграрными
празднествами. Русское православное христианство практически «насквозь
пропитано» отголосками языческой культуры, и в том его своеобразие и
уникальность – религия «верхов», пропитанная традициями «низов», которая в
последствии превратилась в народную религию. Все это, естественно, имеет
под собой исторические причины: во-первых, христианская религия в ее
византийском варианте была принята на Руси с целью упрочнения власти князей
и была в прямом смысле «насажена» народу сверху. Но вот что интересно,
проповедуя новую религию, князья не забывали старые «дедовские» традиции и
продолжали следовать им: веселые шумные карнавальные праздники с волхвами-
кощунами, с танцами и застольным разгульем и еще многое что другое. Народ
же, вообще, свято чтил традиции предков, хотя формально и «принял»
христианство. Такая картина сохранялась долгое время, что, естественно, не
могло не найти отражения в самой православной религии как системе:
«…религиозно-магическое отношение к языческому комплексу постепенно
отступало на второй план, становилось все в большей мере традицией
(впрочем, твердо охраняемой от гонений церковников) и во многом переходило
в сферу отношений к категориям эстетическим. Происходила (частично еще в
XII-XIII вв.) некая «секуляризация» языческого искусства, сочетавшаяся с
более утонченным теологическим отношением к прадедовскому язычеству, как
религиозной системе…Несмотря на тысячелетнее господство государственной
православной церкви, языческие воззрения были народной верой и вплоть до XX
в. проявлялись в обрядах, хороводных играх, сказках и народном и народном
искусстве» (Б.А.Рыбаков, с 782).
70 лет атеизма Советской власти практически не нанесли никакого ущерба
православной вере народа как таковой, за исключением варварского
уничтожения ее священных атрибутов и церковного аппарата. И главная причина
того, что она выжила и осталась жить в душе миллионов русских людей,
несмотря на стремление новой власти «выжечь ее каленым железом», на мой
взгляд – это то, что русское православие имеет тысячелетние народные
(языческие) корни, эти корни настолько прочны и глубоки (они
бессознательны), что это, скорее, некая ментальная категория коллективного
сознания рода (нации), чем просто вера в божественные силы. Можно сказать,
что в силу особых исторических условий, сложившихся в России, православная
религия, благодаря своей народности, превратилась в своеобразное
коллективное ментальное сознание русских людей, объединяющее их в нечто
единое и целое – Род, который имеет свои глубокие исторические корни и
«дедовские» традиции. В связи с этим любая попытка лишить народ базовой
основы его ментальности преступна, пагубна и, в конечном итоге, обречена на
провал. Личность, не ощущающая корней своих – больная личность!
Христианские храмы очень часто строились на священных местах – «красных
горках», да и само слово «храм» имеет явно языческое происхождение –
«хоромина» – священное место круглой формы внутри поселка (от слова «хоро»-
круг), где совершались аграрно-магические обряды (вспомните Почепское
святилище). Возрождение храмов – это возрождение святынь, имеющих
тысячелетнюю историю, напрямую связанную с историей народа. И хотя Россия
сейчас переживает очень нелегкое кризисное время, возрождение храмов и
народных христианских традиций, многие из которых никогда и не забывались,
возвращение людей в храм – все это говорит о том, что многострадальная
«душа русского народа» жива да и никогда не умирала.
Русский народ – это этнос с глубокими тысячелетники корнями, проживающий на
одной и той же территории и имеющий метафизическую связь со своей родной
землей – землей своих предков, которая в прямом и переносном смысле
перепахана их трудолюбивыми руками. Русская ментальность – я не побоюсь
этого слова – все-таки крестьянская ментальность. Мы все потомки пахарей-
сколотов. Иначе как объяснить стремление миллионов городских жителей
получить свой кусочек земли за городом, выстроить там дом своими руками и
посадить огород и деревья, собирая ежегодно пусть мизерный и с точки зрения
жизненной необходимости не такой уж нужный, но зато – свой – урожай.
———————–
[1] Данное издание представляет собой авторскую работу, вошедшую в число
победителей в открытом конкурсе «Гуманитарное образование в высшей школе»,
который проводился Государственным комитетом РФ по высшему образования и
Международным фондом «Культурная инициатива» и является составной частью
программы «Обновление гуманитарного образования в России».
[2] Милоградская археологическая культура является параллельной Скифской,
но более обедненной и географически располагается на лесных территориях
Восточной Европы.
[3] Если духам-навьям противопоставлялась солнечная символика, значит
подобные духи расценивались, как потусторонние, принадлежащие подземному
царству.
[4] Значит у славян, живущих в период, который характеризуется
археологическими памятниками зарубинецкой культуры, существовала
письменно, предназначенная для обслуживания магических обрядов. «Древнейшая
иероглифическая письменность …состояла преимущественно из идеограмм (знак
передает понятие) и логограмм (знак передает слово)…Иероглифическое
письмо – обнаруживает некое умственное содержание с помощью многочисленных,
не лишенных смысла значков. Иероглифика приглашает к толкованию…
Молчаливое пространство иероглифической письменности населяется живыми
впечатлениями и ощущениями человека, иероглиф гораздо легче, чем буква ,
вовлекается во внетекстуальную сферу магии, гаданий, толкований»
(В.Шкуратов, с.219).
[5] Горшок для варева был конечной точкой длинного ряда действий предметов
и разделов природы, обеспечивающих благоденствие земледельца: соха,
вспаханная земля, семена. Ростка, роса и дождь, серп, «кош» для увоза
снопов, жерновки для размола и, наконец, печь и горшок для изготовления
еды. Готовые продукты – каша и хлеб – испокон века были ритуальной пищей и
обязательной частью жертвоприношений таким божествам плодородия, как
рожаницы. Существовали специальные виды каши, имевшие только ритуальное
назначение: «кутья», «коливо» из пшеничных зерен. Варилась кутья в горшке и
в горшке же или в миске подавалась на праздничный стол или относилась на
кладбище в «домовину» (надстройка в виде дома над могилой – дом для
умершего предка) при поминании умерших. Горшок для приготовления еды из
первых плодов считался священным предметом , а также у древних славян
служил урной для захоронения праха . Рыбаков объясняет это явление
следующим образом: «умерший предок содействует урожаю, благополучию своих
потомков; душа покойника с дымом погребального костра поднимается к небу,
от которого зависит урожай; осязаемые останки (прах) укладываются в «сосуд
мал», который или уже применялся для приготовления ритуальной каши в день
первых плодов, или был подобен такому. Горшок с прахом предка зарывался в
землю и прикрывался сверху домовиной или курганом. Таким образом
происходило как бы раздвоение магической силы умершего родича: душа
уходила в небо, а тело – в землю. Горшок для варева становился не только
вместилищем праха, но и как бы постоянным напоминанием предку о первых
плодах, о празднике благополучия» (Б.А.Рыбаков, с. 78).
[6] Неясна этимология слова «родоница». Возможно, что первоначально оно
было связано с «родичами», «дедами» и лишь впоследствии превратилось в
радуницую А может быть, этот термин как-то связан с небесным верховным
богом Родом?
[7] Обряд жертвоприношения небесным богам прародителям, а также «Матери
урожая» часто сводился к следующему: резали скотину и тут же ее готовили
на очаге-жертвеннике, а затем вкушали, как бы разделяя трапезу вместе с
духом божества, который находился здесь же (идол)
[8] Праздник Ма-коши, праздник приготовления и вкушения первых плодов.
[9] Интересна близость двух западнославянских слов «knez» и «kniz» – князь.
Возможно, что в условиях первобытного родового строя князь (от корня «кънъ»
– основа) был и главой семьи и главным исполнителем обрядов.
[10] Близ Шумска (в земле древлян) был раскопан археологический комплекс
(дата – Х в н.э.): большое селение, а на другом берегу реки место, по форме
напоминающее женский образ, внутри которого были найдены многочисленные
захоронения в глиняных горшках, а рядом в большом количестве останки
животных, причем все было покрыто большим слоем пепла, что предполагало
огромное костровище. Женский образ, а также косвенные данные некоторых
письменных источников, навели ученых на следующее предположение: умерших от
мора или на войне людей похоронили, а для отклонения угрозы оставшимся в
живых совершили торжественные жертвоприношения женскому божеству смерти
Бабе-Яге (или Мору-Яге).