Ширинянц А. А., Ермашов Д. В.
Замечательныйисследователь истории русской культуры Г.П. Федотов в статье «Певец империи исвободы», связывая творчество Пушкина с «основным и мощным потоком русскоймысли», отмечал, что «это течение — от Карамзина к Погодину — легко забываетсянами за блестящей вспышкой либерализма 20-х годов. А между темнационально-консервативное течение было, несомненно, и более глубоким иорганически выросшим» (1). Попытаемся рассмотреть, при каких историческихобстоятельствах и в какой духовной и идейно-политической атмосфере возник этотдействительно «мощный поток» отечественной общественной мысли.
По-видимому,не должна вызвать особых возражений точка зрения, согласно которой едва ли невсе главные события русской истории второй половины XVIII — начала XIX в. былиобусловлены высокой степенью интенсивности и динамичности процессаэкономических и политических взаимоотношений России и Европы. Еще в 80-х годахпрошлого столетия историк А.Н. Пыпин подчеркивал, что своеобразие этой эпохи взначительной мере определялось тем обстоятельством, что «влияние европейскихидей, отличающее новую русскую историю, теперь особенно глубоко подействовалона умы и в первый раз сообщило им политические стремления» (2). Это и неудивительно, так как «эволюцию той или иной страны, по крайней мере в новоевремя, неизбежно… опосредует историческая среда, в рамках которой совершаетсяэто развитие» (3). Поэтому, анализируя историю России как часть общеевропейскойи общемировой истории, необходимо выделить следующие двоякого рода задачи,специфичные для российской политики: 1) борьба за объединение Руси, завыживание страны перед лицом нашествия иноземных войск и 2) обновлениеобщественного и экономического строя, которое всегда принимало формуевропеизации. Эпоха нового времени внесла существенные коррективы в сложныймеханизм данного явления, приобретшего отныне черты постепенной и всенабирающей ход капитализации. Иными словами, при изучении истории России концаXVIII в. непременно следует учитывать ее развитие в контексте мирового процессамодернизации, т. е. перехода от традиционного добуржуазного общества киндустриальному.
Нужноотметить, что, став в 1990-е гг. модной, тема особенностей России какмодернизирующегося государства получила в отечественной литературе достаточнополное и развернутое обоснование (4), хотя в этой области исследований у насимеются и более ранние разработки. Прежде всего это книга И.К. Пантина, Е.Г.Плимака, В.Г. Хороса «Революционная традиция в России», в которой авторыобъясняли противоречивость российского варианта «догоняющего развития» именно«предпосылками формационного порядка», а также статья Э.Г. Соловьева (5),который, исходя из концепции Пантина и др., увидел причины возникновения первыхзачатков русского консерватизма в некоторых особенностях частичной тогда ещемодернизации российского общества (6).
Тообстоятельство, что «мировая капиталистическая система… складывалась… подвоздействием первоначально возникшего в Западной Европе „центра“капиталистического развития (Англия и ее соседи) на его „периферию“ (Россию вт. ч.)» (7), повлияло на образование трех эшелонов капитализма, различных поуровню зрелости буржуазных отношений: первый — Западная Европа и СевернаяАмерика; второй — Россия, Япония, Турция, Балканские страны, Бразилия; и,наконец, третий — весь остальной мир.
Благодаряназванным авторам сегодня утвердилась точка зрения о том, что на рубежеXVIII–XIX в. страны второго эшелона встали перед лицом угроз и вызовов,исходивших от уже прошедших первые фазы модернизации европейских ведущих стран.Необходимость развития промышленности, и в первую очередь военной, повлекла засобой стремление «догнать» Европу, заимствуя у нее главным образомтехнико-организационные формы производства и управления. Причем проведениеполитики вестернизации взяли на себя правительства отстающих стран, в силу чегоподобный вариант «догоняющего развития» связан с «революцией сверху». Поэтомугосударство, ставившее себе целью «подновить», стабилизировать существующийрежим, просто-напросто насаждало организационные формы буржуазного хозяйства,что сопровождалось зачастую насильственной ломкой многих характерных принциповнациональной жизни.
Известно,что в России симбиоз феодализма и буржуазных отношений начался при Петре I,после реформ которого в российской государственной политике отчетливопрослеживаются две линии: ориентация на выборочное (в военно-промышленной итехнической областях) заимствование с ужесточением традиционных методов веденияфеодального хозяйства и рост централизации и бюрократизации управления. Этообстоятельство — свидетельство тому, что часто в ситуации «вторичного»буржуазного развития «наличие более развитого капиталистического „центра“является для стран второго эшелона не только стимулирующим, но и угнетающимфактором» (8).
Крометого, буржуазная модернизация России, продиктованная необходимостьюпротивостоять растущей экспансии капитализма Запада, привела к тому, чтообщественно-политическая мысль правящей элиты, эклектичная и наполненнаяэлементами заимствования, постепенно превратилась, по сути дела, в механическийнабор смешанных между собой европейских как просветительских, так ифеодально-аристократических идей. Ярчайший пример тому — «Наказ» Екатерины II,в котором большая часть текста представляет собой заимствования из произведенийфилософско-политической литературы Западной Европы XVIII столетия (9).
Такоеположение дел образно обозначил Н.К. Михайловский, сравнив Россию с кухаркой,примеривающей старые шляпки своей госпожи (Европы). Справедливости ради нужно сказать,что пережив «болезнь роста», к XIX в. русская мысль стала болеесамостоятельной. Переплавив достижения европейского обществознания, она в лицесвоих лучших представителей уже ориентируется прежде всего на самостоятельныеосновы (10). Именно тогда возрождается идея «народности», ставшая чуть позжеэлементом знаменитой уваровской «формулы»: «православие, самодержавие,народность» (11). Не вдаваясь в подробности, отметим ряд существенных, на нашвзгляд, моментов, касающихся «триединой формулы» и Карамзина.
Н.Я.Эйдельман в книге «Грань веков» представил три типа дворянской идейнойориентации: 1) просвещенный прогресс; 2) циническое статус-кво; 3)консервативная критика просвещенного абсолютизма (12).
Забегаявперед, отметим, что именно в борьбе первого и третьего течений прошланачальная треть XIX в., именно в этой борьбе определились два полюсаобоснования монархизма — идеи «просвещенного» и «непросвещенного» абсолютизма.И здесь, как ни странно, победа была на стороне последнего. Действительно, системанепросвещенного абсолютизма, или, словами Карамзина, «деспотизма» Павла I былаотвергнута дворянскими верхами в 1801 г. Но та же система в ином виде всплываетпосле 1825 г. в эпоху Николая I.
Однакомежду двумя подобными явлениями лежит целая историческая полоса — 15 летправительственного просвещенного либерализма и конституционализма, великаяэпопея 1812г., десятилетие тайных декабристских обществ, завершенное ихнеудачной попыткой взять власть.
Заэто время менялись взгляды основной массы дворянства в виду возможнойперспективы краха крепостного уклада; развивались воззрения правящей элиты нанарод, на самодержавие (13).
Всвое время, в самом начале царствования, Николай I поклялся, что, пока он жив,революция не проникнет в Россию. Казалось бы, он сдержал слово: несмотря ни начто, самодержавие в его царствование осталось, хотя бы внешне, монолитной,несокрушимой силой.
Нов его окружении не исчезло, а даже усиливалось ощущение угрозы сложившемусяпорядку вещей, убеждение в существовании внутренних и, прежде всего, внешнихопасностей, которым необходимо было противодействовать. В этом отношениихарактерно признание министра просвещения графа Уварова, что он умрет спокойно,если ему удастся «отодвинуть Россию на 50 лет от того, что готовят ей теории»(14).
Вероятно,мечта о «спокойной смерти», а лучше (и вернее) сказать, о спокойной жизни иподвигла С.С. Уварова на создание известной «триединой формулы». Однако еслидаже признать, что единственным автором этой теории является С.С. Уваров, тоодномоментность возникновения триады «православие, самодержавие, народность»,даже в рамках творческой деятельности одного человека — в нашем случае Уварова,— как нам кажется, не представляется возможной (15). Возьмем, например, термин«народность» как часть этой формулы и проследим внешнюю и внутреннюю (еслиможно так выразиться) историю его утверждения в общественном сознании.
Вопросо «народности», прежде всего как о признаке литературы, возникает как«воспроизведение» образа мыслей народа. Некоторые исследователи связываютвозникновение термина с творчеством Карамзина, другие его «родителем» считаютП.А. Вяземского. А декабрист М.С. Лунин утверждал даже, что сама формула«самодержавие, православие, народность» была впервые произнесена за 50 лет доУварова одним из профессоров Московского университета (16).
Онемецком происхождении понятия говорит Г.Г. Шпет, ссылаясь при этом на книгуФр. Яна «Немецкая народность», с которой был знаком Уваров. Там, в частности,сказано: «То, что собирает отдельные черты, накапливает, усиливает их,связывает воедино, создает из них целый мир, эту объединяющую силу вчеловеческом обществе нельзя назвать иначе, как народностью». Правитель долженстремиться к тому, чтобы единая человеческая культура возникла в государствекак своеобразная народная культура. Последняя не создается по приказу илипринуждению. Культура народа в настоящем есть всегда культура народа в прошломи т. д. и т. п. (17)
Чтоже касается употребления термина в русской литературе, то уже здесь все так женеоднозначно. Еще Пушкин сетовал на то, что «с некоторых пор вошло вобыкновение говорить о народности, жаловаться на отсутствие народности… ноникто не думал определить, что разумеет он под словом „народность“» (18).
Этойнеопределенности способствовала и сама лексическая природа термина. Ведь сконца XVIII и особенно в начале XIX в. в России активно шел процесс«омирщвления», демократизации русского литературного языка, за счет введения внего неопределенных существительных, образуемых из прилагательных с помощьюсуффикса «ость»: промышленность, общественность (Карамзин), бедность,народность и т. п. Появление отвлеченной лексики свидетельствовало обопределенных сдвигах в общественном сознании, так как, безусловно, отвечалоновым потребностям таких его форм, как историческая и философская, политическаяи правовая. Историко-философская реконструкция позволяет сделать вывод о том,что принцип «народности» возродился не только в силу внешних обстоятельств —антирусских настроений на Западе, вызванных русофобией в виду имевших под собойоснования притязаний России на роль вождя всех славян. На наш взгляд, принцип«народности» имел более глубокое основание — культурно-философское — кактребование создания национальной русской общественной науки и отказа отпреклонения перед западными философской, социально-политической мыслью илитературными образцами. То есть в данном случае может трактоваться как«духовная самостоятельность», национальная самобытность, включающая идеюпатриотизма.
Действительно,события европейской истории конца XVIII — начала XIX в. (и, прежде всегореволюция во Франции) — способствовали повороту научных и литературныхинтересов к истории отдельных народов, постановке вопроса о соотношениинародности и государственности (яркий пример — Карамзин). Вследствие этогоглавной проблемой эпохи становилась «народность» как идея национальнойсамобытности, раскрываемая, в частности, и через историю.
Именнопоэтому уже при своем появлении термин «народность» вызвал различные толкованияи быстро приобрел смысл не только и не столько литературного, сколько преждевсего политического принципа.
Н.М.Карамзин в своих ранних произведениях стремился привлечь внимание читателей к«народности», хотя и в духе традиционализма XVIII в. Эти же настроения звучалив собраниях «Бесед любителей русского слова» — литературного объединениядворянской интеллигенции. По понятиям тогдашних «архаистов», народ представалкак «индивид высшего порядка», как некая «автономная и замкнутая в себесубстанция, не разложимая механически на отдельных индивидов» (19). По мнениюЮ.М. Лотмана, такое обращение к народу как «единице истории» неизбежно ставило«вопрос о принципах национальной психологии» (20).
Народныеобычаи, поверья, черты характера, вера и суеверия постепенно переплавлялись впонятие «народность», которое уже в александровскую эпоху, по свидетельствусовременника, «величаво реяло надо всей еще хаотически бродившей русской жизньюи литературой» (21).
Этуидею С.С. Уваров и совместил с православием и самодержавием как недостающий длядовершения формулы компонент. Итак, программа нового царствования была выраженав словах «православие, самодержавие, народность». Эта «триединая формула»,сознательно противопоставленная известному революционному девизу «свобода,равенство, братство», во многом напоминала идеологию Карамзина, но вместе с темсущественно от нее отличалась. Отметим несколько таких отличий, самыхсущественных, на наш взгляд: 1) в третьем члене формулы — «народности» —находила выражение не только националистическая тенденция, но также, и дажепрежде всего, стремление самодержавия расширить свою, если можно таквыразиться, «социальную базу» или, другими словами, получить непосредственнуюопору в «народе» (в широком значении этого слова); 2) формула Уварова, такимобразом, противостояла идее Монтескье (столь близкой Карамзину) опосредничестве между властью и народом, отвергала претензии дворянства на такоепосредничество. В данном случае «верноподданный» народ противопоставлялся вофициальной идеологии оппозиционно настроенному дворянству; 3) уваровская«народность», в отличие от национализма Карамзина, не содержала в себе никакихантибюрократических акцентов, критики злоупотреблений самодержавия. Напротив,именно в бюрократии Уваров усматривал подлинно «народную» систему, открывающуюперед каждым возможность социального продвижения. Систему, принципиальноотличную от аристократизма, а значит, гарантированную от социальной революции(22).
Вконтексте проблемы «народности» тема европеизации России приобретает висторико-культурном отношении прежде всего критическое звучание, чтообъясняется следующим немаловажным обстоятельством. Главным негативным итогомевропеизации и во многом некритического заимствования европейского опыта явилсяфакт образования в российском обществе двух враждебных складов жизни — факт,подлинность которого подтверждает хотя бы его констатация такими разными посвоей политической ориентации мыслителями, как И.В. Киреевский и А.И. Герцен(23). Первый писал, что царящая в русской жизни заимствованная и «возросшая надругом корне» образованность «… есть главнейшая, если не единственная причинавсех зол и недостатков, которые могут быть замечены в русской земле» (24). Емувторил Герцен, увидевший среди результатов преобразований Петра I то, что«… императоры отдали на раздробление своей России, придворной, военной, одетойпо-немецки, образованной снаружи, — Русь мужицкую, бородатую, не способнуюоценить привозное образование и заморские нравы, к которым она питала глубокоеотвращение» (25).
Однакоуже и в XVIII в. можно обнаружить зачатки иного отношения к Западу, которое непозволяет утверждать, что «русская душа попала в „плен“ Западу» окончательно(26). Так, например, В.В. Зеньковский выделил два типа отношения к европейскойкультуре: для одних Запад был дорог своей внешней культурой, движением ксвободе, духом Просвещения, который в представлениях русских неразрывносвязывался со всей технической культурой Европы; для других, в основноммасонов, в европейской действительности привлекала духовная жизнь Запада,традиции религиозного отношения к человеку и обществу (27). Не случайно именноиз масонского круга вышел Н.М. Карамзин, впервые публично поставивший передрусским обществом вопрос о действительной ценности просветительских идей (28).
Нужноотметить следующее обстоятельство. Если для большинства образованного русскогокласса конца XVIII в. вопрос об историческом развитии России решался с позицийтого, что Россия постепенно движется по единой универсальной дороге прогресса,лишь запаздывая на ней по сравнению с другими народами Европы, то уже к началуXIX в. идеология Просвещения оказалась скомпрометированной в результате террораФранцузской революции.
В 1795 г. Карамзин в статьях «Мелодор к Филалету. Филалет к Мелодору» выразил иобобщил удивление русских людей и неприятие ими событий, совершавшихся воФранции (29). Характерно, что здесь Карамзин Французскую революцию связываетуже со всей системой европейской цивилизации и европейским типом мышления:«Конец нашего века почитали мы концом главнейших бедствий человечества идумали, что в нем последует важное, общее соединение теории с практикою,умозрения с деятельностию… Где теперь сия утешительная система?.. Она разрушиласьв своем основании!.. Век просвещения! Я не узнаю тебя — в крови и пламени неузнаю тебя — среди убийств и разрушения не узнаю тебя!» (30)
Этислова (впоследствии сочувственно приведенные А.И. Герценом в письмах «С тогоберега»: «… выстраданные строки, огненные и полные слез…» (31) содержат всебе многое из того, что позднее развернулось в критику буржуазной Европы иевропейских либеральных идей. События во Франции стимулировали ситуациюориентационного кризиса в России: создав себе идола — «Европу» — и поклоняясьему больше века, россияне вдруг обнаружили, что идол этот превратился в демона— Велиала (32), а европейцы, чьему стилю жизни так долго и упорно старалисьподражать, могут быть не менее экстремистами, чем Е. Пугачев.
Витоге Французская революция явилась тем поворотным пунктом в русском сознании,который поставил под сомнение сами основы европейской жизни и вызвал вопросы осмысле того, чего же достигли европейские народы в своем развитии. «В лицеКарамзина… мы видим яркого представителя тех кругов российского дворянства,которые от… заимствования европейского опыта перешли к напряженной рефлексииоб исторических судьбах родной страны. Французская революция, несомненно,стимулировала этот процесс и ввела его в консервативное русло» (33).
***
«Внешняя»биография Николая Михайловича Карамзина небогата событиями. Он родился 1декабря 1766 г. в Симбирской губернии. Получив первоначальное образование дома,продолжил его в одном из московских частных пансионов, посещал некоторыезанятия в Московском университете. Далее последовала кратковременная служба вгвардии, сближение и разрыв с масонским кружком Н.И. Новикова, годичноепутешествие по Европе (1789–1790), журналистская и издательская деятельность, апосле 1803 г. и до самой смерти — работа над многотомной «Историей государстваРоссийского». Вот канва его жизни. Однако творческая эволюция Карамзина какмыслителя и как личности далеко не так размеренна и спокойна.
Всоветской исследовательской литературе долгое время господствовала довольноупрощенная схема эволюции русского историка: либерал и западник вначале ипатриот, консерватор в конце. Согласно такому подходу приводились исоответствующие цитаты, подтверждающие «либерализм» или монархизм Карамзина.Но, как заметил еще Ю.М. Лотман, настоящий научный поиск не сводится к умениюподбирать цитаты. С этой позиции часто цитировавшимся словам Карамзина: «Всенародное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами»(34) можно противопоставить следующий отрывок из тех же «Писем русскогопутешественника» (1791): «У нас всякий… без всякой нужды коверкаетфранцузский язык, чтобы с русским не говорить по-русски; а в нашем такназываемом хорошем обществе без французского языка будешь глух и нем. Не стыдноли? Как не иметь народного самолюбия? Зачем быть попугаями и обезьянамивместе?» (35)
Говоряо «либерализме» Карамзина, отметим, что наиболее обоснованной, с точки зренияотнесения историографа к либеральному направлению русской общественной мысли,выглядит позиция В.В. Леонтовича, утверждавшего, что «традиционализм Карамзинаспособствовал развитию либерализма в России». По мнению исследователя, автор«Истории государства Российского» призывал правительство осуществлять в рамкахабсолютной монархии либеральную программу, «во всяком случае, в той мере, вкакой программа эта предусматривает не политическую, а гражданскую свободу»(36). Это было справедливым, а следовательно, и нравственным требованием,полагал Леонтович, подчеркивая, что как политического мыслителя Карамзина«можно понять и правильно осмыслить его подход к государственным и правовымпроблемам только если не упустить из виду решающее значение, которое он придаетнравственным принципам, этическим требованиям в государственной и общественнойжизни» (37).
Нанаш взгляд, точка зрения Леонтовича уязвима с нескольких сторон. Во-первых,выделяя в либеральном мышлении только абстрактную идею свободы личности и темсамым игнорируя рационалистическо-механистический контекст этой идеи, онпонимает по сути под либерализмом все то позитивное, –– с точки зренияосуществления человеческой свободы и субъективных прав, –– что накопилочеловечество за всю свою историю. Суть либерализма («подлинного», подчеркивалЛеонтович) заключается в уважении «к существующему, прежде всего к существующимсубъективным правам» (38). Однако вспомним хотя бы то, что политическойкультуре России до сих пор свойственен внеправовой подход к государственным иполитическим проблемам. В данном контексте отсутствия традиций законопочитания,низкой правовой культуры не только народа, но и правящей элиты, трудно,пожалуй, вообще говорить о русском либерализме по причине отсутствия основытакового –– правовой личности (по крайней мере, в первой половине XIXстолетия). Во-вторых, требования оценивать мир политики критериями совести ичести, а не закона, вытекающие из них принципы отстаивания человеческогодостоинства, борьбы с рабской психологией и т. п. отнюдь не являютсяпрерогативой либерального сознания, –– несмотря на несходство социокультурных иисторических основ различных человеческих сообществ, –– моральные требованияживут и реализуются везде, в любых идеологических и правовых континуумах.
Вэтом смысле причисление Карамзина к либералам, –– людям, «прокламирующих идеилиберализма» и сделавших поэтому «очень много для духовного сближения России иЗапада» (39), –– лишь на том основании, что историк всю свою жизнь следовалидеалам внутренней, духовной свободы человека, представляется не совсем обоснованным,что понимают и сами авторы подобных утверждений, постоянно оговариваясь, что«допустимо говорить лишь об элементах либерального мышления» Карамзина (40).
Неотвергая окончательно либеральных интенций в творчестве Карамзина, некоторыхпротиворечий в его идейной эволюции и не ставя перед собой задачу проследитьвесь творческий путь русского мыслителя и охарактеризовать некоторыепротиворечия его идейной эволюции, ограничимся рассмотрением лишь одной стороныданной проблемы, а именно анализом процесса формирования и развитияконсервативно-патриотических взглядов Карамзина, возросших на основескептического отношения писателя к европейским по своей природе идеям ивозможности их воплощения в реальных российских условиях.
Приведеннаяцитата о неумении русских говорить по-русски свидетельствует о том, что первые,пока еще импульсивные, выступления раннего Карамзина против европеизации былисосредоточены в области языкознания и лексических возможностей русского языка.По словам историка К.Н. Бестужева-Рюмина, в 90-е годы XVIII в. «в высших сферахдействуют галломаны, англоманы и даже враги России… древность русская…совершенно неизвестна… русские дети с самого нежного возраста залепеталипо-французски» (41).
Ив этой ситуации нельзя не оценить положительной роли Карамзина, поведшеголитературную борьбу за возвращение к народным началам как в русском языке, таки в русской жизни в целом. Его первая историческая повесть «Наталья, боярскаядочь» (1792) начинается словами: «Кто из нас не любит тех времен, когда русскиебыли русскими, когда они в собственное платье наряжались, ходили своеюпоходкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком и по своему сердцу?»(42)
Бурнаядеятельность писателя по изданию «Московского журнала» (1791–1792), альманахов«Аониды» (1794, 1797), сборников «Пантеон российских авторов» (1802), журнала«Вестник Европы» (1802–1803) имела своим результатом невиданное для усилийодного человека достижение: он сумел, по выражению В.Г. Белинского, «заохотить(43) русскую публику к чтению русских книг» (44).
Кредоже Карамзина в эти годы можно выразить его же словами: «Народ унижается, когдадля воспитания имеет нужду в чужом разуме» (45).
Особенновозмущало писателя пренебрежительное отношение иностранцев ко всему русскому, ина «мудрое предложение одного ученого немца, сделанного им России», — забытьрусский язык, он не нашел для ответа иных слов, кроме лаконичного замечания:«Ум заходит за разум» (46).
Карамзинчасто сетовал на то, «как мало… моральных характеров между иностранцами вотношении к России! Сколько видели мы неблагодарных!.. Едва ли один из двадцатифранцузов и немцев, многим обязанных России, говорит и пишет об нас с должноюсправедливостию и без грубых, оскорбительных предрассудков» (47). При этомнужно заметить, что в ответ на подобные оскорбления Карамзин не стал в своюочередь уничижительно высказываться о европейцах. Напротив, ценя все хорошее вРоссии, он ценил его и в других странах. Примером может служить его отношение кангличанам, которые импонировали ему тем, что, в отличие от большинства русскихаристократов, они «хотят лучше свистать и шипеть по-английски с самыми нежнымилюбовницами своими, нежели говорить чужим языком, известным почти всякому изних» (48).
Привсем этом, писатель был чужд крайностей появившихся чуть позднее «шишковистов»,которые вслед за своим главой, адмиралом А.С. Шишковым, ратовали за строгоесоблюдение норм церковнославянской грамматики в письменной и устной речи (49).Карамзин же, наоборот, стремился очистить русский язык от громоздких архаичныхформ и тем самым добиться его легкости и доступности для как можно болееширокого круга российских читателей.
Важнымисточником при изучении взглядов Карамзина в рассматриваемый период являетсяуже упомянутый журнал «Вестник Европы» — первый политический журнал в России,для публикаций которого характерно критическое отношение издателя ко многимсторонам европейской политической и экономической жизни. «Вестник Европы» ипредшествовавшая его изданию работа «Историческое похвальное слово ЕкатеринеII» (1801–1802) интересны еще тем, что в них мы впервые видим более или менеестройную систему консервативных воззрений Карамзина, построенную им в видеоткликов на европейские события.
Главныйфакт всемирной истории XVIII в. — Французская буржуазная революция — былпредметом политических размышлений Карамзина в период 1790–1803 годов. Онпонимал, — если не на уровне причин, то на уровне следствий, — что «Французскаяреволюция относится к таким явлениям, которые определяют судьбы человечества надолгий ряд веков. Начинается новая эпоха…» (50) Пристально всматриваясь в это«явление», Карамзин пришел к выводам, позволившим ему сформулировать базовыепринципы своей идеологической позиции, напрямую коррелирующейся со взглядамипервых европейских консерваторов: «Всякое гражданское общество, векамиутвержденное, есть святыня для добрых граждан; и в самом несовершеннейшемнадобно удивляться чудесной гармонии, благоустройству, порядку. Утопия будетвсегда мечтою доброго сердца, или может исполниться неприметным действиемвремени; посредством медленных, но верных, безопасных успехов разума,просвещения, воспитания, добрых нравов… Всякие насильственные потрясениягибельны… Легкие умы думают, что все легко; мудрые знают опасность всякойперемены, и живут тихо…» (51)
Карамзин,так же как, например, и Берк, главные причины революции усматривал в стремлении«новых политиков» утвердить во Франции «модную представительную систему,следствие долговременного просвещения» (52), осуществить «мечту равенства»,которая в итоге всех французов сделала «равно несчастными» (53). Таким образом,видно, что критическое отношение русского писателя к политическому переворотуво Франции сопровождалось одновременно и неприятием стоящих за ним«безрассудных якобинских правил» (54), отрицанием идеологии «осьмого-на-десятьвека, слишком рано названного философским» (55).
Эта,позволим себе сказать так, «нефилософскость» XVIII в., заключающаяся, по мыслиКарамзина, в утопичности и излишней претенциозности умственных проектов просветителей,доказана самой революцией: «… мы увидели, что гражданский порядок священ дажев самых местных или случайных недостатках своих; что власть его есть длянародов не тиранство, а защита от тиранства;… что все смелые теории ума…должны остаться в книгах:… что учреждения древности имеют магическую силу,которая не может быть заменена никакою силою ума: что одно время и благая волязаконных правительств должны исправить несовершенства гражданских обществ»(подчеркнуто нами — авт.) (56).
Изкритики, направленной против рационалистической философии просветителей (57),органично вырастает взгляд Карамзина на республиканскую форму правления.Ключевский очень тонко подметил, что сочувствие к республиканскому правлению (в«Марфе-Посаднице») — «влечение чувства, не внушение ума: политические ипатриотические) соображения склоняли к монархии, притом к самодержавной» (58).
Каксчитал Карамзин, попытка французов воплотить в жизнь республиканские идеалы«сделала многих… почти варварами» (59) и обернулась в конце концовобразованием «нового вида монархии» (60). Этот факт, по мысли писателя, еще разсвидетельствует в пользу той истины, что «или людям надлежит быть ангелами, иливсякое многосложное правление, основанное на действии различных воль, будетвечным раздором» (61). Поэтому-то провозглашает Карамзин устами князя Холмскогов повести «Марфа-Посадница» (1803): «Нет порядка без власти самодержавной» (62)и «не вольность, часто гибельная, но благоустройство, правосудие и безопасностьсуть три столпа гражданского счастия…» (63).
Такимобразом, в антипросветительских взглядах, основанных на простом эмпирическоманализе европейских событий, видятся также и корни карамзинского монархизма.«Что… представляет нам история республик?.. Мое сердце не менее других воспламеняетсядобродетелию республиканцев; но… сколь часто именем свободы пользовалосьтиранство?» — вопрошает Карамзин в «Историческом похвальном слове Екатерине II»(64).
Помнению В.О. Ключевского, «в спорах о лучшем образе правления для России он (Карамзин— авт.) стоял на одном положении: Ро(ссия) прежде всего д(олжна) быть великою,сильною и грозною в Европе, и только самодержавие может сделать ее таковою. Этоубеждение, вынесенное из наблюдения над пространством, составом населения,степенью его развития, международным положением России, К(арамзин) превратил взакон основной исторической жизни России по методу опрокинутого историческогосиллогизма: самодержавие — коренное начало русского государственногосовременного порядка; следов(ательно), его развитие — основной факт русскойисторической жизни» (65).
Поубеждению Карамзина, преимущество монархии перед республикой заключается нетолько в том, что «единая, нераздельная, державная воля может блюсти порядок исогласие» (66) в обществе, но и в том, что монархическое правление «не требуетот граждан чрезвычайностей, и может возвышаться на той степени нравственности,на которой республики падают» (67). И если в «Письмах русского путешественника»Карамзин весьма сочувственно отзывался о нравах жителей швейцарских кантонов,то в период «Вестника Европы» он писал уже о «моральном падении Гельвеции».Писатель, присмотревшись к жизни Швейцарии, вместо «народной добродетели»увидел разгул «личных страстей, злобного и безумного эгоизма» (68), вместоидеальной республики — правление нескольких богатых землевладельцев и мещан, авместо силы действия демократической конституции — господство золота и«торгового духа».
Этинаблюдения позволили Карамзину охарактеризовать сущность современного емуевропейского сознания одной формулой — «вся философия состоит теперь вкоммерции» (69). Иными словами, объектом критики русского мыслителя с этогомомента стал не только один из основных принципов европейского либерализма —индивидуализм, но и сопутствующие ему принципы свободной торговли и свободыдействий (70).
Неприятиеновых капиталистических отношений, проникнувших в самые основы устройствамногих западных республик, вылились на страницах «Вестника Европы» всаркастические и порой беспощадные оценки буржуазного образа жизни. Так, встатье «Известие о нынешнем состоянии республики Рагузы» (71) русский литераторотмечал, что в некогда славной своей умеренностью области «исчезли истинныеграждане: остались одни купцы, для которых железный сундук был идолом, контораотечеством, любовь к богатству единственным чувством» (72). В заметке «Обществав Америке» он указывает на «дух торговли» как главную причину того, что «людибогаты и грубы;… богачи живут только для себя, в скучном единообразии — едят ипьют… Богатство с бедностию и рабством является в разительной противности»(73).
Следствиемвсего этого, предсказывал Карамзин, будут неизбежные конфликты и военныестолкновения между государствами: «Может быть, я обманываюсь; но мне трудноверить бескорыстию… народа, который начинает… торговать» (74). И как раз встолкновении экономических интересов Англии и Франции он находил одну изосновных причин политического противостояния этих стран в начале 1800-х годов(75).
Интереснав этом отношении также статья Карамзина «Английская промышленность», в которойавтор, описывая подготовку англичан к войне, выделял в качестве одного изпризнаков английской «купеческой системы» (76) такое явление, как(воспользуемся современной терминологией) милитаризация экономики: «Всякийлавочник хочет торговать вещами, потребными для воинского стана, и находитспособ иметь двойной барыш. Любопытно видеть, как все механические искусствапользуются сем случаем для своей выгоды» (77).
Каксчитал писатель, основой такого рода деятельности была «новая политика»европейских стран, суть которой сводилась к эгоистичным и циничным лозунгам: «Ограждане, граждане! сперва деньги, а после добродетель!.. Художества, полезныедля войны и торговли, должны быть единственным предметом нашего воспитания»(78).
Итак,демонстрируя растлевающую роль духа торговли, Карамзин убеждал русскихчитателей, что стяжательство и жажда богатства губят добродетели, чтобуржуазные отношения уничтожают человеческую личность и вносят раздор и враждув жизнь обществ и государств.
Нелишним будет, наверное, привести также точку зрения Карамзина на колониальнуюполитику западноевропейских стран. В этом вопросе прослеживается очевидноежелание писателя провести четкую границу в оценке действий русских иевропейцев. Например, в статье «О российском посольстве в Японию» Карамзин суверенностью писал, что в русских моряках, отправившихся в кругосветноеплавание, коренные жители встреченных земель «увидят… не хищников, нетиранов, которые некогда спешили по следам Колумба злодействовать в Новом Мире,но друзей человечества» (79). В «Известии об островах Канарских» (80), взаметке «О несчастном состоянии Сен-Домингской колонии» (81) автор снегодованием рассказывал о жестокостях колонистов, уничтоживших населениезавоеванных островов — «народ добрый, крепкий» (82).
Иеще одну проблему, которую поднимал на страницах «Вестника Европы» Карамзин,нельзя, на наш взгляд, обойти вниманием. Речь идет о пропаганде издателемжурнала чувств патриотизма и «народной гордости». Стремление Карамзина отгородитьРоссию от духовного влияния революционного буржуазного Запада привело его кнеобходимости создания и осуществления программы, если так можно выразиться,патриотического воспитания граждан.
«Мыстоим на земле, и на земле Русской, — писал он, — смотрим на свет не в очкисистематиков, а своими природными глазами» (83), и поэтому нам вовсе не нужноследовать советам «иностранных глубокомысленных политиков», которые, «говоря оРоссии, знают все, кроме России» (84).
Заявив,что «россияне одарены от природы всем, что выводит народы на высочайшую степеньгражданского величия» (85), Карамзин поставил перед литературой задачунравственного воспитания русского народа, ибо «вернейшая опора…государственных прав есть государственная добродетель» (86), т. е. патриотизм.И литература, посредством чувств прекрасного и доброго вызывающая любовь ктишине и порядку в своем отечестве, должна в этом отношении стать главнымпроводником «народного самолюбия» и народной гордости у россиян.
Приэтом роль литературы и просвещения, по мнению Карамзина, тем более весома, чтопатриотизм является сознательной любовью к родине: (87) «Патриотизм есть любовько благу и славе отечества и желание способствовать им во всех отношениях. Онтребует рассуждения…» (88).
Однако,признавал Карамзин, русские пока еще «излишно смиренны в мыслях о народномсвоем достоинстве — а смирение в политике вредно. Кто самого себя не уважает,того, без сомнения, и другие уважать не будут» (89). Причем в характеристикеКарамзиным патриотизма нет «слепой страсти». Он был уверен, что истинная любовьк отечеству состоит не в том, чтобы «без разбора хвалить все, особенно то, чтольстит вкусу дня, а в том, чтобы по совести сказать правду» (90). Карамзинпредостерегал русское общество не только от национального самоуничижения, но иот патриотического ослепления в оценке достоинств своей собственной нации.«Народ ни мало не выигрывает, доказывая, что его совместник презрителен» (91),— утверждал он, обосновывая свою мысль, что национальная гордыня не является народнымдостоинством.
Заключаясвои размышления о патриотизме, Карамзин в статье «О любви к отечеству инародной гордости» подчеркивал важность своевременного прекращения безоглядногозаимствования европейского опыта: — «… есть всему предел и мера… Патриотспешит присвоить отечеству благодетельное и нужное, но отвергает рабскиеподражания в безделках… Хорошо и должно учиться: но горе… народу, которыйбудет всегдашним учеником» (92).
Такимобразом, мы видим уже сознательную и аргументированную позицию русскогописателя, выразившуюся в признании необходимости особого для каждого народапути развития. В свете этого становится понятным факт уединения, как писалПушкин, «в ученый кабинет во время самых лестных успехов» (93) — факт обращенияКарамзина к истории, и прежде всего к истории России, в которой он попыталсяотыскать главную традицию, главную «особенность нашей гражданской жизни»,дававшую бы возможность говорить о том, в каком направлении движется Российскоегосударство.
«Чтоесть история? — задает вопрос Карамзин и сам же отвечает: — Память прошедшего,идея настоящего, предсказание будущего» (94).
Кзанятию историей подталкивали писателя и принципы, заявленные им в рамкахпрограммы патриотического воспитания граждан: «Я не верю той любви к отечеству,которая презирает его летописи или не занимается ими: надобно знать, чтолюбишь, а чтобы знать настоящее, должно иметь сведения о прошедшем» (95). Иначеговоря, убеждение в том, что «русский, по крайней мере, должен знать цену свою»(96), а также осознанная потребность в нахождении и обосновании особого путиразвития России, отличного от наполненного революционным хаосом путиевропейского, обусловили переход Карамзина от литературной деятельности кмноголетним историческим изысканиям.
Подводянекоторые итоги, можно утверждать, что социально-политическая программаКарамзина оформилась под влиянием Французской буржуазной революции 1789–1794гг. Отрицание «ужасов» террора и кровопролития общеевропейских войн имело своимпоследствием и отрицание просветительской идеологии, теоретически подготовившейнаблюдавшийся тогда разрушительный ход событий. Очевидная политика европеизацииРоссии стимулировала процесс развития консервативной мысли Карамзина изаставила его, помимо критики европейских либеральных идей, заняться созданиемсобственной национальной концепции исторического пути России, противостоящейвеяниям народившегося буржуазного мира и возможным политическим потрясениям.
Изтрех основных тем европейского консерватизма той поры: 1) неприятие революции; 2)противостояние влиянию рационализма; 3) критика индивидуалистических ценностейразвивающейся капиталистической цивилизации — Карамзин наиболее полно развилпервую (97). Тем не менее и две другие были достаточно ярко освещены русскимписателем. И что наиболее важно — русская консервативная мысль, представленнаяименем Карамзина, возникла в виде реакции не столько на либерально-буржуазнуюидеологию как таковую, сколько на осознанную тогда зависимость России отЕвропы, являющейся как раз носительницей этой идеологии. Данное обобщениепозволяет говорить о двух главных — определивших все остальные — признакахрусской консервативной традиции: антиреволюционности и антиевропеизме, илииначе антилиберализме и национализме.
Список литературы
1.Федотов Г.П. Певец империи и свободы //Мыслители русского зарубежья. Бердяев.Федотов. СПб., 1992. С. 390.
2.Пыпин А.Н. Общественное движение при Александре I. СПб., 1871. С. 1.
3.Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. М., 1986.С. 8.
4. См., напр.: Модернизация: зарубежный опыт и Россия. М., 1994; Модернизация в России и конфликтценностей. М., 1994; Российская модернизация («круглый стол») // Вестник Моск.ун-та. Серия 12: Социально-политические исследования. 1993. № 4 и мн. др.
Здесь,по-видимому, следует сделать оговорку. Как показывает знакомство с научнойлитературой по данной теме, концепция модернизации не всегда оказываетсякорректной в применении к исследованию феноменов российской истории иполитической жизни. Более того, «миф модернизации» (Панарин А.С. Философияполитики. М., 1996. С. 31) имеет в своем «активе» в основном критические, а неположительные оценки. Однако для настоящего исследования эту концепцию, взятуюв качестве «рабочей схемы», можно признать достаточно функциональной и вполнеприемлемой.
5.Соловьев Э.Г. О некоторых особенностях формирования консервативного идейногокомплекса в России. К постановке проблемы // Проблемы общественно-политическоймысли в зеркале новой российской политологии. М., 1994.
6. См.: Там же. С. 6–9.
7.Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. М., 1986.С. 15.
8. См.: Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. М., 1986. С. 28–32.
9.Об этом, напр., см: Омельченко О.А. Кодификация права в России в периодабсолютной монархии. М., 1989. С. 33–34.
10.Творчество этих «лучших» представил М.А. Маслин в книге: «Русская идея» (М.,1992).
11.Нужно отметить, что трактовка «официальной народности» в историографиинеоднозначна. Вокруг этой формулы ведутся споры, существуют различные точкизрения на этот вопрос, мы лишь их обозначим: 1) «теория официальной народности— правительственная идеология 30–50-х годов XIX в.» (Пыпин и подавляющеебольшинство историков); 2) оттенок 1-й — уваровская формула не имеет нимировоззренческой глубины, ни идеологической искренности и не являетсяфилософской системой: это не что иное, как сумма бюрократических предписаний.По мнению, например, С.М. Соловьева, уваровская теория была не более чем ловкойканцелярской штучкой — лживой, лицемерной и потому лишенной созидательной силы.«Уваров, — писал Соловьев, — придумал эти начала, то есть слова: православие,самодержавие и народность; православие будучи безбожником, не веруя в Христадаже по-протестантски; самодержавие — будучи либералом; народность — не прочтяв свою жизнь ни одной русской книги, писавши постоянно по-французски ипо-немецки» (Соловьев С.М. Избранные труды. Записки. М., 1983. С. 267–268).
И3-я точка зрения — это точка зрения прежде всего Н.И. Казакова, которыйсчитает, что «официальная народность» как идеология николаевского режима не чтоиное, как миф, легенда, созданная спустя 40 лет после уваровского циркуляра.«Спустя 40 лет» потому, что именно в 70-е годы либеральный историк Пыпин ввел внаучный оборот понятие «официальная народность» (Казаков Н.И. Об однойидеологической формуле николаевской эпохи // Контекст–1989. Лит.-теорет.исслед. М., 1989. С. 5–9).
12. См.: Эйдельман Н.Я. Грань веков. Политическая борьба в России. Конец XVIII –– начало XIXстолетия. СПб., 1992. С. 20–24.
13.Там же. С. 372–375.
14. См.: Никитенко А.В. Дневник: В 3 т. Т. 1. М., 1955. С. 174.
15.Подробнее об этом см.: Ширинянц А.А. Очерки истории социально-политическоймысли России XIX в. М., 1993. С. 48–54.
16.Лунин М.С. Письма из Сибири. М., 1987. В качестве замечания: Лунин, посвятившийэтой проблеме несколько писем и работ («Взгляд на русское Тайное общество» и«Разбор Донесения тайной следственной комиссии»), критически оцениваеттеоретические основы николаевского абсолютизма. Он приходит к выводу, что «триначала, составляющие настоящую систему цивилизации, разнородны и противоречащиев своих взаимных отношениях. Их можно заменить одним началом; меньше слов,больше дела» (Там же. С. 14).
17.Шпет Г.Г. Очерк развития русской философии // Шпет Г.Г. Сочинения. М., 1989. С.250; JahnF.L. Deutsches Volkstum. Leipzig; Wien (o. J.). S. 21. Далееговорится: «Сюда относится то общее, что присуще народу, его внутренняясущность, его помыслы и жизнь, его способность к воспроизводству и продолжениюрода. В результате во всем фольклоре господствует народный дух, народныечувства, любовь и ненависть, радость и печаль, переживания и поступки, лишенияи приобретения, надежды и стремления, предчувствия и вера. Это сплачивает всехпредставителей народа, не лишая их свободы и самостоятельности, наоборот,укрепляя их связь с другими, со всеми членами прекрасно спаянной общины» (Тамже).
18.Пушкин А.С. О народности в литературе // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений:В 10 т. Т. 7. Л., 1978. С. 28.
19.Лотман Ю.М. Идея исторического развития в русской литературе XVIII –– началаXIX столетия // XVIII век. Сб. 13. Л., 1981. С. 85.
20.Там же. С. 89.
21.Сокулин П.Н. Из истории русского идеализма. Т.1. Ч. 1. М., 1913. С. 102.
22. См. подр.: Славянофильство и западничество: консервативная и либеральная утопия в работах АнджеяВалицкого. Реф. сб. Вып. 1. М., 1991.
23. См.: Пивоваров Ю.С. Политическая культура пореформенной России. М., 1994. С. 109–111.
24.Киреевский И.В. Отрывки // Киреевский И.В. Избранные статьи. М., 1984. С. 276.
25.Герцен А.И. Концы и начала // Герцен А.И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 12. М., 1957. С. 114.
26. См.: Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. М., 1997. С. 13.
27.Там же. С. 13–14.
28. См.: Лотман Ю.М. Эволюция мировоззрения Карамзина (1789–1803) // Лотман Ю.М. Карамзин. СПб.,1997. С. 313–315.
29.По интересному замечанию итальянского слависта В. Страда, письма Мелодора иФилалета –– «свидетельства перехода от одной формы разумности к другой: отэйфорического и уверенного в себе Разума к Разуму осмотрительному инеуверенному» (Страда В. В свете конца, в предвестии начала // В раздумьях оРоссии (XIX век). М., 1996. С. 35).
30.Карамзин Н.М. Мнлодор к Филалету // Карамзин Н.М. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 179–180.
31.Герцен А.И. С того берега // Герцен А.И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 6. М., 1955. С. 12.
32.Велиал, Велиар, — в библейской мифологии демоническое существо, дух небытия,лжи и разрушения. Выступает как обольститель человека, совращающий его кпреступлению (Мифологический словарь / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М. 1991. С.120).
33.Соловьев Э.Г. О некоторых особенностях формирования консервативного идейногокомплекса в России. К постановке проблемы // Проблемы общественно-политическоймысли в зеркале новой российской политологии. М., 1994. С. 19.
34.Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Л., 1987. С. 254.
35.Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Л., 1987. С. 338.
36.Леонтович В.В. История либерализма в России. 1762–1914. М., 1995. С. 107.
37.Там же. С. 99–101.
38.Там же. С. 108.
39.Железняк Н.Н. К истории либерализма в России // Вестник Моск. ун-та. Серия 12:Социально-политические исследования. 1994. № 5. С. 86.
40.Егоров Б.Ф. Эволюция русского либерализма в XIX веке: от Карамзина до Чичерина// Из истории русской культуры. Т. 5 (XIX век). М., 1996. С. 483.
41.Бестужев-Рюмин К.Н. Биографии и характеристики. СПб., 1882. С. 206–297.
42.Карамзин Н.М. Наталья, боярская дочь // Карамзин Н.М. Записки старогомосковского жителя. М., 1988. С. 55.
43.Примером проявления подобного рода «охоты» к русскому чтению может служитьавтобиографическое свидетельство Ф.Н. Глинки, вспоминавшего, что в Кадетскомкорпусе начала 1800-х годов «из 1200 кадет редкий не повторял наизустькакой-нибудь страницы» из романтической повести Карамзина «Остров Борнгольм»(См.: Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. М., 1985.С. 248).
44.Белинский В.Г. Статьи о Пушкине. Статья вторая // Белинский В.Г. Полноесобрание сочинений: В 13 т. Т. 7. М., 1957. С. 139.
45.Карамзин Н.М. О новых благородных училищах, заводимых в России // ВестникЕвропы. 1802. № 8. С. 364.
46.Карамзин Н.М. Мудрое предложение одного ученого немца, сделанного им России //Вестник Европы. 1803. № 11. С. 190.
47.Карамзин Н.М. Об известности литературы нашей в чужих землях // Вестник Европы.1803. № 15. С. 197.
48.Карамзин Н.М. О любви к отечеству и народной гордости // Карамзин Н.М.Сочинения: В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 229.
49.Позиция «шишковистов» сводилась к незамысловатой формуле: «Всякое славянскоеслово хорошо лишь потому, что оно славянское». Полагая, что русский язык естьновый слог церковнославянского, адмирал-филолог негодовал по поводу такихвполне невинных слов, как «влияние», «оттенок», «трогательность» и т. п. «Чтотакое „развивать характер“? — возмущался он. — Похож ли этот бред на русскийязык?» (Шишков А.С. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка. СПб.,1803. С. 129). Сообразно с законами «русского слога» гораздо правильнее употреблять,например, вместо слова «героизм» — «добледушие» (Там же. С. 357), вместовыражения «трогательная сцена» — «жалкое зрелище» (Там же. С. 41). «Шишковисты»даже научные термины пытались оформить по старорусской модели. К примеру,«развитие понятий» в их интерпретации звучало как «прозябение понятий»,«параллельные линии» — как «минующие черты» (Там же. С. 41, 180), а слово«обсерватория» — ни больше ни меньше как «звездоблюстилище» (См.: Лотман Ю.,Успенский Б. Споры о языке в начале XIX в. как факт русской культуры // Учен.зап. Тартуск. ун-та. Вып. 358. Тарту, 1975. С. 201).
50.Карамзин Н.М. Несколько слов о русской литературе / Пер. с франц. // КарамзинН.М. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 96.
51.Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Л., 1987. С. 226–227.
52.Карамзин Н.М. Обозрение прошедшего года (Из немецкого журнала) // ВестникЕвропы. 1803. № 4. С. 306.
53.Карамзин Н.М. Всеобщее обозрение // Карамзин Н.М. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 211.
54.Там же. С. 209.
55.Там же. С. 211.
56.Карамзин Н.М. Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени // КарамзинН.М. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 214–215.
57.В качестве небольшого отступления заметим, что реакцией на господствовавший вXVIII столетии рационализм был также в известных пределах и сентиментализм,главой которого в русской литературе принято считать Карамзина. Сентиментализм,провозглашая примат чувств над разумом, сердца над умом, «не рассекает, неанализирует, не разлагает сложные окружающие явления на составляющие части, но,наоборот, стремится соединить их водно, обнять единым порывом чувства»(Иванов-Разумник. История русской общественной мысли. Т. 1. Пг., 1918. С. 81). Сэтими рассуждениями Иванова-Разумника, заключающего их выводом о том, чтодевизом сентиментализма «всегда было постепеновство» (Там же. С. 86), трудно несогласиться. В данном контексте «сентиментализм Н.М. Карамзина был не тольколитературным жанром, но и, в определенном смысле, политической идеологией»(Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 года. М., 1993.С. 297).
58.Ключевский В.О. Н.М. Карамзин (I–III) // Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. Т. 7. М., 1989. С. 276–277.
59.Карамзин Н.М. Важный самозванец во Франции // Вестник Европы. 1803. № 11. С.219.
60.Карамзин Н.М. Обозрение прошедшего года (Из немецкого журнала) // ВестникЕвропы. 1803. № 4. С. 306.
61.Карамзин Н.М. Историческое похвальное слово Екатерине II // СочиненияКарамзина: В 3 т. Т. 1. СПб., 1848. С. 313.
62.Карамзин Н.М. Марфа-Посадница, или Покорение Новагорода // Карамзин Н.М.Сочинения: В 2 т. Т. 1. С. 545.
63.Там же. С. 583.
64.Карамзин Н.М. Историческое похвальное слово Екатерине II // СочиненияКарамзина: В 3 т. Т. 1. СПб., 1848. С. 312.
65.Ключевский В.О. Н.М. Карамзин (I–III) // Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. Т. 7. М., 1989. С. 277.
66.Карамзин Н.М. Историческое похвальное слово Екатерине II // СочиненияКарамзина: В 3 т. Т. 1. СПб., 1848. С. 311.
67.Карамзин Н.М. Швейцария // Вестник Европы. 1802. № 20. С. 320.
68.Там же. С. 319.
69.Карамзин Н.М. Новая политика (Насмешка над французскою политикою) // ВестникЕвропы. 1802. № 3. С. 7.
70.В этом отношении Карамзин был хотя и не оригинален, но прозорлив. Капитализмформировал новый тип социальных связей. Отмирание общины и «индивидуализация»отношений между людьми обусловили то, что индивидуализм стал одной изосновополагающих ценностей. В соответствии с этой ценностью свободныйпроизводитель выступил главным субъектом рыночных отношений. Вот это-товычленение человека из существовавших до сих пор солидарно-протекционистскихсоюзов (общин), его уединение (или индивидуализация) со всеми вытекающимиотсюда «негативными» последствиями — требованиями политических и экономическихправ и свобод человека, включая право избирать себе правительства и менять их;мифом безостановочного всемирно-исторического продвижения к свободе подвоздействием постоянно совершенствующегося человеческого разума; утилитаризмом,обосновывающим социоэкономическую самостоятельность индивида и оценивающимсправедливость и свободу в зависимости от их способности способствоватьчеловеческому счастью, и т. п. — и вызвали резко негативное отношениеКарамзина.
71.Рагуза — город в Южной Италии на о. Сицилия, центр одноименной провинции.
72.Карамзин Н.М. Известие о нынешнем состоянии Республики Рагузы // ВестникЕвропы. 1802. № 17. С. 60.
73.Карамзин Н.М. Общества в Америке // Там же. 1802. № 24. С. 316, 315.
74.Карамзин Н.М. Что выгоднее для Европы в нынешнюю войну: падение Франции илиАнглии? // Там же. 1803. № 21–22. С. 120.
75.Как известно, Амьенский мирный договор между Францией и Англией, подписанный 27марта 1802 г., рассматривался обеими сторонами как временная передышка. Приэтом обоюдная незаинтересованность в продолжительном и прочном миремотивировалась прежде всего чисто экономическими соображениями. Так,промышленные круги Франции, опасаясь наводнения рынка страны английскимитоварами, были склонны поддерживать протекционистскую политику Наполеона,запрещавшую ввоз на территорию Франции любой продукции английских мануфактур. Всилу этого английская буржуазия, которую, естественно, не могло устраиватьподобное положение вещей, активно пропагандировала идею о том, что мир сФранцией погубит промышленность Англии, так как Бонапарт, в руках которого былаогромная власть над важными для английской торговли континентальными странами,всячески будет вредить английским торговым отношениям, от состояния которых вконечном счете зависит благополучие государства в целом. После целого рядавзаимных нарушений экономических и военных условий Амьенского мира 22 мая 1803 г. война между Францией и Англией была возобновлена и длилась вплоть до крушения Наполеоновскойимперии в 1815 г. (Об этом более подр. см.: Тарле Е.В. Сочинения. Т. 3. М., 1958. С. 92–123).
76.Карамзин Н.М. Обозрение прошедшего года (Из немецкого журнала) // ВестникЕвропы. 1803. № 4. С. 306.
77.Карамзин Н.М. Английская промышленность // Там же. 1803. № 21–22. С. 34–35.
78.Карамзин Н.М. Новая политика (Насмешка над французскою политикою) // ВестникЕвропы. 1802. № 3. С. 1, 5.
79.Карамзин Н.М. О Российском посольстве в Японию // Вестник Европы. 1803. № 11.С. 166.
80. См.: Карамзин Н.М. Известие об островах Канарских // Там же. 1803. № 19.
81. См.: Карамзин Н.М. О несчастном состоянии Сен-Домингской Колонии // Там же. 1803. № 20.
82.Карамзин Н.М. Известие об островах Канарских // Там же. 1803. № 19. С. 181.
83.Карамзин Н.М. О Российском посольстве в Японию // Вестник Европы. 1803. № 11.С. 167–168.
84.Карамзин Н.М. Письмо сельского жителя // Карамзин Н.М. Избранные сочинения: В 2т. Т. 2. М.– Л., 1964. С. 292.
85.Карамзин Н.М. Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени // КарамзинН.М. Сочинения: В 2 т. Л., 1984. С. 222.
86.Карамзин Н.М. О новом образовании народного просвещения в России // ВестникЕвропы. 1803. № 5. С. 54.
87. См. подр.: Попов В.И. Преддекабристская публицистическая критика о патриотизме // Писатель икритика. XIX век. Куйбышев 1987. С. 13–16.
88.Карамзин Н.М. О любви к отечеству и народной гордости // Карамзин Н.М.Сочинения: В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 225.
89.Карамзин Н.М. О любви к отечеству и народной гордости // Карамзин Н.М. Сочинения:В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 226.
90.Покровский В.И. Н.М. Карамзин. Его жизнь и сочинения. М., 1912. С. 112.
91.Карамзин Н.М. Английское великодушие // Вестник Европы. 1803. № 2. С. 92.
92.Карамзин Н.М. О любви к отечеству и народной гордости // Карамзин Н.М.Сочинения: В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 229–230.
93.Пушкин А.С. Воспоминания. Карамзин // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В10 т. Т. 8. Л., 1978. С. 49.
94.Карамзин Н.М. Вопросы и ответы // Вестник Европы. 1802. № 8. С. 357.
95.Карамзин Н.М. О случаях и характерах в Российской истории, которые могут бытьпредметом художеств // Карамзин Н.М. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 154.
96.Карамзин Н.М. О любви к отечеству и народной гордости // Карамзин Н.М.Сочинения: В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 226.
97.Соловьев Э.Г. О некоторых особенностях формирования консервативного идейногокомплекса в России. К постановке проблемы // Проблемы общественно-политическоймысли в зеркале новой российской политологии. М., 1994. С. 6.
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.portal-slovo.ru