Лирика любви. Тема "страшного мира"

Лирика любви. Тема «страшного мира»
И.Машбиц-Веров
Вследза «Стихами о Прекрасной Даме» появились «Нечаянная радость» (1906) и «Земля вснегу» (1908). Суть этих книг Блок объяснил в предисловиях к ним.
«Нечаяннаярадость» — это мой образ грядущего мира… пробудившаяся земля». «Мир —балаган, позорище», пишет Блок, и поэта влекут «добродушные и бессловесныетвари», высокое небо, широкая земля, глубокие моря: «Нечаянная радость близка»(II, 369).
Вовступлении к «Земле в снегу» Блок устанавливает единство, «драматическуюпоследовательность» своих книг. «Стихи о Прекрасной Даме», — объявляет поэт, —«ранняя утренняя заря, сны и туманы, с которыми борется душа, чтоб получитьправо на жизнь, закрытая книга бытия».
«Нечаяннаярадость» — «первые жгучие и горестные восторги — первые страницы книги бытия.Чаша отравленного вина, полувоплощенныe сны… В буйном восторге поет душаславу новым чарам и новым разуверениям».
Вместес тем, и в этих книгах, уверяет поэт, есть и добро, и красота, и нежность: этопротест против мира, где «слишком много слез»:
Ктоскажет нам, что жить мы не умели,
Бездушныеи праздные умы,
Чтов нас добро и нежность не горели
Икрасоте не жертвовали мы?
«Земляв снегу» в этой последовательности, — дальнейший «плод горестных восторгов,чаша горького вина». Это «судьба» ударом бича хлестнула клоуна, и «в душе унего — пожар смеха, отчаяния и страсти…» «Так развертывается жизнь», и такова«неумолимая логика» книг поэта. В конце же этого пути, «исполненного падений,противоречий, горестных восторгов, тоски, расстилается бескрайняя равнина,изначальная Родина, Россия».
Такимобразом, книги Блока, последовавшие за «Прекрасной Дамой», как он сам ихосмысливает,— лирическая повесть «неуравновешенного», смятенного сознанияпоэта, обратившегося к земле, нашедшего здесь «балаган», отдавшегося отравехмеля и страстей, но за всем тем ищущего выхода к Родине.
Правда,еще подчас слышатся в этих книгах отзвуки раннего творчества: еще встречаетсяобраз «Единственной», «Звезды»; поэту провидится «Она» и в образе «цирковойнаездницы» или «наглой цыганки, переходящей от одной страстной ночи к другой»(II, 373, 374).
А.Белый и его друзья враждебно встретили новые книги Блока. Белый говорил о«Нечаянной Радости» как об «отчаянном горе, душном угаре». Это, утверждает он,«из розы вылезла гусеница, Прекрасная Дама перелицована в служанку пивной»;позднее она «выйдет на Невский проспект, предлагая услуги ночным проходимцам».В «Кубке метелей» (1909) Белый обвиняет Блока в эротоманстве и издевается над«Снежной маской» как над «изменой» мистике. В «Весах» за 1909 г. он писал, чтов книгах Блока — «пустота мысли, что он талантливый представитель пустоты».«Рыцарь «Прекрасной Дамы» превратился в модернизированного народника, темно ивяло толкующего о народной стихии», — писал в это же время Б. Садовский. Имподдакивал Эллис: «стихи А. Блока банальны»; после «Стихов о Прекрасной Даме»Блок «изменил новым заветам, грубо и цинично стал глумиться над культом ВечнойЖенственности».
Изсимволистов только Брюсов приветствовал «Нечаянную радость», как переход отмистической лирики к реальной жизни и как свидетельство роста художника. Блокасчитали поэтом мистическим, заявляет Брюсов, это неверно. Он — «поэт дня, а неночи, поэт красок, а не оттенков. Он только там глубок и истинно прекрасен, гдестремится быть простым и ясным». В «Нечаянной радости», считает Брюсов, «Блок,по-видимому, понял всю обманчивость прежних чар своей поэзии», и в его новойкниге «радует ясный свет высоко поднявшегося солнца, уверенность речи, всеяснее встает новый, просветленный образ поэта».
Общуюнаправленность поэзии Блока после «Прекрасной Дамы» и в самом деле можноохарактеризовать как все более осознаваемую «обманчивость прежних чар» и выходиз искусственного мира мистики в жизнь. Об этом хорошо рассказано вавтобиографической драме «Песня Судьбы» (1908), где «Друг» главного герояГермана (не А. Белый ли?) советует ему наблюдать жизнь, как «гость случайный вэтом мире», чуждаясь гуманных чувств: «Разжалобитесь вы, что люди гибнут, —тогда я сам над вами посмеюсь». Герман же — alter ego поэта — объявляет, чтохочет узнать «многообразие живого мира: «Я трезвым быть хочу!» Для этого онуходит из «тихого дома, безысходного счастья», готов «разрушить все самоезаветное». И только с уходом от старого, говорит Герман, «начинается жизнь,начинается долг», только теперь он чувствует «муки своей родины». Метельнаялюбовь Фаины, ее песни, — «точно костры, которые дотла выжигают пустынную,дряблую душу». И это «песня Судьбы, вольная русская песнь», Россия.
Вместес тем, уход к Фаине не разрешает задачи: «Что мне делать, я не знаю… Яничтожный, чужой, слабый. Душа, как земля, в снегу… Все бело. Одно осталось:чистая совесть. И нет дороги».
Кконцу драмы Герман встречает Коробейника, символизирующего народное начало, ипросит его: «Выведи, прохожий» (IV,121,122, 148, 134, 160,166, 167).
В«Песне судьбы» — ключ к лирике Блока чрезвычайно сложного периода. В этойлирике нашли свое выражение переживания «детей страшных лет России», воспитанныхуходящей культурой, но оказавшихся современниками революции, услышавших ееголос и подвергшихся влиянию культуры демократической. Отсюда резкиепротиворечия и постоянные колебания поэта меж двух миров. Поэтически этовоплощено в сложно реализованных метафорических конструкциях, с неожиданнымипереходами от снежных метелей, сметающих уюты, к шири России; от любовных,хмельных страстей и песен Фаины к сознанию своего долга перед людьми, передРодиной. Эти страсти одновременно и влекут к себе поэта, и отталкивают. СамБлок так охарактеризовал смысл своего творчества тех лет: это — «борьбастарого, неврастенического, самолюбивого, узкого, декадентского — с новым —здоровым», мужественным, почувствовавшим, наконец, что мир безмерно больше ипрекраснее, чем каждый из нас» (VII, 412).
Блоканазывают иногда «тюэтом любви». Это в известной мере верно, но при этомнеобходимо учесть, что поэт воплотил в своей любовной лирике очень сложный иразнообразный мир чувств, говоря его собственными словами, — «необычайные поостроте, яркости и разнообразию переживания» (V, 429). Недаром он писал опротиворечивом «строе русской души, которая спутана и темна иногда», о«дьявольском сплаве многих миров», составляющих его душу, его искусство (V,430). Попытаемся выяснить единство этой противоречивой лирики, «прямую» этойсложной кривой.
Ипрежде всего выделим стихи, где изображена любовь-стихия: разгул страстей,бессонные ночи, отрава вина. Маяковский назвал такое направление«любовно-пьяной линией литературы, поэтической цыганщиной», связывая ее, вчастности, с лирикой С. Есенина. Маяковский рассказывает: «Это было в Нижнем.Пришло ко мне человек шестнадцать поэтов, многие есенинцы. Я рассыпался: де яочень и очень рад видеть такое сочувствие поэзии С. Есенина и могу вам прочестьпоследнее его сочинение. Читаю. Аудитория радовалась и говорила: да, этохорошо, это по-есенински. И только потом я открыл, что это стих АлександраБлока. У него про вино и про Россию лучше, чем у Есенина». И далее Маяковскийзамечает, что вообще «по любовно-пьяной литературной линии наша российскаялитература дала во много раз лучшие образцы, чем мы находим у Есенина».
Осамом же Блоке Маяковский вспоминает: «Я слушал его в мае этого года (1921) вМоскве: в полупустом зале, молчавшем кладбище, он тихо и грустно читал оцыганском пении, о любви… —дальше дороги не было. Дальше смерть».
Этизамечания Маяковского лишь частично верны. Смысл стихов Блока о любви гораздошире и значительней.
НаБлока оказала известное влияние цыганско-любовная романтика Ап. Григорьева: еготемы «буйного похмелья, горького веселья», растраты души в удали «Цыганскойвенгерки», особой роли врывающихся в людскую жизнь «беззаконных комет»: женщинс «пылающей душой и бурными страстями». При этом у Ап. Григорьева образ этой«кометы» (метафорически развертываемый в космическом плане) получает двапротивоположных смысла.
Содной стороны она — положительное начало:
Излона отчего, из родника творенья
Всозданья стройный круг борьбою послана,
Дасовершит путем борьбы и испытанья
Цельочищения и цель самосозданья.
Сдругой же стороны, комета — разрушительная сила, «роковая звезда»:
Исама ли нечистым огнем сожжена,
Или,звездному кругу чужда,
Серафимамисвержена с неба она…
Идано, говорят, той печальной звезде
Искушеньепосеять одно,
Далукавые сны, да страданье везде,
Гдерассыпаться ей суждено».
УБлока мы тоже встречаемся с образом «кометы», воплощенном в женщине бурныхстрастей, невзнузданных стихий, ассоциирующейся с мировой метелью, врывающейсяв жизнь, взметающей душу поэта. Это органическая часть образной системы такихлирических циклов, как «Снежная Дева», «Фаина»… Не случайно эпиграфами ккниге «Земля в снегу» взяты слова: «Зачем в наш стройный круг ты ворвалась,комета?» и стихотворение Ап. Григорьева «Комета».
УБлока, как и у Григорьева, этот образ воплощает два начала: то разрушительное,то очищающее. И естественно поэтому, что блоковокая лирика любви-стихииоткрывает в каждом отдельном стихотворении, «в каждый момент», по слову поэта,не всю, а лишь «какую-нибудь часть души» (V,429).
Страсть,возникающая как разрушительная сила, особенно ярко воплощена в стихотворениях«Песня Фаины» и «Гармоника, гармоника».
В«Песне Фаины» возлюбленная — это искусительная, капризно-изменчивая «змея»,женщина, издевающаяся над всем святым, открыто продающаяся. Это бич людей,губительная, сжигающая страсть. И такой облик создается ее собственной песней,видится ее глазами:
Когдагляжу в глаза твои
Глазамиузкими змеи
Ируку жму, любя,
Эй,берегись! Я вся — змея!
Смотри:я миг была твоя
Ибросила тебя!..
Попробуйкто, приди в мой сад,
Взглянив мой черный, узкий взгляд,
Сгоришьв моем саду!..
Ктостар и сед и в цвете лет,
Ктобольше звонких даст монет,
Придина звонкий клич!
Надкрасотой, над сединой,
Надвашей глупой головой —
Свисти,мой тонкий бич!
(1907,II, 284)
В«Гармонике…» образ такой женщины видится глазами поэта. И хотя она тоже —«тьма, ночь», несет отраву, «растрату души», но поэт находит в ней «горестныйвосторг». Поэтически это подчеркивается, в частности, тем, что женщина дана нафоне великолепного пейзажа, хоровода, песни, удалой русской пляски подгармонику
Гармоника,гармоника!
Эй,пой, гори и жги!
Эй,желтенькие лютики.
Весенниецветки!
Тамс посвистом да с присвистом
Гуляютдо зари,
Кусточкитихим шелестом
Киваютмне: смотри.
Смотрюя — руки вскинула,
Вширокий пляс пошла,
Цветамивсех осыпала
Ив песне изошла…
Неверная,лукавая,
Коварная— пляши!
Ибудь навек отравою
Растраченнойдуши!
Сума сойду, сойду с ума,
Безумствуя,люблю,
Чтовся ты — ночь, и вся ты — тьма,
Ився ты — во хмелю…
Чтодушу отняла мою,
Отравойизвела,
Чтоо тебе, тебе пою,
Ипесням нет числа!..
(1907,II, 281)
Таковоодно из воплощений любовной стихии, открывающее какую-то «часть души» поэта.
Другая«часть души», другой «момент» стихийно-любовных страстей воплощен в стихах, гдеони возникают как сила позитивная. И это уже связано с другой темой —«страшного мира».
Некоторыепоследователи сводят эту тему к социальной сатире. Действительно, остраясоциальная сатира есть в этом цикле стихов, особенно в разделах «Пляска смерти»и «Жизнь моего приятеля».
Окружающиймир — это мир мертвецов, бродящих теней. У людей «нет лица», они «потерялидушу». Вольно живут здесь «проститутка и развратник», «добродетель — в гульбе».В суде, в сенате, в банках, в гостиных дураки и мертвецы во фраках делаюткарьеру. И повсюду «вновь богатый зол и рад, вновь унижен бедный». А«блюститель закона», царь возникает в этом мире как жалкий шут:
Он— с далеких пустырей
Всвете редких фонарей
Появляется.
Шеяскручена платком,
Поддырявым козырьком
Улыбается.
(III,39, 40)
Однако«страшный мир» для Блока — не только и даже не столько уродливые социальныеотношения, сколько мир метафизически бессмысленный. Страшно само существованиечеловека, обреченного вращаться в безысходном кругу:
Ночь,улица, фонарь, аптека,
Бессмысленныйи тусклый свет.
Живиеще хоть четверть века —
Всебудет так. Исхода нет.
Умрешь— начнешь опять сначала,
Иповторится все, как встарь:
Ночь,ледяная рябь канала,
Аптека,улица, фонарь.
(1912,III, 37)
Бессмысленна,страшна вся вселенная, где для самоутешения «придуманы причины, пространство,время»:
Мирылетят. Года летят. Пустая
Вселеннаяглядит в нас мраком глаз….
Запущенныйкуда-то как попало,
Летит,жужжит, торопится волчок!
Вототкуда возникает у Блока мотив забвения жизни, сказавшийся в лирике страстей ивина:
Какстрашно все! Как дико! — Дай мне руку,
Товарищ,друг! Забудемся опять.
(1912,III, 41)
Ноособенно горестно для Блока то, что, по существу, нет для него забвения ни в«восторге хмеля», ни в любовных страстях. Остаться и в этом мире он не может.Даже в те минуты когда он провозглашает: «Я знаю: истина в вине», — вино этодля него «терпко». В глубине же души он сознает себя носителем скрытого«сокровища» («мне чье-то солнце вручено»), и сквозь окружающий разгульный ихмельной мир он провидит «берег очарованный и очарованную даль» (1906, III,185).
Неслучайно горестное сожаление: «Давно звезда в стакан мой канула — ужелинавсегда?.. А все хочу свободной волею свободного житья» (II, 193, 194).
Такпоэт оказывается жертвой страстей, так возникает мысль, что «нет исхода»(название стихотворения): «О, твои, Незнакомая, снежные жертвы!» (II, 250). Издесь — апогей трагических переживаний. Поэт — «обреченный»:
Тайносердце просит гибели…
Вотменя из жизни вывели
Снежнымсеребром стези.
Стихотворения«Приявший мир, как звонкий дар» и «По улицам метель метет» с предельной силойраскрывают это душевное состояние.
Первоестихотворение — развернутая метафора о любви — пожаре. Поэту кажется, чтострасть — радостный дар:
Приявшиймир, как звонкий дар,
Какзлата горсть, я стал богат.
Смотри:растет, шумит пожар —
Глазатвои горят.
Ноэто — пожар губительный. Он уничтожает человека:
«Я— распят… нет меня», он все сжигает:
Мывсе сгорим:
Весьгород мой, река и я.
(1907,II, 273)
Вовтором стихотворении тот же мир трагических страстей — Снежная Дева — приводитуже поэта к мысли о самоубийстве. И это она ведет его к холодной воде канала:
Ведет— и вижу: глубина,
Гранитомтемным сжатая.
Течетона, поет она,
Зоветона, проклятая.
Яподхожу и отхожу,
Изамер в смутном трепете:
Воттолько перейду межу
Ибуду в струйном лепете.
Ишепчет он — не отогнать
(Иволя уничтожена):
«Пойми:уменьем умирать
Душаоблагорожена.
Пойми,пойми, ты одинок,
Каксладки тайны холода…
Взгляни,взгляни в холодный ток,
Гдевсе навеки молодо…»
Нопоэт не принимает, не хочет принять такой выход:
Бегу.Пусти, проклятый, прочь,
Немучь ты, не испытывай!
Уйдуя в поле, в снег и ночь,
Забьюсьпод куст ракитовый!
Тамволя всех вольнее воль
Неприневолит вольного,
Иболей всех больнее боль
Вернетс пути окольного.
(1907,II, 278).
Такв самый острый момент трагических переживаний, вызванных губительной силойстрастей, обращается поэт к «вольной воле», к образу Родины, которая должнавернуть с «пути окольного».
Характерно,что еще в «Осенней воле» (1905) Блок в тех же просторах Родины искал спасенияот «гибели во хмелю»:
Выхожуя в путь, открытый взорам,
Ветергнет упругие кусты,
Битыйкамень лег по косогорам,
Желтойглины скудные пласты…
Запоюли про свою удачу,
Какя молодость сгубил в хмелю…
Надпечалью нив твоих заплачу,
Твойпростор навеки полюблю-
Приютиты в далях необъятных!
Каки жить и плакать без тебя!
(II,75)
Еще,может быть, характерней, что в «Записных книжках» (1908, X) Блок в один день ирядом записывает: «И вот поднимается тихий занавес наших сомнений,противоречий, падений и безумств: слышите ли вы задыхающийся гон тройки?.. Это— Россия летит неведомо куда на разубранной и разукрашенной тройке… Кто жепроберется навстречу летящей тройке тропами тайными и мудрыми, кротким словомостановит взмыленных коней, смелой рукой опрокинет демонского ямщика?..» Издесь же: «Надо признаться, что мысль о самоубийстве — бывает баюкальная, ярчевсех. Тихо. Пропасть, потеряться…» (3. К., 117, 118).
Осмысливаялюбовную лирику Блока только в той части, о которой говорилось выше, можнозаключить, как это делали символисты, что здесь его стихами «говорит смерть».Но ведь это лишь известная «часть души» Блока, некоторые «моменты переживаний».Да и здесь, как мы видели, поэт говорит о стремлении к иной жизни, отвергаетсмерть, ищет выхода в «вольной воле» Родины.
Такойвывод становится тем более убедителен, когда восстанавливается время созданияэтих произведений и трактовка темы «любви и вина» собственно декадентскойлитературой.
Циклы«Снежная Дева», «Фаина» и другие стихи в этом духе созданы в годы жесточайшейреакции (1907—1910). Даже Демьян Бедный, поэт, воспитанный непосредственнореволюционно-демократической культурой, находился тогда, по его собственнымсловам, «в раздорожье», и не видел выхода. Вот характерные строки из его стихов1909 года:
Ликуетзлобный враг. Кровавой жатве рады,
Клубятсяв черной мгле, шипя победно, гады.
Бойкончен. Нет бойцов. Призыва гневный клич
Напрасен:из живых никто не отзовется,
Амертвые из гроба не встают…
Ия молчу. Молчу.
Запелбы — не поется!
Заплакалбы— но слезы не текут.
Естественно,что Блоку было еще труднее. Его мечты о «вольной воле» были абстрактны,неубедительны, в сущности, для самого поэта. Недаром он писал тогда К.Станиславскому, что, чувствуя Россию, как начало «жизни или смерти, счастья илипогибели», он еще «только внешне наивно, внешне бессвязно произносит имя:Россия» (1908, VIII, 266). Господство самодержавно-столыпинских порядков он воспринималкак величайшее зло, как господство преступников. Плеве, Трепов, царедворцы иминистры — это для Блока «государственные животные», а «современная русскаягосударственная машина есть гнусная, вонючая старость, семидесятилетнийсифилитик» (1909, VIII, 278).
Незная, как преодолеть эту гнусную действительность, Блок искал подчас забвения встрастях, «топя отчаянье в вине». От того же «незнания о будущем, окруженностинеизвестным, — писал Блок Белому, — я последователен и в своей любви к «гибели»(1910, VIII, 318). «Все так ужасно — писал Блок в другом месте, — что личнаягибель, зарывание своей души в землю — есть право каждого. Это — возмездие тойкучке олигархии, которая угнетает мир» (1911, III, 465).
Какпротест против враждебной действительности и осмысливает Блок свою поэзию тоговремени. Он противопоставляет ее не только господствующей олигархии, но илитераторам — проповедникам религиозно-мистических учений: Мережковскому,Розанову, Волынскому… Маяковский как-то иронически заметил, что «лучше уж отводки умереть, чем от скуки». Блок заявляет, что «ненужные и безобразные»религиозно-философские собрания, доклады, прения — это «словесный кафешантан,которому не я один предпочитаю кафешантан обыкновенный… Там будут фонари,кокотки, друзья и враги, одинаково подпускающие шпильки, шабли и ликер. А нарелигиозных собраниях шабли не дают». И далее Блок так рисует действие своихтогдашних стихов: «Мы, подняв кубок лирики, выплеснем на ваши лысины пенистое иопасное вино… Захмелеете… Вино отяжелит вас… свалит с ног. И на здоровье»(1907, V, 212).
Б.Соловьев в книге «Поэт и его подвиг» пишет: «В глазах Блока пьянство не было«слабостью»; нет, он «водил» пьянствовать, усматривал в таком образе жизниособый и значительный смысл — и не только не порицал пьянства и «запоя», апорою даже гордился ими… У поэта само собой напрашивалась философия пьянства,забвения, «опускания рук», как якобы единственно достойного выхода для любогочестного человека»
Вэтом высказывании верно то, что для Блока вино, действительно, было подчассредством «забвения», а поэзия «гибели» (в частности, от вина) — формойпротеста против враждебной действительности. Но неверно, что Блок якобы виделво всем этом «единственно достойный выход для честного человека» и «пороюгордился пьянством». Напротив: у Блока образ поэта, отдавшегося запою, это,прежде всего, образ человека опустившегося и глубоко страдающего. Такая жизнь,рисует поэт, — «безумная и глухая», таящая «гибель» и «отраву». К трактирнойстойке поэта «пригвождает… пьяным пьяная душа глухая». И вообще свою поэзию«гибели» Блок определял как бред и мрак:
Ты,знающая дальней цели
Путеводительныймаяк,
Простишьли мне мои метели,
Мойбред, поэзию и мрак?
Сказанными определяется то, что решительно отличает Блока от современной ему собственнодекадентской поэзии. В самом деле: как рисует любовь, винный разгул и прочее вэтом духе декадентская литература того времени?
Этопрежде всего — литература цинично эротическая, насыщенная грубыми, часто —противоестественными сексуальными эпизодами. Женщина трактовалась по Ницше, какпредмет физического наслаждения, отдыха и развлечения. Уже Бальмонт объявлялвеликой «смелостью» «срывание одежд» и «упоение роскошным телом» («Хочу бытьдерзким, хочу быть смелым»). Игорь Северянин, продолжая эту линию и соединяялюбовные развлечения с винными, провозглашал:
Вонзитештопор в упругость пробки, —
Ивзоры женщин не будут робки!..
Да,взоры женщин не будут робки,
Ик знойной страсти завьются тропки…
Плеснитев чаши янтарь муската
Исозерцайте цвета заката…
Раскрасьтемысли в цвета заката
Иждите, ждите любви раската!..
Ловитеженщин, теряйте мысли…
Счетпоцелуям — пойди, исчисли!..
Ак поцелуям финал причисли, —
Ибудет счастье в удобном смысле!…
Певцомжизнелюбивого дворянства, «моряков старинных фамилий, пьющих вино в темныхпортах, обнимая веселых иностранок», женщин «нежно развратных, чисто порочных»гордо объявлял себя модный М. Кузмин, заодно благословляя педерастию.
Вдекадентской прозе того времени еще более обнажался этот закопченныйиндивидуализм, соединенный с грубой эротикой. Тот же М. Кузмин в повести«Крылья» воспевал мужеложство как «крылья» культуры и мудрости, аЗиновьева-Аннибал упоенно возносила лесбийскую любовь. Знаменем этой прозы сталСанин, которого Арцыбашев рисовал как человека высокого сознания, как подлинную«свободную личность». М. Ольминский тогда же заметил, что этот «герой» знает вжизни лишь две вещи: «Водку и девку».
Именноздесь, в этой подлинно декадентской литературе и можно найти, говоря словами Б.Соловьева, «гордость пьянством» и «философию забвения, как единственнодостойного выхода для честного человека» (если, разумеется, учитывать, чтоСеверянин, Кузмин, Арцыбашев видели в своих героях «честных людей»). Но ведьлитература эта сознательно отгораживалась от социально-политической жизнисвоего времени, утверждая мир личных наслаждений, как мир самоцельный.
ЛирикаБлока никогда не имела ни такой направленности, ни такого смысла. Она с самогоначала, даже в мистический период, была облагорожена стремлением ко благулюдей. А по мере ухода от мистики и обращения к реальной жизни Блок все болееосознавал, что судьбы России — это его собственные судьбы: «… жизнь илисмерть, счастье или погибель». И об этом своем неизменном пути к Родине и ксоциальной теме, об этой неизменной направленности своего творчества Блок сисчерпывающей ясностью рассказал в письме к К. Станиславскому (1908): «Теме оРоссии я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь. Все ярче сознаю, что это —первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный. К нему-то я подхожу давно, сначала моей сознательной жизни и знаю, что путь мой в основном своемустремлении, как стрела, прямой… Несмотря иа все мои уклонения, падения,сомнения покаяния, — я иду» (VIII, 265, 266).
Несомненно,«уклонения, падения, сомнения» Блока в известной мере выразились и в лирикестрастей и вина. Но даже здесь любовь и вино не были для поэта самоцелью. Заними возникал второй план: социальный, путь к Родине. В двух стихотворениях,непосредственно посвященных теме «запоя» и любви-стихии, это сказалось с особойотчетливостью.
Вотпервое стихотворение:
Япригвожден к трактирной стойке.
Япьян давно. Мне все — равно.
Вонсчастие мое — на тройке
Всребристый дым унесено…
Летитна тройке, потонуло
Вснегу времен, в дали веков…
Итолько душу захлестнуло
Сребристоймглой из-под подков…
Вглухую темень искры мечет,
Отискр всю ночь, всю ночь светло…
Бубенчикпод дугой лепечет
Отом, что счастие прошло…
Итолько сбруя золотая
Всюночь видна… Всю ночь слышна…
Аты, душа… душа глухая…
Пьянымпьяна… Пьяным пьяна…
(1908,III, 168)
Казалосьбы, поэт здесь дошел до крайней черты: «душа глухая пьяным пьяна». И все-такине покидает его образ иного «счастья» — мчащаяся тройка, мечущая светоносныеискры «в глухую темень». А ведь мчащаяся тройка для Блока — образ России, и этопроходит во многих его стихах, в «Песне судьбы», в статьях. В частности, в«Записных книжках» читаем: «И вот поднимается тихий занавес наших сомнений,противоречий, падений и безумств: слышите ли вы задыхающийся гон тройки? Видители ее, ныряющую по сугробам мертвой и пустынной равнины? Это — Россия, летитневедомо куда… Кто же проберется навстречу летящей тройке, тропами тайными имудрыми, кротким словом остановит взмыленных коней, смелой рукой опрокинетдемонского ямщика?.. (3. К. 1908, 117,118).
Так,даже «пригвожденный к трактирной стойке» и сквозь «занавес падений и безумств»,поэт страстно устремляется к Родине. Даже в этом состоянии «сбруя золотая всюночь видна…»
Другоестихотворение обнаруживает социальный план лирики любовных страстей. И здесьеще конкретнее выражено стремление поэта к Родине, ее народу и его труду:
Хорошов лугу широким кругом
Вхороводе пламенном пройти,
Питьвино, смеяться с милым другом
Ивенки узорные плести,
Раздаритьцветы чужим подругам,
Страстью,грустью, счастьем изойти, —
Нодостойней за тяжелым плугом
Всвежих росах поутру идти.
(1908,III,161)
Вчерновых набросках к стихотворению эта тема раскрыта еще шире:
Инад этим плугом — все мечтанья,
Ипод этим плугом — вся земля,
Идуша — как в первый миг свиданья,
Идуша — как парус корабля.
(III,556)
Л.И. Тимофеев так определяет значение лирики страстей и вина Блока:«Романтический облик поэта своим прожиганием жизни, безрадостной любовью,трагическим пьянством бросает вызов окружающей жизни, обличает ее своейгибелью». Справедливые слова. Но можно сказать и решительнее. Этой лирикой Блокне только обличает гибельность окружающего его мира; не только обнажаеттрагедию «детей страшных лет России», жизнь которых, по слову поэта, была«втоптана в землю» Треповыми, Столыпиными, «сытыми» и чудовищно искажена«ненужной и безобразной» лжекультурой мистиков, декадентов, «старой веры». Вэтой лирике намечается также путь в будущее: к Родине, к людям труда, кдостойной человеческой жизни. Об этом Блок писал одному своему корреспонденту:«Если вы любите мои стихи, преодолейте их яд, прочтите в них о будущем» (1912,VIII, 386).
Да,Блок был несомненно подвержен влияниям декадентской культуры. Но ведь Блокиспытывал влияние и другой культуры: демократической культуры гуманизма,оптимистического приятия жизни, веры в силу разума, в красоту человека, веры вреволюцию.
«Дляменя, — писал он А. Белому, — и место-то, может быть, совсем не с Тобой,Провидцем и знающим пути, а с Горьким» (1905, VII, 138). А через два года встатье «О реалистах»: «… Если и есть реальное понятие «Россия»… — товыразителем его приходится считать в громадной степени Горького» (V,103).
Ипо мере того как Блок освобождался от «тонких, сладких своих, любимых, медленнодействующих ядов, возвращаясь к более простой, демократической пище», еголюбовная лирика все более и более расширяла свои положительные начала иобретала новые мотивы.
Ужев момент напряженного звучания трагических мотивов «Снежной Девы» (1906) Блоксоздает замечательные стихи о простой и здоровой любви, пробуждающей человека кжизни и творчеству. Таковы два стихотворения «Сольвейг»:
Тыпришла — и светло,
Зимнийсон разнесло,
Ивесна загудела в лесу!..
Этонебо — твое!
Этонебо — мое!
Пустьнедаром я гордым слыву!..
(II,98)
Сольвейг!О, Сольвейг! О, Солнечный путь!
Даймне вздохнуть, освежить мою грудь!..
Чтобнад омытой душой в вышине
Деньзолотой был всерадостен мне!
(II,126)
Втом же году Блок пишет стихотворение «Холодный день», где любимая ведет поэта клюдям труда — разделить их тяжелую жизнь:
Ивот пошли туда, где будем
Мыжить под низким потолком,
Гдепрокляли друг друга люди,
Убитыесвоим трудом…
Нет!Счастье — праздная забота,
Ведьмолодость давно прошла.
Намскоротает век работа,
Мне— молоток, тебе — игла.
Яблиз тебя работать стану,
Авось,ты не припомнишь мне,
Чтоя увидел дно стакана,
Топяотчаянье в вине.
(II,191)
Показательныи другие стихотворения.
В«Сыром лете» дается образ женщины, как бы объединившей в себе все стихии: «огонь,ветер, скорбь, страсть». Поэт рисует ее как великую силу, в двойственныхпотенциальных возможяостях «кометы»: «Она могла убить — могла и воскресить». Иэто, очевидно, не ново для Блока.
Нозато новым оказывается сопоставление силы этой женщины с другой великой силой,которая тоже может «убить и воскресить», — с силой рабочего-революционера.
Веснойя видел смельчака,
Рабочего,который смело на смерть
Пойдет,и с ним — друзья. И горны замолчат,
Иостановятся работы разом
Нафабриках. И жирный фабрикант
Поклонитсярабочим в ноги.
Здесьвпервые связывается у Блока тема женщины стихийных страстей с темой реальнойРоссии и темой революции. Выход к «вольной воле» начинает приниматьконкретно-исторические формы.
Иеще один существенный и новый для Блока мотив намечается в этом стихотворении.«Женщина с рабочим» как силы, способные творить великие дела,противопоставляются окружающей поэта нетворческой, бессильной жизни:
Имeж своих — я сам не свой. Меж кровных
бескровен— и не знаю чувств родства.
(1907,II, 334)
Таквозникают у поэта два чужих и враждебных друг другу мира: ненавистный миркомнатной ограниченности, бессилия и большой мир активных дел.
Встихотворении «Меня пытали» чужой поэту мир, в котором он живет, возникает вином аспекте. Это не только мир бессилия, как в «Сыром лете», но и мир страшной«старой веры», — инквизиторской пытки, требующей возмездия:
Меняпытали в старой вере.
Вкровавый просвет колеса
Гляжуна вас. Что взяли, звери?
Чтостали дыбом волоса?
Глазауж не глядят — клоками
Кровавойкожи я покрыт.
Ноза ослепшими глазами
Навас иное поглядит.
(1907,II, 336)
Конечно,Блок, несмотря на все сказанное, остается двойственным. Он еще продолжаетвидеть в Снежной Деве потенциальные возможности воскрешающей человека силы:недаром он ставит ее рядом с революционным рабочим. Во вступительномстихотворении к циклу «Заклятие огнем и мраком», где тема страстей дананаиболее развернуто, поэт находит в Снежной Деве и «буйный ветер в змеиныхкудрях», и «неразгаданное имя бога». Но за всем тем в его поэзии все болеепроходит уже не метафизический безысходный «страшный мир», а сложная реальнаяжизнь с ее «удачами и неудачами», плачем и смехом, колодцами городов, трудом,пьянящими веснами… И Блок принимает эту жизнь, как боец, не «бросая щита»перед «враждующей силой».
Узнаютебя, жизнь! Принимаю!
Иприветствую звоном щита!
(1907,II, 272)
Вместес тем переход от метафизического «страшного мира» к миру реальных отношенийсущественно меняет любовную лирику Блока. В одном из стихов цикла «Фаина»,обращаясь к девушке, замученной печальными мыслями «о смерти», о «концах иначалах» — в духе модного тогда декадентства, — Блок советует:
Яхотел бы,
Чтобывы влюбились в простого человека,
Которыйлюбит землю и небо.
(1908,II, 288)
Отом же пишет Блок в письме к Белому: «Никакого «оргиазма» не понимаю и желаютрезвого и простого отношения к действительности» (1907, VIII, 190).
Наиболеехудожественно сильные и зрелые стихи о любви Блок и создает, когда переходит ктрезвому и простому отношению к действительности, осознав, что «мир бесконечнобольше и прекрасней, чем каждый из нас».
Встихотворении «Унижение» Блок рисует публичный дом: пропыленные портьеры,полинялые диваны, ковры, циничные журнальные иллюстрации, звон стаканов…Купчики, шулера, студенты, офицеры… Женщины здесь превращаются в садисток,вонзающих «острый французский каблук» в сердца мужчин — «не мужа, не жениха, недруга»; их красивые лица искажены мукой:
Толькогубы с запекшейся кровью
Наиконе твоей золотой
Преломилисьбезумной чертой…
Амужчины здесь и вовсе не люди:
Этихголых рисунков журнала
Нелюдская касалась рука…
Ирука подлеца нажимала
Этугрязную кнопку звонка…
Всяобразная структура стихотворения обнажает бесчестие, ужас этой жизни. Шелестплатья женщин ползет «словно тяжкий сытый, пыльный змей», их зазывания — «свистзамогильный», а вечерний закат, на фоне которого изображен дом, ассоциируется субийством:
Кэшафоту на казнь осужденных
Поведутна закате таком…
Такв мире, где все продается, самые прекрасные чувства, жизнь человекапревращаются в казнь и унижение:
Разведом этот — дом в самом деле?
Разветак суждено меж людьми?
Развеэто мы звали любовью?
(1911,III, 31)
Темеизуродованной любви посвящен и ряд других стихотворений, волнующих страшнымичеловеческими судьбами.
Этодевушка, изнемогающая от бессилия своей чистой, юной мечты, жадно ищущаялюдской отзывчивости и раздавленная равнодушием («На железной дороге»):
Неподходите к ней с вопросами,
Вамвсе равно, а ей — довольно:
Любовью,грязью иль колесами
Онараздавлена — все больно.
Этоженщина, «изведавшая все муки», оставшаяся «одна на свете» («Тот разлюбил ибросил, этот… просто дикий зверь»), но сохранившая чуткость к людям, высокоесознание человеческого достоинства («Женщина», 1914, III, 149).
Этои женщина, отдавшаяся, подобно самому поэту, «погибельным страстям», —«безбожная, пустая, незабвенная», вставшая «перед судом… в униженье, врезком, неподкупном свете дня». И поэт не может, не смеет ее осудить. Он знает,чем вызывается «унижение» человека и как неимоверно труден жизненный путь:
Яне только не имею права,
Ятебя не в силах упрекнуть
Замучительный твой, за лукавый,
Многимженщинам сужденный путь…
(1915,III, 151)
Темегубительности жизни в страстях и хмелю посвящено также стихотворение «Одоблестях, о подвигах, о славе». Но здесь обнаженнее вина обоих любящих: его,ушедшего в мир вина и страстей, и ее, «отдавшей судьбу другому». В сущности,это новый вариант мотива «разве так суждено меж людьми?» И важно подчеркнуть,что нет в стихотворении метафизического «страшного мира» и его «метелей»: переднами — реальная, психологически правдивая повесть об утерянной жизни. И с какойже удивительной и глубокой человечностью, как «просто и трезво» рассказана этапечальная повесть (где звучат отклики семейной трагедии самих Блоков):
Одоблестях, о подвигах, о славе
Язабывал на горестной земле.
Когдатвое лицо в простой оправе
Передомной сияло на столе.
Ночас настал, и ты ушла из дому.
Ябросил в ночь заветное кольцо.
Тыотдала свою судьбу другому.
Ия забыл прекрасное лицо.
Летелидни, крутясь проклятым роем…
Винои страсть терзали жизнь мою…
Ивспомнил я тебя пред аналоем.
Извал тебя, как молодость свою…
Язвал тебя, но ты не оглянулась.
Яслезы лил, но ты не снизошла.
Тыв синий плащ печально завернулась.
Всырую ночь ты из дому ушла.
Незнаю, где приют своей гордыне
Ты,милая, ты, нежная, нашла…
Якрепко сплю, мне снится плащ твой синий.
Вкотором ты в сырую ночь ушла…
Ужне мечтать о нежности, о славе,
Всеминовалось, молодость прошла!
Твоелицо в его простой оправе
Своейрукой убрал я со стола.
(1908,III, 64)
Нарядусо стихами о трагической любви, об униженных и оскорбленных чувствах, оразрушенной жизни, Блок, пишет в эти годы и стихи о большой любви, возрождающейчеловека. Таково, например, стихотворение «Мой милый, будь смелым».Композиционно оно построено по тому же принципу, что и стихотворение «Мойлюбимый, мой князь, мой жених» («Стихи о Прекрасной Даме»), но не имеет ужетеургического смысла. И вот почему развернутые (как и в названном стихотворении)метафорические параллели, передающие неизменность чувства, связываются уже не сцерковным окружением, не с символами слабости, покорности (восковой огонек,бледно-белый цветок), а с началами силы, расцвета жизни. И такая любовь —сильнее смерти, побеждает страх смерти:
Моймилый, будь смелым
Ибудешь со мной.
Явишеньем белым
Качнусьнад тобой.
Звездоюзеленой
Свостока блесну.
Студенойволною
Напанцирь плесну…
(1909,III, 177)
Да,нельзя свести тему любви у Блока к мистическому постижению «божественной тайныбытия», к «богопознанию». Изъятая из реальной жизни и переведенная в пустоту«небес» или в «голос смерти», лирика эта теряет богатство действительногожизненного содержания.
Блокбыл в высшей степени прав, когда писал своим корреспондентам, что при всехсомнениях, отклонениях, падениях его поэзия, в частности поэзия любви, былапо-своему «прямой как стрела». Она раскрывала подлинные человеческие чувства,реальные трагедии любви, была глубоко гуманистической лирикой, по-своемусвязывалась им с темой Родины.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.biografia.ru/