Барабаш Т.А. (г. Троицк)
«Страна— пустыня…Церковь ушла из жизни», — таково общее впечатление современников о церковнойжизни СССР в конце 30-х годов. Советская власть была близка к цели, которую онаставила перед собой в этот период времени — строительство безрелигиозногообщества.
Кконцу 30-х годов организационная структура патриаршей церкви была разрушена. Современи смерти патриарха Тихона Церковь не могла провести избрание новогопатриарха, главой Церкви являлся местоблюститель патриаршего престоламитрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский). В 1935 годупрекратил свою деятельность Священный Синод. Московская патриархия была лишенавозможности издавать религиозную литературу. Единственный «Журнал Московскойпатриархии», который власть разрешила издавать в 1931 году, выходилнерегулярно, а в 1935 году был закрыт окончательно. С 1928 года, времени«самороспуска» высших богословских курсов в Ленинграде, Патриаршая церковьпотеряла и возможность готовить кадры священнослужителей. Репрессии противдуховенства привели к резкому сокращению его численности. Из иерархов в 1939году на свободе оставались лишь два митрополита и два архиепископа. К 1939 годув стране насчитывалось чуть более 100 действующих православных храмов. К этомувремени на территории нашей страны не было ни одного действующего монастыря.
Вколичественном отношении ситуация немногим улучшилась после присоединенияПрибалтики, Бессарабии, западных областей Украины и Белоруссии. Под юрисдикциюМосковской патриархии перешли духовенство, храмы и монастыри этих территорий. Кначалу войны Русскую православную церковь представляли 6376 священнослужителей,28 епископов; действовали 3021 храм и 64 монастыря.
Церковьушла из жизни страны. Но только внешняя, видимая ее часть. «Закрывались храмы,но вера оживала, лишь уходила в подполье», — писала Наталия Китер, вспоминаяпредвоенные годы. — Появились священники, объезжающие со Святыми Дарамилишенные храмов области, совершающие тайные богослужения… Росли и подпольныебратства… кипела самоотверженная деятельность, направленная к поддержке и помощивсем нуждающимся в помощи«1. Функционировали подпольные монастыри,нелегально действовали семинарии, молитвенные дома. Так называемые «бродячиепопы» стали неотъемлемой частью церковно-религиозной жизни 30-х годов. Переходяиз деревни в деревню, из области в область, они тайно совершали религиозныеобряды и требы. Причем большинство священников — «полукатакомбников», по словамН. Китер, не противопоставляли себя митрополиту Сергию, не порывали связи с Московскойпатриархией.
Всеэто свидетельствовало о высоком уровне религиозности населения, которая,впрочем, ни для кого не была большим секретом. Председатель Союза ВоинствующихБезбожников Ем. Ярославский на очередном Пленуме этой организации в 1938 годубыл вынужден признать, что в стране высок процент верующих, а в деревнях он доходитдо 70%, несмотря на отсутствие храмов и священников»2. Традиционно к верующимвласть причисляла пожилых людей, женщин-домохозяек, «несознательный элемент».Но в то же время органы на местах с беспокойством фиксировали факты участия в богослуженияхвоеннослужащих, представителей интеллигенции, коммунистов. УполномоченныйКомиссии Партийного Контроля при ЦК ВКП(б) на Кавказе Астраханцев в июне 1941года писал председателю КПК: «в пасхальные дни не выходили на работу до 2 тысячколхозников… даже коммунисты и комсомольцы… У коммунистов …имеются дома иконы,дети крещены в церкви«3.
Активнойцерковно-религиозная жизнь была на территории западных областей страны. Здесь вчисле «религиозных фанатиков» назывались даже учителя, а ведь на них лежалаответственность за воспитание подрастающего поколения — будущих строителейсоциализма. Секретарь ЦК ВКП(б) Белоруссии по пропаганде Малин в феврале 1941года информировал ЦК ВКП(б): «Учитель дер. Ходевичи Петрорецкого с/с Слонимскогорайона Барановичской области Томильчик на вопрос, как он ведет антирелигиознуюпропаганду в школе ответил: »Никто меня не убедил, что Бога нет, и вы меня не убедите,в этом духе я буду воспитывать детей«. Заведующий дер. Правская Озерицкогосельсовета того же района Руф Г.О., будучи на курсах в г. Слоним, проходя мимоиконы »божьей матери« (так в тексте), осмотревшись кругом, нет ли когопоблизости, встал на колени и начал молиться»4. Информация Малинасвидетельствовала не только о религиозности населения, но и об авторитете и уважении,которым священнослужители пользовались у населения. Он приводит такой пример:»поп деревни Рогачи Брестской области выступил в церкви перед верующими противзарегистрированного кандидата в депутаты сельсовета гр. Бодовец Прасковьи и заявил:«Бодовец Прасковья, выдвинутая кандидатом в депутаты сельского совета,продалась антихристу и не верит уже больше в Христа (так в тексте)». ГражданкаБодовец П. Пришла в райком партии, заявила об этом и попросила воздействоватьна попа, чтобы он не проклинал ее перед верующими«5.
Ужев первые месяцы после вторжения немецко-фашистских войск в Советский Союза, на оккупированнойтерритории началось необычайное оживление церковно-религиозной жизни. Уровеньрелигиозности населения поражал всех — и русских священников, и миссионеров, и представителейнемецких властей. «Русский человек совершенно изменился, как только появилисьнемцы. — писал в январе 1944 г. митрополиту Алексию (Симанскому) псаломщикНиколо-Конецкой церкви Гдовского района Псковской области С.Д. Плескач, —Разрушенные храмы воздвигались, церковную утварь делали, облачения доставлялиоттуда, где сохранились, и много строили и ремонтировали храмы. Всюдукрасилось. Крестьянки вешали чистые вышитые самими полотенца на иконы.Появилась одна радость и утешение. Когда все было готово, тогда приглашалисвященника и освящали храм. В это время были такие радостные события, что я не умеюописать. Прощали обиды друг другу. Крестили детей. Зазывали в гости. Былнастоящий праздник, а праздновали русские крестьяне и крестьянки, и я чувствовал,что здесь люди искали утешение»6.
Повоспоминаниям Ростовского игумена Георгия, сразу же после занятия немцамиРостова в июле 1942 года население стало думать о восстановлении храмов и совершениибогослужений. Храм Всех Святых, разбитый бомбами и заваленный жестянымиопилками — в нем была мастерская — был за два дня не только очищен, но и отремонтирован.Церковную утварь достали те же прихожане. «Ежедневно прибывали и священники, и миряне-делегатыиз провинции с радостными сообщениями об открытии храмов, организации общин, с просьбамио назначении священников«7.
Поражаетне столько активность прихожан, их «усердие» и «самопожертвование» по восстановлениюи убранству храмов, сколько ощущение приподнятости, душевного подъема, атмосфера«долгожданного праздника», «радости», «радостного события».
Трудноосуждать этих людей, обвинять их в непатриотизме. Вероятно, возвращение Храма,возможность общения с Богом были настолько значимы для людей, радость обретениянастолько велика, что не позволила сразу осознать истинный смысл произошедшего —кто и что пришло на смену безбожникам. Для верующих был дорог каждый день —«кто знает, опять »наши« придут и опять конец церкви», — такой характерныйответ получал игумен Георгий на свой вопрос: почему так спешат родители с крестинами?8
Спешиливезде, от Прибалтики до Крыма. «Церкви переполнены молящимися, священники имеюттак много дел (крещение, причастие, конфирмация, бракосочетание,благодарственные молитвы, молебны, похороны, панихиды), что едва с нимисправляются, число причастников и детей, которых крестят, поразительнобольшое», — констатировали немецкие власти9.
СвященникиПсковской Миссии до 1942 года окрестили 50 тысяч детей разных возрастов. На Украинетолько в одном городе Полтава за первые 16 месяцев оккупации было окрещено 2500детей. Согласно Сводке СД от 12 декабря 1941 г. в Крыму румынское духовенствокрестило 200 тысяч человек, причем роль крестных отцов брали на себя румынскиесолдаты10.
Исводки немецких властей, и данные советской разведки констатировалипереполненные верующими храмы, многотысячные крестные ходы и молебны подоткрытым небом, большое число исполняемых религиозных обрядов.
Нобыли и другие факты. Храмы, превращенные в конюшни, тюрьмы и пыточные,расстрелы духовенства, казни мирных жителей в православных церквях, сожжениеживыми в храмах женщин, стариков, детей, пленных красноармейцев.
Дьяконгорода Ржева Ф. Тихомиров после освобождения города рассказывал, как жилось принемцах: «Сначала я вел счет побоям плеткой и каблуками, которым я подвергалсяза то, что не мог по старости выполнять назначаемой мне тяжелой работы,насчитал 30 избиений, а потом и счет потерял». На глазах у дьякона в сентябре1942 г. немцы расстреляли священника А. Попова прямо на паперти. Священник городаВереи А. Соболев писал в Московскую патриархию в апреле 1942 года: «Соборныйхрам Вереи, где совершались службы, был обращен немцами в арестный дом… Верхнийэтаж был отведен для заключения раненых и пленных. Все протесты верующих не имелиуспеха…» Все заключенные в храме были расстреляны немцами при отступлении. «Ни святойкрест, ни мольбы невинных страдальцев не удержали варваров-фашистов от совершениянеслыханного злодеяния… Я никак не мог себе уяснить, неужели в наш век могутсовершаться в святом храме зверские убийства ни в чем не повинныххристиан?»11.
Войнапостепенно все ставила на свои места. Развеялись иллюзии, связанные с обещаннойоккупантами свободой религии. Обязательны были торжественные богослужения и крестныеходы в честь побед немецкого оружия; в проповедях необходимо было прославлять«непобедимое немецкое воинство», благодарить за избавление от красных«сатанинского отродья», возносить молитвы Адольфу Гитлеру. Немецкие власти дажепредприняли попытку перевести православные приходы на григорианский календарь.Планировалось провести празднование Рождества по новому календарю уже в декабре1941 года. Однако «это неожиданное требование, — как отмечалось в Бюллетенеполиции безопасности и СД от 21 сентября 1941г., — вызвало среди верующих бурюнегодования… верующие высказывались чрезвычайно взволнованно и громко примернов следующем смысле: »Большевики преследовали Церковь, и мы должны были ходитьна работу и в церковные праздники, — но большевики никогда не предписывалиЦеркви, в какие дни какие богослужения ей проводить. Такое насилие над Церковьюне совершали даже большевики. Мы шли на работу с ободряющим сознанием, чтобогослужение в церкви будет проводиться в соответствии с незыблемымиположениями. Немцы хотят отнять у нас и это утешение. Но мы не покоримся«12.
Жестокаяреальность жизни на захваченной фашистами земле — грабежи, насилие, расстрелымирных жителей, — очень быстро изменила и саму атмосферу в Церкви. Чувстворадости, характерное для первых месяцев войны, сменялось скорбью, ненавистью,страхом. Храмы заполнили слезы, страдания, боль.
Вэтих условиях «молчаливость пастыря», «его некасательство к переживаемомупаствой», как писал митрополит Сергий (Страгородский), действительностановились невозможными. Перед духовенством встала проблема выбора. На оккупированнойземле священник православной церкви оставался единственно «своей», национальнойпубличной фигурой, его храм единственным местом, связывающим и объединяющимнаселение. Жизнь, обстоятельства делали священника пастырем в самом глубинном,первоначальном смысле этого слова. От него ждали не только утешения, от негождали ответа на вопросы, «что делать?», «как жить дальше?». Но сначала он долженбыл эти же самые вопросы решить для себя сам.
Былисвященники, которые молились за Адольфа Гитлера, проявляя «ревность не по разуму»,чтили власть оккупантов. Были откровенно предатели Родины. Были и такие, кто,не будучи героем, молился втайне о даровании победы русскому оружию, терпеливоожидая встречи «со своими».
Ивсе же патриотическое начало, присущее православию, стало определяющим длябольшинства духовенства на занятой немцами территории. Оно доминировало темактивнее, чем активнее проявляла себя дикая, бесчеловечная природагитлеровского «нового порядка».
Вукреплении этого внутреннего стержня — принадлежности к Родине, в приданиипатриотическому чувству действенного характера огромную роль сыгралапатриотическая позиция Московской патриархии.
Самоераннее свидетельство об ознакомлении с обращением митрополита Сергия от 22 июня1941г. духовенства оккупированной территории относится к июлю 1941г. НастоятелюОдрижинской Успенской церкви Пинской области Василию Копычко его передалипартизаны. Несмотря на то, что фашисты расстреливали тех, у кого находили текстпослания, отец Василий прочитал его прихожанам13.
Последующиеобращения иерархов Московской патриархии с помощью партизан и подпольщиковпередавались священникам, зачитывались в храмах и распространялись средиприхожан. И не только послания церковного руководства, но и Сводки Информбюро,информацию о положении в области, районе. Священники обращались к верующим с собственнымипатриотическими проповедями и даже открытыми призывами. Так, протоиерейАлександр Романушко из Белорусского Полесья, вместо того, чтобы отпеть убитогополицая, при множестве народа и вооруженной охране заявил: «не наших молитвзаслужил предлежащий во гробе. Он — изменник Родины. Вместо »Вечной памяти«произнесем же »Анафема«. Люди стояли как громом пораженные. А о. Александр,подойдя к полицаям, продолжал: »К вам, заблудшим, моя последняя просьба:искупите перед Богом и людьми свою вину и обратите свое оружие против тех, ктоуничтожает наш народ, кто в могилы закапывает живых людей, а в Божиих храмахзаживо сжигает верующих и священников»14.
Некоторыесвященники сами искали и устанавливали связь с партизанами. Для других эторешалось до наивности просто. Так, Пинский подпольный обком докладывал в ЦК ВКП(б)в июне 1943 года: «попы деревень Дятловичи, Востынь, Лунинец, Лунин, ВулькоЛунинецкого района в первые дни войны оказывали свои услуги немцам. Проведяразъяснительную работу с этим духовенством, партизаны доказали им, что, помогаянемцам, они изменяют своему народу, родине и в этом случае не могут бытьпопами, а только предателями своего народа. После этого они начали работатьпротив немцев — в пользу партизан». Далее в отчете — примеры выполнения«попами» заданий подпольного обкома15.
Православныехрамы на оккупированной территории становились явками партизан и подпольщиков,местом хранения оружия и медикаментов, укрытием для раненых красноармейцев.Фактов активного участия духовенства в движении сопротивления множество,десятки из них после войны были награждены медалью «Партизану ВеликойОтечественной войны». Обобщенный же образ «партизанского попа» народная памятьсохранила в фольклоре военных лет: «Поп у нас объявился при немцах из наших жеселян: служил, детей крестил, потом в партизаны ушел…Он шутник был. В церквикадит перед немецкими солдатами-курощупами Им кадит, а нам подмигивает и нараспевговорит, как молитву:
—Господи помилуй, Господи помилуй, пришли эти привередники, пришли этияйцеедники, Господи помилуй…
—Как были наши красные, жили люди согласные, а пришли германияки, кусаются, каксобаки, Господи помилуй…
—Люди наши слушают да на ус мотают, а немцы не понимают, думают, что им акафистчитает батюшка«16.
Воттакие «попы» через религиозную веру укрепляли и взращивали веру в Победу.Православные храмы и молитвенные дома становились не только местом утешения, и дажене только подпольными явками. На оккупированной территории они стали центрамиформирования национального самосознания народа.
Учитываяпатриотическую позицию Русской православной церкви, активно проявлявшуюся на советскойи оккупированной территориях, а также внешнеполитические обстоятельства, И.В. Сталинсделал шаг навстречу Русской церкви. В ночь с 4 на 5 сентября 1943 г. он встретилсяв Кремле с представителями Московской патриархии. На встрече шел разговор о возрожденииЦеркви, о расширении ее патриотической деятельности.
Дляобеспечения постоянной связи между государством и Церковью был созданспециальный государственный орган — Совет по делам Русской православной церквипри СНК СССР. Его председателем был назначен полковник госбезопасности Г.Г. Карпов.
Послевосстановления в сентябре 1943 г. традиционной системы церковного управления —избрания патриарха и образования Синода — Патриархия активно начала формироватьштат высшего духовенства. На Соборе 1943 г. присутствовало 19 архиереев (3 митрополита,11 архиепископов, 5 епископов). К январю 1945 года епископат Церквипредставляли уже 46 архиереев: 4 митрополита, 13 архиепископов, 29 епископов.
Епископатпополнялся, в том числе, и за счет бывших обновленцев, представителей другихцерковных расколов (григориане, истинно-православная церковь, иосифляне),заявлявших о своем раскаянии и стремлении воссоединиться с Православнойцерковью. Процесс формирования епископата, безусловно, находился под контролемСовета. Однако в годы войны вопрос о назначении решался в целом достаточносвободно. Отрицательное мнение Г.Г. Карпова при обсуждении той или инойкандидатуры было редким. Более распространенной была такая реакция Совета:«возражений со стороны Совета нет».
Особаяситуация складывалась в отношении иерархов бывших оккупированных территорий. Ихсудьба решалась другими органами, и патриарх мог только позволить себепоинтересоваться их участью. Как, например, во время встречи 24 февраля 1944года, когда, как свидетельствует архивный источник: «Патриарх Сергий спросил Г.Карпова: »верны ли слухи об аресте в г. Чернигове архиепископа СимонаИвановского и в г. Нежине — Панкратия Гладкова?« — »Да, они арестованы какизменники Родины и пособники немецких оккупантов«.
Жизньи деятельность Церкви находилась под бдительным оком государства. Совет,подчас, обладал более полной информацией об иерархах, чем церковноеруководство. Активная деятельность таких епископов как Лука (Войно-Ясенецкий),Мануил (Лемешевский) и некоторых других вызывала беспокойство и недовольствовласти. В августе 1944 года начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)Г. Александров направил секретарю ЦК Г.М. Маленкову письмо архиепископа Луки(Войно-Ясенецкого) со следующим сопровождением: «В своем письме Войно-Ясенецкийвыдвигает широкую программу активизации деятельности духовенства и непримиримойборьбы церковников против материализма. Письмо показывает, насколько далекоидут планы некоторых видных деятелей духовенства»17.
ПатриархСергий, а в дальнейшем и патриарх Алексий (Симанский) в своих письмах,посланиях призывали наиболее активных иерархов к сдержанности, осторожности в своихдействиях. Боязнь новых жертв, возвращения ужаса 30-х годов обостряло чувствосамосохранения, заставляло не только не выходить за рамки дозволенного, но и беспрестанноблагодарить советскую власть «за предоставленную свободу для всех религиозныхобществ», сознательно идти на заведомую ложь, преувеличивая благополучие церквив стране.
Всвою очередь, высший епископат Православной церкви был включен в системуотношений и «традиций» советской номенклатуры. Одаривание руководствапатриархии стало частью церковной политики И. Сталина. С осени 1943 года на церковноеруководство как из рога изобилия падали различные блага: квартиры, машины,«подарки», дачи, возможность отдыха и лечения в лучших санаториях страны.Руководство Московской патриархии принимало дорогие подарки с признательностьюи удовольствием, рассматривая эти знаки внимания как своего рода оценку своейдеятельности со стороны правительства.
ИерархиРусской православной церкви с благодарностью принимали и правительственныенаграды — патриарх Алексий был в 1943 году награжден медалью «За оборонуЛенинграда», митрополит Николай — медалью «За оборону Москвы» в 1944 году.
Послесмерти 15 мая 1944 г. патриарха Сергия, вопрос о его преемнике специально обсуждалсяв правительстве. Г. Карпов поддержал «пожелание» местоблюстителя патриаршегопрестола митрополита Алексия о проведении выборов патриарха не на Архиерейском,а на Поместном соборе епископов, духовенства и мирян. Собор состоялся в Москве,с 31 января по 2 февраля 1945 года. В ходе его работы было принято «Положениеоб управлении Русской православной церковью» и единогласно патриархомМосковским и всея Руси был избран митрополит Алексий.
Уровеньорганизации Собора, обслуживания участников и гостей в условиях военноговремени должен был произвести, и произвел, впечатление — в первую очередь, на представителейзарубежных Православных церквей. Они смогли убедиться, что возрождающая Русскаяправославная церковь опирается на поддержку государства, и не толькополитическую, но и материальную, что, в свою очередь, должно было статьсущественным фактором для нуждающихся восточных патриархатов при выборе их внешнеполитическихприоритетов.
Крометого, Собор продемонстрировал перед международной общественностью единствоправославных церквей, а также реальность претензий Московской патриархии на «водительство»всем православным миром. Собственно, Собор стал первым шагом на пути решениязадачи, которая в качестве основной рассматривалась правительством в 1943 году.И. Сталин рассчитывал использовать Русскую православную церковь в качествеинструмента для осуществления своих геополитических планов распространениявлияния СССР на послевоенную Европу, а, возможно, и весь мир. Очевидно, об этомшел разговор на еще одной встрече И. Сталина с руководством Московскойпатриархии — 10 апреля 1945 г. Вскоре в Московской патриархии был образованОтдел внешних сношений под председательством митрополита Николая (Ярушевича),что способствовало существенному расширению и укреплению связей Церкви с религиознымиорганизациями за рубежом.
Вноябре 1943 г. Совнарком СССР принял постановление «О порядке открытияцерквей». Принципиальным в этом постановлении было то, что решение — открыватьцерковь или отказать в этом верующим — принималось на местном уровнеобл(край)исполкомами. Совету отводилась роль передаточного звена от областныхорганов к правительству. Если решение было положительным, то материалы черезСовет передавались в СНК СССР для принятия распоряжения; потом это распоряжениеСовет высылал в область как основание для регистрации нового религиозногообщества. Ответственность и контроль за оформлением документов ложились на уполномоченныхСовета в краях и областях СССР. За 1944 год поступило 6402 ходатайстваверующих; за 1945 — 602518. Однако открыто было церквей за эти годы: 207 в 1944г. и 509 — в 1945 г.19.
Причинтакого малого количества положительных решений по заявлениям верующихнесколько. Принятый порядок открытия церквей предполагал оформление множествадокументов (возраст заявителей, судимость, прописка; анкетные данные служителейкульта, справки о состоянии культового здания и пр.), проверку данных,согласование их с различными инстанциями. Уполномоченные жаловались, чтогор(рай)советы в большинстве своем к предоставлению материала относятсяформально, сведения даются неполные и неверные, — в результате материалприходилось возвращать для дополнительного выяснения. Кроме того, ни верующие,ни духовенство не имели права ознакомиться с положениями постановления «О порядкеоткрытия церквей», — все документы должны были оформляться «на основе устныхразъяснений уполномоченного». Как правило, это приводило к ошибкам приоформлении, на исправление которых верующим требовались и время, и силы.
Управляющиеепархиями были вынуждены сами отказывать верующим в удовлетворении их ходатайствапо причине отсутствия священников. Например, только за первые 2 квартала 1944г. Челябинский и Свердловский облисполкомы отклонили ходатайства об открытии 11церквей на основе заключений архиепископа Свердловского, Челябинского и ИрбитскогоВарлаама20.
Нередкок торможению процесса открытия церквей приводила нерадивость,недисциплинированность уполномоченных, многие из которых, к тому же, все ещеникак не могли преодолеть в себе негативного отношения к религии и религиозныморганизациям. Бывало и так, что сотрудники Совета во время своих служебныхкомандировок вынуждены были сами рассматривать залежавшиеся ходатайстваверующих и принимать по ним решения. К примеру, председатель Совета Г. Карпов,будучи в январе 1945 г. в Тамбовской области, из нерассмотренных уполномоченным74 заявлений «рассмотрел все и дал указание на открытие 12 церквей«21.
Новсе же основным фактором, тормозившим процесс открытия православных церквей,было противодействие на уровне местных органов власти — районном, городском,областном. Самое лаконичное выражение позиция представителей абсолютногобольшинства местного госпартаппарата нашла в утверждении заместителяпредседателя исполкома г. Саратова: «Советским людям храм не нужен!». В основенегативного отношения местных руководителей к вопросу об открытии церквей и активизациидеятельности церкви лежало убеждение, что поворот в государственно-церковныхотношениях связан с определенными политическими мотивами руководства страны и неимеет никакого отношения к повседневной работе в районе, городе, области.
Наобластном уровне в большинстве случаев принимались отрицательные решения.Мотивы отклонения были разнообразными: «имеется церковь в соседнем районе»,«группа верующих не отражает интересов большинства населения района» и просто —«за нецелесообразностью». Преобладающим поводом для отказа верующим в открытиицеркви было то обстоятельство, что здание церкви занято под склад, гараж,зернохранилище и прочие хозяйственные нужды. Распространенной причиной отказаверующим в открытии церкви была такая: «невозможность эксплуатации по причиневетхости». В этих случаях Совет требовал, чтобы к материалам прилагались актытехнического осмотра зданий и документы об отказе верующих произвести необходимыйремонт. Но, как выяснялось позже, многие составленные акты не соответствовалидействительности. Так, в июне 1944 года Совет на основании представленныхоблисполкомом материалов разрешил разобрать церковное здание в селе Затемье«как непригодное для молитвенных целей и угрожающее обвалом» (к материалам былприложен акт технического осмотра здания). Дважды Рязанский райисполком пыталсяприступить к слому здания, но «встретился с организованным сопротивлениемверующей части колхозников местных колхозов »Труженик« и »Большевик«, которыеодновременно стали добиваться открытия церкви»21.
Жалобыверующих «на обманные действия властей» в большом количестве поступали в Совет.У инициаторов открытия церквей вымогали взятки, от верующих требовалипредварительного ремонта здания, выплаты «недоимок» за предыдущие годы и пр. Например,по предложению райисполкома села Павлово Ярославской области верующие уплатилиналоги за недействовавшую церковь с 1939 по 1943 годы в размере 27 тыс. руб.,отремонтировали здание, вложив еще 18 тысяч, но церковь не была отдана общине,а была занята под зернохранилище.
Группыверующих, потеряв надежду на регистрацию общины и открытие церкви законнымпутем, самовольно занимали пустующие храмы; шли на подкуп представителей властиподарками, деньгами, зная, что взяткодательство каралось сурово. В результате,в стране увеличивалось количество нелегально действующих православныхмолитвенных домов.
РуководствоСовета придерживалось мнения, и не раз ставило в известность о немправительство, что многократный отказ в удовлетворении ходатайства об открытиицеркви ведет лишь к закреплению религиозных убеждений и «усиливает религиозныйфанатизм». В появлении нелегальных молитвенных домов Г. Карпов видел большеезло, чем в увеличении количества официально зарегистрированных церквей,деятельность которых находилась под контролем. Там, где настойчиво ставилсявопрос об открытии церквей, Г.Г. Карпов предлагал «пойти на расширение сетидействующих церквей до 2–3 на район, не останавливаясь перед разрешениемоткрытия церквей и в областях, и краях со значительным числом действующихцерквей, но в тех районах, где их нет«22.
Помере поступления в Совет первых отчетов Уполномоченных выявилась и другаяпроблема — изъятие храмов и молитвенных домов у действующих религиозныхобществ. По мере продвижения линии фронта на запад возвращались эвакуированныеучреждения и организации, возобновляли свою деятельность советские органывласти. Начался процесс административного изъятия церковных зданий, закрытиямолитвенных домов. В ряде областей Украины, в Ставропольском крае он приобреталхарактер массовых кампаний. Так, председатель Ставропольского крайсовета весной1944 года издал приказ освободить все занятые здания, а если другихпредоставить нет возможности, то общины распустить. Исполнение подобного родарешений подчас осуществлялась грубо, сопровождалась оскорблением религиозныхчувств верующих, что нередко в итоге приводило к столкновениям с верующими.
СначалаСовет пытался взять ситуацию под контроль через своих уполномоченных. Не получиврезультата, Карпов ходатайствовал перед правительством о принятии специальногопостановления. Такое постановление было принято 1 декабря 1944 г. — «О порядкеоткрытия церквей и молитвенных зданий на территории, освобожденной от немецкойоккупации». Однако разъяснения правительства о необходимости учитыватьпотребности религиозных обществ, не проводить поспешных действий по изъятиюкультовых зданий смогли лишь частично улучшить ситуацию. Например, в Сумскойобласти за 1944 г. и первую половину 1945 г. облисполком принял решение об изъятии67 церквей.
Всего,по данным Совета, на оккупированной территории под молитвенные цели было занято1701 общественное здание. После войны 1150 зданий было изъято у Церкви.Складывалась парадоксальная ситуация — ходатайства верующих продолжалипоступать, но в большинстве своем они не удовлетворялись; здания действующиххрамов изымались, но в то же время на август 1945 г. было учтено 2953непереоборудованных и незанятых культовых зданий. И однако власти не спешили ихпредоставить верующим.
Ивсе же за период Великой Отечественной войны численность православных церквей имолитвенных домов в стране значительно увеличилась: на 1 октября 1943 г. Советомбыло учтено 9829 церквей; на 1 октября 1945 г. — 10358. Абсолютное их большинство(7405) было открыто на оккупированной территории; 3021 храм не прекращал своейдеятельности в стране.
Всвязи с резким увеличением численности православных храмов, формированием новыхепархий перед Московской патриархией остро встал кадровый вопрос. По рекомендацииГ.Г. Карпова Синод назначал епископов в «первую очередь» в епархии на освобожденнойот немцев территории, а затем уже в тыловых епархиях. Многие епископскиекафедры восточной части страны оставались незамещенными. Некоторым епископамприходилось брать «под свое водительство» приходы двух, а то и трех областей.
Такжеостро стояла проблема с кадрами рядовых священнослужителей. В ее решениипатриархия опиралась на поддержку правительства. Бывшие служители культа присогласии вернуться к церковной службе демобилизовывались из действующей армии;во вновь открывавшиеся храмы приглашались бывшие священники, ушедшие в своевремя на работу в государственные учреждения; возвращались в лоно патриаршейцеркви обновленческие священнослужители; приглашались и «благочестивые миряне»,желавшие принять духовный сан и служить церкви; духовенство освобождалось от мобилизациив действующую армию.
Вгоды Великой Отечественной воины священник, настоятель прихода становитсядостаточно заметной и значимой фигурой, особенно в сельской местности.Телеграммы на имя Сталина с информацией о суммах, сданных приходом в ФондОбороны, печатались в местных газетах, в официальном издании Церкви — «ЖурналеМосковской патриархии». Ответная телеграмма за подписью И. Сталина делалапрежнего «мракобеса» и «реакционера» героем дня, местной знаменитостью,вызывала новый патриотический подъем. Не случайно Г.Г. Карпов докладывал в правительствои в ЦК, что некоторые священнослужители рассматривают свою деятельность как деятельностьгосударственного значения, они считают, что «церковь стала составной частьюгосударства» («церковное дело — государственное дело») и от местных властейтребуют соответствующего отношения ко всему, что связано с жизнью церковнойобщины.
Сосвоей стороны, Московская патриархия была озабочена низким уровнембогословского образования приходского духовенства, особенно сельского —отсутствие проповеднической работы, уклонение от богослужебных норм, применениеобщей исповеди, обливание при крещении взрослых и пр. Поведение отдельныхпредставителей духовенства, в том числе и аморальные поступки, также вызывалижалобы. Особенно частыми стали конфликты между священником и церковным советомпосле принятия Поместным Собором положения об управлении Церковью, по которомунастоятель прихода получил право доступа к церковной кассе.
Некоторыеепископы своими силами пытались повысить образовательный и моральный уровеньприходского духовенства. Они распространяли по приходам так называемые «Памяткипастырю», объезжали церкви и молитвенные дома епархии с «поучениями»,организовывали краткосрочные курсы повышения квалификации священнослужителей.
Врешении кадровой проблемы Московская патриархия большие надежды возлагала на духовныеучебные заведения. Разрешению этой проблемы всемерную помощь оказывал Карпов,который в одном из выступлений перед членами Совета говорил: «Церковь нуждаетсяв кадрах. Подготовка новых священнослужителей несколько освежит и даствозможность иметь молодой состав, который родился и обжился в условияхсоветской современной обстановки. Они не вкусили ту психологию, мораль,политику, которая была в период монархизма». Существовала, по признаниюКарпова, еще одна цель, «узкая» — использовать новые кадры для выхода церкви намеждународную арену»23. Кроме Москвы, разрешено было открытьбогословско-пастырские курсы в Саратове, Киеве, Ленинграде, Львове, Луцке,Минске, Одессе, Ставрополе.
Вгоды Великой Отечественной войны Московская патриархия возобновила издательскуюдеятельность. С осени 1943 года начался выпуск «Журнала Московской патриархии»,в этом году вышло 4 номера. Регулярно с 1944 года издавались стенные и настольныеправославные календари, молитвы, венчики и другая богослужебная литература. Этоимело значение для повышения авторитета Церкви внутри страны и на международнойарене.
Кконцу войны в юрисдикции Московской патриархии находились 75 монастырей (29 из нихвновь было открыто в период оккупации). По ходатайству патриархии и приподдержке Совета правительство СССР в особом постановлении предложило СНКреспублик, на территории которых имелись монастыри, «впредь до особых указанийне препятствовать их деятельности и сохранить за ними занимаемые ими жилые и служебныепомещения, находящиеся в их пользовании земли, скот, сельскохозяйственный инвентарьи подсобные мастерские».
Весной-осенью1944 года по предложениям Совета Наркомфин СССР принял ряд поправок в существующийпорядок налогообложения религиозных организаций и духовенства. В частности,запрещено было взимать налоги и страховки с недействующих церквей; былустановлен порядок обложения подоходным налогом преподавателей духовных учебныхзаведений и лиц, работающих в религиозных обществах по найму; было приняторешение об освобождении служителей культа, проживающих в сельской местности, отпоставок мяса, яиц, если у них не было скота и птицы.
Вопросо налогообложении духовенства решался сложно. Дело в том, что такая категорияналогоплательщиков вообще отсутствовала в перечне, предусмотренном УказомПрезидиума Верховного Совета СССР «О подоходном налоге с населения» от 30 апреля1943 года. В апреле 1944 года Наркомфин разослал на места Циркулярное письмо,согласно которому священнослужители при обложении налогами относились к некооперированнымкустарям по ст. 19 этого Указа, Но жалобы с мест не прекращались. В ноябре 1944года по заданию Совета уполномоченными различных областей было произведенообследование 66 православных приходов «в целях установления существующегопорядка законности обложения духовенства подоходным и военным налогами». Раскрылисьмногочисленные факты переобложения духовенства местными финансовыми органами.
Результатомизучения этого вопроса была рекомендация Московской патриархии о необходимостиразработки системы учета доходов священников, а также рекомендация в адресНаркомфина СССР о «целесообразности установления для духовенства особой группыплательщиков, а не приравнивать духовенство к некооперированнымкустарям«24.
Вцелом в годы Великой Отечественной войны материальное положение Церкви заметноокрепло. Доходы церкви росли. Это позволило ей значительно увеличитьпатриотические взносы в Фонд обороны. Увеличивающиеся взносы церкви — это не толькосвидетельство патриотизма советских граждан. Это еще и свидетельство растущейрелигиозности населения. Храмы неизменно собирали большое количество верующих.В дни религиозных праздников церкви не могли вместить всех желающих. Об этомуполномоченные Совета всех регионов постоянно информировали Совет, а он, в своюочередь, правительство СССР и ЦК партии. Только в Москве на пасхальных службахв апреле 1944 года присутствовало по данным Совета 148 тысяч человек, в томчисле, представители офицерского и рядового состава. Из месяца в месяцувеличивалось число учтенных религиозных обрядов. Например, в г. Свердловске в январе-феврале1945 года было зарегистрировано 179 крещений, в марте — 152, в апреле — 187, в мае— 229. В одном только храме города Куйбышева количество церковных браков в 1943г. составило 139, в 1944 году — 403, в 1945 — 867; число крещений в 1944 году-20403, в 1945г.-22045.
Существенныеизменения в государственно-церковных отношениях в военные годы делалинеобходимым внесение изменений в действующие акты, касавшиеся религиозныхобъединений. Руководство Совета придерживалось мнения о необходимости принятиянового Закона, призванного регулировать государственно-церковные отношения в новыхисторических условиях. Уже на заседании Совета 3 декабря 1943 годаюрисконсульту Совета было поручено подготовить соответствующие предложения: «1.а) пересмотреть закон 1929 года в целом … изучить, что отменяется полностью,что видоизменяется, что сохраняется в прежнем виде; б) составить на основанииэтой работы проект нового постановления СНК. 2. Подготовить вопрос о юридическихправах церкви. Внести изменения в ч. II. п. 6; ч. III. п. 9 и целиком в пп. 10 и12 Декрета »Об отделении церкви от государства и школы от церкви«.
Поитогам проделанной работы, в январе 1944 г. Карпов представил в проект союзногозакона «О положении церкви в СССР». Однако правительство не пошло на изменениезаконодательства.
Такимобразом, война с фашистской Германией оказалась — как это ни парадоксально —спасением для Русской православной церкви. Война заставила власть отказаться отантирелигиозной политики и признать религиозный фактор одним из составляющихПобеды над Германией. Результаты войны с необходимостью поставили пред неюзадачу возрождения Церкви в стране.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.rusoir.ru/