Любимые
страницы поэзии Бориса Пастернака
Давай ронять
слова,
Как сад —
янтарь и цедру,
Рассеянно и
щедро,
Едва, едва,
едва.
Б. Пастернак
Лирику
Пастернака читаешь исподволь, медленно, привыкая к его необыкновенной поступи,
его речи, ритму, интонации. Потому что Пастернак — автор из числа “трудных”. В
повести братьев Стругацких “Сказка о Тройке” есть персонаж, чья профессия —
читатель поэзии, специалист по ямбу. Читать стихи Бориса Пастернака — занятие,
которое тоже, наверное, следует приравнять к труду, творческому и кропотливому.
Строчки, написанные взахлеб, “навзрыд” многозначные и многозначащие образы,
метафоры и сравнения, кажущиеся случайными или чрезмерно усложненными,
подчеркнутая субъективность изображения — все это делает поэзию автора
“многотрудной” для читателя. Но тем прекраснее момент открытия, объяснения для
себя глубинной сути стихотворения. Говоря о подобного рода понимании творчества
поэта, я не претендую на исчерпывающее и единственно верное истолкование
авторского замысла — вряд ли оно существует. Речь идет скорее о создании своего
объяснения написанного, своей картины мира, проявившейся от чтения
пастернаковских строк.
Февраль.
Достать чернил и плакать!
Писать о
феврале навзрыд,
Пока грохочущая
слякоть
Весною черною
горит.
С этих строк
начинается Пастернак. Какая странная и совсем не “плачущая” интонация. В ней —
радость от существования своего и весны. В ней — стремление впитать в себя все
и затем “писать” (в одном из стихотворений поэт прямо сравнивает поэзию с
губкой, впитывающей в себя мир, чтобы после быть выжатой на бумагу). Герой
Пастернака живет, дыша и питаясь самой жизнью, всеми ее проявлениями:
Пью горечь
тубероз, небес осенних горечь
И в них твоих
измен горящую струю.
Пью горечь
вечеров, ночей и людных сборищ,
Рыдающей строфы
сырую горечь пью.
Драма
неразделенной любви к Иде Высоцкой легла в основу стихотворения “Марбург”.
Однако в тексте его описанию неудачного объяснения в любви отведено не так
много места. Автор задался другой целью: показать “второе рождение” героя,
произошедшее после любовной катастрофы. Как же так — отвергнутый поклонник, и
вдруг почти воскресение к иной жизни? Но именно потрясение души дает
возможность герою увидеть истинное положение вещей — в буквальном смысле слова.
Мир, город существуют и будут существовать всегда, вне зависимости от
переживаемого отдельным человеком. В свойственной ему манере Пастернак
перечисляет различные объекты мира природы и мира вещей: небо, улицы, ветер,
черепица, песок, надгробья. Мир существует, но это еще не все: герой постепенно
осознает свое единство, родство со всем существующим — “Что будет со мною,
старинные плиты?” Ощущение это и составляет второе рождение героя. А что же любовь?
В чем ее значимость? Но ведь именно любовь и была истоком всего, началом,
толчком для преображения:
В тот день всю
тебя, от гребенок до ног,
Как трагик в
провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою
и знал назубок,
Шатался по
городу и репетировал.
Это
четверостишие в своей статье “Как делать стихи” В. Маяковский назвал
гениальным. Настоящий художник, Пастернак, выбирая объект для сравнения своего
чувства, обращается к миру искусства, к творчеству истово любимого Шекспира.
Надо сказать, что образы мировой культуры постоянно присутствуют в поэзии
автора: Шекспир и Гете, Пушкин и Лермонтов, Шопен и Брамс. Как заметил академик
Лихачев, традиция искусства для Пастернака жива, она постоянно влетает в его
строчки цитатами и образами предшествующей литературы.
Так, героини
другого стихотворения поэта взяты из трагедий Шекспира. “Уроки английского” —
так оно называется. Название кажется странным: в самом стихотворении нет ничего
английского (разве что подразумеваемое имя Шекспира), а что касается уроков, то
кем и кому они даются, да и какие это уроки? Дездемона, умирая, рыдает по иве;
Офелия уходит из жизни “с охапкой верб и чистотела”. О чем заключительные
строки стихотворения, которым надлежит раскрыть его суть? Вот они:
Дав страсти с
плеч отлечь, как рубищу,
Входили, с
сердца замираньем,
В бассейн
вселенной, стан свой любящий
Обдать и
оглушить мирами.
Героини,
отвергнув “горечь грез”, открывают себя навстречу миру, природе, вечности.
Перед нами — не трагический конец жизни, а ее новое открытие, озарение,
освобождение от бремени “страстей человеческих”. “Давай ронять слова…” — еще
один шедевр Пастернака, его гимн деталям, жизни и любви. Жизнь существует в
подробностях, каждое явление есть соединение, связь многих едва заметных
восприятию деталей: недаром поэт сравнивает ее с осенней тишиной — может быть,
кому-то кажется, что в ней ничего нет, но на самом деле в тишине можно услышать
многое (про самого Пастернака говорили, что он слышит, как трава растет). Кто
же велит, чтобы было так, а не иначе? Ответ таков: “Всесильный бог любви,
всесильный бог деталей”. Поэт соединяет вещи, лишь на первый взгляд кажущиеся
несоединимыми. Любимому человеку говорят: “Я люблю тебя, люблю твои руки,
глаза, улыбку…” Все это — уже детали, и все это — любовь. Поэтому
Давай ронять
слова…
Стихотворение
“Август” входит в цикл “Стихов доктора Живаго”. В самом романе у них особая
роль: они дополняют, или, скорее, завершают законченный роман — законченный
смертью героя. Бесспорней конца не придумаешь, однако “в рифмах умирает рок”,
как писал сам Пастернак в одном из ранних стихотворений. Стихи — это пропуск в
бессмертие, выход в вечность. Общая интонация всего цикла такова, что
заставляет нас поверить в свет, в силу духа, в любовь, и тем самым меняет наше
восприятие трагической гибели героя. Последний, как и его автор, — поэт.
Фамилия его хранит в себе родство с самой жизнью — Живаго. И в стихотворении
“Август” автор делится с нами своими мыслями о смерти и бессмертии. День, когда
“происходит действие сна, выбран не случайно — это шестое августа по-старому,
Преображение Господне. Смерть героя представляется неполной, неокончательной:
звучат его голос, не тронутый распадом. Он прощается с этим миром, чтобы, как
героини “Уроков английского”, оглушить себя иными мирами, умереть и, преобразившись,
воскреснуть, как некогда Христос.
Пастернак —
неутомимый труженик, стремящийся во всем “дойти до самой сути”. Вольтер сказал
когда-то, что каждый должен возделывать свой сад; своим садом поэт считает
стихи. Они пишутся не для того, чтобы быть знаменитыми: меньшее, чем любовь
“пространства”, героя не устраивает. А еще у Пастернака очень сложные отношения
с простотой: она представляется ему одновременно и непременным условием поэзии,
и ересью, которой надо избежать:
Но мы пощажены
не будем,
Когда ее не
утаим. Она всего нужнее, людям,
Но сложное
понятней им.
Путь самого
автора — выражение простых, единых, подобных явлений и законов бытия — законов
любви и подобия — в сложной, многозначной, заставляющей думать форме: только
“передумав” вместе с поэтом описанное им, можно понять суть его слов.
Есть поэзия и
Поэзия, есть стихи и Стихи. Каждый определяет их для себя сам, по своим,
ведомым только ему критериям. Почему я люблю Пастернака? В какой-то степени это
могут объяснить слова Мандельштама: “Стихи Пастернака почитать — горло
прочистить, дыхание укрепить, обновить легкие: такие стихи должны быть целебны
от туберкулеза”. Духовное здоровье — вещь редкая в среде гениев, в некотором
роде его даже стыдятся. А вот Пастернак именно таков: читая его стихи, врачуешь
душу, ибо высказанное в них глубоко естественно, духовно, здорово. Стихи его
подобны снегу в одном из них по своей восстанавливающей душу силе:
На сеете нет
тоски такой,
Которой снег бы
не вылечивал.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://www.coolsoch.ru/