Повесть Н.В. Гоголя «Нос» и лубочнаятрадиция
Александра Плетнева
Проблемагоголевского смеха может быть правильно поставлена и решена только на основеизучения народной смеховой культуры.
Бахтин1990, с. 536
Дажепри поверхностном чтении гоголевской прозы бросается в глаза обилиеиспользуемого писателем этнографического материала. Кажется очевидным, что безанализа фольклорных источников гоголевского текста, без соотнесенияособенностей его сюжетов с «народно-праздничными формами на его родной почве»(Бахтин 1990, с. 526) многие произведения писателя оказываются простонепонятными. Это относится не только к «малорусским» повестям Гоголя. Частогоголевский текст оказывается буквально пронизанным скрытыми цитатами и аллюзиямииз «низовой» городской культуры XIX века. Между тем для современного читателявсе эти отсылки оказываются совершенно герметичными. Если мысль о влияниимассовой культуры на словесность XX века является очевидной, то для XIXвозможность такого влияния нуждается в доказательстве. Для того чтобыпродемонстрировать плодотворность обращения к текстам низовой культуры прикомментировании русской прозы XIX века, рассмотрим один из неизвестныхисточников повести «Нос».
I
Литературныеисточники повести Гоголя «Нос» выявлены достаточно хорошо. В качестве таковыхлитературоведы указывали роман Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди», русскуювариацию на темы этого романа «Жизнь и мнения нового Тристрама» Якова Санглена,а также многочисленные шутки и каламбуры, время от времени появлявшиеся настраницах журналов и альманахов в 1820—1830 годы [1]. Исследователи такжесвязывают гоголевскую повесть с «Необычайными приключениями Петера Шлемиля»Шамиссо и «Приключениями накануне Нового года» Гофмана. В этих произведенияхнекоторая несамостоятельная часть, сопутствующая человеку, получаетсамостоятельность, оживает и конкурирует со своим бывшим хозяином (Манн 1996,с. 76). Кроме литературных и окололитературных (анекдоты, эпиграммы и т.п.)сочинений, предшествующих повести Гоголя, исследователи обычно упоминаютгазетные рассказы о «ринопластике»: о том, как человек с отрезанным носом бежитк врачу и тот благополучно пришивает нос на прежнее место (Виноградов 1976, с.10—13).
Междутем имеется еще один очевидный источник повести «Нос», который до сих пор нерассматривался в связи с творчеством Гоголя. Речь идет о лубочной картинке«Похождение о носе и сильном морозе». Игнорирование этого источника не являетсяслучайным: при анализе произведений русской классической литературы обращатьсяк народной (лубочной) письменности было до недавнего времени не принято. Это взначительной степени объясняется тем, что русская классическая литература илубок были адресованы разным аудиториям [2]. Если читателями произведенийрусской классической литературы были в подавляющем большинстве люди, получившиеобразование не ниже среднего (прежде всего дворяне), то лубки читали мещане,купцы и грамотные крестьяне [3].
Читателилитературных журналов и газет не воспринимали лубок и вообще народнуюписьменность как тип литературы. Оно и понятно: большая часть лубочных текстовнаписана на языке, который существенно отличается от русского литературногоязыка XIX века. Ни орфография, ни морфология, ни синтаксическая структура языкалубка не соответствовали норме литературного языка того времени. Язык лубкапредставлял собой разношерстный сплав диалектизмов и просторечия,церковно-славянских элементов и канцелярского слога. Кроме того, сюжеты многихлубков были малоприличны, а тексты изобиловали непристойными и вульгарнымивыражениями.
Вто же самое время читатели лубочных изданий не читали произведений «высокой»литературы. Существуют этнографические свидетельства [4], что вплоть до началаXX века народ нес с базара не Белинского и Гоголя, а лубочные картинки, которыевызывали у Некрасова, как и у большинства образованных людей, устойчивуюнеприязнь [5].
II
Картинкаи текст «Похождения о носе» помещены в пятитомном собрании Ровинского подномером 183 (Ровинский I, с. 420—422; илл. 1). Здесь же содержатся сведения отрех изданиях этой картинки. Первое было сделано на Ахметьевской фабрикемастером Чуваевым и относится ко второй половине XVIII века. Второе вышло в1820—1830-е годы, а третье — в 1830—1840-е. Второе и третье содержалинезначительные изменения.
Илл.1
Передтекстом Ровинский приводит описание картинки, которая отдельно помещена вАтласе: «Картинка разделена на две половины. На левой представлен нос, в видешута, в самом легком наряде, в чулках и башмаках и в шутовском колпаке сколокольчиком. Нос разговаривает с морозом, который одет в куртку с короткимирукавами и широкие штаны; на голове его огромная шляпа, а из кармана торчитдубина. Влево от носа стоит жаровня с угольями, над которою нос держит кусокгусиного сала. На другой половине представлены те же две фигуры: нос стоит,подбоченясь фертом перед морозом, который замахнулся на него своей дубиной.Сзади виден кабак» (Ровинский I, с. 421). Под картинкой помещен следующийтекст:
Случилосьносу тепломъ похвалитца
буттосмКлость имКеть сморозом бранитца
вдрукъзделался велокои морозъ.
выскочилъпротивъ ево красной носъ.
ГоворитъЯ носъ краснои.
ао морозе пропущенъ слухъ напраснои.
Якобыонъ техъ жестоко знобитъ.
котороиносъ табакомъ набитъ.
ая за нимъ таво непризнаваю
завсегданаруже красенъ пребываю.
никогдаотъ того морозу нехоронюся
ежелибъонъ здесь былъ я снимъ побронюся:
Тутъморосъ погледелъ на носъ коса:
говоритъвпервы я вижу такова носа:
чтонехощетъ меня боятца:
нетъДа я могу снимъ управлятца:
ежелисамъ себя непожелКетъ.
небосьскоро побелКетъ:
однакоотъ морозу носъ не потрусилъ.
апосле моросъ скоро ево укусилъ.
Пошелъизносу табакъ.
бросилсяносъ скоро накабакъ:
вышедъотътуда отъважился сказать:
Яеще себя хощу показать:
Моросъочинь осердился
чтоносъ преднимъ возгордился.
зделалътакое награждение.
носуево прибавление:
великаяна носу вдругъ зделалась шишка.
Какъболшая пышка:
притомъобратился носъ въ алои цветъ:
какихъу индейскихъ петухофъ нетъ.
пересталъносъ сморозомъ дратца:
сталъвтепло убиратца:
отътого зделался носъ гнилъ
ахозяину немилъ
отчего хозяинъ печаль получилъ:
аносъ гусинымъ саломъ лечилъ [6]
(РовинскийI, с. 421—422).
«Похождениео носе» — не единственная лубочная картинка того времени, где обыгрывается теманоса, столь характерная для народной площадной культуры. В издании Ровинскогоимеются и другие тексты, где речь идет о больших носах:
№205. Прохоръ да Борисъ, да Фомушка съ Еремой (Ахметьевская фабрика, втораяполовина XVIII в.):
Прохоръда борисъ. поссорились подрались. за носы взялисъ руками. а ребра Х бока щюпатькулаками. борисъ силно споритъ. носъ мои твово боле. а прохоръ ево задоритъ.хотя смерить такъ мой доле (Ровинский I, с. 437).
№209. Фарносъ музыкант (1820—1830):
ПочтеныеГоспода я Приехалъ квамъ музыкантъ сюда недивитесь на мою рожу что я имею усебя не очень пригожу азовут меня молотца Петруха Фарносъ потому что уменяболшой нос три дни надувался втанцавалные башмаки обувался акакъвтанцавалное платье совсем оболокся къ девушкамъ и поволокся на шее яношу поношеную трепицу а сам наигрываю вскрыпицу на жопе держу воронуоткамаров оборону ктомужъ я изжопы духъ испущаю темъ себя отнихъ и защХщаю натура моя всегда так пробавляетца вкабаке виномъ збабами забавляется(Ровинский I, с. 439).
№212. Точильщик носов (Ахметьевская фабрика, первая половина XVIII в.).
Надписьвверху картинки:
точилникъносамъ меня называютъ и все Болшие носы доволно меня знають. слушаи новоюдиковХну смотрите новаго точХлника кто знает також у себя хорошево парня Хметькакая прежде небывала глядХте хкоторому издалныхъ странъ прХежжают которыХгузном
хорошоналХват умКет.
Надписьвнизу картинки:
геигеи вы все народи ступаите кто имКетъ у себя болшеи носъ приежжаите хотябыдлинны широки Х толсты признаваю то я ихъ вскором времени убавляю ещежъ которыХ шХшекъ много ХмКет такожъ Х угреваты мастеръ пособить умКетъ то мои малоираченХе можетъ показать на твои носъ хорошенько насосомъ поливать.
1.Парень хорошенько стараися болше надуваися азаработу хочеть лишняя дать а тырадеи на носъ болше Наливать а когда носъ твою воду почуетъ тогда и меншебудетъ.
2.такои будетъ хорошеи как у сего мужика пригожеи которои замною стоитъ я ономумогъ пособить.
3.а егда хочешъ носъ твои лутче прiвести то подмастерья можетъ глянецъ навести апотомъ поиди гдК прежде ходилъ i кажи что мастеръ оному пособилъ посемъ точенiи надлежитъ разумети кто свои носъ хочетъ втомъ неимети а сияfигура можетъ и вправду бывало якобы вкамедияхъ iнтермеди играла (Ровинский I,с. 442).
№397. Нос, привезенный Наполеоном с собою из России в Париж.
Н(аполеон):Вотъ какой, носъ приставили мнК Русские! Незнаю какъ мнК съ нимъ показатьсяПарижской ПубликК. НКтъ ли средства укоротить его?
1Докт(ор): Надобно его отрКзать.
2Докт(ор): Въ такомъ случаК я неотвКчаю за жизнь Его Вел(ичества).
Берт(..):Не зачКмъ его укорачивать; показывайтесь с нимъ смКло Парижанамъ. Мы напишемъчто онъ у васъ выросъ отъ раннихъ морозовъ и гололеицы (Ровинский II, с.162—163).
Вовсех этих текстах нос является важной частью тела. Однако нигде, кроме«Похождения о носе», нос не разгуливает отдельно от хозяина и не ведет бесед.
III
Главноедействующее лицо в лубочной картинке — нос. Именно нос, а не его хозяин,разговаривает с морозом, бежит в кабак и т.п. Хозяин появляется лишь в самомконце рассказа, после чего нос перестает быть субъектом и становится объектомдействия («от чего хозяин печаль получил, а нос гусиным салом лечил»). Точнотак же у Гоголя нос и хозяин становятся одним целым лишь в конце повести.Большую часть текста нос и майор Ковалев — два независимых героя.
Лубочныепотешные листы, к числу которых относится и «Похождение о носе», являют собойкак бы маленькие театрализованные представления: разыгрывается миниатюрауличного площадного театра [7]. Нос и мороз на лубочной картинке имеют вполнеантропоморфный вид. То, что нарисованный человек является на самом деле носом(или морозом), есть сценическая условность: текст, напечатанный внизу картинки,произносится от лица носа, а не человека, отморозившего нос. Вообще изображениеи текст в лубочной картинке связаны очень тесно: можно говорить о единстве инеразрывности этих двух компонентов лубочного листа [8].
Вгоголевской повести нос тоже имеет двойную природу: это часть тела иодновременно знатный господин [9].
Вдругон (майор Ковалев — А.П.) стал как вкопанный у дверей одного дома; в глазах егопроизошло явление неизъяснимое: перед подъездом остановилась карета; дверцыотворились: выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире и побежал вверх полестнице. Каков же был ужас и вместе изумление Ковалева, когда он узнал, чтоэто был его собственный нос. Он был в мундире, шитом золотом, сбольшим стоячим воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага. Пошляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статскогосоветника. По всему заметно было, что он ехал куда-то с визитом. Он поглядел наобе стороны, закричал кучеру: «подавай!», сел и уехал. Бедный Ковалев чуть несошел с ума. Он не знал, как и подумать о таком странном происшествии. Как жеможно в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был у него на лице, не могездить и ходить, — был в мундире! (Гоголь III—IV, 42—43).
Ещеодна тема объединяет лубок и гоголевский текст — это тема табака. В лубке мороз«техъ жестоко знобитъ, которои носъ табакомъ набитъ», а после того, как мороз«укусилъ» нос, «пошелъ из носу табакъ». У Гоголя чиновник, к которомуобращается майор Ковалев с просьбой разместить в газете объявление о пропаже,нюхает табак и не очень тактично предлагает то же сделать безносому Ковалеву.
Еслив повести «Нос» связь с лубочной традицией прослеживается на сюжетном уровне(непосредственных упоминаний о лубочных картинках в тексте нет), то следующаяза «Носом» повесть «Портрет» начинается как раз с описания картинной лавки вЩукином дворе. Основная продукция этой лавки — раскрашенные лубочные листы.
Сверхтого двери такой лавочки обыкновенно бывают увешаны связками произведений,отпечатанных лубками на больших листах, которые свидетельствуют самородноедарованье русского человека. На одном была царевна Миликтриса Кирбитьевна [10],на другом город Иерусалим [11], по домам и церквам которого без церемониипрокатилась красная краска, захватившая часть земли и двух молящихся русских мужиковв рукавицах [12] (Гоголь III, с. 61).
Заописанием продававшихся картин следует описание потребителей лубочнойпродукции.
Покупателейэтих произведений обыкновенно немного, но зато зрителей куча. Какой-нибудьзабулдыга-лакей уже, верно, зевает перед ними, держа в руке судки с обедом изтрактира для своего барина, который, без сомнения, будет хлебать суп не слишкомгорячий. Перед ним уже, верно, стоит в шинели солдат, этот кавалер толкучегорынка, продающий два перочинные ножика; торговка-охтенка с коробкою,наполненною башмаками. Всякий восхищается по-своему: мужики обыкновенно тыкаютпальцами; кавалеры рассматривают серьезно; лакеи-мальчишки смеются и дразнятдруг друга нарисованными карикатурами; старые лакеи во фризовых шинелях смотрятпотому только, чтобы где-нибудь позевать; а торговки, молодые русские бабы,спешат по инстинкту, чтобы послушать, о чем калякает народ, и посмотреть, начто он смотрит (Гоголь III, с. 61—62).
ОписаниеГоголя дает верное представление о круге читателей лубочной литературы. Длятех, кто не относился к социальным верхам и соответственно не получилгимназического или семинарского образования, лубок был единственным доступнымчтением.
Подошедшийк картинной лавке художник Чартков не удивляется популярности лубочных картин.«Что русский народ заглядывается на Ерусланов Лазаревичей [13], на объедал иобпивал [14], на Фому и Ерему [15], это не казалось ему удивительным:изображенные предметы были очень доступны и понятны народу» (Гоголь III, с.62). Для Гоголя гравированные народные картинки — такая же неотъемлемая частьнародной жизни столицы, как предания, народные песни и игры в знакомой емукультуре Малороссии.
IV
Всвое время Ю.М. Лотман отметил связь с лубком еще одной гоголевской повести —«Записок сумасшедшего». Поприщин хорошо знает о разного рода аномальныхявлениях. «Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на такомстранном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих порничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые пришли влавку и спросили себе фунт чаю» (Гоголь III, с. 149—150). В лубочнойписьменности имелось значительное количество сообщений об аномальных явлениях,причем в качестве источника информации авторы лубков указывали газеты. Вгазетах авторов лубочных текстов интересовало все необычное, не встречающеесячитателям в повседневной жизни [16]. Например, одна из картинок рассказывает,что 6 апреля в Париже была поймана удивительная птица — «оная величиною какъфазанъ, носъ ея какъ у индеискаго петуха, голова и уши наподобие мышеи 4 имеетъ крыла, на спине — гробница, вкоеи — две мертвые костисъголовою, все тело ея какъ бархатъ, перьевъ кроме крылъ не имеетъ, а на хвосте— перья какъ у утки» (Ровинский II, с. 120). Лубочные тексты такого рода сдетальными описаниями различных уродцев, драконов и монстров действительнонапоминают речь сумасшедшего.
Илл.2
Кромеотмеченного Лотманом упоминания о газетах, в «Записках сумасшедшего» есть идругие примеры, обращающие нас к лубочной или народно-городской литературе.Так, Поприщин, услышав про переписку собак, размышляет о видах словесности:«Правильно писать может только дворянин. Оно, конечно, некоторые икупчики-конторщики и даже крепостной народ пописывает иногда; но их писаниебольшею частью механическое: ни запятых, ни точек, ни слога» (Гоголь III, с.150). Перед нами не фигура речи, не фиксация потока безумного сознания, а достаточноточная характеристика культурно-языковой ситуации первой половины XIX века.Напомним, что литературный язык в то время не был общенациональным достоянием.Это был язык тех, кто обучался в гимназиях, в то время как большинствопредставителей купеческого, крестьянского и мещанского сословий читало ипереписывало иные тексты. Они-то и были читателями лубочной продукции. Дляобразованных людей (к которым, несомненно, относился Поприщин) лубочные тексты,часто печатавшиеся без знаков препинания [17], действительно не имели «слога»[18].
V
Вотличие от потомков, современники отчетливо видели связь повести «Нос» слубочной книжностью. Так, например, Н.Г. Чернышевский, полемизируя с темилитературными критиками, которые сравнивали Гоголя-фантаста с Гофманом,указывал на то, что в отличие от последнего Гоголь ничего не придумал, а лишьвоспользовался хорошо известными сюжетами. «С Гофманом, — писал Чернышевский, —у Гоголя нет ни малейшего сходства: один сам придумывает, самостоятельноизобретает фантастические похождения из чисто немецкой жизни, другой буквальнопересказывает малорусские предания (“Вий”) или общеизвестные анекдоты (“Нос”)»(Чернышевский 1953, с. 141). То, что для Чернышевского было общеизвестныманекдотом, для поколений литературоведов, спорящих об источниках повести «Нос»,является исторической загадкой.
Широкораспространенная и очень популярная [19] лубочная картинка «Похождение о носе»дает ответ на вопрос, о каком же всем хорошо известном анекдоте идет речь.Именно обращение Гоголя к народной культуре (в одном случае к устной традиции,а в другом — к письменной) дает основание Чернышевскому ставить в один ряд«Вия» и «Нос».
Илл.3
Сдержаннаяреакция современников на повесть «Нос» на первый взгляд кажется неожиданной,поскольку активно осваивающаяся в те годы поэтика романтизма провоцировалаинтерес к народной культуре. Между тем лубок ассоциировался не с напоминающим о«золотом веке» народным искусством, а с низкопробной невежественнойлитературой, о которой в обществе и говорить неприлично. В отличие от сюжетовмалороссийского фольклора, которые принимались благосклонно, обращение к лубкумогло лишь шокировать читающую публику. Если сейчас мы легко можем поставитьлубочный текст в один ряд с народной песней или былиной, то в XVIII—XIX векахсопоставлять эти жанры было невозможно. В романтической конструкциилитературного пространства тексты, порожденные низовой урбанистическойкультурой, не находили себе места. Лубки занимали ту нишу, которую в наше времязанимают телесериалы, комиксы, постеры и детективы в ярких обложках. Продолжаяаналогии с современной культурной ситуацией, можно сказать, что своеобразныманалогом «Носа» являются пелевинские опыты обживания рекламных текстов(«Generation “П”»).
Журнал«Московский наблюдатель», для которого первоначально предназначалась повесть,отверг ее, поэтому «Нос» был напечатан в пушкинском «Современнике». Если благовоспитанногочитателя сюжет «Носа» шокировал, то Пушкин, сам охотно обращавшийся к лубочнойтрадиции (отсюда и царь Салтан [20], и Руслан, разговаривающий с богатырскойголовой [21]), нашел в повести «так много неожиданного, фантастического,веселого, оригинального», что снабдил первую публикацию своим предисловием. Незная о лубочной картинке, «Нос» трудно воспринимать как веселую повесть.
Фактобращения Н.В. Гоголя к общеизвестной лубочной картинке заставляет нас по-иномувзглянуть на природу фантастики в повести «Нос». То, что прежде воспринималоськак чистая игра воображения, оказалось прямым заимствованием. Ирреальныйкафкианский город, по улицам которого разъезжает одетый в мундир нос,превратился в праздничную площадь с театром Петрушки и лубочной лавкой. Неимеющая аналога игра воображения свелась к пересказу аляповатой картинки.Гоголевскую характеристику собственного творчества в «Авторской исповеди»теперь уже трудно расценить как простое лукавство: «Я никогда ничего несоздавал в воображении и не имел этого свойства. У меня только то и выходилохорошо, что взято было мной из действительности, из данных, мне известных»(Гоголь VI, с. 216). Сюжет, о котором поколения литературоведов, усвоившихромантическую концепцию литературы, говорят как о гоголевской фантастике, вдействительности оказывается «общеизвестным анекдотом», превращенным Гоголем вэкзистенциальный гротеск.
VI
Установлениесвязи гоголевских текстов с лубочной письменностью кажется существенным нетолько потому, что таким образом удается решить вопрос об источниках того илииного сюжета. Более важным кажется постановка общего вопроса о влиянии лубочнойписьменности на произведения русской классической литературы.
Лубочнаяписьменность является посредником между народной смеховой культурой илитературой. Для ответа на поставленный Бахтиным вопрос о том, как в творчествеГоголя литературные влияния сочетаются «с непосредственным влиянием народнойкомики» (Бахтин 1990, с. 529), необходимо проследить, какие именно тексты моглииспользоваться Гоголем. М. Бахтин отмечает связь «Носа» с городской площаднойкультурой: театром Петрушки, балаганными зазывалами и т.д. Обращаясь к лубочнойкартинке «Похождения о носе», которая принадлежит к тому же культурному пласту,о котором писал Бахтин, мы видим непосредственный источник гоголевского сюжета.
Самособой разумеется, разгуливающий в мундире нос — далеко не единственный сюжетрусской литературы, заимствованный из лубочной письменности [22].
1)О «носологии» в первой трети XIX в. см.: Виноградов 1976.
2)Об этом см.: Рейтблат 1991.
3)Комментируя понятие народно-городской литературы, которая в первую очередь былапредставлена лубочными изданиями, Н.И. Толстой поясняет: «Ее выделение вотдельную совокупность письменных произведений редко практикуется в русскомлитературоведении, а входящие в ее состав произведения и памятники XIX в. иначала XX в. в наше время почти не изучаются. Между тем в польской и хорватскойисследовательской традиции ей уделялось серьезное внимание. Подобнопросторечию, адаптировавшему по своим меркам литературный язык,народно-городская, или «лубочная», литература приспосабливала ряд произведений,сюжетов и тем элитарной литературы к народным представлениям и мещанским вкусамНикольской улицы» (Толстой II, с. 14—15).
4)О языковой ситуации России в XIX — начале XX века см.: Кравецкий и Плетнева2001, с. 25—41. О месте лубка в русской культуре этого времени см.: Плетнева2001, 2001а.
5)Купец со всем почтением
Чтолюбо, тем и потчует
(СЛубянки — первый вор).
Спустилпо сотне Блюхера,
АрхимандритаФотия,
РазбойникаСипко,
Сбылкниги: «Шут Балакирев»
И«Английский милорд»…
(НекрасовV, с. 34).
6)Одной из причин интереса Н.В. Гоголя к лубочной картинке, посвященнойотмороженному носу, могли стать и обстоятельства первого приезда писателя встолицу. По воспоминаниям А.С. Данилевского, приехавший в 1828 году в ПетербургГоголь сразу сильно отморозил нос. «Особенно обидная неприятность была для негов том, что он, отморозив нос, вынужден был первые дни просидеть дома» (ШенрокI, с. 152).
7)Ю.М. Лотман отмечает следующие черты, связывающие лубочные листы с театром: 1)наличие на многих гравированных листах мотива рампы и занавесей-драпировок; 2)тяготение к изображению театральной маски (что связывается с итальянским театроми гравюрами Калло); 3) шутовское поведение лубочных персонажей, характерное длятеатрального зрелища; 4) архаичная композиция рисунка, при которой разные частидолжны восприниматься как относящиеся к разным моментам действия (Лотман 1999,с. 385—387).
8)«Словесный текст и изображение соотнесены в лубке не как книжная иллюстрация иподпись, а как тема и ее развертывание: подпись как бы разыгрывает рисунок,заставляя воспринимать его не статически, а как действо» (Лотман 1999, с. 387).«Раечные картинки сами по себе большею частью не имеют никакого значения, нополучают совершенно неожиданные краски при бойком, метком, а иногда и весьмаостроумном пояснении» (Забелин 1873, с. 392).
9)В.В. Виноградов рассматривает двойную природу гоголевского носа («который,сделавшись двусмысленным, носился как угорелый между категорией лица и вещи»)как сюжетообразующий фактор повести (Виноградов 1976, с. 33).
10)Милитриса Кирбитьевна, мать Бовы Королевича, — Ровинский I, с. 77, 110.
11)Описание Иерусалима — Ровинский II, с. 320, 327; вид Иерусалима — Ровинский II,с. 315, 323—324, 326.
12)Так как гравированные листки раскрашивались вручную, контур предмета мог несовпадать с цветовым пятном, которое часто выходило за его края и попадало надругие предметы. Эту важную особенность лубка отмечали художники начала ХХвека, открывшие лубок и русскую икону как принципиально новые художественныесистемы. О влиянии лубка на искусство авангарда см.: Бессонова 1999; Соколов1999; Бернштейн 1999.
13)Сказка о Еруслане Лазаревиче — одна из самых популярных лубочных книжек —Ровинский I, с. 42, 75, 76, 122.
14)Копия с французской карикатуры на Людовика XV — Ровинский I, с. 313, 314.
15)Дурацкие персоны — Ровинский I, с. 426—427, 436.
16)Лотман 1999, с. 395; Плетнева 2001, с. 54—55.
17)В языковом и орфографическом отношении к лубочной традиции могли примыкатьрукописные сборники, которые были очень распространены в XVIII—XIX веках. О нихсм.: Сперанский 1963.
18)Конечно, лубочные тексты имели свой собственный «слог» (если под слогом мыпонимаем совокупность грамматических и лексических особенностей текста). Ноязык лубка в образованном обществе воспринимался как примитивный, грубый,неправильный, далекий от литературной нормы. А раз текст написан «неправильно»,значит, он не имеет «слога». Характерно в этой связи высказывание Ломоносова олубочных сказках: «Сказки, которые никакого учения добрых нравов и политики несодержат и почти ничем не увеселяют, но только разве своим нескладным плетеньемна смех приводят, как сказка о Бове» (Ломоносов VII, с. 223).
19)См.: Некрылова 1988, с. 114.
20)Салтан Салтанович, в сказке о Бове Королевиче царь Арахлинского (Ровинский I,с. 79, 115) или Задонского царства (Ровинский I, с. 97). См. илл. 3 .
21)Имя пушкинского героя и ряд эпизодов восходят к сказке о Еруслане Лазаревиче(Ровинский I, с. 42, 75—76, 122). Об истории этой сказки и ее адаптации вразных видах письменности см.: Пушкарев 1980.
22)Например, лающая на слона Моська из басни Крылова тоже появилась под влияниемлубка. На картинке «Персидский слон, привезенный в Москву в 1796 году» (см.илл. 2) изображен слон, глазеющие на него зеваки и лающая на слона маленькаясобачка (Некрылова 1988, с. 103).
Список литературы
Бахтин1990 — Бахтин М.М. Франсуа Рабле и народная культура Средневековья иРенессанса. М., 1990.
Бернштейн1999 — Бернштейн Д.К. Татлин?! Гончарова?! Ле Дантю?! (об одном загадочномлубочном опыте русского классического авангарда) // Мир народной картинки.Материалы научной конференции «Випперовские чтения – 1997». Вып. XXX. М., 1999.С. 364—376.
Бессонова1999 — Бессонова М.А. У истоков лаборатории авангарда: от лубка к «великимнаивам» // Мир народной картинки. Материалы научной конференции «Випперовскиечтения — 1997». Вып. XXX. М., 1999. С. 333—344.
Виноградов1976 — Виноградов В.В. Натуралистический гротеск (Сюжет и композиция повестиГоголя «Нос») // Избранные труды: Поэтика русской литературы. М., 1976.
ГогольI—IX — Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 10 т. М., 1994.
Забелин1873 — Забелин И.Е. Опыты изучения русских древностей и истории. Ч. II. М.,1873.
ЛомоносовI—XII — Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. М., 1952.
Лотман1999 — Лотман Ю.М. Художественная природа русских народных картинок // Мирнародной картинки. Материалы научной конференции «Випперовские чтения — 1997».Вып. XXX. М., 1999. С. 384—396.
Манн1996 — Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. М., 1996.
Некрылова1988 — Некрылова А.Ф. Русские народные городские праздники, увеселения изрелища (конец XVIII — начало XX века). Л., 1988.
Плетнева2001 — Социолингвистика и проблемы истории русского языка XVIII—XIX веков //Жизнь языка. Сб. статей к 80-летию Михаила Викторовича Панова. М.: Языкиславянской культуры, 2001. С. 269—279.
Плетнева2001а — Образ России в лубочной традиции // Образы России в научном, художественноми публицистическом дискурсе. Материалы международной научной конференции.Петрозаводск, 2001. С. 50—57.
Пушкарев1980 — Пушкарев Л.Н. Сказка о Еруслане Лазаревиче. М., 1980.
Рейтблат1991 – Рейтблат А. От Бовы к Бальмонту. Очерки по истории чтения в России вовторой половине XIX в. М., 1991.
РовинскийI—V — Ровинский Д.А. Русские народные картинки. Т. I—V. СПб., 1881.
Соколов1999 — Соколов Б.М. Объединение «Синий всадник» и народная картинка // Мирнародной картинки. Материалы научной конференции «Випперовские чтения — 1997».Вып. XXX. М., 1999. С. 345—363.
Сперанский1963 — Сперанский М.Н. Рукописные сборники XVIII века. Материалы для историирусской литературы XVIII века. М., 1963.
ТолстойI—III — Толстой Н.И. Избранные труды. Т. I—III. М., 1997—1999.
Чернышевский1953 — Чернышевский Н.Г. Очерки гоголевского периода русской литературы. М.,1953.
ШенрокI—IV — Шенрок В.И. Материалы для биографии Гоголя. Т. I—IV. М., 1892—1897.