Пушкинский образ России
В. И. Копалов
Да
ведают потомки православных
Земли
родной минувшую судьбу.
А.
С. Пушкин
Каждый
из нас, кто воспитан и укоренен в русской культуре, еще не умея читать и
писать, уже знает наизусть несколько строф из стихотворений Пушкина: “У
лукоморья дуб зеленый…”, “Мороз и солнце; день чудесный…”,
“Как ныне сбирается вещий Олег…”. По мере духовного созревания наша
память вбирает в себя крылатые изречения из “Евгения Онегина”,
исторические образы “Бориса Годунова” и “Капитанской
дочки”, религиозные интуиции стихотворения “Пророк”. Обращение к
национальным истокам, среди которых целительный родник пушкинской поэзии
наиболее благотворен и всем доступен, стимулирует приобщение каждого гражданина
России, и прежде всего каждого русского, к своим народным святыням. Именно в
этом, на мой взгляд, состоит смысл и цель предстоящего пушкинского юбилея.
Согласно русскому философу И. А. Ильину, день рождения Пушкина для каждого
русского является “днем присяги на духовную верность Родине”.
Тема
Родины несомненно является сквозной в творческом наследии великого русского
поэта. В любом из жанров: поэтическом, прозаическом, драматическом,
историческом, публицистическом, сказочном – непременно за напряженным сюжетом
повествования стоит русская природа, история России, ее православно-духовное
начало. Поэтому подобная постановка проблемы, почти не встречающаяся в
современном пушкиноведении, вполне обоснованна и требует пристального внимания.
Тема России и русского народа раскрыта Пушкиным в природно-климатическом,
историко-политическом и христианско-православном универсуме.
Природа
России – лоно, колыбель русского народа. Она сформировала характер,
темперамент, чувство ритма, терпение и стойкость, укрепляла дух народа. Отсюда
идут глубочайшие поэтические прозрения Пушкина, в которых отражено соответствие
природы России и души русского народа. Связь со своей природой, постижение себя
в ней и через нее выражают не только и не столько случайные умонастроения
поэта, а являются глубинным осмыслением духовной атмосферы, русского
национального менталитета, который Пушкин смог оформить, материализовать в
своем творчестве, довести до самосознания каждого русского человека.
По
словам И. Ильина, русский, где бы он ни жил, всегда тоскует по своей суровой и
могучей Родине. Именно в этом он видел истоки русской поэзии: “Но для нас
здесь достаточно установить, что русская поэзия искони срослась, срастворилась
с русской природой; что русская поэзия научилась у своей природы –
созерцательности, утонченности, искренности, страстности, ритму; что она
научилась видеть в ней хаос и космос, живое присутствие и живую силу Божества;
что чрез это русская поэзия стала сама, как и русская душа, подобием и
отражением русской природы”1 .
Образ
России в историческом контексте занимает особое место в творчестве Пушкина.
Мощный пульс русской истории бьется в героическом эпосе древнерусского периода
(“Руслан и Людмила”, “Песнь о вещем Олеге”), в трагическом
периоде великой смуты (“Борис Годунов”), в масштабных преобразованиях
Петра I (“Полтава”, “Медный всадник”, “Арап Петра
Великого”, подготовительные тексты к “Истории Петра”), в
сочинениях, посвященных пугачевщине (“История Пугачевского бунта”,
“Капитанская дочка”), в многочисленных стихотворениях, адресованных
героям Отечественной войны 1812 года и ее великим полководцам. Но разве можно
все перечислить и каталогизировать! Непременно что-либо остается “за
кадром”. Но даже то, что приведено, дает нам право утверждать, что в творчестве
Пушкина мы имеем дело с обширным историческим контекстом, более того, с глубоко
проработанной русской философией истории, в которой автор напряженно размышлял
об истории, судьбе и предназначении России в мире, исторической миссии русского
народа.
Историческое
мироощущение Пушкина было сформировано под влиянием “Истории государства
Российского”, с автором которой, Н.М. Карамзиным, поэт был лично знаком.
По словам Пушкина, история отечества, дотоле не известная для русского
читателя, казалось, была найдена Карамзиным, как Америка – Колумбом.
Исключительно высокие оценки труда Карамзина даны Пушкиным в критической
статье, посвященной выходу в свет первого тома “Истории русского
народа” Н. Полевого: “Карамзин есть первый наш историк и последний
летописец. Своею критикой он принадлежит истории, простодушием и апоффегмами
хронике. Критика его состоит в ученом сличении преданий, в остроумном изыскании
истины, в ясном и верном изображении событий. Нет ни единой эпохи, ни единого
важного происшествия, которые не были бы удовлетворительно развиты Карамзиным.
Где рассказ его неудовлетворителен, там недоставало ему источников; он их не
заменял своевольными догадками. Нравственные его размышления, своею иноческою
простотою, дают его повествованию всю неизъяснимую прелесть древней
летописи”2 .
В
записке “О народном воспитании”, составленной по рекомендации Николая
I, Пушкин однозначно утверждает, что русскую историю следует преподавать по
Карамзину: “История государства Российского” есть не только
произведение великого писателя, но и подвиг честного человека”3 . Пушкин
полагает, что изучение России по Карамзину должно будет занять умы молодых
дворян, готовящихся служить отечеству верой и правдой, а следовательно, это
устранит настроения тайного недоброжелательства по отношению к государству и
правительству.
Влияние
Карамзина наиболее полно проявилось в “Борисе Годунове”. Замысел
трагедии возник у Пушкина после прочтения 10-го и 11-го томов “Истории
государства Российского”, вышедших в марте 1824 года и содержавших историю
царствования Бориса Годунова и Димитрия Самозванца. Следует предположить, что
Пушкин обнаружил параллели между смутным временем начала ХVII века и
деструктивными процессами в государстве и обществе, свойственными его эпохе. В
своем первом масштабном драматическом произведении Пушкин воплотил ряд
принципиально новых идей, которые прежде почти не встречались в его творчестве.
Летописание как данный Богу обет, принцип царского служения, роль православия в
развитии русской культуры и государственности, феномен смуты и самозванства,
легковерность народа, его склонность к соблазнам, принцип народности и
историзма – вот комплекс идей, которые, к сожалению, почти не исследовались в
пушкиноведении советского периода в силу идеологических причин. Попробуем дать
более полный анализ этих идей.
Проникновенный
образ летописца Пимена, созданный Пушкиным в “Борисе Годунове”, имеет
прямое отношение к самому автору и его творчеству. Пушкин писал, что характер
летописца Пимена знаком для русского сердца; трогательное добродушие древних
летописцев, столь живо постигнутое Карамзиным и отраженное в его бессмертном
создании, украсит простоту его (Пушкина) стихов: “Характер Пимена не есть
мое изобретение. В нем собрал я черты, пленившие меня в наших старых летописях:
простодушие, умилительная кротость, нечто младенческое и вместе мудрое,
усердие, можно сказать набожное, к власти царя, данной им Богом, совершенное
отсутствие суетности, пристрастия – дышат в сих драгоценных памятниках времен
давно минувших…”4
Пушкин
словами своего героя характеризует летописание как данный Богу обет, благодаря
чему подвижническая деятельность летописца доносит великие деяния наших предков
сквозь толщу истории.
Еще
одно, последнее сказанье –
И
летопись окончена моя,
Исполнен
долг, завещанный от Бога
Мне,
грешному. Недаром многих лет
Свидетелем
Господь меня поставил
И
книжному искусству вразумил;
Когда-нибудь
монах трудолюбивый
Найдет
мой труд, усердный, безымянный,
Засветит
он, как я, свою лампаду –
И,
пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые
сказанья перепишет,
Да
ведают потомки православных
Земли
родной минувшую судьбу,
Своих
царей великих поминают
За
их труды, за славу, за добро –
А
за грехи, за темные деянья
Спасителя
смиренно умоляют.
Позднее
Пушкин фиксирует внимание на том, что православная монастырская культура
положила начало русской историографии и русскому национальному самосознанию:
“Мы обязаны монахам нашей историей, следственно и просвещением”.
Принцип
царского служения, принцип самодержавия, являющийся, согласно Пушкину,
исторически обусловленной формой российской государственности, – вторая
ключевая идея “Бориса Годунова”. Державный труд, тягость царского
служения не просто воспроизведены Пушкиным на основе “Истории”
Карамзина. Эта идея нашла творческое преломление, на мой взгляд, во многом под
влиянием событий, связанных с подготовкой и выступлением декабристов, которое
несло угрозу разрушения исторической России. Как бы ни относился Пушкин к
исторической фигуре Бориса Годунова, тем не менее в своей драме он вкладывает в
его уста ясное, непреложное понимание ответственности царя перед Богом за свою
страну и свой народ:
Ты,
отче патриарх, вы все, бояре,
Обнажена
моя душа пред вами:
Вы
видели, что я приемлю власть
Великую
со страхом и смиреньем.
Сколь
тяжела обязанность моя!
Наследую
могущим Иоаннам –
Наследую
и ангелу-царю!..
О
Праведник! о мой Отец державный!
Воззри
с небес на слезы верных слуг
И
ниспошли тому, кого любил ты,
Кого
ты здесь столь дивно возвеличил,
Священное
на власть благословенье:
Да
правлю я во славе свой народ,
Да
буду благ и праведен, как ты.
В
своих наставлениях сыну Феодору Борис излагает основные принципы царского
служения:
Ты
знаешь ход державного правленья;
Не
изменяй теченья дел. Привычка –
Душа
держав…
………………………………………………………
Со
строгостью храни устав церковный;
Будь
молчалив; не должен царский голос
На
воздухе теряться по-пустому;
Как
звон святой, он должен лишь вещать
Велику
скорбь или великий праздник.
В
свете подобных созерцаний поэта становится более понятным известный всем пушкинский
афоризм: “Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!”
Феномен
смуты и самозванства впервые был проанализирован и художественно выражен
Пушкиным в “Борисе Годунове”. Позднее, в “Истории Пугачева”
и “Капитанской дочке”, он вновь обращается к этой теме. Смута – явление,
неоднократно встречавшееся в русской истории, а XX век – его начало и конец –
проходит под знаком смуты. Поэтому обращение к творчеству Пушкина имеет для нас
не только характер сугубо исторический, но и прогностический. В начале своей
исторической драмы Пушкин уже фиксирует возможность соблазна, смущения народа,
когда князь Шуйский предлагает свой план князю Воротынскому:
Когда
Борис хитрить не перестанет,
Давай
народ искусно волновать,
Пускай
они оставят Годунова,
Своих
князей у них довольно, пусть
Себе
в цари любого изберут.
Склонность
к соблазнам, легковерность – одна из характерных черт русского народа. Именно
это свойство национального характера использовал самозванец – Григорий
Отрепьев, выдавший себя за чудом избежавшего смерти царевича Димитрия. Его
авантюрный и трагичный для русского народа план смог воплотиться в жизнь лишь
при поддержке польского короля и римского Папы, которые стремились подчинить
Русь власти Польши и насадить в ней католицизм. Эта позиция выражена словами
самозванца:
Тень
Грозного меня усыновила,
Димитрием
из гроба нарекла,
Вокруг
меня народы возмутила
Ив
жертву мне Бориса обрекла…
……………………………………………………..
Но знай,
Что
ни король, ни папа, ни вельможи –
Не
думают о правде слов моих.
Димитрий
я иль нет – что им за дело?
Но
я предлог раздоров и войны.
Им
это лишь и нужно…
В
этой тираде самозванца заключена вся идеология прошлых и современных смут,
выпавших на долю русского народа. Именно он стал жертвой смуты, а не только
царь Борис. Склонность к соблазну приводит народ к утрате иммунных сил
державности, делает его игрушкой в руках политических авантюристов и
самозванцев всех мастей, превращает его в чернь, в толпу, руководимую стадным сознанием.
Пушкин сам был современником столь же трагических событий, и их оценка так или
иначе повлияла на столь трагический сюжет его исторической драмы:
Но
знаешь сам: бессмысленная чернь
Изменчива,
мятежна, суеверна,
Легко
пустой надежде предана.
Мгновенному
внушению послушна,
Для
истины глуха и равнодушна,
А
баснями питается она.
Ей
нравится бесстыдная отвага.
Так
если сей неведомый бродяга
Литовскую
границу перейдет,
К
нему толпа безумцев привлечет
Димитрия
воскреснувшее имя.
Один
из сподвижников самозванца четко формулирует эту позицию:
Но
знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?
Не
войском, нет, не польскою помогой,
А
мнением; да! мнением народным.
Димитрия
ты помнишь торжество
И
мирные его завоеванья,
Когда
везде без выстрела ему
Послушные
сдавались города,
А
воевод упрямых чернь вязала?
Оказывается,
можно почти без выстрела развалить великое государство, хотя самозванец заранее
знает, во что обойдутся русскому народу такие эксперименты – кровь русская
рекою потечет. Иную позицию, которая является основой державности, фиксирует
Пушкин: “Лишь строгостью мы можем неусыпной сдержать народ”. Явление
смуты долгое время ощущалось в историческом бытие русского народа и в его
самосознании. По оценке русского философа и богослова Г. В. Флоровского, смута
была не только политическим кризисом и социальной катастрофой: “Это было
еще и душевное потрясение, или нравственный перелом. В Смуте перерождается
самая народная психея. Из Смуты народ выходит изменившимся, встревоженным и
очень взволнованным, по-новому впечатлительным, очень недоверчивым от
неуверенности. И эта душевная неуверенность или неустойчивость народа была
много опаснее всех тех социальных и экономических трудностей…”5
И
наконец, несомненно, что работа Пушкина над его главным драматическим
произведением заставила его во многом иначе взглянуть на значение православного
христианства в развитии отечественной культуры. Именно с этого времени в
миросозерцании поэта происходит глубокое духовное преображение, которое позднее
в “Пророке” нашло чеканную, законченную форму. Рассказ патриарха о
слепом старце, который смог исцелиться, прикоснувшись к святым мощам царевича
Димитрия, на мой взгляд, относится и к самому автору:
…Проснулся я и думал:
Что
ж? может быть, и в самом деле Бог
Мне
позднее дарует исцеленье.
Пойду
– и в путь отправился далекий.
Вот
Углича достиг я, прихожу
В
святый собор, и слушаю обедню
И,
разгорясь душой усердной, плачу
Так
сладостно, как будто слепота
Из
глаз моих слезами вытекала.
…………………………………………….
… и только перед гробом
Я
тихую молитву сотворил,
Глаза
мои прозрели; я увидел
И
божий свет, и внука, и могилку.
Работа
над “Борисом Годуновым” произвела глубокий переворот в его восприятии
отечественной истории, роли самодержавия и православного христианства. С этого
времени Пушкин предстает перед нами как поэт-государственник, монархист,
православный мыслитель. После завершения “Бориса Годунова” Пушкин
говорил, что только теперь он может творить в полной мере. Посвящая свою историческую
драму памяти Карамзина, поэт тем самым воздавал должное великому русскому
писателю и историку, который сумел своим творчеством благотворно повлиять на
плеяду русских писателей и мыслителей.
Поэтические
интуиции “Бориса Годунова” нашли отражение в последующий период
творчества Пушкина, особенно в его публицистике – в статье “О ничтожестве
литературы русской” и в письме к Чаадаеву, которое было ответом на
публикацию первого “Философического письма”. Глубокое изучение
русской истории привело Пушкина к необходимости изложить свое понимание
особого, отличного от большинства европейских стран развития России и русского
народа. Задолго до интенсивного диалога между западниками и славянофилами
Пушкин сумел сформулировать основные позиции, выражающие специфические
особенности русской истории и русской культуры. “Поймите же и то, – писал
он, – что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что
история ее требует другой мысли, другой формулы, как мысли и формулы,
выведенные Гизотом из истории христианского Запада”6 .
Однако
Пушкин не является сторонником искусственной изоляции России по отношению к
Европе. Благотворное влияние европейской культуры, начиная с Петра Великого, он
многократно отмечает в ряде своих сочинений. В отечественной литературе эта
сторона пушкинского творчества была специально рассмотрена С. Л. Франком7 . По
отношению к прошлому Пушкин совершенно определенно говорит об особом пути
России, обусловленном ее географическим положением, историческим бытием и
православным христианством. “Долго Россия оставалась чуждою Европе. Приняв
свет христианства от Византии, она не участвовала ни в политических
переворотах, ни в умственной деятельности римско-кафолического мира. Великая
эпоха возрождения не имела на нее никакого влияния… России определено было
высокое предназначение… Ее необозримые равнины поглотили силу монголов и
остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у
себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего востока.
Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей
Россией…”8
Пушкин
энергично возражает Чаадаеву, который дал нигилистическую оценку развития
русской истории и русской культуры. Он не только приводит весьма убедительные
аргументы, взятые из истории, в том числе относительно православия, принятого,
по утверждению Чаадаева, от дряхлой Византии, но и заявляет свою гражданскую
позицию, которая сегодня, в эпоху новой русской смуты и распада, может служить
образцом патриотизма и нравственного ригоризма: “…Но клянусь честью, что
ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю,
кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал”9 .
Тема
Родины, ее истории и культуры, являющаяся сквозной темой всего пушкинского
творчества, требует детальной проработки, и предстоящий юбилей Пушкина дает
возможность представить ее в полном объеме. В 1899 году, накануне столетнего
юбилея Пушкина, протоиерей Иоанн Восторгов исключительно высоко оценил
пушкинское видение русской истории: “В своих произведениях, проникая в
глубь истории, поэт входит в духовное общение с многовековою жизнью целого
народа и затем с мыслью и жизнью всего человечества. Здесь прошлое не
представляется ему “мертвою скрижалью”: он ищет в нем смысла и той
внутренней связи, по которой прошедшее является основою для будущего; постигает
здесь он цену религии, этой вековечной основы жизни и в истории человечества и
в истории родины”10 .
Список литературы
1Ильин
И.А. Россия в русской поэзии // Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1996. Т.6.
Кн.2. С.223.
2Пушкин
А.С. История русского народа // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т.7. Л.,
1978. С.94.
3Пушкин
А.С. О народном воспитании // Там же. С.34.
4Пушкин
А.С. Письмо к издателю “Московского вестника // Там же. С.53.
5Флоровский
Г.В. Пути русского богословия. Вильнюс,1991. С.57.
6Пушкин
А.С. Второй том “Истории русского народа” Полевого // Полн. собр.
соч.: В 10 т. Т. 7. С.100.
7
См.: Франк С.Д. Пушкин об отношениях между Россией и Европой // Пушкин в
русской философской критике. М., 1990. С.452-464.
8Пушкин
А.С. О ничтожестве литературы русской // Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. 7. С.
210.
9
А.С. Пушкин – П.Я. Чаадаеву (19 окт. 1836) // Чаадаев П.Н. Соч. М., 1989.
С.523.
10Протоиерей
Иоанн Восторгов. Вечное в творчестве поэта // А.С. Пушкин: путь к Православию.
М., 1996. С.175.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.eunnet.net/