Василий Макарович Шукшин
Василий Шукшин родился 25 июля 1929 года в Сибири, в селе
Сростки. Семья потеряла кормильца, и уже с шести лет мальчику пришлось
работать в колхозе. Уже в школьные годы он начинал писать, тогда сверстники
звали его «Гоголь». Когда же он учился в автомобильном техникуме и работал
слесарем, под его кроватью в общежитии лежал мешок с рукописями, а во время
флотской службы матросы звали его поэтом. К концу войны он пишет небольшие
юмористические рассказы, анекдоты из деревенской жизни, которые, правда в
печать не принимали. Позже он подает документы в Институт кинематографии,
где и учится потом в классе известного кинорежиссера Михаила Ромма. Работа
над заданиями в институте, необходимость ставить жанровые сценки, этюды не
прошли даром для становления Шукшина- писателя. Все это помогло ему стать
мастером динамичных, ярких, психологически точных коротких рассказов,
большую часть которых занимает выразительный, живой диалог героев.
Василий Шукшин – явление уникальное. Актер, снявшийся в 24
кинокартинах, знаменитый режиссер, постановщик, сценарист, писатель.
Василий Макарович Шукшин – может быть, самый русский из всех
современных наших авторов. Книги его, по собственным словам писателя,
стали «историей души» русского человека. Шукшин раскрывает и исследует в
своих героях присущие русскому народу качества: честность, доброта,
совестливость. Самобытность писателя заключается в его особой манере
мышления и восприятия мира.
Основной жанр, в котором работал Шукшин, – короткий рассказ,
представляющий собой или небольшую психологическую точную сценку,
построенную на выразительном диалоге, или несколько эпизодов из жизни
героя. Но, собранные вместе, его рассказы соединяются в умный и правдивый,
порой смешной, но чаще глубоко драматичный роман о русском мужике, о
России, русском национальном характере.
Вступая в постоянную перекличку, рассказы Шукшина раскрываются
по- настоящему лишь в сопряжении и сопоставлении друг с другом. Рассмотрим
рассказ «Мастер».
Герой рассказа Семка Рысь представлен нам в первых же строках
двумя определениями: «непревзойденный столяр» и «забулдыга».
Все полученные за счет своего мастерства «левые» деньги Семка
пропивает, и, возможно, в этом причина того, что «непревзойденного столяра»
в деревне называют уменьшительным словом Семка, не оказывая мастеру
должного уважения. Семка непонятен людям: ведь он не пользуется своим
мастерством для того, чтобы обогатиться, достигнуть прочного положения в
жизни.
«- У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!.. Ты бы
как сыр в масле катался, кабы не пил-то.
– А я не хочу как сыр в масле. Склизко.»
В чем же причина семкиного пьянства? Сам он объясняет это
тем, что, выпив, он лучше думает про людей: «Я вот нарежусь, так? И неделю
хожу – вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я
тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил
полтора года, так насмотрелся на вас…Тьфу!» Душа героя ищет добра и
красоты, но неумело.
Но вот внимание его привлекает давно заброшенная талицкая
церковка. Шукшин употребляет здесь слова «стал приглядываться». Не вдруг,
не сразу, а постепенно, ведя от интереса и удивления к нежному,
просветленному чувству, завораживает талицкая церковь душу героя той
подлинной красотой, бесполезной и неброской, над которой не властно время.
Приглядимся и мы к фотографии знаменитой церкви Покрова на
Нерли под Владимиром. Позже в рассказе говорится, что талицкая похожа на
нее. Это удивительное здание: легкое, женственное, изящное, какое-то
просветленное, овеянное лирической задумчивостью… Очарование его – в
благородной простоте и безупречности пропорций, в мягкости линий и
целомудренной сдержанности формы: ничего лишнего, броского, никаких
дополнительных украшений. Отраженное в воде, окруженное зеленью, оно ясно
вырисовывается на фоне неба, то сливаясь с ним, то облаком спускаясь на
землю.
Именно такая неброская, одухотворенная красота и поразила
Семку Рыся в талицкой церкви: «Каменная, небольшая, она открывалась взору –
вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу… По каким-то
соображениям те давние люди не поставили ее на возвышение, как принято, а
поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в
Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь – внезапно
увидишь церковь, белую, изящную, легкую среди тяжкой зелени тополей.
В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени,
большая, с высокой колокольней. Казалось бы, – две церкви, одна
большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором, – какая
должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она
всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно… Чебровскую
видно за пять километров – на то и рассчитывали строители. Талицкую как-
будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней,
она являлась вся, сразу.»
Поэтому кажется она Семке особенно человечной, задушевной.
О чем же думал Семка, глядя на церковь?
«Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени
белая красавица – столько лет стоит! – молчит. Кому на радость? Давно
уже истлели в земле строители ее, давно распалась в прах та умная голова,
что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно
есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя
после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел
показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит
поближе к большим дорогам или вовсе – на людную городскую площадь – там
заметят. Этого заботило что-то другое, красота, что ли? Как песню спел
человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так
просила душа.»
Это удивление, переживаемое героем, сродни тому ощущению
праздника – раскрепощения и всплеска души, – необходимость которого так
остро осознавалась Шукшиным. Обнаруженный Семкой прикладок разрушает
жесткость прямых углов, зрительно расширяет пространство церкви, выводит
его «за рамки» обычной конструкции. Так же и герои Шукшина всегда ищут
возможности вырваться душой за жесткие рамки прямоугольников, в которые
заталкивает их жизнь.
Чем же вызвано желание Семки отреставрировать церковь? Почему
его так поразил блестящий отшлифованный камень на восточной стене? Семке
показалось, что он проник в замысел мастера, оставшийся неосуществленным.
На минуту он как бы слился душой с неизвестным зодчим и захотел доделать
задуманное им. К тому же он представил себе, как еще красивее и необычнее
станет преображенная его руками церковь с отшлифованной восточной стеной.
Эти два момента и подчеркивает Шукшин, когда пишет о Семке: «обеспокоенный
красотой и тайной».
Семка обращается за помощью – сперва к церкви, затем в
облисполком, – но всюду получает отказ. У служителей культа – потому что
нельзя открыть в Талице новый приход, а в исполкоме – потому что, как
оказалось, здание не представляет «исторической ценности», являясь поздней
копией храма Покрова на Нерли.
Получается, что и митрополит, и просвещенный чиновник
сходятся в одном: они смотрят на талицкую церковь с утилитарной точки
зрения, взвешивая ее культовую или историческую ценность. И никого не
волнует духовность и красота.
Игорь Александрович говорит Семке, что обманулся так же, как
и он. Но разве Семка обманулся? Он иначе смотрит на церковь, поэтому и
продолжает упорствовать: «Надо же! Ну, допустим – копия. Ну, и что? Красоты- то от этого не убавилось».
Семка пытается обратиться еще и к писателю, которому когда-то
отделывал кабинет под избу XVI века, но тот оказался скрытым где-то за
кулисами домашнего скандала.
Для Шукшина принципиально важно, что герой идет именно к этим
людям – священнику, писателю, представителю власти – и не получает от них
поддержки. Ведь все они – своего рода пастыри народа. И эти пастыри
оказываются не в силах спасти разрушающиеся духовные ценности, доверенные
им. Ведь в небрежении находится храм, а храм – это душа народа, опора его
нравственности.
Почему рассказ называется «Мастер»? Кто этот мастер, кого
имеет ввиду Шукшин: Семку или неизвестного древнерусского зодчего? Такое
название, во-первых, говорит о единстве, слиянии душ Семки и безымянного
создателя церкви, общности их идеалов, нравственных и эстетических, которой
не мешает разделенность во времени; во-вторых, подчеркивает обобщающий
смысл слова «мастер» как созидательного начала в человеке.
Почему же Семка перестал ходить к талицкой церкви? Шукшин
говорит об этом так: «Обидно было и досадно. Как если бы случилось так: по
деревни вели невиданной красоты девку… Все на нее показывали пальцами и
кричали несуразное. А он, Семка, вступился за нее, и обиженная красавица
посмотрела на него с благодарностью. Но тут некие мудрые люди отвели его в
сторону и разобъяснили, что девка та – такая-то растакая, что жалеть ее
нельзя, что… И Семка сник головой. Все вроде понял, а в глаза поруганной
красавице взглянуть нет сил – совестно. И Семка, все эти последние дни
сильно разгребавший против течения, махнул рукой…»
И течение обыденной жизни, против которого устал загребать
Семка, неизбежно выносит его… «к ларьку»: «он взял на поповские деньги
«полкилограмма» водки, тут же осаденил…»
Семка опять пьет, чтобы уйти от злобы: злобы на людей и самого
себя, бессильного и даже совестящегося отстоять «поруганную красавицу».
Но уже по тому, как зло реагирует Семка на все, что произошло,
как обходит он стороной талицкую церковь, чтобы не бередить раны, можно
понять, что чувство красоты по-прежнему живет в нем, только теперь он
пытается спрятать его от людей.
Искусство должно учить добру. Шукшин в способности чистого
человеческого сердца к добру видел самое дорогое богатство. “Если мы чем-
нибудь сильны и по-настоящему умны, так это в добром поступке”, – говорил
он.
С этим жил, в это верил Василий Макарович Шукшин.
Использованная литература:
1. М. Г. Дорофеева, Л. И. Коновалова, С. В. Федоров, И. Л. Шолпо
«Изучение творчества В. М. Шукшина в школе»
2. Литература в школе 5’99