Житие святителя Петра, митрополита Киевского и всея
Руси
Кириллин В. М.
В
XIV столетии впервые в древнерусской литературной практике было создано
святительское житие. Это – агиобиография митрополита Петра, выдающегося
церковного деятеля, способствовавшего возвышению Москвы среди других русских
городов.
Митрополитом
Петр стал в 1305 году. И несмотря на то что его кандидатура была предложена
галицким великим князем Юрием Львовичем, он практически сразу же по своем
посвящении в Константинополе отправился в Северо-Восточную Русь. Здесь он,
будучи вовлечен в борьбу между князьями Михаилом Ярославичем Тверским и Юрием
Даниловичем Московским за великое княжение, принял сторону Москвы. Вероятно,
поэтому, а также в силу того что ставленник тверского князя Георгий не получил
митрополии, Петр был обвинен тверским епископом Андреем во грехе мздоимства. По
данному поводу в 1310 или 1311 году в Переяславле-Залесском состоялся Собор, на
котором большая часть духовенства выступила против Петра, однако при поддержке
московского князя Ивана Даниловича Калиты он был оправдан. В 1313 году Петр был
с честью принят в Золотой Орде, получил там подтверждение старых льгот для
духовенства, а также новую, а именно право митрополичьего суда над всем
церковным народом по всем делам, не исключая и уголовных. На протяжении всего
своего первосвятительства Петр последовательно выступал на стороне московских
князей в их борьбе с тверскими. Более того, в 20-е годы XIV века он постепенно
перебирается в Москву, а не задолго до своей смерти объявляет, что хочет быть
погребенным в Москве. По его благословению в августе 1325 года князь Иван
Данилович закладывает в кремле Успенский собор, подобный Владимирскому храму Успения
пресвятой Богоматери. Однако Петру не суждено было совершить освящение этого
собора. 21 декабря 1326 года он скончался. Очень скоро у его гроба стали
совершаться чудеса исцелений, так что уже в начале 1327 года по инициативе
Ивана Даниловича Московского митрополит Петр был местно прославлен в лике
святых.
Несомненно,
в связи с этим актом и было составлено первое жизнеописание святителя Петра. По
мнению В. О. Ключевского, это произошло не позднее 1 августа 1327 года – дня
освящения Успенского собора в Кремле. Житие написал ростовский епископ Прохор,
ставленник митрополита. Его имя указано в заглавии к некоторым спискам
сочинения: “Преставление Петра, митрополита всеа Руси; а се ему чтение,
творение Прохора, епископа Ростовского”. В конце же текста сказано и об
участии Ивана Калиты в этом деле: “князь Иван, написав те чудеса, и посла
в град Володимирь ко святому собору…”. Впоследствии по случаю
общерусской канонизации святителя Петра в 1339 году оно было отчасти
переработано. Так что на основе труда Прохора была составлена первоначальная
редакция Жития, известная по спискам начиная с XV века.
Это
произведение написано в новой сравнительно литературной манере: очень просто,
сжато, без каких-либо словесных хитросплетений. Вначале Прохор говорит, что
Петр родился от “родителю крестьяну”. При этом он отмечает, что перед
рождением Петра его мать видела о нем дивный сон. Затем Прохор коротко
рассказывает о детстве, юности и монастырской жизни Петра. Более подробно
Прохор останавливается на митрополичьем поставлении Петра, при этом он также
отмечает факты чудесного. Так, ему помогала сама святаа Богородица, да патриарх
Афанасий провидел по благоуханию в церкви, что именно Петр осенен благодатью
Божьею. Подробно пишет Прохор и о суде над Петром в Переяславле, причем
возлагает вину за это разбирательство на тверского епископа Андрея, которому
дьявол вложил в сердце послать хулу на Петра константинопольскому патриарху.
Перенесение Петром митрополии из города Владимира в Москву Прохор приписывает
инициативе самого Петра: обойдя много городов, он увидел, что именно этот город
“чисть кротостью в смирении, зовомый Москва”. Подробно в
“Житии” рассказано о кончине и погребении Петра и его посмертных
чудесах, в частности, о явлении некоему иноверцу, будто бы Петр во время погребальной
процессии, сидя на своем одре, благословлял весь народ. “Тако бо Бог
прослави землю Суждальскую таким святителем, и град зовомый Москву, и
благоверного князя Иоанна, и княгиню его, и дети его…”
В
художественном отношении это первоначальное жизнеописание митрополита Петра,
бесспорно, уступает многим литературным произведениям XI-XII столетий. Однако с
идейной точки зрения замечательно, что в нем отразился факт действительного
превращения Москвы из столицы маленького княжества в общерусский национальный
центр: рассказывая о первом московском святом, Житие вместе с тем повествует о
московском князе Иване Калите.
Это
идейное начало Жития впоследствии было весьма развито митрополитом Киприаном,
который дважды обращался к его сюжету и создал два новых литературных
произведения на тему жизни святителя Петра.
Митрополит
Киприан жил совсем в другую эпоху, когда Москва, особенно после победы над
ордынцами на Куликовом поле, уже прочно закрепила за собой роль политического и
духовного центра Руси. Вероятно, тогда возникла в народе острая потребность
выразить чувства благодарности святому покровителю Москвы. Надо думать также,
что Киприан, приступая к переработке первоначальной редакции Жития Петра,
руководствовался и личными мотивами, ибо, несомненно, усматривал в жизни своего
предшественника немало параллелей собственной судьбе.
Родом
из Болгарии, Киприан до своего прибытия на Русь был сначала насельником
Студийского монастыря, а затем подвизался на Афоне. В декабре 1375 года
патриарх Константинопольский Филофей Коккин рукоположил его в митрополита Литвы
и Малой Руси, причем при здравствующем еще русском митрополите Алексии. Это
вызвало недовольство Московского князя Дмитрия Ивановича, имевшего своего
ставленника – архимандрита Спасского монастыря Михаила-Митяя. Летом 1378 года,
после смерти Алексия, Киприан попытался занять первосвятительский престол в
Москве, но князь не допустил это. Затем, в 1380 году в Константинополе, после
неожиданной смерти Митяя, митрополитом всея Руси был избран мало кому известный
Пимен, так что Киприану пришлось довольствоваться своим прежним титулом. Однако
в Литве он дипломатически способствовал победе Димитрия Ивановича над Мамаем
летом 1380 года, к тому же нашел себе поддержку в Москве со стороны
авторитетнейших церковных лиц – духовных вдохновителей борьбы за объединение
Руси и освобож-дение ее от Ордынской зависимости, Сергия Радонежского и Феодора
Симоновского. Поэтому в мае 1381 году он был все-таки призван в Москву, но
ненадолго: после нашествия Тохтамыша, во время которого Киприан проявил
трусость, князь удалил его и отправил в Константинополь своего нового
ставленника, Суздальского епископа Дионисия. Последний и был посвящен в
предстоятеля русской Церкви. Но домой он так и не вернулся: весной 1384 года
его схватили в Киеве, где находился опальный Киприан, и уморили в заточении. В
Москве же в качестве митрополита оставался Пимен. Лишь после кончины Димитрия
Донского, при его сыне князе Василии, в марте 1390 года, Киприан, наконец,
прочно обосновался в Москве как митрополит Киевский и всея Руси. В этом
качестве он и прожил свои последние шестнадцать лет.
Итак,
обращение Киприана к жизни святителя Петра было неслучайным. Он осознавал себя
его преемником и считал его своим покровителем. Перерабатывая Первоначаль-ную
редакцию агиобиографии, Киприан значительно обогатил ее новыми фактами и придал
ей совершенно новое звучание. Скорее всего, эту работу Киприан предпринял во
время своего первого пребывания в Москве. В результате появился новый текст:
“Месяца декабря в 21 день. Житие и жизнь и малое исповедание от чюдес иже
во святых отца нашего Петра архиепископа Кыевскаго и всея Руси. Списано
Киприаномь смереным митрополитомь Кыевьскымь и всея Руси”. Сохранилось
большое количество списков этого памятника, причем самые ранние дотируются
концом XIV века.
Жизнеописанию
Петра он предпослал собственное вступление, в котором размышляя о праведниках,
вспоминает слова Псалмопевца: “Пра-ведники во веки живут и от Господа мзда
их и строение их от Вышнего”. Похваляемому праведнику возвеселятся люди.
Правед-ных и подобает славословить. Сознавая свою немощь, Киприан, однако,
приступает к трудному для него делу – рассказу об одном из таких праведников.
Дополняя сведения о детских годах Петра, он сооб-щает подробности о его учебе:
оказывается, сначала отрок учился без желания и успеха, что весьма печалило его
родителей. Но однажды ему во сне явился некий муж в святительских одеждах. Он
десною рукою коснулся языка его и благословил отрока. После этого Петр быстро
преуспел в учебе.
Большое
внимание Киприан уделил иноческим трудам Петра, подчеркивая при этом его
добродетельность: “в монастыре он всегда убо наставника въ всем послушаа и
братии без лености служа не яко человеком, но яко самому Богу. И всем образ
бываше благ к добродетельному жителству смерением и кротостью, и
молчанием”. Поэтому рассуждением наставничьим он был рукоположен сначала в
сан дьякона, а затем в сан иерея. Рассказ об основании Петром Ратской обители
Киприан предваряет замечанием: “Ни бо достояше таковому человеку не прежде
даже пройти вся степени и потом на учительском седалищи посадитися”.
В
рассказ об иконописной деятельности Петра Киприан ввел описание этого
творческого процесса: “Обычай бо е во многых съи: яко егда любимаго лице
помянет, абие от любве к слезам обращается. Сице и съи божественный святитель
творяше, от сих шаровных образов к пръвообразным ум възвождаше”.
Неисключено, что Киприан лично видел, знал и высоко ценил подлинные работы
Петра и среди них, возможно, образ Богородицы, подаренный митрополиту Мак-симу.
Во всяком случае, он подробно рассказывает о том, как икона была создана, как
игумен Петр подарил ее митрополиту Мак-симу при встрече с ним, и как
обрадовался святитель этому подароку.
В
отличие от Первоначальной редакции Жития Киприан подробно рассказывает о поставлении
игумена Петра в митрополита. При этом он подчеркивает, что во времена
подвижника земля Волынская была славной и богатой. О добродетельности Петра
знал не только Волынский князь, но и вся страна. Кип-риан сообщает также о
желании волынского князя создать само-стоятельную галицко-волынскую митрополию
и о его беседах об этом с Петром: “И се убо творяще на многы дни, овогда
сам князь собою глагола Петрови, овогда же боляр и съветник своих посылая к
нему”. В тайне от подвижника он написал в Константинополь о своем желании
видеть Ратского игумена на святительском престоле.
Вспоминая
о сопернике Петра Геронтии, Киприан не может сдержать возмущения:
“Геронтии же некто, игумен сый, дерзну дръзостию, въсхытити хотя сан
святительства, не веды, яко “всяк дар свершен свыше есть, сходя от Бога,
Отца съветом!”. Оба пускаются морем в Константинополь. Но для Геронтия
путешествие оборачивается испытанием. Киприан весьма образно описывает шторм, в
который он попал: “Геронтиеви злополучно некаково плавание случися, буря
бо велика вь мори воздвижеся. И съпротивнии ветри от носа кораблеви опрешася, и
нужу велику кораблеви творяху, и волны велики двизахуся. Петрову же кораблеви
тих некый и хладен, якоже зефир, и пособен ветр бысть”.
Значительно
подробнее рассказано в новом Житии о конфликте Петра с тверским епископом
Андреем, прежде всего, о Переяславском соборе. Киприан при этом дает
язвительную характеристику тверскому епископу: “легка убо суща умом,
легчайша же и разумом”. Вводит в текст ответную речь Петра, в которой он
предлагает собору низложить его, дабы возникшее волнение успокоилось:
“иждените мене, и уляжеть молва от вас!”
Более
подробно рассказывает Киприан и об отношении митрополита к Москве и московскому
князю: в Москву Петр наезжал чаще, чем в иные места, здесь по его инициативе
был основан Успенский собор. При этом агиограф в отличие от первоначальной
редакции воспроизводит пророческую речь Петра о будущем Москвы к князю:
“Аще мене, сыну, послушаеши и храм Пресвятое Богородици въздвигнеши вь
своем граде, и самь прославишися паче инех князий, и сынове, и вьнуци твои в
роды, и град съи славен будет в всех градех Русскых, и святители поживуть в
нем, и възыдут “рукы его на плеща враг его”, и прославиться Бог в
немь. Еще же и мои кости в немь положени будут”.
Далее
Киприан дополняет сведения первоначальной редакции о том, как митрополит Петр
был причислен к лику святых. Спустя тринадцать лет после того, как во Владимире
была прочитана грамота князя Ивана Даниловича о посмертных чудесах у гроба
святителя, митрополит Феогност сообщил об этом Константинопольскому патриарху
Иоанну XIV. Последний прислал в Москву постановление о канонизации Петра. Текст
этого постановления и читается в сочинении Киприана.
В
заключение составитель Жития вспоминает собственную историю поставления в
митрополита и собственные мытарства в Константинополе, свидетельствуя при этом
о чудесной помощи оказанной ему святителем Петром: “Пребых же убо в оное
время в Константинеграде тринадесят месяць. Ни бо ми бяше мощно изыти, велику
неустроению и нужи належащи тогда на Царьствующий град. Море убо латиною
дръжимое, земля же и суша обладаема безбожными туркы. И вь таковомь убо затворе
сущу ми, болезни неудобьстерпимыа нападоша на мя, яко еле ми живу быти. Но едва
яко в себе преидох, и призвах на помощь святаго святителя Петра, глаголюще
сице: Рабе Божий и угодниче Спасов… аще убо угодно есть тебе твоего ми
престола дойти, и гробу твоему поклонитися, дай же ми помощь и болезни
облехчение. Веруйте яко от оного часа болезни оны нестерпимые престаша… Тогда
убо приять нас радостию и честию великий благоверный и великий князь всеа Руси
Дмитрий”.
Таким
образом, созданное Киприаном жизнеописание митрополита Петра отличается редким
для средневековой литературной традиции свойством – автобиографичностью. Где
только можно, Киприан, рассказывая о Петре, отмечает сходство его судьбы со
своей: тверской князь Михаил долго не признавал Петра, Киприана же долго не
признавал московский князь Дмитрий; против кандидатуры Петра в митрополиты был
выдвинут ставленник тверского князя Геронтий, конкурентом же Киприана был
ставленник московского князя Митяй. По-видимому, эти параллели служили Киприану
средством обоснования собственного права на митрополию, а также средством
обоснования права исключительно константинопольских патриархов, без
вмешательства московских светских властей, на выбор и поставление русских
митрополитов.
В
литературном отношении созданное им Житие представляет собой искусное
произведение словесности, в рамках которого простая фактическая деталь
первоначальной редакции Жития (“Родился отроча и бысть 7 лет, нача учити
грамату сию, вскоре навык всей мудрости”) превращалась в религиозно
значимое описание: Рождьшу же ся отрочати, – пишет Киприан, – и седьмаго лета,
возраста достигшу вдан бывает родителема учитися; но убо учителеви с
прилежанием ему прилежащу, отроку же не спешно учению творящеся, но косно и
всячески непрележно. И о сем убо не мала печаль бяше родителям его и не малу
тщету совменяше себе и учитель его. Единою же яко во сне виде отрок некоего
мужа во святительских одеждах пришедша и сташа над ним и рекша ему: Отверзи,
чадо мое, уста своя. Оному же отверзшу, святитель десною рукою прикоснуся языку
его, и благословишу его, и якоже некою сладостию гортань его налиявшу, и абие
возбудися отроча, и никого же виде. И от того убо часа елико написоваше ему
учитель его, малем проучением изучеваше, яко по мале времени всех сверстников
своих превзыде и предвари.
В
конце 90-х годов XIV века, при великом князе Василии Дмитриевиче, митрополит
Московский и всея Руси Киприан второй раз обратился к подвижнической жизни
своего предшественника по кафедре, святителя Петра. В результате появилось
новое литературное произведение – Слово похвальное иже во святых отца нашего въ
ерархох великаго чюдотворца Петра митрополита всея Руси. Оно известно пока что
по небольшому числу списков XVI века. Это сочинение представляет собой искусно
осуществленный – на основе прежнего текста – синтез панегирика и агиобиографии.
Соответственно, и весь текст произведения разделен на две части – на собственно
Слово и на Житие. Главное содержание и свойство этого нового текста составляют
риторические хвалебные пассажи. Скорее всего, оно предназначено было для
торжественного произнесения в Успенском соборе Пресвятой Богородицы, в день
памяти святителя Петра (21 декабря).
В
первом разделе сочинения Киприан рассуждает о причине, побудившей его
обратиться к жизни своего святого предшественника, и о своей неспособности
рассказать о ней достойным образом. Здесь он, кроме того, рассказывает об
оклеветании Петра тверским епископом Андреем, а также о чуде с Амосом, у
которого были прикорочены руки и о чуде с отроковицей, у которой очи израстоша
телом. Затем, вспоминая евангельскую притчу о работниках и винограднике, автор
утверждает, что так же и божественный Петр не в одиннадцатый час во Христов
виноград пришел, но уже от первого часа, от юного возраста Господу день и ночь
служил. Завершается вступительная часть похвалой Петру митрополиту и молитвой,
перед которой Киприан призывает слушателей: “Приидем же и мы въ всечестный
съй праздник великаго архиерея Петра, ликование тому съставльше, в песнех и
пениих, радующеся, венчаем того връх и, припадающе, молимся”. И
неоднократно далее он указывает, что данное Похвальное слово написано им для
праздника – в память о святом.
Во
второй части Слова Киприан использовал текст своего более раннего жизнеописания
митрополита Петра, однако заметно сократив его. Так, он убрал рассказ о видении
отроком Петром мужа во святительских одеждах, убрал ответную речь патриарха
Афанасия к Геронтию, когда тот прибыл в Царьград. Нет в Слове и рассказа о
Переяславском соборе (о нем только упоминается в первом разделе), опущены также
авторские автобиографические пассажи. Приводимые факты Киприан последовательно
дополняет похвальными строками. Вот как, например, Киприан рассуждает по поводу
сна матери Петра накануне родов: “Случи же ся нечто сицево и прежде
рождениа его. Еще бо ему сущу въ утробе материи, виде видение таково мати его:
мняше бо ся ей агнец дръжати на руку своею, посреде же рогу его древо
благолиствено израстъши и многыми цвети и плоды обложено, посреде же ветвей его
многы свеща светяща и благоюхания исходяща. О, прехвалная връсто! О, добраа
супруга! О, блаженое съчътание! О, святое порождение! О, честнаго корене святая
отрасль! Блажени есте и преоблажени сподобльшеися быти таковому отроку
родителие. Честнаа же мати отрока блаженаго възбудившися и недоумеашеся, что се
будет, или что конец таковому видению. Обаче, аще и она недомышляшеся, но конец
после с удивлением яви. Коликими дарми Бог угодника своего обогати! Рци же нам,
о земле Велынская, где таковое неистощимое богатство обрете! Откуду таковой
светилник восиа и възрасте! Въистинну убо процвете плод благочестия и лоза
преподобия! О, блажена еси въистинну, земля Велынскаа, яко таковое тебе
дарование даровася!”
Весь
фактический материал своего первого сочинения о Петре Киприан подверг в
Похвальном слове литературной обработке в соответствии с требованиями
избранного им жанра. Если стилистика Жития лишь приближается к стилю
“извития словес”, то стилистика Слова типична для этой литературной
манеры. Это – чередование риторических восклицаний, ритмизация текста,
сочетание эпитетов, сравнений, однокоренных слов: Петр – добля благочестия
ветвь, Петр – апостольский ревнитель, Петр – церковное утвержение…, Видели
търпения стълпь, видели сокровище духовное, видели пустынное въспинание… и т.
д. Эти свойства обеспечили произведению торжественный и праздничный характер.
Очевидно, что Киприан совершенно особое значение придавал литературной форме, наделяя
ее символической семантикой.
Так,
восхваляя Петра, он достигает наивысшей степени эмоциональной напряженности в
конце произведения – в анафорической цепочке из 15 “хвалебственных”
предложений:
“/1/
Радуйся, светозарное солнце, пресвященный архиерею, отче нашь Петре, прогоняя
мрак греховный от чтущих тя любовию! /2/ Радуйся, просвещение Рускыя земля! /3/
Радуйся, умноживый стадо словесныховец! /4/ Радуйся, откровения Божия
приятелище! /5/ Радуйся, заступниче печальнымъ, прибегающим к раце мощей твоих!
/6/ Радуйся, незаходимая заря, благочестиемъ всех просвещающая! /7/ Радуйся,
яко потокы исцелениемъ изливаеши недугы различными одержимыя! /8/ Радуйся,
чудесы и знаменми удививый весь мир и тму отганяа греховную! /9/ Радуйся,
медоточивый кладязю, на нь же Христос, пришед, възвесели тобою и прослави всю
страну Русьскую! /10/ Радуйся, светом богоразумия украси церковь свою! /11/
Радуйся,проповедниче истине и доброте наставниче! /12/ Радуйся, благоуханный
крине, благоуханною любовию всех великый ко Христу! /13/ Радуйся,яко добротою
изрядною украшен,зраком же сиая аггеловиднымъ подобием! /14/ Радуйся, твердое
основание славному граду Москве, егоже и съхраняй предстательством си от врагов
ненавистна, яко пастырь истинный полагая душу свою за стадо христоименитое! /15/
Радуйся, мудростию кипя, и яко животное сокровище, и кроме си, всякия нечистоты
и плотъского хотения!”
Замечательно,
однако, то, что сразу же за этим пассажем следует подобный ему по
нумерологической структуре пассаж – обращение к Петру, представляющее собой
также цепочку из 15 синонимических именований Петра:
“Но
/1/ отче благоразумный и /2/ полезный пресвященныйархиерею, /3/ святителю
Петре, /4/ сладкая душамь снеди, /5/ пресладкое устнамь пиво, /6/ сладчайшая
церквамь пчело, /7/ книжныя пища трапезо, /8/ трезвенияя чаше, /9/ соли
словесная, /10/ масло умягчавающее сетование мудрованиемь, /11/ гусли
благочестия, /12/ сопло наказания, /13/ богатство нищелюбия, /14/ возглашение
покаания, /15/верный рабе Господень, аз же, како по достоанию възмогу похвалити
тя, скверна уста имея и нечист язык!”.
Структура
данных- как бы поддерживающих или оправдывающих друг друга – фрагментов кажется
совершенно необычной и неожиданной (ибо привычнее было бы наблюдать ее
двенадцатеричную основу, свойственную, например, для хайретизмов икоса как
гимнографической формы). Однако она вполне объяснима, если принять во внимание
особое почитание святителем Петром Пречистой Богородицы. В самом деле, ведь, по
Житию, им был написан образ Богоматери “Петровский”), а по преданию
еще две иконы – “Новодворская” и “Успение”, сам Петр
удостоин был чудесной помощи Богоматери; по его инициативе князь Иван Калита
заложил в Москве на месте деревянного каменный собор в честь Успения Божией
Матери, и затем этот собор стал усыпальницей самого Петра. Вероятно, означенный
мариологический контекст жизни святителя Петра и позволил митрополиту Киприану
использовать для его похвалы именно пятнадцатеричную структуру вместо привычной
двенадцатеричной. Так, известно, что сакральная семантика библейского числа 15
наиболее рельефно и наглядно проявилась именно в культе Богородицы – в
церковно-историческом предании и апокрифических сказаниях о ее жизни и смерти,
в эортологии и богослужении, в молитвенной практике средневековья и даже –
рефлекторно – в агиографической литературе.
Верность
вывода о нумерологической природе приведенного текстового фрагмента
подтверждается литературно-стилевыми привычками Киприана, которые он
неоднократно демонстрирует на пространстве текста Слова похвального, а также
отчасти в своем более раннем варианте жизнеописания Петра. Очевидно, что таким
образом – посредством числописания – писатель осознанно стремился передать
дополнительную информацию о своем великом предшественнике.
Что
касается Жития, то нумерологические пристрастия Киприана выражены в нем, как и
в Слове похвальном, в виде конструкций. Вот, например, пассаж об основании
Петром Ратского монастыря: “/1/ Исходить убо от обители и /2/ обьходить
округ места она пустынаа, и /3/ обретаеть место безмолвьно на реце, нарицаемой
Рата, и тужилище себе /4/ въдружаеть, и труды многы /5/ подемлеть, и болезни к
болезнемь /6/ прилагает, и поты /7/ проливает. И церковь /8/ въздвизаеть во имя
Спаса нашего Иисуса Христа, и келии /9/ въставляеть вь пребывание к приходящей
к нему братии”. Как видно, опору данной конструкции составляют 9
глагольных сказуемых, которые распределяются по семантической градации в трех
синтагматических триадах. Первая триада (1-3) посвящена выбору места, вторая
(4-6) – его застройке, третья (7-9) – личным усилиям Петра. Подобное –
“матричное” – построение, как известно, есть норма стиля
“плетения словес” и в данном случае конструктивно воплощает “в
себе упорядоченную постепенность”, или ее сакральную суть. Однако,
собственно в Житии Киприан редко использует такой прием и при этом вряд ли
ставит перед собой какие-либо прагматические задачи.
Совсем
другое дело Слово похвальное. Автор этого текста, во-первых, очень любит
использовать пятеричные конструкции. При этом он реализует их по-разному и
комбинированно в виде чередования или цепочек (строго упорядоченный
параллелизм) либо однотипных синтаксических членов, либо лексем-эпитетов, либо
лексико-синтаксических повторов:
“Радости
бо есть день и веселиа. /1/ егда мужь праведен и преподоби конецьжития
восприметь, /2/ егда покой трудов своих узрит, /3/ егда, печал оставя, на
веселие грядеть, /4/ егда, землю оставив и земная вся, и на небеса идет, /5/
егда человеки оставль, и с аггелы водворяется и Бога зрети сподобляется.
В
сий убо день отец и учитель нашь, пастыр же и наставник, преставися в вечный
живот, /1/ дивный в святителех, /2/ священнейший Петр, /3/ прежний святильник,
/4/ трудоположник же и /5/земли Русьстей: /1/Петр добля благочестиа ветвь, /2/
Петр апостольский ревнитель, /3/ Петр церковное утвръждение, /4/ Петр еретическый
обличитель, /5/ Петр благоверия проповедник”.
“/1/
О прехвальная връсто! /2/ О добраа супруга! /3/ О блаженое съчьтание! /4/ О
святое порождение! /5/ О честнаго корене благая отрасль! Блаженни есте и
преблажени сподобльшеися быти таковому отроку родителие”.
“Съй
же блаженый Петр ни единого, ни двою понесе тяготу, но всея братии службу
приимаше. /1/ Видели тръпения стлъп, /2/ видели сокровище духовное, /3/ видели
трудоположнику велика, /4/ видели твердаго адаманта, /5/ видели пустынное
въспитание въистину убо Богу прославляющу своего угодника и крепость толику
подавающу!”.
“Се
нам /1/ апостол и проповедник, се нам /2/ пастырь и учитель, се нам /3/ вождь и
правитель, се нам /4/ стена и ограждение, /5/ похвала наша великаа и
дързновение наше к Богу”.
Для
небольшого произведения, каким является Слово похвальное, указанные пятеричные
конструкции – слишком часто и заметно повторяющийся литературный прием.
Очевидно, он не только сознательно использовался, но и с каким-то смыслом,
прагматично. И право, смысл этот определяется символическим значением числа 5,
– его сопряженностью с верой в свершившееся через посредство Сына Божия
воссоединение человечества и Творца и в таинственно совершающееся во Святой
Евхаристии и Причастии через посредство священнослужителей единение лично
каждого христианина со Спасителем Иисусом Христом. Размышляя о лучшем в Русской
Церкви священнослужителе и первоиерархе, предызбранном Слуге Божии, митрополит
Киприан, естественно, опирался на пятеричные структуры в тех именно пассажах,
которые абстрактно выражали присущую жизни святителя Петра идею служения и
посредничества во имя Святого Единения.
То,
что писатель сознательно использовал конструктивное числописание и при этом
подразумевал определенную смысловую информацию, совершенно явственно
открывается при внимательном рассмотрении еще одного фрагмента Слова
похвального, связанного со знаменитым пророчеством святителя Петра относительно
необходимости возведения в Москве каменного Успенского собора. Основу
синтаксической структуры этого обращения к московскому князю Ивану Калите
составляют 8 сказуемых (и соответственно, 8 синтагм):
“Аще
мене /1/ послушаеши и храм Пречистыя Богородица /2/ въздвигнеши в своем граде,
– и сам /3/ прославишеся паче инехь князей, и сынове, и внуцы твои в роды и роды;
и град сей /4/ славеен будеть въ всехь градехь русьскых; и святители /5/
поживут в нем; и /6/ взыдуть рукы его на плещу враг его; и /7/ прославится Бог
в нем; еще же и мои кости в нем /8/ положени будуть”.
Фрагмент
этот митрополит Киприан перенес из своего более раннего текста о святителе
Петре и воспроизвел его почти буквально. Но в основе данной речи лежит текст
Первоначальной редакции его жизнеописания, согласно которому святой
предшественник Киприана высказывается кратко и ничего не предрекая: “Да съзиждется
в граде твоемь церкв камена святаа Богородица”. Замечательно уже то, что
Киприан, развивая в своей первой версии Жития Петра эту краткую речь,
использовал восмеричную конструктивную основу. Но еще более замечательно то,
что, перенеся собственный вариант речи Петра в Слово похвальное, Киприан
дополнил его собственным же риторическим комментарием, констатирующим полное
осуществление пророчества, и этот комментарий представляет собой именно 8
вопросов:
“/1/
Что убо, не увидим ли ся пророчьстви сего святого? /2/ Не быша ли ся вся сия?
/3/ Не сконча ли ся реченаа о тобе, преславный граде Москва? /4/ Не
распространиша ли ся страны и земля твоея? /5/ Не взыдоша ли рукы твоа на плещи
враг твоих? /6/ (Не) Увиде ли неложную истинну? / (Не) Събыт ли ся реченное:
“И дам чюдеса на небеси горе”? /8/ Не чудо ли се и паче естество
человечьскаго, преосвященый же божественый святитель Петр презрев маловременныя
и мимотекущая житиа сего по откровению Божию?”.
Конструктивная
симметрия и изоморфность пророчества и комментария очевидны. И опять-таки
избранная Киприаном для этих двух пассажей восьмеричная форма кажется
целесообразной с точки зрения совпадения их отвлеченного содержания и
символической знаменательности числа 8. Действительно, семантика восьмерки, как
известно, сопряжена с представлениями о спасении во Христе и о вечной жизни. И
такое ее значение вполне согласуется с общей мыслью рассматриваемых фрагментов
относительно Божественной предопределенности политической и церковной победы
Москвы в Русской земле и Руси вовне. Единственным залогом этой победы является
возведение каменного Успенского собора, и будущую победу эту прозревает именно
Петр, то есть – метафорически – камень исповедания, на котором Спаситель
обетовал создать Церковь Свою, так что “врата ада не одолеют ее” (Мф.
16: 18). Между прочим, в Службе Петру митрополит Киприан как раз таким образом
трактовал его имя и его значение для Москвы и Руси – согласно одному из
тропарей 9 песни благодарственного канона святителю: “Петре святителю, похвало
земли нашей, постави тебе церкви своей основание Христос и столпа крепка и
неподвижима в веки. Съблюдающа и назирающа град свой неподвижим, в векы века
ненаветуем”. Однако камень, точнее, petra (скала), есть символический знак
Христа и, следовательно, знак непоколебимости и вечности. Соответственно, и
восмеричная структура связанных воедино пассажей есть намек на вечный смысл как
пророчества святителя Петра, так и его реального осуществления в эпоху
Киприана.
Этот
писатель считается основоположником такого культурного явления на Руси, как
“второе южнославянское влияние”. С ним в русском литературном
творчестве конца XIV-XV веков было связано развитие особого
экспрессивно-эмоционального стиля “плетения словес”. Что касается
Киприана, то в его собственной литературной работе означенный стиль был
наиболее ярко реализован как раз в Слове похвальном святителю Петру. Видимо, в
контексте данного стиля и следует рассматривать использованное им числописание.
Этот прием наряду с прочими приемами, свойственными экспрессивно-эмоциональному
стилю, позволил писателю потаенно и прагматически выявить священный смысл и
характер первосвятительского служения митрополита Петра.
Мастерство
Киприана блестяще выразилось в том, что под его пером “плетение
словес”, то есть нагнетание или сгущение символических образов и мыслей,
облеклось в символически значимые нумерологические формы. “Неизрекаемое
молчание” последних придавало тексту в глазах понимающих, помимо красоты,
вящую семантическую глубину и ценность.
Итак,
агиографические тексты митрополита Киприана, посвященные, святителю Петру,
несомненно, являются его самыми яркими в литературном отношении произведениями.
Другие сочинения Киприана – грамоты, послания -более значимы в
церковно-историческом отношении. Кроме того, для церковной культуры важны также
переводческие труды Киприана. Так, он ввел в практику Русской Церкви новые
редакции Служебника, Евангелия, Апостола, Триоди и другие богослужебные книги,
но прежде всего – новый устав Богослужения, устав преподобного Саввы
Освященного, иерусалимский. Несомненно, с его именем связано и значительное
пополнение древнерусской библиотеки книгами, привезенными из Константинополя,
Афона и славянских земель.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/